Текст книги "Восставшая из пепла"

В ту ночь я собиралась вообще не спать, но усталость заставила меня прилечь на занавешенную постель, и я дремала и опять просыпалась, страшно вздрагивая. Сны – лица, белые с открытыми глазами, пристально глядящими, каменная чаша и пляшущее в ней пламя… Скребущийся в дверь Мазлек. Я стащила себя с постели. Я испытывала боязнь, отяжелела от страха. Я открыла дверь, и он стоял там, с едва горящим светильником в одной руке и обнаженным ножом в другой.

– Богиня, – доложил он, – я расспросил воинов Вазкора, как пройти в винные погреба. Не так низко, как нам понадобится спуститься, но, как мне подумалось, достаточно близко. Примерно час спустя я сходил туда и тщательно все обыскал. Казалось, что никакого способа попасть еще ниже нет, но мне повезло. Из кухни в погреба спустилась по лестнице старуха.

– Она увидела тебя, Мазлек?

– Нет. Я спрятался, но в этом в общем-то и не было нужды. По-моему, у нее слабое зрение, а с разумом и того хуже. В погребе есть выдвижная панель и лестница за ней.

– Она открывается только для нее?

– Нет, богиня. Когда она вернулась и снова ушла, я пощупал там – стена-блудница открывается для всякого, – он на мгновение умолк, свет мягко мерцал у него на маске. А затем он сказал:

– Она несла еду, похлебку в чаше. Когда она вернулась, то не принесла ее с собой.

– Мазлек, – сердцебиение у меня в груди причиняло жгучую боль.

– Если ты предпочитаешь остаться здесь, богиня, я схожу туда один.

– Нет, – отказалась я.

Он кивнул и повернулся к лестнице, и я последовала за ним.

Даже тогда я не верила в это – не могла позволить себе поверить. И все же я знала, с отчаянной уверенностью. Каждый шаг вниз заставлял с нетерпением сделать следующий, но одновременно меня мучил страх.

Путь был долгим. Внезапно мы достигли черного сводчатого помещения, где хранили вино и масло, и, почти загипнотизированная бесконечными винтовыми лестницами, я споткнулась. Мазлек поддержал меня, и я вцепилась в его руку.

– Мазлек, – хрипло прошептала я, – ты считаешь, что заключенный здесь – именно тот, кто, как я считаю, тут сидит, – или я сошла с ума?

– Асрен, Феникс, Джавховор Эзланна, – прошептал он так же хрипло, как и я.

Я с трудом выпустила воздух.

– Да, Мазлек. Да.

Его рука легла на полуневидимые бороздки в стене. Я думала, она не откроется, и чуть не закричала, но раздался тихий скрежет, и темный камень повернулся в сторону. За ним свет скользнул по изношенной лестнице в тридцать ступенек, которые я невольно сосчитала, обуздывая свою истерию, когда мы спускались. Мазлек тоже шел нетвердой походкой, и я слышала его дыхание, хриплое и неровное.

Здесь царил запах смерти – запах гробницы.

Мы достигли каменного пола; по обе стороны – тесно сдвинутые стены – узкий ход. А в конце хода – деревянная дверь, просто запертая снаружи на засов. Мы остановились, уставясь на дверь, и стояли там, окаменев. Затем я подбежала к двери, ломая ногти, когда дергала засовы, и через секунду Мазлек тоже очутился там, помогая мне.

Дверь дернулась, и мы распахнули ее.

Дрожащий свет светильника запрыгал по крошечной прямоугольной камере без окон, застланной вонючей мешковиной. Лицом к нам сидела, скрестив ноги, фигура, прикрытая грязными лохмотьями. Молодая, мужского пола и безмолвная. Светлые волосы, грязные и свалявшиеся, лежали на плечах спутанными кудрями. Лицо медленно поднялось, улавливая отблеск света. Иссиня-черные глаза заглянули в мои. И под грязью – изящество, изваянное, возможно, слишком тонко, красота, ничуть не женственная…

– Мой государь, – прошептала я. – Асрен…

Я сделала шаг вперед, но на плечо мне упала грубая и обжигающая рука Мазлека.

