Текст книги "Сливовый календарь любви"

Свиток шестой

 
Выпорхнула птичка из ветвей –
Все-то ее перышки промокли!
Утренняя сакура в росе.
На заре ойран Коноито,
Гостя проводив, сидит одна
В чайном домике «Приют туманов».
С чаркою целительной в руках,
Смотрит, как хозяева хлопочут,
Вынося из зала для приемов
Грязные тарелки, чашки, блюда…
 

В гостиную входит гейша Ёнэхати, которая живет теперь в Фукагаве. Коноито глубоко задета ее поведением, хотя и понимает что Ёнэхати на роль возлюбленной Тобэя толкнуло чувство признательности, а вовсе не сердечное влечение.

Коноито. Ёнэхати-сан, ты знаешь, что я горда и поклялась самой себе не опускаться до жалоб и колкостей. Это самый твердый мой зарок. Но не слишком ли многое мне приходится терпеть? Конечно, То-сан – мужчина, он мог увлечься, настоять на своем… Но то, что ты мне так отплатила за мою доброту и помощь, переходит все границы…

Ёнэхати. Да, ойран. Каких бы упреков вы мне ни высказали, я все принимаю. Любые мои оправдания будут выглядеть как искусные отговорки. Но дело обстоит все же не так, как вы думаете.

Коноито. С самого начала я понимала, что моей репутации может быть нанесен урон. Я, видимо, ошиблась, когда решила помочь тебе таким образом.

Ёнэхати. Не говорите так! Это я виновата. Действительно, вчера вечером господин Тобэй приходил сюда, а я его сопровождала. Но я была уверена, что господин Тобэй идет к вам, ойран. Я постеснялась заходить с ним за стены квартала, поэтому отправила посыльного с запиской для вас, а сама пошла в чайную на берегу канала, окружающего квартал. По дороге я встретила госпожу Нобуцугу, и поскольку мы давно с ней не виделись, то обе ударились в воспоминания. Ночь я провела в Яманосюку, а наутро пошла встретить господина Тобэя. Заодно и вас, ойран, хотела повидать. И вдруг мне говорят, что То-сан вчера вечером отсюда ушел в другое место и больше не возвращался. Представляете себе мое удивление? Я не знала, что и делать!

Коноито. Мало ли что наговорят эти люди из чайных, когда им хорошо заплатили… (От невеселых дум глаза ее влажнеют.)

Ёнэхати. Конечно, ваши укоры не напрасны, но если бы вы знали, как я измучилась! Сначала я была очень счастлива, что благодаря помощи То-сана смогла уйти из квартала и получить свободу, а если уж быть совсем откровенной – смогла поддерживать Тандзиро. И это все сделала ваша доброта, ойран. Я не нахожу слов, чтобы описать ее.

Однако То-сан, который всегда казался мне человеком светских правил, повел себя так, словно для него не существует других женщин. Изо дня в день: в гостиной, в чайном домике, в закусочной у причала – гостем моим был всегда То-сан, менялось лишь место встречи. И он, которому я так обязана, вынуждал меня любовью вернуть долг благодарности – мы часами сидели лицом к лицу, и мне некуда было отступать. Не раз я решительно с ним говорила, урезонивала его, плакала и умоляла – я уже не думала о том, что он сочтет меня своекорыстной, а хотела лишь исполнить свой долг перед вами, ойран. И хозяин чайного домика у причала, и все наши гейши – и так и эдак пытались они вмешаться, помочь… Каждый раз, когда я думала, что теперь уж он окончательно рассердился и больше меня не позовет, – на следующее утро или к вечеру он являлся и бывал так любезен, что я не находила слов! Я бывала с ним язвительна, я пила сакэ чайными чашками – думала, это охладит его страсть. Несколько раз я отказывала ему, ссылаясь на болезнь, но он приходил меня навестить в мою комнату, был ласков, приносил подарки… А ведь я всего лишь гейша, которую от случая к случаю приглашают для увеселения, – и вдруг внимания ко мне больше, чем к иной девушке, имеющей постоянного покровителя. Так больно чувствовать, что за спиной тебя называют и гордячкой, и выскочкой… А я только и думала о том, чтобы помочь Тан-сану в его беде да не быть неблагодарной по отношению к ойран, хоть как-то отплатить за добро. Каждый месяц я ходила на поклонение в храм Югасан, тысячекратно творила молитвы в храме Мёкэн-сама… Даже тогда, когда я распевала на пирушках грешные земные песни, я не раз поминала вашу доброту, ойран. Прошу, не отказывайте же мне в своем расположении!

Доказательство ее искренности – слезы, стоящие в глазах.

