Текст книги "Тайрин. Семь прях. Книга 3"

Дороги Империи

Через три дня скитаний по хэл-марскому лесу они вышли на большую ровную дорогу, ведущую в город Глетбун. Идти тут было легко. То и дело их обгоняли другие люди, повозки, груженые телеги. В город везли сыры, молоко, овощи. Осень медленно превращалась в зиму, фермеры торопились продать урожай. Тайрин вертела головой – этот мир ей был незнаком и интересен.

Вдруг Нэш схватил ее за руку и стащил с обочины в редкий лесок.

– Ты что?

Он прижал ее к себе, будто хотел спрятать, закрыть от всех.

– Тихо, тихо, тихо, – шептал он.

Тайрин чувствовала, как страх расходится от него волнами, захлестывает все вокруг. Птицы тоже почувствовали его, смолкли.

– Что ты делаешь?! – прошипела Тайрин, пытаясь освободиться, но он только крепче сжимал ее.

– Там везде твои портреты, – зашептал он ей в ухо. – На всех указателях… На воротах города тоже будут. Как же я об этом не подумал! Тебя ищут по всей Империи, мы не сможем сделать ни шагу!

Она застыла. Ищут. Ей казалось – надо только уйти из Рилы. Но куда ты денешься из Империи? Каждый житель страны знает ее в лицо. В лицо?

– Пусти меня.

Нэш послушался.

– Отвернись.

И он послушался вновь.

Тайрин закрыла лицо руками. Проще всего стать Мирой, сиротой атуанкой с зелеными прохладными глазами, которая работает в саду наместника Рилы. Она помнит, как оттягивали голову длинные золотые косы, какими тонкими, нежными были руки. Она разбиралась в травах, она была робкая, чуткая, она будет слушаться Нэша. Мира убрала руки от лица, встала перед ним.

– Пойдем, Нэш.

– Как мы пойдем? Как теперь вообще можно идти, если у нас кончилась вся еда, пообтрепалась одежда, а теперь еще придется обходить города кругом, чтобы никто не увидел тебя и не узнал!

Мира недоуменно посмотрела на Нэша. Он, конечно, странный, но не до такой же степени.

– Просто пойдем, – сказала она и потянула его за руку.

Они выбрались на дорогу. Мира все поглядывала на Нэша, удивляясь, что он никак не отреагировал на ее превращение, будто она проделывала это уже несколько раз, будто он сам умеет менять внешность.

– Нэш!

– Что?!

Мира потянулась к пряжке его плаща, начищенной до зеркального блеска. В ее поверхности отразились зеленые глаза, бледные щеки, золотые волосы. Все в порядке, просто Нэш – он вот такой. Не умеет удивляться.

Они весь день шли по дороге, и теперь уже Мира видела, что всюду висят портреты Тайрин Литтэр, сбежавшей из Рилы, очень похожие, наверное, Кинату рисовала, у нее отлично получаются портреты. Через какое-то время Нэш сказал:

– Я ничего не понимаю. Здесь так много народу. За твою поимку назначена высокая награда. Мы идем не прячась. Почему никто не обращает на тебя внимания?

Мира остановилась, потянула его за локоть.

– Какой ты меня видишь, Нэш?

– То есть?

– Какой ты меня видишь? Ну, какая я?

Нэш покраснел и отвел глаза.

– Красивая, – выдавил он.

Мира усмехнулась.

– Опиши. Нэш, пожалуйста! Какие у меня волосы?

– Такие… как мех у белки летом. Будто ты не знаешь!

Мира накрутила на палец золотую прядь и уставилась на Нэша.

– Они золотые, Нэш!

– То есть… желтые, что ли? Не знаю, у нас этот цвет называют рыжим.

– А глаза? – допытывалась Мира.

– Темные такие, как… у белки. Ну, или у косули. Чего ты от меня хочешь?

Мира не могла в это поверить. Она меняет свой облик, стоит лишь назваться иным именем, врасти в новую роль, почувствовать себя другим человеком, с другой историей, – но почему же Нэш видит ее прежней? Почему на него не действует колдовство?

– Нэш… ты, главное, называй меня Мирой. Мира Ронифа, ладно?

Он хмуро глянул исподлобья:

– Не меняют имя во время дороги. Беда будет.

– Не будет. Просто поверь мне. Ладно?