– Нет, богиня, – голос у него был таким же напряженным, давящим, как и его пальцы.

– Почему?.. Почему, Мазлек? Пусти меня.

Но я уже поняла. Ни он, ни я не могли удержать меня на краю пропасти, в которую я упала.

Юноша в прямоугольной камере издал слабый кулдыкающий стон и отпрянул от зарева светильника в угол, где и свернулся в защитной позе зародыша. Я стояла в дверях совершенно неподвижно, с Мазлеком позади меня, и без всякой цели впереди – ибо мы уже нашли то, что искали – Асрена, Феникса, Джавховора: но за этими глазами – ничего; за этим лицом – ничего. Безмозглое, беспомощное, стенающее существо, застрявшее в теле, которое мы помнили.

– Где он? – спросила я Вазкора.

– Кто?

– Джавховор, мой муж. Он был со мной до прихода Опарра.

– Джавховор исчез, богиня; он больше не потревожит тебя.

Стоя там, в дверях, я вспомнила многое. Вспомнила, что за все это время Вазкор ни разу не говорил о нем как об умершем. Вспомнила версию Вазкора, что Асрен пытался отравить меня и потому я заболела, – версию, которой я даже тогда не поверила. Вспомнила подземно камеру с ее драпировками и замусоренным полом, а в центре из золота и драгоценных материалов – фантастический гроб – пустой гроб. Вспомнила совещание в За, где покойный Верховный владыка Эшкорека закричал на меня: «Вазкоровская шлюха-ведьма!». И эти слова приобрели новое значение, ибо он, должно быть, знал, кого же отправили гнить в его башню-крепость – его примирительный подарок узурпатору. Вспомнила потерянное слово в украшенной самоцветами книге про зверей. Вспомнила…

– Богиня, – окликнул меня Мазлек.

– Да, – отозвалась я, – да, я знаю.

Я снова уставилась в камеру. Существо, которое ранее было Асреном, распрямилось и лежало на мешковине спиной к нам. Все мое тело сделалось одной пульсирующей раной жалости и отвращения – я ничего не могла с этим поделать, ничего.

– Мазлек, – прошептала я, – что же дальше? Мы не можем оставить его здесь…

– Да, богиня. Но он – словно ребенок. И боится. Если я заберу его силой, он закричит, разбудит стражу коменданта и шакалов Вазкора.

– Как ребенок, – повторила я.

Мне снилась, что я была с Асреном, странный сон, ибо, хотя я и знала, что это он, он казался немногим старше ребенка…

Теперь он повернулся и лежал лицом ко мне. Пустые иссиня-черные глаза следили за покачиванием у меня на волосах желтых шелков. Я взяла у Мазлека нож и перерезала одну из прядей. Войдя в эту вонючую камеру, я содрогнулась, но подавила свое отвращение. Оно было столь маловажным. Если я любила, то должна по-прежнему любить… Я протянула желтый шелк с мерцающим на конце пряди янтарным бледно-желтым ноготком. Он глядел на него стеклянным взглядом и не отшатнулся от меня, когда я опустилась на колени рядом с ним. Одна рука поднялась, погладила сияющую игрушку. В широко раскрытых глазах мелькнула искорка интереса. Я вложила прядь ему в руку.

– Идем, Асрен, – мягко попросила я. Смахнув с лица его свалявшиеся грязные волосы, я взяла его свободную руку. Он позволил мне поднять его на ноги. В дверях Мазлек взял его за другую руку.

– Идем, мой государь, – сказал он.

Из-за маски я не видела, как он плачет, но слезы падали из-под нее ему на грудь темными полосами.

Мы покинули темницу, прошли через погреба и поднялись по бесконечным лестницам ко мне в комнату. Асрен не издал ни звука; завороженный куском янтаря он, казалось, не замечал ничего иного.