Коноито. Прости меня, я виновата. Я никак не думала… Просто он давно уже здесь не был, и вестей от него никаких – отсюда все мои сомнения. Но твой рассказ означает, что причина – в перемене его чувств. Он полюбил тебя. Узнаю характер То-сана! Такой опытный, знает тысячу вещей, а сердце – переменчиво, как ветер. И если он чего-то хочет – так всей душой. Таков уж То-сан. Ну а раз он так – значит и я могу…

До конца она не договаривает. Но можно догадаться, что, хотя мудрая ойран Коноито и принимала внимание Тобэя, не этот мужчина по-настоящему владел ее потаенными чувствами.

Ёнэхати. Так, может быть… (Шепчет что-то ойран на ухо.)

Коноито. Да? Неужели и про Хан-сана?

Ёнэхати. Как он только узнал!

Коноито. Противный! (Улыбается своим мыслям.)

Ёнэхати. Такой до всего докопается, его не проведешь. Вот поэтому…

Коноито. Вот поэтому, будь он еще чуточку щедрее, ты бы в конце концов им увлеклась. Не так ли?

Ёнэхати. Вовсе нет. Ни за что!

В это время в гостиную второго этажа в спешке вбегает ученица Коноито по имени Итохана. В руке у нее бумага с какими-то знаками.

Итохана. Портниха передала вам вот это.

Показывает листок с предсказанием судьбы. Ойран Коноито смущенно его разворачивает.

Коноито. Какой-то необычный!

Итохана. Это из храма Мёкэн-сама.

Ёнэхати. Ну-ка, покажите… (Берет листок в руки.) Номер двадцать четыре…

Коноито. Интересно, в каком направлении отсюда находится Нэгиси?

Ёнэхати. Как раз на западе!

Итохана. Значит, Хан-сан для ойран.

Коноито. Да помолчи же!

Ёнэхати. Ойран, а у вас в последнее время были какие-то затруднения?

Коноито. Эти затруднения начались не сегодня. Да и вообще, не нравятся мне такие предсказания, в них ничего нельзя понять. Ведь бывает же так, что сейчас – плохо, а в конце концов – будет хорошо. Или, например, когда все выходит так, как тебе хочется, – это же хорошо? «Человек, живущий в западном направлении, не обладает злой натурой, но вам он вредит». Если бы я могла с этим примириться, то и тревог бы не имела.

Итохана. Я же говорила, давайте оставим все эти предсказания!

Ёнэхати. И ведь недаром говорят, что несчастье может счастьем обернуться. Не думайте об этом больше!

Однако предсказание задело ойран. Она глубоко задумалась.

 
Тропа любви терниста и опасна
Вдвойне – для тех,
                            кто вверился потоку
И, словно щепка, по волнам плывет.
Но ведь нигде вы не найдете поля,
Которое родило б дев веселья.
У гейши есть отец, и мать, и братья.
И ради них она собой торгует:
Порою страсть на золото меняет,
Порою в сердце запирает крепко.
За годы долгие нелегкой этой службы
Ей выпадало всякое: случалось
Короткой летней ночью утра ждать,
А осенью на петуха сердиться,
Когда рассвет он криком поторопит.
Соотношенье горестей и счастья –
Как девять к одному,
                            коль подвести итог.
И не хватает слов, как жаль бывает,
Когда любовь и чувства этих женщин
Мужчины поруганью предают.
 

Автор сочинения, которое называется «Банкё дзакки», видимо, плохо знает их душу, раз пишет, что они лишены искренности. Ведь гейша не имеет в жизни опоры, и даже когда ей уже за тридцать, она все еще наивна и кокетлива, как цветок. Можно ли говорить об искренности ее чувств теми же словами, какие уместны в отношении верной супружеским клятвам матери семейства?

Что же станется с Коноито, чем закончится ее история? Об этом я расскажу в начале третьей части моей повести.

Прошу читателя сейчас пока еще не судить об отношениях между Коноито и Тобэем. Автор задумал нечто захватывающее. Это будет композиция из трех частей, живописующая истинную любовь: Ёнэхати, О-Тё, Коноито – ни один характер не уступит другому, и все в новом вкусе. Вам нужно лишь дождаться дня выхода в свет следующего выпуска.

 
Чем больше лепестков в бутоне,
Тем позже раскрывается цветок.
Когда же слива расцвела,
Дождаться остается,
Чтоб навестил ее весенний ветер…
 

Вот и узнала О-Тё первую любовь. Но вместе с любовью узнала и печали. Невесело ей теперь живется – она зарабатывает деньги для Тандзиро, декламируя пьесы дзёрури в домах богатых самураев. Даже имя она сменила, теперь ее зовут Такэ Тёкити[29]29
  …теперь ее зовут Такэ Тёкити. – Псевдоним героини состоит из фамилии ее учительницы Такэ Миясибы (см. Словарь) и имени литературного персонажа Тёкити (см. там же).