Он ничего не сказал, но кивнул. За время их странствий Нэш зарос рыжей щетиной и выглядел старше своих лет. Они могли бы сойти за брата и сестру или дядю и племянницу. По дорогам Империи бродило немало людей, они пройдут незамеченными, а там…

– А что в Атунском лесу, Нэш? Там кто-то есть? Твоя семья? Император разрешил им там остаться?

Нэш промолчал, и Мира понимала, что значит это молчание. «Не спрашивай, не задавай лишних вопросов, я не буду отвечать». И Мира не спрашивала. Тайрин бы добилась ответа, но она не Тайрин сейчас. Она надела обличье Миры, а вместе с ним и ее характер. Нежная, трогательная девочка, доверчивая и чистая. «Похожая на Ауту», – подумалось ей, и сердце заныло с новой силой по тем, кого она оставила, кого потеряла.

– Я Мира Ронифа, – прошептала она, изгоняя тоску. Ей нельзя сейчас тосковать, нельзя подпускать к себе сожаления, горе, боль. Она должна выстоять и спастись.

Жители Атунского леса

Тайрин вздохнула во сне, перевернулась на другой бок, ткнулась носом во влажную стену лесного жилища и проснулась. Какое-то время она плавала между там и здесь, прислушиваясь и принюхиваясь, угадывая, встало ли солнце, пасмурно ли сегодня. Разгорался ее третий день в Атунском лесу. Позади остались дороги: хофоларские горы и хэл-марские болота в окружении суровых еловых лесов, белых мхов, древней ворожбы, сохраненной в воздухе. Они пробирались по ним молча, затаив дыхание. Позади остались и шумные дороги, ведущие из одного города в другой, и сами эти города, такие непохожие на строгую Рилу. Города многолюдные, многоцветные, пыльные, с непонятными законами. На их улицах Нэш держал Миру за руку и не разрешал ни с кем разговаривать, а у нее голова кружилась, и она не могла понять – от его прикосновений или от новых впечатлений. В первом же городе они продали один из сиреневых камешков Лайпса, и вырученных денег хватило, чтобы купить теплую юбку Мире и новые башмаки Нэшу, два каравая хлеба и кувшин молока. Позади осталась и огромная бурная река Атун, через которую они плыли два дня, заплатив паромщику свои последние деньги.

А потом был заброшенный пустынный тракт посреди леса. Он уткнулся в глухую стену, созданную природой: деревья росли близко, как частокол, переплелись ветвями так, что невозможно было не только пройти, но и разглядеть, что там – по ту сторону. Стена тянулась без конца и края. Здесь Нэш сбросил свой заплечный мешок и сказал:

– Атунский лес.

– Вот это?

– За стеной.

– Мы пойдем туда?

– Мы сюда и шли!

– И как мы пройдем сквозь стену?

– Просто подождем, пока нас впустят.

Они сели, прислонившись к древесной стене. Тайрин чувствовала, что именно в эту минуту начинается новая жизнь. Что ждет ее за стеной? Как живут атуанцы? Будет ли Нэш по-прежнему рядом, или, может, его ждет там невеста? Она прижалась к его плечу. Ей было трудно разобраться в своих чувствах, но от мысли о том, что скоро между ней и Нэшем встанут другие люди, во рту становилось горько. Она достала из кармана каплю Тинбо и оставшийся сиреневый камешек. Ее сокровища. Ее прежняя жизнь. Напоминание. Брат и первая любовь. Нэш покосился на камешек и каплю, но ничего не сказал.

– Тебя ждут там? – спросила Тайрин, чтобы как-то заполнить пустоту.

– Да.

– А меня туда пустят?

– Да, если ты пришла со мной.

– И разрешат остаться?

Нэш посмотрел на нее. У него были зеленые глаза с коричневыми крапинками. Он улыбнулся и вдруг взял ее за руку. Сиреневый камешек упал в траву. Тайрин не торопилась его поднимать. Нэш сжал ее пальцы и сказал очень серьезно:

– Атуанцы берегут свою землю. Никто не знает, что в лесу за стеной кто-то живет. Поэтому попасть туда нельзя… то есть посторонним нельзя. Но ты пришла со мной, ты моя, и тебе дадут там кров, защиту, семью…

– Но я… – У Тайрин перехватило дыхание.

Он сказал «ты моя»? Что это значит?

– Но ты мне не муж, не брат, не отец, Нэш!