Утром я отправилась к Вазкору.

У двери его, как и сказал Мазлек, стоял воин, но для меня не составило труда попасть к нему. Было еще рано, но Вазкор уже поднялся и был одетым, хотя и без маски; он сидел за столом у открытого окна, читая расправленные перед ним документы. Я подумала, что он, возможно, еще слаб и болен, но он не жаловался ни на слабость, ни на болезнь. Наверное, мое собственное горе отпечаталось на его внешности, делая его неуязвимым, жестоким и сильным.

Он поднялся и стоял, глядя на меня и на мою позаимствованную одежду.

– Доброе утро, богиня. Я должен попросить в Эшкореке золотую маску для тебя.

– Вазкор, – сказала я. – Я нашла Асрена.

Его лицо изменилось, легкое смещение темных плоскостей. Он равнодушно переспросил: «В самом деле? Должно быть, это не доставило тебе удовольствия».

– Тут дело не только в моем неудовольствии. Я нашла его, и теперь он у меня в комнате. Он под моей защитой. То, что ты с ним сделал, невыразимо словами, непростительно, и я не позволю тебе больше ничего сделать. Мельком посмотрев на меня, он отвернулся и принялся складывать в стопку бумаги на столе.

– Если ты желаешь быть его нянькой, то это твое личное дело, богиня.

Тебе придется кормить и одевать его, мыть, помогать ему отправлять свои человеческие надобности и подмывать его после этого. Задача, которую я вряд ли поручил бы твоим заботам. Однако если это утешит тебя, то пожалуйста. Я только попрошу тебя не перенапрягать свои силы. У тебя скоро будет собственный ребенок.

– Ребенок? – переспросила я, чувствуя, что задыхаюсь. – Ребенок? Твое семя, Вазкор. Существо, которое несомненно будет иметь сходство со своим родителем. Почему ты не убил его? Почему ты убил только мозг?

– Он еще может быть полезен для меня. В его нынешнем состоянии я могу управлять им, когда и как пожелаю.

– Нет, – заявила я.

– В настоящее время нет, – поправил он. – Я рад, что ты спасла его, богиня. Наверное, ты очень удачно предвидела события.

– Ты больше не причинишь ему вреда, – поклялась я.

– Ты забываешь, богиня, что тебе тоже доводилось уничтожать людей без причины. Твой Мазлек, думаю, вспомнит караванщиков, которых ты убила просто для доказательства, что они – твои. Наверное, это и будет твоим ответом мне – убить Асрена, когда я приду за ним.

Я оставила его и вернулась к себе в комнату, вспомнив о том, как стояла перед ним на коленях в пещере и плакала из-за него, и чувствовала, что сойду с ума.

Однако Асрен у меня на какое-то время в безопасности. Черная тень какое-то время не будет нас тревожить.

Он, казалось, толком не сознавал своего нового окружения. Я не могла определить, сделался ли он сколько-нибудь счастливее или нет. За его телесными надобностями стала присматривать в конце концов не я, а хромая девушка; она заботилась о них прежде, и ее это, похоже, не расстраивало. Я тогда ненавидела себя за то, что не могла делать для него этого, не давала себе никакого покоя, и все же это было настолько чуждо моим собственным надобностям… Наверное, со временем я смогла бы научиться. Но когда он бывал чист, она приводила его ко мне, и я одевала и кормила его, как малое дитя. Не помню, доставляло ли мне это какое-то удовольствие, какое-то косвенное материнское удовлетворение. Помнится, делая это, я часто плакала потихоньку, чтобы не смутить его своими слезами. Он легко смущался и пугался, как малый ребенок. Дождь за окном, какой-нибудь шум в башне, внезапно открывшаяся дверь в мою комнату – любое из этих событий могло вызвать у него шок и заставить спрятаться за ближайшим предметом меблировки.