[Закрыть]. Среди множества девушек-сказительниц, которых приглашают обычно на праздник Солнцеворота или на день Любования луной, она выделяется своим искусством, усвоенным от самой госпожи Миясибы. В исполнении Тёкити выразительно даже молчание.

Длинные черные волосы, которые она когда-то укладывала в высокую прическу «симада», теперь отрезаны в знак приверженности ремеслу и отречения от мужской любви. Правда, с прической как у мальчика-подростка и с напудренным лицом, она тоже необычайно миловидна.

В одиночестве сидя у окна, О-Тё старательно повторяет номер, который ей заказали на сегодняшний вечер.

– Милая сестрица, не сносить мне головы![30]30
  Милая сестрица, не сносить мне головы! – Эта строка и весь последующий отрывок взяты из известной баллады «Умэ-но Ёсибэй Тёкити гороси», в которой рассказывается, как купец Ёсибэй убил мальчика-слугу Тёкити, брата своей жены Коумэ. В «Сливовый календарь» включен диалог Коумэ и Тёкити.


[Закрыть]

– Что случилось, братец?

– Помнишь, ты, сестрица, говорила, что худою стала от нужды? Так мне было горько это слышать, что я деньги для тебя украл. Помнишь, я принес их? Ты тогда сказала, что нельзя пылинки малой у хозяев брать. Ведь тебе хотел я быть хорошим братом, для сестры родимой был на все готов!

Много ль может мальчик, мальчик в услуженье? Потому я деньги у хозяина украл. Думал, помогу тебе – и с жизнью распрощаюсь… Утоплюсь в колодце, что в поле Обасэ… Где же, где найду я горький свой конец?

Весь в слезах он бросается к сестре. Коумэ так жаль его! Лучше бы ей самой умереть!

 
    Их сердца любовью полны,
но как это все печально…
 

– С тех пор как родителей нет с нами больше, лишь горе мы знаем, и ты, и я…

О-Тё декламирует так, словно эта пьеса написана про нее.

* * *

Хозяйка дома, где теперь живет О-Тё, – злая старуха по имени О-Кума. У родителей О-Тё в заведении «Каракотоя» она служила домоправительницей, приглядывала за обитательницами второго этажа. Жадностью и обманом, умением извлечь выгоду даже из малых денег она сумела разбогатеть и наняла дом в Ямасите, в районе Дохо. Там она содержала несколько гейш, которые и приносили ей доход. Однако вскоре все они от нее ушли, и теперь лишь О-Тё нанялась к ней за двадцать пять рё. О-Тё отправляют по домам с выступлениями и заставляют брать подарки, что и дает средства на жизнь ей и ее хозяйке. О-Тё все свои деньги посылает Тандзиро.

Ту, которая прежде была в услужении у ее родителей, О-Тё теперь называет мамой, а в глубине души трепещет перед ней, как перед хозяйкой. Жалкое положение! С утра до ночи приходится выслушивать грубую брань. Сначала, когда она только пришла наниматься, она думала лишь о том, как бы достать необходимую сумму денег, и даже не поняла, что оказалась под началом у своей прежней служанки. А теперь она день и ночь оплакивает горькими слезами свою злую судьбу и непостоянство этого бренного мира.

По ступеням лестницы грозно громыхают шаги старухи О-Кумы.

О-Кума. Эй, Тёкити, ты оглохла? Где ты, О-Тё? (Она делает вид, будто уже устала звать.)

О-Тё. Вы меня звали?

О-Кума. Хватит прикидываться! Ты отлично слышишь. Ишь, глухая нашлась!

О-Тё. Я правда не знала…

О-Кума. Уже пробили полдень! Пора! Ты что, еще не оделась? Негодная!

О-Тё. Но я же еще ни разу не выступала с сегодняшней программой! Если не выучить как следует…

О-Кума. А я что, тебе не говорила? Когда нет приглашений, я всегда тебе твержу: повторяй, упражняйся! А ты не хочешь, ленишься. Но если нужно выступать у кого-нибудь в усадьбе или в гостиной, то ты поднимаешь переполох, как вспугнутая перепелка. Думаешь меня одурачить? Пока что я тебе вместо матери. Будешь мне перечить, своевольничать – я найду на тебя управу! Разве с твоим уменьем можно отработать двадцать или тридцать рё, которые я тебе ссудила? Вот потому я и твержу тебе про господина Сабунду! (Она поднимается по лестнице наверх и садится возле О-Тё.) Послушай меня внимательно. Этот господин Фурутори Сабунда очень богат, ты, наверное, сама поняла из разговора в чайной «Мантё». Верно? И вот такой богач предлагает тебе свое покровительство. Не дать ответа… Что такое? Уже слезы? И что же нас так опечалило? Не о чем тут горевать, а то еще беду накличешь!