– Ты делишь со мною дорогу, а это важнее, чем делить кров.

Тайрин не знала, что ответить. А если она попала из одного плена в другой? Если он спас ее, вытащил из реки, не потому, что добрый такой, а потому, что… что? Продаст ее в рабство? Оставит у себя в служанках? Съест на обед? Ей стало страшно, но тут Нэш положил ей в ладонь упавший сиреневый камешек и поднялся. Он побродил вдоль стены, нашел тугую крупную шишку, а потом сунул ее прямо в древесную стену, хотя Тайрин готова была поклясться, что это невозможно, даже белка не проскочила бы сквозь переплетение этих ветвей. «Но, может быть, там есть тайник, – подумала она. – Может быть, это как железки Си, способные открыть любые двери». Нэш снова улыбнулся Тайрин:

– Теперь надо дождаться темноты.

Добравшись до Атунского леса, Нэш будто расслабился. Стал чаще улыбаться, охотнее отвечать на вопросы, даже черты его лица будто смягчились. «Он дома, – поняла Тайрин. – А я наоборот». Она спрятала камешек и каплю в карман, достала хофоларский бубенчик. Ей больше не хотелось называть Рилу своим домом. Она вернется в Хофоларию. Она придумает, как восстановить ту деревню, она вытащит из Рилы всех хофоларов. Они снова будут жить в горах! Живут же атуанцы в своем лесу до сих пор! Значит, смогут и хофолары.

Она посмотрела на Нэша, задремавшего у ствола огромного дерева. Он привел ее сюда, а как к этому отнесутся его сородичи? Примут ли? Она сбросила с себя обличье Миры, и Нэш опять ничего не заметил. Неужели он всегда видит ее настоящую, такую, какая она есть?

Раздался свист, и к их ногам откуда-то сверху упала веревочная лестница. Нэш вздрогнул, проснулся, увидел лестницу, выдохнул с облегчением и сказал:

– Я пойду первым, потом ты.

Тайрин кивнула и сжала в кулаке бубенчик. Она смотрела, как Нэш поднялся по лестнице вдоль ствола дерева, а потом нырнул в гущу веток и пропал. Веревочная лестница улизнула следом за ним. Нет, нет, он не бросит ее здесь, конечно, нет. Если бы он хотел от нее избавиться, то ушел бы потихоньку, пока она гуляла по Хофоларии, бросил бы в пасть валафби, утопил бы в хэл-марском болоте…

Она не заметила, как сумерки превратились в ночь. Бубенчик оставил на ее ладони отпечаток своего узора – так крепко она сжимала его в руке. Ей хотелось плакать. Хотелось вернуться в Хофоларию, на ее зеленые просторные луга в окружении гор, хотелось в Рилу, чтобы вывести оттуда свою семью. Что она делает здесь, на чужой земле? Зачем пошла с незнакомым угрюмым человеком? Ну и что, что он спас ее, ну и что, что у него красивые глаза и крепкие руки! Он бросил ее здесь! Лучше бы оставил в Хэл-Марии, она нашла бы меревишу или еще кого-нибудь из бьюи и поселилась бы с ними навсегда…

Веревочная лестница ударила ее по голове.

– Ай!

Тайрин подняла голову, но огненной шевелюры не было видно среди сплетения ветвей. Тайрин вскочила, топнула ногой, развернулась и пошла прочь от стены. В конце концов, у нее есть сиреневый камешек Лайпса, да и каплю Тинбо можно продать. Город не так уж и далеко, сейчас раннее утро, она будет там к вечеру, она умеет писать и читать, она умеет танцевать, она найдет работу, и пропади он пропадом, этот Нэш!

Но она не успела далеко уйти. Два высоких человека догнали ее и, не говоря ни слова, развернули в сторону древесной стены.

– Отпустите меня!

Тайрин вырывалась, как дикая кошка, но парни силком дотащили ее до стены и заставили подняться по веревочной лестнице. Высоко над землей она увидела лаз в переплетении ветвей. Лестница вела как раз туда. Тайрин вздохнула, залезла внутрь древесной стены и оказалась по ту сторону. В Атунском лесу.