Попытки занять его поглощали мои дни – драгоценными украшениями как игрушками, тенями от моих рук на стене, принимающими облик каких-либо зверей или птиц с крыльями. Я нашла путь на окруженную зубцами крышу и выводила его туда на прогулку со следующим за мной, как тень, Мазлеком: взад-вперед и вокруг, вдоль мрачного парапета. Мазлек поймал на складе мышь и принес ее ему. Мы кормили ее остатками сыра и хлеба, и она очень быстро стала совсем ручной, не проявляя никакого желания убежать. Асрену нравилось наблюдать за мышью и гладить ее. В эти минуты на лице у него появлялся еле заметный отблеск интереса, и я ухватывалась за него в безграничной надежде, что смогу восстановить разум и обучить его быть таким, каким он был. Но мне было нечего исцелять, ибо ничего не осталось. Ничего. Он спал на тюфяке у моей постели; он мог бы получить постель, а я тюфяк, но занавески пугали его, и он там не засыпал. По ночам я лежала без сна, прислушиваясь, как он дышит во сне, спокойно, сладко. Я могла посмотреть па его лицо, разглаженное сном, и увидеть его таким, каким он был, каким я никогда его не видела.

Кроме своего времени, я отдала ему всю свою любовь, какая еще оставалась во мне. Прежде он отверг меня, а теперь я была для него лишь символом, защитой, и потому он принимал руку, державшую его, мои поглаживания по его лицу, которые, казалось, его утешали.

Мазлек молча охранял нас, запертый в собственном аду. Он никогда не заговаривал с Асреном, но когда ему требовалось позвать его, Мазлек обращался к нему, называя ничего не значащим титулом «государь».

Тогда это время казалось долгим, но, думаю, оно было не очень долгим.

Я вдруг вышла из полусна, в котором жила. Мне ничего не было известно о положении Вазкора, и я должна была узнать о нем, так как оно могло затронуть Асрена – уж на это-то Вазкор намекнул. Конечно же, он нашел ему какое-то применение, хотя пока и неясное для меня. Почему же Вазкор, который ничего и никого не терял зря, держал его здесь живым?

В тот полдень, когда мы вышли погулять вдоль парапета, я увидела стоявшего в одной из выступавших ниш стены эзланнина и утащила Асрена с глаз долой. Первый часовой, выставленный Вазкором. И стоял он не лицом на юг, к долине, а на северо-запад, к Эшкорек-Арнору и Городам пустыни.

Я увела Асрена вниз. Мне не хотелось, чтобы они увидели его таким, каким он стал.

Гору омыл розово-красный вечер, плавающий со звездами.

Мазлек сообщил мне, что Вазкор созвал своих воинов в зал и велел присутствовать коменданту. Где-то под утро вернулся гонец из Эшкорека. Должно быть, я тогда спала и не услышала скрежета тянущегося через зловещий ров моста, цокота копыт и усталых шагов во дворе. Я оставила Мазлека охранять Асрена и спустилась в зал одна.

Овальный зал неровно освещали мрачный свет очага и пылание свечей. За длинным столом сидели без масок восемь воинов Вазкора и открыто пили. Комендант и его стража стояли около очага и казались обеспокоенными. Когда я вошла, он нервно взглянул на меня. Вазкора здесь еще не было.

– Полагаю, мы сейчас услышим какие-то новости, – сказал комендант.

– Полагаю, услышим.

Я уселась в высокое кресло около стола и ждала.

Не поднимая головы, я определила, когда он вошел. Все задвигались. Комендант суетился и кланялся, воины Вазкора поднялись на ноги, не стесняясь своих кувшинов с вином, – надо полагать, они знали, как его мало волновали определенные городские тонкости.

Он подошел к моему креслу и остановился, вежливо предлагая руку.

– Богиня.

Я поднялась и позволила ему отвести меня к столу. Он усадил меня справа от себя и указал коменданту на противоположный конец стола. Золотая волчья морда медленно повернулась, скрытые глаза коротко изучали каждого из них.