О-Тё. Да нет, просто я проходила сцену из «Убийства Тёкити», и так стало жалко его, что слезы сами полились.

О-Кума. Что-о? Сама декламировала и сама же прослезилась? Пусть бы слушателям передалась хоть половина твоего воодушевления! Ведь выступай ты на площади – никто тебе и леденца не бросит. А если кто послушает подольше – будет зевать от скуки. От зевоты, может, и заплачет… Еще глаза и нос у тебя, можно сказать, недурны. И с кожей повезло – белая. Вот поэтому люди иногда что-то о тебе говорят. Раз уж ты не можешь показать им мастерство, так хоть этим возьмешь. И если ты из каждого десятка слушателей не найдешь себе двух-трех покровителей, то с твоей стороны это будет очень глупо.

О-Тё. Я стараюсь угодить тем, кто меня приглашает, и пою дзёрури, вкладывая всю мою душу. Пожалуйста, простите меня, но я не хочу слушать разговоры о покровителях, о господине Сабунде…

О-Кума. Ах, не хочешь? Я тоже упряма! Я не позволю тебе болтать что вздумается. Неужели я стала бы тратить тридцать рё, если бы рассчитывала, что ты будешь только сказывать дзёрури! Помнишь, что написано на обратной стороне нашего договора? Когда я брала тебя, то позаботилась о мерах предосторожности на крайний случай! Если откажешься от покровителя, я отдам тебя в веселый квартал, в эту долину страсти, и весь срок найма ты пробудешь в привычном месте, среди знакомых с детства лиц. Я могу тебя наказать! Мне надоело слышать, что ты не хочешь покровителя!

О-Тё. Ах, мама, довольно! Мне пора уже идти, а вы такое говорите… Я начну обо всем этом думать и не смогу быть приветливой с хозяевами.

О-Кума. Вот-вот, ты только на язык скора! Ну не ходи никуда, раз тебе это так трудно. Что бы я ни сказала, ты слушаешь, задрав нос. Уж не считаешь ли ты в душе, что по-прежнему хозяйка надо мной? Действительно, шесть или семь лет назад пришлось мне согласиться годик поработать в «Каракотоя». Да, я присматривала за гейшами, было дело. Так что же, мне и теперь назначено быть служанкой? Это уже в прошлом. Кто станет бояться минувшего?

О-Тё. Я ничего такого не думала…

Однако ее сердце переполняет обида. От жестоких слов О-Кумы девушка вот-вот расплачется. В это время открывается входная дверь и на пороге появляется человек – скорее всего, это слуга в доме какого-то самурая.

Слуга. Здравствуйте, можно к вам? Я из усадьбы господина Кадзивары. Пришел за госпожой Тёкити…

О-Кума. Ах, простите, что заставили ждать! Тёкити, поторопись. А вы, может быть, чайку выпьете? Гостей сегодня много пожалует?

Слуга. Да, кажется, в этот раз артистов будет больше, чем гостей: Сакурагава Дзэнко, Сакурагава Синко, Юмата… А из рассказчиков – Рютё и Рюкё, и еще Симатаю, Сумэтаю и Нобуцуга из школы Киёмото. Танцевать будет Нисигава Сэндзо, декламировать дзёрури – ваша госпожа О-Тё и Кодэн. Словом – все! Этот праздник еще прогремит!

О-Кума. Неужели? Похоже, и правда будет весело!

Слуга. Да! Ведь будут и еще гости: гейши Ёнэхати и Умэдзи из Фукагавы – их очень любит наш хозяин…

Эти слова слышит О-Тё, которая уже оделась и как раз спускается со второго этажа.

О-Тё. И Ёнэхати-сан тоже будет?

О-Кума. Чем вопросы задавать, лучше бы проверила, не позабыла ли ты чего-нибудь. А к вам у меня большая просьба – приглядите за ней! А то с ней всегда что-то случается. Все не как у людей!

Слуга. Что вы, матушка! Зря вы так. Когда девчонки слишком бойкие – это еще хуже. Скромные-то милее! Ну, пошли.

О-Тё. Да, иду.

Слуга. До свидания. Так она уходит к нам на целые сутки, правильно?