Этот лес изнемогал от усталости. Изобилие, сочившееся из его земли, придавило Тайрин, оглушило, вызвало головную боль и тошноту. Будто окунули в сладкий и жирный сироп – такое все здесь было насыщенное, густое, жаркое. Воздух сбивал с ног. Каждое дерево уходило в небо так высоко, что крона терялась в предрассветных сумерках, ствол же был размером с дом родителей Тайрин. В каждый опавший лист можно было завернуть младенца. Привычные орехи, растущие и в риланском лесу, здесь вырастали величиной с кулак Нэша. Щедрость леса казалась волшебной, но он не мог справиться с нею.

Тайрин увидела, как из-за толстых могучих стволов выходят люди. Их одежда, похоже, была сшита из листьев, все они ходили босиком. Тут были взрослые мужчины и женщины, старики, но очень мало молодых. Детей же Тайрин не увидела вовсе. Люди смотрели на Тайрин сурово и настороженно. Даже на расстоянии она чувствовала их недоброжелательность. Нэша среди них Тайрин не увидела. Она затравленно попятилась, мысленно перелистывая «Реестр побежденных народов». Нигде ведь не сказано, что атуанцы едят людей, правда? «Аута. Помни про Ауту, она атуанка! И она не людоедка! Да они даже кролика съесть не могут! – билось у Тайрин в голове. – Где Нэш? Как он мог бросить, оставить меня одну? После той дороги, что мы прошли вместе, после валафби!»

Вперед выступил очень высокий человек. Все здешние атуанцы были высокими, но этот – на полголовы выше остальных. У человека были взъерошенные волосы цвета спелой пшеницы и внимательные глаза. Он был, наверное, чуть старше отца Тайрин и чем-то неуловимым напоминал его. Звучным голосом он сказал:

– Кто ты и зачем пришла к нам?

– Я… меня зовут Тайрин. Тайрин Лиар из клана Таров. Меня привел сюда Нэш.

– Нэш? Мы не знаем никого с таким именем.

Тайрин смотрела на него во все глаза. Что произошло тут ночью? Ведь она видела, как Нэш поднялся по той же веревочной лестнице, что и она! Куда он мог деться?

– Он большой и рыжий… мы шли с ним из Рилы. Он спас меня. Что вы с ним сделали? – закричала она, не выдержав.

Люди переглянулись, поулыбались друг другу, но, повернувшись к ней, опять были суровы.

– Мы не знаем никого по имени Нэш, – опять сказал высокий и взъерошенный, – вчера вечером из Рилы вернулся наш брат Далва.

Толпа расступилась, и Тайрин увидела Нэша. Вымытый и гладко выбритый, в одежде, какую носили все здесь, он неловко улыбнулся Тайрин, будто приглашая разделить с ним неведомую ей радость.

– А как зовут теперь тебя?

– Тайрин. Тайрин Лиар из рода Таров, – повторила Тайрин.

Взъерошенный, а за ним и остальные недовольно зацокали языком, потом он сказал:

– Та жизнь закончена. И девушка по имени Тайрин умерла вместе с дорогой, которой пришел конец. Тебе нужно новое имя.

– Но я не хочу новое имя. У меня есть мое!

– Ты не можешь остаться здесь под своим старым именем. Старое имя ведет за собой длинный след потерь и обид, им не место в нашем доме.

Тайрин посмотрела на Нэша. Он кивнул, улыбнувшись.

– Ну ладно… я… пусть меня зовут Тари, – сказала Тайрин.

– Это твое новое имя? Еще не ношенное?

– Да, – соврала Тайрин.

– Хорошо. Можешь остаться в Атунском лесу.

Ее поселили в пустующем доме. Нэш подмел там пол, залатал дыру в крыше. Нэш, который совсем не Нэш.

– Значит, на самом деле тебя зовут Далва?

Нэш помедлил, потом кивнул. Он будто сам не мог выбрать, как же его зовут.

– Зачем было врать?

– Это не вранье.

– Да?

– Меня и звали Нэшем – там, в дороге.

– А здесь тебя зовут Далва?

– Пока да.

– Пока?

Нэш-Далва вздохнул:

– Пока не пришло время новой дороги.

– Ты каждый раз берешь себе новое имя?

– Да.

– Но на самом деле тебя зовут Далва?

Нэш посмотрел на нее так, будто никак не мог уловить смысл вопроса. Они разговаривали сейчас на атуанском, и Тайрин подумала, что она, может быть, не смогла четко выразить свою мысль. Она повторила на общеимперском. Но Нэш покачал головой:

– На самом деле меня зовут так, как зовут.

