Текст книги "Восставшая из пепла"

Проснуться и не знать – где ты, кто ты, что ты – то ли существо с ногами и руками, зверь, или хребет в теле огромной рыбы – согласитесь, это странное пробуждение.

Но через некоторое время возникла новая темнота, полная световых узоров. Я боялась. И боролась, пытаясь освободиться от лент, которые, казалось, держали меня, попробовала закричать, и даже мои тело и голос были теперь для меня новыми.

А затем возник обвал цвета, звука, движения, пронесшийся через мой мозг, омывая его и оставляя его избитым. Остальная моя жизнь прошла быстро, словарю кто-то перелистывал страницы огромной книги слишком стремительно. Однако теперь я смогла вспомнить, что это не то первое пробуждение под Горой, то первое пробуждение в качестве женщины, которая заснула четырехлетней девочкой.

Вокруг меня биение скрытых двигателей в серебряном звездолете.

Руки сняли металлический обруч с моей головы и металлические браслеты с моих запястий. Я поднялась с металлического кресла и была свободна.

Я посмотрела на Сьердена, туда, где он по-прежнему сидел, медленно отодвигая от себя металлические ленты. Лицо у него выглядело сжавшимся и бледным. Он взглянул на меня и чуть улыбнулся.

– Утомительное путешествие, – сказал он, – для нас обоих.

Я кивнула. Мною овладели покой и пустота. Чувствуя ростки понимания, я, казалось, не нуждалась в достижении его. Оно придет.

Дверь в противоположной стене ушла в сторону; за ней находилась небольшая тускло освещенная комната. Свет загородила высокая фигура Рарма. Он жестом подозвал меня, и я без трепета вошла в ту комнату. Он последовал за мной, и двери мягко закрылись.

Между нами повисло молчание. Наконец я проговорила:

– Странно вспомнить пережитое при рождении. Первая борьба, которую мы все забываем.

– Твое рождение, – отвечал он, – не важно. Ты раскопала собственную тайну?

– Да, по-моему, раскопала.

– Тогда скажи мне, – попросил он.

– Это кажется смехотворным, – сказала я, все еще не желая говорить об этом вслух.

– Потребность открыть ее для тебя так же важна, как и отыскать ее, – указал мне он. – А теперь скажи мне, – так, как ты это видишь, что с тобой произошло.

Я уселась на ложе, которое явилось ко мне из стены. И посмотрела на собственные руки, спокойные, белые, слегка раскрытые у меня на коленях.

– Дарак, Вазкор и ты, Рарм Завид, уж это-то я ясно вижу, – тихо произнесла я. – Вы обладаете лишь поверхностным сходством друг с другом; нет того абсолютного подобия, которое, как я воображала, связывало каждого из вас с последним. Я также вижу, сходство с кем послужило началом моей одержимости – высоким темным узкоглазым мужчиной – Секишем, лицо которого появилось в моих первых снах после того, как я покинула Гору. Секишем, который напугал и унизил меня, который заставил меня осознать мое зло и недостойность жить. Я также понимаю, почему я заблокировала свои мысли четырех лет своего прошлого и особенно последнего полугода смерти и горя. За исключением того, что я помнила, Рарм, и даже слишком хорошо – не вспоминая.

– Ты была сильной, – сказал он. – Каким-то чудом ты спаслась от Мора и выросла в женщину, пролежав шестнадцать лет в безвоздушной келье. Безвоздушной келье. Не дыша, ты могла лежать только в коме. Ты знаешь теперь, что тебя разбудило?

– По-моему, да, – не уверена.

– В последние дни Мора, – разъяснил он, – вулкан проснулся; скала обрушилась и перекрыла воздушные воронки. Шестнадцать лет твоей комы вулкан глухо ворчал и дрожал, готовясь к извержению. В последний день стены горы потрескались под давлением накопившихся внутри газов. Сквозь эти трещины к тебе просочился свежий воздух. Ты начала дышать. Через некоторое время в последние часы перед извержением ты очнулась.

– Значит, – заключила я, – не мое пробуждение вызвало извержение эту часть проклятья и наказания, которое я должна понести за выход из горы. Именно извержение-то и пробудило меня.

– Твое проклятие и наказание, – повторил он. – Однако ты ведь теперь понимаешь, не так ли, кто тебя проклял и кто тебя наказал? Ты понимаешь, наконец, природу Карраказа?