О-Кума. Да, спасибо вам. А ты, О-Тё, будь осторожна.

О-Тё. Да.

Изяществом наряда и красотой лица О-Тё превзошла самого Кумэса. На ней яркое верхнее кимоно из шелка с рельефной полосой, по которому пущен узор: бабочки с поднятыми крыльями. Нижнее кимоно с крупной набивкой: по мышино-серому фону фиолетовым – гвоздики, вписанные в ромб, по четыре в каждом. Ворот нижнего кимоно узорчатый: алым по белому – тончайшими линиями каллиграфические знаки. На рукавах узор из белых пятнышек, как спинка олененка, только фон пурпурный. Широкий пояс оби – из черного бархата, на подкладке алого шелка «ямамаю». Сверху талию подчеркивает пояс поуже, украшенный броским узором «цепочка», цвета – бежевый и серо-голубой. Этот поясок отделан еще и золотым галуном, ровно такой ширины, как требует мода.

Прическа у нее такая, как носят мальчики-подростки из благородных семей.

Словом, внешности ее можно только позавидовать. Однако сама О-Тё совсем не весела, и жалкие лохмотья лучше подошли бы к ее нынешнему настроению. Так не хочется выходить к гостям! Но этот мир не потакает нашим желаниям…

Часть третья

Папаша, который с важным видом, читает нравоучение своему сынку, появился на свет не из бурного ключа в Райском Пруду благодати[31]31
  Райский Пруд благодати (功徳池, кудокути). – Согласно буддийским легендам, в раю Чистой Земли (яп. Дзёдо) есть пруд, дарующий восемь благ (прохладу, чистоту и т. д.).


[Закрыть]. Да и достойная мамаша, усердно перебирающая четки, тоже родилась не из развилки священной смоковницы[32]32
  Развилка священной смоковницы. – По-видимому, дерево смоковницы упомянуто из-за того, что под смоковницей Будда Шакья Муни познал истину.


[Закрыть]. Поистине, «мужчина, не ведающий любовных радостей, напоминает яшмовую чарку без дна»[33]33
  …«мужчина, не ведающий любовных радостей, напоминает яшмовую чарку без дна». – Цитата из произведения XIII века «Записки от скуки» (徒然草, «Цурэ-дзурэ гуса»). Автор – Кэнко-хоси.


[Закрыть].

Так можно ли предложить что-нибудь лучшее для досуга нынешней молодежи, чем повести о чувствах?

Отчего полнятся рисовые кладовые модных наших авторов? Да оттого, что авторы повестей сеют только добрые семена, они-то и дают урожай!

«Календарь сливы», распустившейся нынче перед вашими глазами, начат был господином Тамэнагой под счастливой звездой, ибо принес автору деньги, несмотря на козни Золотого Беса, – это истинная удача, ниспосланная дому господина Тамэнаги Небесами.

Новая книга, отпечатанная весной в год Дракона, оказалась успешной. В «Сливовом календаре» есть такие необычные приемы, что изощренностью они превосходят даже способы, применяемые в парниках, чтобы поторопить цветение сливы. Например, ново то, что мужчина возрожден в женском облике[34]34
  …мужчина возрожден в женском облике… – Намек на то, что Тамэнага Сюнсуй в «Сливовом календаре» назвал свою героиню О-Ёси из Коумэ, что созвучно мужскому имени Ёсибэй в известной балладе «Умэ-но Ёсибэй Тёкити гороси» («Ёсибэй, муж Умэ, убивает Тёкити»). В то же время слова «мужчина возрожден в женском облике» – это насмешка над буддийским постулатом о том, что женщина, существо низшее, в награду за добродетельное поведение может в следующей жизни родиться мужчиной.


[Закрыть], – этот поворот темы наделен освежающим вкусом зеленой сливы и, без сомнения, должен приветствоваться. Впрочем, что-то я несу всякий вздор, выдавая глупости за предисловие…

Шутливые размышления господина Кюхэнся

Предисловие

Мудрый не имеет привязанностей[35]35
  Мудрый не имеет привязанностей – аллюзия на «Чуские строфы» (антология древнекитайской поэзии «Чу цы», 楚辞).


[Закрыть]. Господин Кёкунтэй, которого мы сегодня представляем, не имеет предубеждений. Среди шума городской толчеи он хладнокровно ведет летопись страстей человеческих, которые меняются вместе с веком, а не переделывает старые книги, пропитанные китайскими и японскими учениями. Одалживать чужую мудрость – шить халат из краденого шелка, но здесь совсем иное.