Тайрин решила пока больше не спрашивать, только уточнила:

– Можно мне по-прежнему называть тебя Нэшем? Я привыкла.

Он покачал головой: нет. И объяснил:

– Та дорога закончилась, и человек по имени Нэш умер.

Тайрин ничего не сказала в ответ. У каждого народа свои обычаи. Хетл вот верил, что всех людей родила женщина с тремя петушиными головами.

Тайрин оглядела дом. Он был тесным и маленьким, скорее прочный шалаш, но после скитаний в горах и лесах будешь рад и этому. В доме был сложен очаг и стояла крепкая кровать, на которой лежал тюфяк, набитый соломой. Тайрин положила на узкий стол книгу из библиотеки Джангли, фонарик Си, сиреневый камешек, каплю Тинбо, хофоларский бубенчик. Теперь это ее дом.

– А где живешь ты? – спросила Тайрин.

Далва нехотя кивнул куда-то в сторону стайки домов, рассыпанных среди деревьев. Он так ни разу и не ответил на вопрос о его семье. Есть ли у него кто-то? Родители? Братья, сестры? Невеста?

– Я буду помогать тебе, – сказал Далва и вышел.

Тайрин села на кровать. Всю дорогу она держала свои чувства в кулаке, не давая им раскрыться. Но путь окончен, теперь она здесь, в Атунском лесу, среди чужих людей, а единственный знакомый ей человек хмурит брови и уходит… Тайрин расплакалась. Она хотела к маме, хотела в свою комнату, хотела обнять бабушку, Элту, хотела поговорить с Тинбо… Нет мамы, нет бабушки, папы. Они томятся в тюрьме, а быть может, их убили… нет, нет, нет! Их отпустят! Их отпустят, потому что они ни при чем! Их отпустят. Виновата она одна, она и мастер над словами Гута, который отравил ее буквами. Пусть казнят его, пусть ловят ее, но пусть отпустят родителей, Элту и бабушку!

Рыдания Тайрин вырвались из дома-шалаша, затопили лес кругом, придали его сладкому запаху горчинку.

Через какое-то время в дом зашел человек, который выпытывал ее новое имя. Тайрин поспешно вытерла глаза.

– Меня зовут Бунгва, – сказал он. – Я старший в этом лесу. Не по возрасту, просто на мне лежит ответственность за всех здесь живущих.

– А это ваше настоящее имя или тоже только временное?

Бунгва задумался. Потом усмехнулся каким-то своим мыслям и сказал:

– Мне нет надобности менять имена, я не выхожу за стену.

– Стена очень длинная?

– Достаточно длинная, чтобы защитить нас от тех, кто может прийти по старому тракту.

– Разве деревья остановят солдат Империи?

– Ну… – Бунгва пригладил волосы. – Однажды остановили. Когда Империя пришла к нам, деревья сомкнулись стеной, спасая нас, жителей Атунского леса. Увы, многие остались по ту сторону стены, и их угнали в Рилу. Но мы рады стене, благодаря ее силе мы выстояли. Видишь ли, Тари, атуанцы испокон веков живут на этой земле, и у нас с лесом особая связь. Мы чувствуем лес, как своего близкого человека, как друга. Можем угадать его настроение, можем попросить о помощи. И если попросить правильно, лес всегда помогает.

Тайрин вспомнила Ауту. Она ведь тоже атуанка, но совсем не похожа на здешних жителей.

– Да, – сказал Бунгва, когда Тайрин поделилась с ним этой мыслью. – Мы хорошо спрятались. Лес укрыл нас и укрывает до сих пор. И мы остались такими, какими были наши предки. Но те, кто, к своему несчастью, был угнан в Рилу, растеряли всю свою силу. Они не видят разницы между апрельским и августовским одуванчиком, они не чувствуют землю, не понимают язык дождя. Они только внешне атуанцы, молятся древним богам тайком, выполняют их наставления, но не понимают смысла, не чувствуют надобности. Могут ли они ощутить приближение грозы? Увидеть с закрытыми глазами первый снег? Нет. Для них это пустые слова.