– Карраказ был моим изобретением. Я наделила жертвенные чаши Сгинувших силой своего страха перед собой. Никогда не существовало никакого Злого, Бездушного, созданного из пороков моего народа и вернувшегося, чтобы уничтожить его. Я страшилась своей Силы, потому что Секиш заставил меня страшиться ее, и я старалась всем существом своим не дать себе обрести ее.

– И это, – сказал он, – по нелепой иронии, стояло за всем, что с тобой случилось. Потому что ты проснулась, обладая Силой, своей полной Силой. Голос, который, как ты воображала, говорил с тобой из жертвенной чаши, сказал тебе, что ты никогда не сможешь вновь обрести прежнее величие, пока не найдешь сородича своей души в виде зеленого Нефрита – поиск, безнадежный поиск. Если б ты продолжала верить в это и следовать этой инструкции, тебе никогда не понадобилось бы раскрывать собственную Силу: требования Секиша были бы выполнены. Несмотря на твои очевидные дары – способность понимать любую речь посредством разновидности телепатии, способность исцелять самые смертельные заболевания – ты придумывала оправдания своим достижениям – толпа сама себя исцелила – и мечтала о Нефрите, которого никогда не смогла бы найти. Явился Дарак, и ты заживо похоронила себя в его образе жизни, сожалея о своем пропащем поиске, но не в состоянии вырваться на волю. В стане в ущелье ты поднималась к прислоненным камням, потому что чувствовала их ауру, ощущение зла, исходившее от них из-за суеверий разбойников. Оно идеально соответствовало тому представлению, какое ты создала о самой себе. На Южной дороге проявилась эмпатия, еще одна часть твоей Силы. Ты видела вещи, происходившие там в прошлом, ты видела Сгинувших, но видела глазами их человеческих рабов до такой степени, что тоже перепутала левитацию с полетом. А потом Ки-ул. Ты пригрозила самой себе молнией у Дорожных ворот, но руины все равно притягивали тебя.

Он умолк, подталкивая меня своим молчанием.

Я послушно продолжила:

– …Меня одновременно и отталкивало и влекло, как отталкивало и влекли по всем местам, которые я могла наделить характером Карраказа. Я хотела уничтожить саму себя и, одновременно удушаемая личностью Дарака, я жаждала соединить себя со своим собственным «я» – отрезанной частью меня, которую я превратила в демона.

– Отсюда и сделка с Карраказом, – сказал он, – а потом твоя попытка убить Дарака упавшим камнем, когда он встряхнул тебя, выводя из транса.

– А подземный толчок, летящие камни, которые убили Кала и стольких других людей – это вызвала я?

– Да. С помощью Силы, о которой ты и понятия не имела. Ты подняла бурю, чтобы уничтожить Дарака и ту жизнь, которую ты вела с ним, чтобы уничтожить саму себя, если сможешь.

– Но я побоялась, – сказала я.

– В тебе соединилось стремление к смерти и стремление к жизни, – сказал он. – Это обычно для всех людей. К несчастью, ты обладала способностью организовать и то, и другое.

– А смерть Дарака в Анкуруме? Она случилась из-за меня?

– Не думаю, – усомнился он, и мне хотелось ему верить. – Ты была убеждена, что на тебе лежит проклятье, что не может быть никакого счастья ни для тебя, ни для любого, кого ты полюбишь. Эта убежденность сообщилась и Дараку с Вазкором, но не прямо через тебя, потому что ты никогда не говорила им о ней.

Но я вспомнила, как сказала Дараку: «Увидеть мое лицо для тебя смерть».

Мне хотелось ему верить. Я оттолкнула прочь воспоминание о Дараке и воспоминание об Асутоо, воине, которого я загипнотизировала и убила, мстя за Дарака.

– Горное кольцо, – двинулась я дальше, – и Уасти. Благодаря ей моя ментальная сила возросла. Я думала, она учит меня новым вещам, а не высвобождает способности, которыми я уже обладала.

– Уасти была хорошей учительницей, – согласился он. – Она заставила тебя немного заглянуть в себя, увидеть, чем ты могла стать. Останься она в живых, возможно, ей удалось бы научить тебя самоконтролю.

– Но она умерла. Я правила караванщиками и переправилась через Воду.