– Я отправил гонца в Эшкорек-Арнор – наверное, вы помните? А, да, комендант. Вижу, что помните. Похоже, с юга надвигается какая-то беда – Пурпурная долина идет войной. Города пустыни мудро поклялись укрепить свою коалицию. Но не мудро избрали себе нового Властелина.

Говорил он небрежно; и я гадала, чего же ему стоило говорить так, когда под ним пошатнулись основы его честолюбия. Комендант ахнул и начал было что-то бормотать.

Вазкор резко и жестко оборвал его.

– Ваши соболезнования преждевременны, ударь. Я еще не умер, – не закрытое маской лицо коменданта побледнело до грязно-желтого, и он стих. – Вы должны понять, – продолжал Вазкор, – что Кмисс, Аммат, Со-Эсс, За и Эзланн объединили силы для разгрома армий долины. Они также отправляют небольшой отряд к этим горам для того, чтобы раздавить меня. Около двухсот воинов – количество немалое, но, впрочем, они же не знают, сколько войск я привел с собой. Эшкорек пока еще не отправил воинов против меня, но, несомненно, отправит, когда на него поднажмут как следует.

Капитан стражи Вазкора поднялся на ноги, дав выход своим чувствам в каком-то проклятии эшкорекской неверности.

– Властелин…

– Не нужно пугаться, капитан. Я сохранил одну гарантию. Существует обвинение, будто это не боги, а я – какими-то невероятными средствами – сразил Асрена Джавховора. Они сказали, что, по их мнению, улика против него – его попытка убить богиню – была ложной; и в доказательство избрали своего нового Властелина из королевского дома Эзланна. Так вот, господа, Асрен Джавховор все еще жив. Пораженные восклицания из-за стола, за исключением коменданта, который беспокойно пялился на свои перстни.

Вазкор подождал, пока стихнут возгласы. А затем сказал очень холодным и размеренным голосом:

– То, что пытался сделать Асрен, было глупым. Преданный ему народ сам убил бы его, разорвал бы на части на улицах, если б ему отдали его тело, когда он рухнул. Но богиня была милостива и не желала мстить. Я распорядился объявить его умершим, а затем отправил его сюда, где он с тех пор и пребывал в заключении под властью коменданта. Когда к нам прибудут наши гости, я сообщу им это и представлю им Асрена. Скорей всего, они изберут его Властелином вместо своего нынешнего избранника. А потом благодарный Асрен восстановит меня в должности военачальника своих армий. – Можете ли вы доверять ему? – спросил капитан.

– Полностью, – ответил Вазкор. – Разум Асрена стал несколько, скажем, неустойчивым… И не забывайте, пожалуйста, моя божественная жена обладает некоторым влиянием.

Все осторожно посмотрели на меня. А он вообще не удостоил меня взглядом. Он представлял, что я увижу, как глупо выступать сейчас, объяснять им, чье в действительности влияние будет передвигать Асрена в следующих ходах этой игры. Ситуация складывалась любопытная. Воины Вазкора не знали, что это он уничтожил разум Асрена, и, хотя когда он представит Асрена, они неизбежно увидят, чем он стал, явно не приходилось опасаться, что они выдадут манипуляции Вазкора – ведь в их же интересах, чтобы он преуспел. Что же касается возможных предателей – как же они бессильны. Я сама – но я буду молчать. Мазлек – но он предан мне и поступит так же, как и я. Старуха и девушка – возможно, но они недоумки. Какую то опасность представлял только комендант. Я взглянула на него, и он, казалось, внезапно осознал, как он влип. Когда он задрожал там, на своем кресле, Вазкор повернулся к нему.

– В нашем нынешнем положении есть определенные дипломатические ошибки. Было бы куда более подходящим, комендант, если бы вы вернулись в Эшкорек-Арнор до начала следующего этапа. Ваше присутствие здесь, должно быть, смущает и вашего господина, и вас самого.