Тайрин вспомнила, как впервые поймала в себе это удивительное ощущение: я знаю, что уже рассвет, хотя глаза мои закрыты. И поняла, о чем говорит Бунгва. Быть атуанцем в городе невозможно. Удержать в себе это чувство природы можно, только когда ты внутри нее, когда ты целиком от нее зависишь. «Ведь я не атуанка по крови, – думала Тайрин, – но знаю, о чем говорит Бунгва. Значит, не важно, кем ты рожден? Важно, как ты живешь».

– С вашим лесом что-то не так! – выпалила она. – Он устал.

– Да… да, Тари, ты права. Ты смогла почувствовать это сама или Далва рассказал тебе?

Тайрин фыркнула:

– От него и простого «привет» не дождешься, не то что…

– Да, – улыбнулся Бунгва. – Далва немногословен. Но он добрый человек и истинный атуанец. И он привел тебя сюда.

– Он меня спас.

– Да, это на него похоже. Надеюсь, что ты подружишься с лесом. И со всеми нами.

– Мне надо домой. Мои родные арестованы, и я не знаю, что с ними.

– Да, – кивнул Бунгва. – Далва сказал нам. Сегодня ночью Улата отправляется в путь, она идет в Рилу. Мы попросим ее передать от тебя весточку, если есть кому.

Тайрин кивнула. Пусть Тинбо и предал ее, но больше у нее никого нет.

Вести из Рилы

Тайрин стала жить в Атунском лесу. Атуанцы относились к ней сдержанно, и, куда бы она ни пошла, она чувствовала на себе их взгляды. Тайрин понимала их любопытство, а Далва очень злился. Она не знала почему. К ней часто приходил Бунгва, они гуляли по лесу и разговаривали.

– Атуанцев мало, мы все приходимся друг другу родственниками. Далва – мой племянник, Улата – дочь. Наш народ умирает, – говорил ей Бунгва, – а лес переполнен деревьями и чересчур изобилен. Он хочет разрастаться, но с одной стороны его сдерживает стена, с другой – океан.

– Есть еще две стороны.

Бунгва усмехнулся.

– Ты умная, Тари, и умеешь смотреть на мир по-своему. Река Атун не дает нашему лесу заполнить собою все земли. Река Атун огромна, величественна и обладает силой еще большей, чем стена. Наш лес зажат в тиски, он в плену у самого себя. Как и мы. Мы не можем создавать новые семьи, не можем рожать детей, наши боги запрещают нам жениться на тех, кто вырос из одного корня.

– В Риле много атуанцев, – сказала Тайрин, и Бунгва опять улыбнулся.

Тайрин чувствовала, что нравится ему. Они часто бродили по лесу вдвоем, и Бунгва называл ей имена деревьев и рассказывал атуанские истории, смешные случаи из своей жизни. Далва ревниво наблюдал за ними, но никогда не вмешивался.

– Да, в Риле много атуанцев. Поэтому Далва и ходил туда. Узнать, вдруг кто-то из них захочет вернуться на родину.

– Никто не захотел?

– Это сложное решение. Оно принимается не сразу.

– И поэтому Улата ушла туда опять?

– Да. А потом пойдет Мина, а потом Твис и Клебфа. Мы будем звать их, пока живы.

– Почему бы не позвать кого-то еще? – Тайрин не смогла скрыть раздражение. – Почему обязательно надо брать в жены девушку из своего народа? Разве мы все не просто люди?

Бунгва смотрел на нее так долго, что Тайрин стало не по себе.

– Нет, Тари, мы не можем брать жен и мужей из других народов. Нас осталось слишком мало, мы должны сохранить себя. Удержаться внутри своей культуры, а не раствориться в Империи. Поэтому Далва так несчастен, ведь он любит тебя.

Тайрин споткнулась, Бунгва подхватил ее под локоть, но она тут же отняла руку. Она не ожидала таких слов. Любит? Нэш любит ее?

– Поверь, я знаю этого парня с рождения. И никогда не видел, чтобы он так на кого-то смотрел. Он любит, но никогда не женится на тебе, потому что ваши дети уже не будут атуанцами.

Тайрин кивнула, но не проронила ни слова. Совсем недавно она и сама думала так же. «Быть хофоларом, хранить огонь Хофоларии в сердце…» Но ее сестра вышла замуж за хэл-мара Хетла, умного, доброго и веселого, она счастлива с ним, их сын похож на Хетла, но слушает хофоларские сказки. Ее подруга Бьёке – пьятанка, выйдет однажды замуж за каесана Мэтла, и разве это плохо, если они любят друг друга и будут счастливы?