Меня убили, а я исцелилась и добралась до Эзланна. И Вазкора.

– Вазкора, – повторил Рарм. – Одного из наихудших твоих учителей. Для того, чтобы потягаться с ним, ты стала подобной ему. Ты обрела ту гордыню, которой Секиш заставил тебя страшиться. И даже до Эзланна ты убила на дороге караванщиков. – Я всегда думала, – сказала я, – что их смерть была наихудшим моим преступлением, выходящим даже за пределы всех совершенных мной преступлений и жестокостей.

– Не суди себя сама, – посоветовал он. – Никому из нас это никогда хорошо не удается. Я думаю, в то время для себя ты уже стала богиней.

Раньше ты всегда думала, что можешь умереть, однако, ты восстала из могилы – такое делают только боги. В Городе ты бессознательно привлекла к себе трех стражей – так же, как неосознанно сделала это в стане разбойников. – Потому, что часть меня помнила про трех стражей на картинах в гробнице, символе светской власти. Так же, как я помнила про символический нож и думала, что он может убить меня.

– Именно, – подтвердил он.

– В Эзланне и Городах пламя, которое я называла Карраказом, не шевелилось. Оно ни разу не побеспокоило меня. А в Белханноре, чтобы вызвать грозу, я объединилась с пламенем…

– В первом месте пламя оставило тебя в покое, потому что ты стала, наконец, слишком сильна – слишком сильна даже для внушенной тебе Секишем самобоязни. Ты встретилась лицом к лицу с собой и сказала: «Я есть все, чем боюсь быть. С тем, что я есть, ничего не поделаешь. От меня это никак не зависит. Следовательно, я буду наслаждаться и пожинать выгоды своего превосходства и давить этих муравьев под своей пятой». В Белханноре не было никакой связи – ты просто почерпнула дополнительные резервы Силы, открытые теперь для тебя без установленных тобой же самой барьеров. Ты была Уастис, Восставшей, богиней Белой пустыни. И, наконец, ты пустила в ход свою силу против Вазкора – в презрении, потому что он не имел никакого права разделять с тобой твою гордыню.

– Я убила его, – прошептала я своим белым полуоткрытым рукам.

– Ты убила его, – повторил Рарм, – а потом легла умереть под башней.

– А когда племя нашло меня, моя Сила исчезла. Я не могла даже понять их речи, не говоря уж о том, чтобы убить их провидца.

– Что было твоим окончательным наказанием самой себя. Ты увидела себя, обретшей Силу. Ты подтвердила суждения Секиша о тебе. И поэтому теперь ты полностью заблокировала свои Силы и позволила жестокости племени завершить твое наказание. Ты страдала, но тебе требовалось и хотелось страдать. Когда с тобой обращались, как с бесполезной женщиной, дурой и рабыней, это было действием принцев и принцесс под горой, хлеставших себя в горестном смирении. Ты оставила своего ребенка не только потому, что он причинил тебе боль, но и потому, что это было целесообразно. И, наконец, ты стала зверем в болотах, отгородившись от всякого разумного контакта с человеком.

– До тех пор, пока черное племя не приняло меня к себе.

– И борьба началась вновь, – сказал Рарм. – Покой, а затем – Книга один из тех дневников покаяний, которые тебе давали читать в детстве – напомнили тебе о поиске Нефрита. Ты отправилась к разрушенным городам на побережье, и там ты нашла Карраказа; знала, что найдешь, потому что структура гробницы и место, где стоит жертвенная чаша, были тебе известны. – Я попыталась полностью уничтожить себя, – сказала я. – Сон смерти, который я внушила себе. Боролась я отнюдь не с демоном, а сама с собой. Однако так ужасно! Так реально для меня! Теперь не приходится удивляться, что Фетлин смог меня спасти. Ведь Сила была направлена только на меня – до тех пор, пока мы не достигли долины. Я вызвала там землетрясение, так же, как в Ки-уле?

– Да. Ты всегда была в состоянии привлечь огромные стихийные силы для собственного подавления.

– Сон, – произнесла я. – Темный покинутый город и красный огонь на мысе, вдающемся в залив. Погребальный костер, – поняла я. – Мор явился и к ним тоже. А потом ящер. А потом на берегу – тень корабля и луч света…

– Ты привела нас вниз, – сказал он, – использовала компьютер, чтобы убить ящера. Одно из немногих твоих действий для самосохранения.