Здесь во всей полноте предстали вкусы и нравы нашего времени, так что «Календарь сливы» имеет «и цвет, и аромат»[36]36
  «И цвет, и аромат» – аллюзия на известное стихотворение из антологии японской поэзии X века «Кокинвакасю» (№ 38): Коль не тебе, Кому покажу Этой сливы цветы? Знает красу их и аромат Одна лишь, которую знаю…


[Закрыть]. С весны мы узнали эти небольшие тетрадки, и вот уже дошло до части третьей, в повествовании определились и начало, и конец, и в этой вязи листьев-слов рожденные игрою авторской кисти цветы полны жизни, но совсем не грубы. К тому же, хоть и написано простым языком, есть места поистине великолепные. Можно лишь воскликнуть: «Замечательно! На редкость!»

Это мое предисловие излишне, как излишне покрывать лаком жемчужину или золотить без того золотую монету. То, что я так самоуверенно взялся за кисть и, увы, напрасно потратил бумагу, прошу отнести на счет червяков, которые во мне завелись, и покорнейше прошу меня простить!

Ученик Дзиппэнся Икку,

Кинрэйся Иппо

Год Змеи в знаке Младшего брата воды[37]37
  Год Змеи в знаке Младшего брата воды – соответствует 1833 году по европейскому летосчислению.


[Закрыть].

Первый месяц весны

Свиток седьмой

 
Перерядившийся в чужое платье,
Он сердцем не солгал,
И верно любит
Его она –
Хоть на пиру любого
И чаркой, и улыбкой одарит…
 
 
В усадьбе князя Кадзивары в Камэидо
Весь свет собрался под одною крышей.
Из Фукагавы гейша Ёнэхати
Пожаловала вместе с провожатым –
Слугой, что носит ящик с сямисэном,
Переоделся нынче Тандзиро.
 

Тандзиро, таясь от людских глаз, в печальном расположении духа, коротает часы в каморке прислуги возле кухни. Через некоторое время, утомившись от ожидания, он выходит в сад и при свете луны любуется цветником. Внезапно его внимание привлекает уединенная беседка на краю сада – она возвышается на пригорке и выстроена с большой любовью. Тандзиро направляется туда и поднимается на ее террасу. Как на ладони открывается перед ним вид на садовый водоем и на главную усадьбу с обширной гостиной, где целый день идет шумное пиршество. Он видит сутолоку праздника, в которой, забыв приличия, смешались хозяева, гости… Наблюдая за всей этой гудящей неразберихой, он постепенно погружается в дремоту. Но что это? Чья-то тень метнулась. Это человек, он тяжело дышит от быстрого бега, ноги его босы – словно что-то застало его врасплох. Стремительно распахнув сплетенную из прутьев дверь беседки, он наталкивается прямо на Тандзиро. Оба удивлены и при свете луны всматриваются в лица друг друга.

О-Тё. Тан-сан?

Тандзиро. Неужели О-Тё? Как ты здесь оказалась?

Вместо ответа она лишь заливается слезами. Тандзиро обнимает девушку за плечи и, распахнув раздвижную перегородку, заводит ее в небольшой зал для чайных церемоний. Там он пытается ее успокоить.

Ты совсем задыхаешься! Вон как сердце колотится! (Он кладет руку ей на грудь, пытаясь унять сердцебиение.)

О-Тё. Я действительно очень испугалась. Но не будем сейчас об этом… А вы, Тан-сан, как здесь оказались?

Тандзиро. Я? Как оказался…

О-Тё. Волнуетесь о госпоже Ёнэхати, вот и пришли вместе с ней даже сюда, в усадьбу князя!

Тандзиро. Ничего подобного. Хочу кое о чем попросить Ёнэхати, за этим и пришел. Лучше расскажи, от кого ты сейчас убегала.

Вместо ответа О-Тё бросается к Тандзиро и обнимает его.

О-Тё. От кого убегала? От молодого господина Тюкити, сына Бамбы Тюды, управителя этой усадьбы. Он и раньше всегда со мной заговаривал – настаивал, чтоб я позволяла ему вольности. Но он мне противен, просто противен! Сегодня он воспользовался тем, что все, и хозяева, и гости, напились вина и захмелели. Он совсем было распустил руки, но тут все затеяли игру в прятки. Я спряталась в умывальной комнате, и туда же пришел прятаться Тю-сан. Деваться мне было некуда, настал, как говорится, решительный момент – и тут я заметила у него на поясе короткий меч. Я его выхватила и ударила что было сил… а потом пустилась бежать. Но теперь мне нельзя здесь оставаться! Что же делать?

Тандзиро. Да… Положение серьезное. Но если это сын самого управителя, то тебе это может оказаться на руку. Не стоит так унывать!