Тайрин протянула руку, и к ней тут же спустилась маленькая рыжая белка, уселась на ее плечо. Бунгва удивленно вскинул брови, но промолчал. Тайрин думала о том, что побывала на своей родине, про которую бабушка рассказывала так много! Побывала – и мечтает вернуться туда со своим народом. Но… но есть зеленоглазый Нэш, человек с огненными волосами и закрытым на все замки сердцем, которое так хочется отомкнуть! И разве она будет счастлива в Хофоларии без него?

Белка спрыгнула на землю и ускакала по своим делам. Тайрин смотрела ей вслед и думала об этом лесе, который дает слишком много, так много, что люди не успевают съедать все его дары, думала о тех, кто живет здесь, не смея выйти из-под лесного свода, как и многие жители Рилы не могут выйти за стену города. Она думала об Улате, которая должна разыскать в Риле Тинбо и передать ему весть от нее. Передать на словах, ведь Тинбо не умеет читать. Она бы хотела передать послание и для мастера Гуты, поблагодарить за все и попросить прощения, но где искать его теперь, в каких застенках? Да и слишком рискованно ходить атуанке по Риле с записками в карманах. «Когда-нибудь я вернусь в Рилу и сама скажу все, что так хочется сказать. Лишь бы все они остались живы».

С Далвой, которого про себя Тайрин продолжала называть Нэшем, было непросто. Он приходил утром и больше молчал, чем говорил, хотя они вместе собирали орехи, поздние ягоды, грибы, вместе готовили обед в уютном каменном очаге. Только иногда, когда она сильно допекала его расспросами, Далва рассказывал об их лесе и о том, что их народ ездит тайком через всю Империю к Семи островам, отвозит туда семена трав, деревьев, цветов, потому что война искалечила островную землю так, что там вот уже много лет ничего не растет само по себе.

– А почему тайно?

– Ну… – Далва поскреб гладковыбритый подбородок. – Острова не покорились, не сдались, и Империя не смогла их сломить, они остались свободными. Но они отделены от всего мира Полуденным морем, и император запретил вести с ними торговлю. Они вымерли бы от голода, если бы не мы.

– Атуанцы?

– Если бы не мы – контрабандисты, – засмеялся Далва.

Тайрин улыбнулась в ответ. Она не чувствовала себя здесь дома, все время боялась ошибиться, сделать что-то не так, нарушить какое-нибудь правило, но с каждым днем все больше прикипала к Далве. Было что-то в нем, что ей нравилось: неспешность, сдержанность и даже суровость, какая-то тайна, которую хотелось разгадать. Он будто был наполовину человек, а наполовину бьюи, и Тайрин все чаще ловила себя на мысли, что только рядом с ним ей спокойно, хоть и непросто. И что так может быть всегда и не наскучит ей.

Улата вернулась, когда лес сбросил последние листья и плоды, а земля по утрам начала покрываться тонким узорчатым инеем. В сумерках прилетела шишка, и караульный у стены перекинул лестницу. За несколько месяцев, что Тайрин провела у атуанцев, она выучила этот нехитрый маневр: здешние жители часто уходили в ближайшие города, а возвращались всегда одинаково – бросали шишку в специальную лазейку. Улата пришла одна, но на вопрос Бунгвы сказала:

– Я нашла семью, которая готова перебраться к нам. Весной надо будет вытащить их оттуда. Но кто пойдет вместо меня к Семи островам?

И она посмотрела на Тайрин.

– Твой брат просил передать, что он жив, здоров и в безопасности. Чего и тебе желает.

Улата вынула из рукава свернутую в крошечный шарик бумажку.

– А еще вот, – сказала она недовольно, и все, кто стоял вокруг, зацокали языком. – Он сказал словами, но мне пришлось записать, как услышала, потому что я не знаю ваших слов, их трудно запомнить, а говорить это на общеимперском он отказался.

Тайрин развернула бумажку. Она была такая тонкая, что просвечивала, и Тайрин не сразу узнала хофоларские слова, написанные общеимперскими буквами, с ошибками.

«Родителей и Элту отпустили. Бабушка умерла. Тебя ищут книжники. Не возвращайся».

И чуть ниже: «Мы тебя любим». Но еще по-хофоларски эти слова означали: «Храни Хофоларию в своем сердце». Тайрин бережно свернула листок, спрятала в лифе платья.