– Почему?

– Наверное, – улыбнулся он, – наверное, ты каким-то образом знала, что последует все это. У тебя ведь, в конце концов, есть к тому же и дар предвидения.

В помещении опять воцарилось молчание. Затем он сказал:

– Теперь все твои Силы вернулись. Например, все это время мы общались без всяких затруднений.

– Браслет, – возразила я. Но когда посмотрела на него, зеленый огонек не мигал. Я сняла его с запястья. И сказала:

– Я теперь понимаю, но еще не полностью. У меня был один год жизни после детства. Но я гарантировала, что когда мне доведется родиться вновь, я появлюсь мертвой.

Он встал.

– Ты все еще мертва, – сказал он мне, и я отлично поняла его. Он подошел ко мне и поднял меня, пока я не оказалась лицом к лицу с ним. – Ты еще не нашла Нефрит.

Я отвернулась.

– Этого последнего я боюсь.

– Ты знаешь ответ. Ребенком ты знала. Став женщиной, ты заставила себя забыть. У тебя есть только один путь освободиться.

Из стены перед нами выскользнул серебряный лед зеркала. Оно стояло передо мной, словно неуязвимый страж, преграждая мне последний путь к бегству. В нем я увидела наши отражения, темный мужчина, бледная женщина с прикрытым лицом.

– Прежде, чем я отвел тебя к компьютеру узнать правду обо всем этом, – сказал он, – та часть тебя, которую ты называла Карраказом, парализовала и ослепила тебя, чтобы помешать твоему уходу. Теперь ты уничтожила этого убийцу, и тебе больше нельзя прятаться от действительности, – он умолк. И поставил меня впереди себя перед блистающим высоким зеркалом. – Сними маску, – приказал он.

Мои руки немного поднялись, запнулись и упали обратно.

Он держал меня на месте.

– Сними маску.

Мои руки двинулись к шее, вверх к линии волос, где заканчивалось черное надлобье шайрина. Мои руки застыли и оцепенели и не желали ничего больше делать.

– Не могу, – простонала я. – Безобразие, как зверь…

– Нефрит, – напомнил он. – Нефрит.

– Да, – сказала я. Я закричала на отражение, словно оно теперь было моим врагом. Я содрала и сорвала шайрин с кожи, и моя кожа задышала, воздух ударил, словно снег, по моему лицу. Но я не могла вынести взгляда на то, что зияло передо мной. И закрыла лицо ладонями.

Я припадала к полу, обхватив одной рукой голову, прижавшись подбородком к груди.

– Нет, – заявил он. Опустившись позади меня на колени, он оторвал мои пальцы от лица, а когда я заменила их другой рукой, он отнял и ее тоже. И держал мои руки прижатыми к бокам. Лицо его оказалось напротив моего, когда я попыталась уткнуться себе в грудь.

– Посмотри, – приказал он. – Посмотри.

Было в его голосе что-то такое – отчасти смех, отчасти горькая печаль. Я подняла голову, хотя и не достаточно высоко, чтобы видеть.

– Посмотри, – сказал он мне. И, мягко положив ладонь мне под подбородок, поднял его, и теперь я посмотрела в зеркало.

И тогда я увидела то, что увидели жители деревни, когда я явилась после первого гнева вулкана. Увидела то, что Дарак увидел у озера, а позже в полутьме и после этого ночами и рассветами нашего пребывания наедине. Увидала то, что увидела Уасти, что увидел и отчего вздрогнул Вазкор, что мысленно узрела в палатке на Змеиной тропе Котта. Увидела то, что увидел Рарм, когда встал на колени позади меня.

И увидела, что именно заставляло их бояться или умолкать, и это оказалось не тем, что я думала.

Это происходило потому, что я была прекрасна. Прекрасна той красотой, которая почти недоступна человеческому пониманию; она выше обычной красоты, свойственной многим людям. Эта красота была, подобно Силе, прирожденным правом Сгинувших.

Медленно, с бесконечной осторожностью я коснулась своего лица безупречной белизны. Мои пальцы пробежались, чуть касаясь, по губам, лбу, длинным-предлинным алмазам глаз, которые, наверное, больше всего отличаются от человеческих. Я уставилась на себя и не испытывала совершенно никакой гордыни, потому что казалось и всегда будет казаться, что это не мое лицо, у меня, проклятой безобразием.