О-Тё. Братец! (Она долгим внимательным взглядом смотрит Тандзиро прямо в лицо.) Так вы считаете, что я должна слушаться – и гостей, и всех прочих… Вот если бы рассказать обо всем моей «мамаше»! Она у меня злющая, думает только о своей корысти. Я без конца слышу: если дело сулит деньги – поступай так, как от тебя требуют, во всем повинуйся… Она уже давно твердит, чтобы я нашла себе покровителя. И если в гости к нам заходит кто-нибудь, кто похож на богача, она выказывает необыкновенную услужливость, даже смешно. С утра до вечера одно и то же: знай свою выгоду! Это невыносимо! Но ради вас я готова делать все, что в моих силах. Я нанялась на эту работу и теперь хожу по домам и, пряча слезы, выступаю в гостиных… Так пожалейте же меня!

Тандзиро. Я и так не забывал о тебе ни на мгновение! Просто тебя я не могу сопровождать повсюду, как сопровождаю Ёнэхати, – это было бы неприлично… Но тем сильнее моя любовь!

О-Тё. Вот и хорошо. Я скоро умру, так что оставайтесь со своей Ёнэхати…

Тандзиро. Ну что ты злишься? Зачем ты это говоришь?

О-Тё. Да-а… Со мной-то вы не ходите бок о бок! Вы, может быть, не знаете, но моя «мамаша» – О-Кума, которая раньше у нас служила домоправительницей. Она вечно придирается, ругает меня, бранит – нелегко мне живется. До сих пор меня поддерживала лишь призрачная надежда, что когда-нибудь мы с братом будем вместе… Я терпела… А вы, оказывается, только о госпоже Ёнэхати тревожитесь, даже сюда ее провожаете. Я не могу больше так страдать, лучше умру поскорее!

Тандзиро. Какую ерунду ты говоришь! Ведь я пришел сюда с Ёнэхати только затем, чтобы поскорее уладить кое-какие денежные затруднения и вернуть тебя в дом О-Ёси. Не сделать этого будет не по-мужски. Но и это еще не все. На самом деле я очень тревожусь…

О-Тё. О чем же?

Тандзиро. Да ведь ты теперь хорошеешь с каждым днем – не могу же я спокойно отпускать тебя к чужим людям! Мысль о том, что мужчины не оставят тебя в покое, не дает мне спать по ночам. Порой мне даже снится…

О-Тё. Все ложь! Противно слушать…

Тандзиро. Нет, не ложь. И то, что случилось сегодня, лишний раз доказывает – мне следует что-то предпринять.

О-Тё. Да вы пришли сюда только потому, что боялись за свою Ёнэхати!

Тандзиро. Неправда! Это не я, это ты, наверное, пришла в сад, чтобы с кем-то встретиться! У тебя здесь свидание! Что же, не буду мешать. Пойду в комнату для слуг…

Поднимается с места, но О-Тё его удерживает.

О-Тё. Не говорите так, у меня сердце разрывается!

По щекам ее текут слезы, она вся дрожит, заплаканные глаза покраснели. В неясном лунном свете Тандзиро не замечает всего этого. Он обнимает ее и привлекает к себе.

Тандзиро. Я пошутил, прости меня. До сих пор мы с тобой не говорили серьезно… Я знаю, как тяжело тебе приходится, тем более что ты делаешь это ради меня. Но потерпи, пожалуйста! Очень скоро я сумею забрать тебя назад.

О-Тё. Братец, раз это невозможно, то я не стану больше просить, чтобы вы повсюду были рядом со мной. Я только хочу видеть вас – пусть нечасто, один раз в два дня… Или даже один раз в три дня!

Ее руки обвили его, словно побеги плюща. Но и нежный плющ осенью покрывается алой листвой, а это цвет страсти…

В ночном воздухе гремит хор цикад, а еще из гостиной доносится мелодия песни. Песня эта полюбилась всем уже давно, ее часто исполняют. На этот раз и голоса очень хороши, и музыка – играют прекрасно!

 
Правду говорит молва,
Он собой хорош:
И осанка, и наряд,
И веселый взгляд…
Как тот лунный человек
У луны один,
Одного его люблю,
Видно – суждено…
 

Тандзиро. Это, кажется, Масакити и Дайкити, гейши из Фукагавы?

О-Тё. Да, они.

Тандзиро. А ты уже выступала?

О-Тё. Да, мы с Имаскэ исполнили дуэтом «Допрос кото»[38]38
  «Допрос кото» – известная сцена из пьесы «Данноура Кабуто гунки» (1731), в которой отец, чтобы узнать об истинных чувствах дочери, заставляет ее играть на музыкальном инструменте кото и в это время задает ей вопросы.