– Спасибо, что записала его слова, – сказала она Улате.

– Я никогда так не делаю, в Риле это слишком опасно.

– Да. Спасибо.

Она не знала, что еще сказать этой женщине, как выразить все, что чувствует сейчас. Поэтому просто кивнула и пошла прочь. Родителей отпустили. Бабушка умерла. Родителей отпустили. Бабушка умерла. Родителей отпустили…

– Ааааааааааааааа!

Она кричала на весь лес, как обезумевший зверь, согнувшись пополам, а потом упала в осеннюю бурую траву. Ударила по ней кулаками. Запах земли забился ей в нос, пряный, горький, многоцветный. Бабушка давно блуждала впотьмах, лишь изредка возвращаясь к ним, чтобы сказать, как сильно их любит, или рассказать очередную историю о дедушке Тинбо. Но сколько бы она еще была с ними, если бы не тюрьма?

Горячая шершавая ладонь легла ей на спину. Ладонь была огромная, и Тайрин не торопилась скинуть ее и посмотреть, кто же пришел ее утешить.

– О чем ты, маленькая?

Голос тихий, будто шаги по мху. Тайрин приподняла голову. Запах земли никуда не делся, стал еще явственнее, как после дождя. Рядом с ней сидела огромная женщина в коричневом платье. У нее были глаза цвета болотной ряски и удивительно белая кожа.

– Моя бабушка умерла, – прошептала Тайрин.

– Значит, пришло ее время.

– А если… если я своим поступком поторопила это время?

Женщина смотрела в лицо Тайрин не мигая. Потом погладила ее по волосам и сказала:

– Значит, помоги тем, кто остался. Чтобы бабушка видела, что ты хороший человек и поступила так не со зла.

– Конечно, не со зла! – вспыхнула Тайрин. – Просто я… не подумала о последствиях.

Огромная женщина улыбнулась. Тайрин пыталась охватить взглядом ее всю, но у нее не очень получалось – она сидела слишком близко. Так не получается увидеть целиком большое дерево, прижавшись к его стволу.

– Кто ты?

– Я – Тшула, древесная повитуха. Я помогаю дереву появиться на свет, помогаю семечку стать деревом и прижиться. А ты?

– Я Тайрин.

– Это я знаю. Но кто ты?

Тайрин замешкалась. Как ей объяснить? И откуда она знает ее имя?

– Я Тайрин Лиар из клана Таров, я хофоларка.

– Это я тоже знаю. Но кто же ты?

Тайрин всмотрелась в лицо Тшулы. Она не была старой, наоборот – все в ней дышало… нет, не молодостью, скорее зрелостью, было полно сил и движения. Большие руки, длинные пальцы, мощные босые ступни, густые, свободно льющиеся волосы, внимательные глаза. Как ответить на ее вопрос? И у Тайрин вырвалось то главное, что она знала про себя, знала с тех пор, как научилась танцевать в риланском лесу под шепот бьюи и стук своего сердца:

– Я ведьма.

– А! Может быть, может быть… во всяком случае, пока. Многие сами не осознают свои силы и не подозревают о своем предназначении.

Тшула встала и протянула Тайрин руку. Та ухватилась за нее, как за ветку дерева, и тоже поднялась.

– Мы с тобой еще поговорим об этом, маленькая, – улыбнулась древесная повитуха, а потом сказала: – Далва хороший человек. Ему можно доверять. И ты хорошая. Тебе тоже можно доверять. Скоро совет попросит вас с Далвой помочь Атунскому лесу и Семи островам. Не отказывайтесь.

– Мне надо вернуться в Рилу.

– Надо ли?

– Я должна увидеть своих.

– И опять накликать на них беду?

– Я могу превратиться в кого-нибудь! Никто меня не узнает!

– А если волшебство не сработает? Если на стенах Рилы древнее заклятие, которое смывает все чары? А если ты попадешься? А если ты не сможешь больше уйти и тебе придется всю жизнь провести в клетке, скрываясь от законов бездушного города?

Тайрин содрогнулась. Она вспомнила перевал Чок, долину у Турьего озера…

– Я хочу жить в Хофоларии. Я хочу вернуться и вернуть туда свой народ.

Древесная повитуха кивнула:

– Вот и славно.

Она улыбнулась и пошла прочь, почти в ту же секунду сделавшись неразличимой среди деревьев.