Комендант явно не мог поверить в свою удачу. Он поклонился и глубоко поблагодарил Вазкора за такую тактичную доброту.

Вазкор поднялся, предложив мне руку. Двое его воинов зашагали следом за нами, когда мы поднялись по лестнице к его комнате. Зайдя туда, он закрыл дверь и указал мне на кресло у слабо горящего камина. Я не пошла туда.

– Комендант, – прикинула вслух я, – естественно, погибнет, прежде чем доберется до Города.

– Естественно, – согласился он, – так же, как и его рать.

– Возможно, что кто-то найдет их тела.

– Вовсе нет. Эта башня хорошо хранит тайны.

Я ничего не сказала, и он снял волчью маску и положил ее на стол.

– Думается, ты понимаешь теперь, почему Асрена держали здесь все это время.

– Понимаю. И я против тебя, Вазкор. Ты сделал достаточно. Он тебе не конь, чтобы ехать на нем на базар.

– Когда они окажутся у дверей, сестра моя, ты, возможно, подумаешь иначе.

– Тогда давай покончим с этим здесь, – предложила я. – Мы оба обладаем достаточной Силой, чтобы освободиться на всю жизнь.

– Я использовал свою жизнь, – отозвался он, – и не стану останавливаться сейчас. Я не скиталец. Я знаю свой путь.

Он сел в кресло, которое отказалась занять я, и посмотрел на меня.

Его лицо было совершенно непроницаемым, полностью замкнутым, а глаза – ровной полоской тьмы, в которой, казалось, не существовало никаких прорех. – Даже ты, сестра моя, рассматриваешь жизнь как реку, в которой встреченные тобой люди вроде островов. Но ты ошибаешься. Твое видение отличается узостью, созданной тобой же. Мы суть сумма наших достижений, не больше, не меньше. Горная дорога, что привела нас сюда, была построена умершими людьми, про которых никто из нас иначе и не вспомнил бы. То, что мы создаем, – единственное, что может уцелеть или имеет право уцелеть. Человек – ничто, он существует только для других людей.

У меня не нашлось ответа. Да и не было смысла отвечать. Я даже не подивилась, что он потратил на меня столько философского красноречия. Я коснулась рукой двери, собираясь уйти.

– Сколько еще времени до появления ребенка? – спросил Он.

– Шестьдесят-восемьдесят дней – по-моему, я сбилась со счета. По твоим словам, в месяц, названный в Эзланне в честь павлина.

– Ты понимаешь, что теперь он официально – потомство Асрена, – сказал он мне. – По крайней мере, на данный момент. Мелочь, но тебе следует постараться запомнить.

– В Белханноре жила одна женщина. Деревенская целительница. Я сделала все, что в моих силах для избавления от того, что ты мне подарил, но потерпела неудачу. Итог моих усилий может оказаться не очень прекрасным.

– Ребенок будет идеальным, – заверил он меня. – Удивлен, что ты не понимаешь этого. Твои органы самоисцеляются от смертельных ран, а ты полагала, что твое чрево поддастся деревенскому аборту.

Странно, я об этом не подумала, не сопоставила раньше эти отдельные и все же взаимосвязанные факты. Я поняла, что делала глупость, все еще наполовину веря, что не рожу. Я открыла дверь и вышла. На лестнице башни было темно, очень темно.

Весь вечер я слышала приготовления коменданта к бегству из башни. Он должен был отправиться на рассвете со своей немногочисленной ратью. Но не в Эшкорек-Арнор. Я не знала, что уготовил ему Вазкор, не знала, кто позаботится об этом – он сам или его стража.

Твердо решив уснуть, зачеркнуть любые звуки, любое насилие, я лежала без сна до тех пор, пока небо не прорезали первые красные лучи солнца. Ничего не было. Однако не было и цокота копыт, скачущих к Городу по мосту.

Полное первозданное безмолвие.