[Закрыть]. Но мне не нравится выступать, когда все шумят, как вчера было в гостиной…

Двое влюбленных смотрят друг на друга. Они забыли обо всем, для них не существует больше прошлое и будущее, а есть лишь то, о чем кричат сердца… И опять из гостиной доносится песня – это мелодия додоицу, голос гейши уверенно ведет мотив:

 
Ночами одинокими
Томлюсь от страсти пламенной,
А встречусь – и лишь о пустом
С тобою говорю…
Все потому, что ты меня
Не любишь так, как я тебя!
Хоть глупо мне досадовать,
Сдержаться не могу…
 

О-Тё. Слышите? Даже в песне об этом поется! Конечно, вы обо мне не вспоминаете, ведь у вас есть Ёнэхати…

Тандзиро. Ну уж! Чтобы не вспоминать, нужно прежде забыть. А этого не было. Я о тебе думал постоянно – что же мне вспоминать?

О-Тё. Все неправда! О ком братец не забывает ни на минуту, так это о Ёнэхати! (Ее пальцы впиваются ему в бок.)

Тандзиро. Ты что делаешь? Больно! Ну ладно же, я тоже буду щипаться… (Он просовывает руку в боковую прорезь ее кимоно и касается груди.)

О-Тё. Э-э… (Она заливается краской и пристально смотрит в лицо Тандзиро.)

Тандзиро. Что-то музыки не слышно – да? Из гостиной только смех доносится. Видно, настало время для рассказчиков. Может быть, это Сакурагава Дзэнко и Сакурагава Синко показывают свое искусство?

О-Тё. Нет, это, наверное, анекдоты Рютё. А днем выступал Ютё со своими сказами синнай. Это и правда интересно.

Тандзиро. Да-a? Он ведь, кажется, самый обещающий из молодых?

О-Тё. Он не переигрывает, держится естественно. Мне он нравится.

Тандзиро. Я думал, речь идет о его таланте, но тебя, кажется, затронули его мужские достоинства? А я, стало быть, должен выслушивать твои признания. Как легко ты, оказывается, теряешь голову!

О-Тё. Да нет же… Но кое-кто от него без ума. Видели бы вы, как в него влюбилась одна моя подружка, О-Кику![39]39
  О-Кику. – Возможно, имеется в виду ученица Киёмото Нобуцуги (см. Словарь) по имени Тамэнага Кикудзё, выведенная в качестве эпизодического персонажа в ряде произведений Тамэнаги Сюнсуя.


[Закрыть] Даже противно!

Тандзиро. Ага! Значит, все же и ты к нему неравнодушна!

О-Тё. Братец, перестаньте! Если бы это было так, то зачем я мучаюсь? Какой вы гадкий!

Тандзиро. Ну почему… Я умею понравиться! Сейчас проверим, влюблена ли ты в Ютё… (Крепко прижимает ее к себе и опрокидывает на пол.)

О-Тё. Отпустите меня!

Протягивает руку и слегка приоткрывает сёдзи, глядя в сторону парадной гостиной, затем вновь плотно задвигает створки.

 
И вот она, любви вершина!
А в основании – тревоги,
Их можно наконец поведать,
Все уголки души открыть…
Чужому взору недоступен
В саду уединенный домик.
Хозяева усадьбы тоже
О нем забыли –
К счастью для влюбленных!
 

Автор, распростершись в поклоне, почтительнейше обращается к читателю. Наверняка найдутся люди, которые сочтут непристойным изображение в повести подобных сцен и приравняют это к насаждению разврата среди женщин и девиц. Предупреждаю, что это ошибка. Как говорили древние, даже имея перед глазами лишь троих людей, непременно научишься чему-нибудь полезному. Пословица гласит: «Глядя на чужие манеры, исправляй свои». С самого начала я предназначал мою полную несовершенств повесть прежде всего женщинам, и действуют в ней тоже женщины. Хотя поведение моих героинь может показаться безнравственным, чувства их всегда глубоки и целомудренны. Я не пишу о том, что оскорбляло бы женскую добродетель: о связи одной женщины и нескольких мужчин, об отвратительном пороке корыстолюбия и продажности, о нарушении долга. Хоть и говорят, что этот свиток изобилует обольстительными сценами, но чувства изображенных в нем мужчин и женщин всегда искренни и чисты.

Коноито, Тёкити, O-Ёси, Ёнэхати – эти четыре женщины не схожи характерами, но ни одна из них не запятнала свою честь, и им нечего стыдиться перед любимыми. Более того, посмотрите, как в минуты опасности они храбро и беззаветно защищают своих мужей!