– Теперь ты понимаешь, – сказал мне Рарм. – Это был твой последний рубящий удар по самой себе, чтобы убедить себя в собственном уродстве. Ты держалась за это убеждение и лелеяла его и даже отождествляла себя с дьявольской богиней Ораша в своей решимости быть проклятой. И тебе никогда не приходило в голову, что, возможно, ты видела под горой ложное изображение, – протянув руку, он положил указательный палец мне на лоб, указывая на тот треугольник мягкого зеленого цвета у меня над переносицей. – А вот сородич твоей души, зеленый Нефрит. Вставленный под кожу, как всем членам твоей расы, через несколько часов после рождения, когда ребенок спит. Каким безнадежным сделала ты свой поиск, разыскивая по всему миру то, что уже носила в себе, – он убрал руку, мягко касаясь моих волос. – Третий глаз безымянной Принцессы Сгинувших. У которой, в конце концов, все-таки есть имя, которое она теперь помнит.

– Да, – подтвердила я.

Стоя на коленях перед жертвенной чашей, я шептала его, как и все, кто стоял там на коленях, шептали свои имена перед началом покаянного песнопения. Я так часто шептала его там, что оно стало символом чаши и всего, чего я страшилась в себе. Но больше нет никакого страха, и нет больше никакого раздвоения.

– Я знаю свое имя, – сказала я ему. – Меня зовут Карраказ.

Так в черной пустоте космоса, в серебряной звезде я сбросила кандалы и стала сама собой. И поняла, что должна покинуть корабль и снова начать жить в мире людей, какими я их знала. Техническая мощь и великолепие планет, породивших людей, вроде Рарма Завида, не для меня. Моя собственная цивилизация зашла далеко в своем развитии и достигла многого, прежде чем гордость, глупость и проклятье людей покончили с ней. Но она шла по иному пути, чем тот, который произвел эту полую звезду. Между нами могла быть встреча, но никакого единения. Не существовало связи, способной удержать в едином целом куски наших чуждых жизней.

Он не расскажет мне, чем он рисковал, чтобы помочь мне. И Сьерден тоже не станет об этом говорить, но я думаю, что многим. Экипажу этого корабля не терпелось выпроводить меня и вернуться к своим родным мирам, где люди их культуры будут судить Рарма за сделанное им, за вмешательство в дела нашего мира, за задержку в нем. Я ничего не могла поделать, кроме как позволить ему уйти с миром, уповая на его собственную чистоту и ум, на его собственные знания того, к чему он стремится.

А мне не хотелось отпускать его. Я не хотела потерять его живым, как потеряла Дарака, Асрена и Вазкора мертвыми. И он тоже не желал покидать меня, уж это-то я знала.

Через четыре дня после моего прихода к кораблю тот плавно приземлился в скалистой долине высоко в горах за морем. Новая земля и все же та же самая, что и земля, по которой я скиталась целый год своей жизни. В долине гудела летняя жара над россыпями валунов с позеленевшими краями. На много миль не было следов человеческого обитания. Наше появление испугало трех-четырех диких овец, и я знала, что тут будет безмолвие, безмолвие страха перед неизвестным.

Я стояла в стеклянной комнате среди колонн, уставясь на долину сквозь обзорный экран в стене. Подошел Сьерден и поцеловал мне руку, снова напоминая мне о знати Эзланна или За. Я поблагодарила его, и он улыбнулся с благоговением, которым осветилось его лицо, когда он посмотрел на меня. Он помог мне раскрепостить себя, и не поражался этому. Мы оба это знали. После Сьердена, я знала, придет Рарм. И когда он, наконец, пришел, я полностью осознала, что никогда его больше не увижу. Связь, что соединяла меня с Секишем, распалась. Ничто не мешало моей любви к этому человеку, человеку, который вернул мне себя.

– Я должен поднять корабль очень скоро, – сказал он. – Я и так здесь задержался гораздо больше дозволенного.

– Я понимаю, – сказала я.

– И ты ничего с собой не возьмешь?

– Нет, Рарм, только одно это платье. Прежде чем наступит зима, у меня будет какое-нибудь убежище, и, как мы оба теперь знаем, я вообще не нуждаюсь в пище, только в той, какую я черпала из воздуха, которым дышу. Усваивать этот урок вновь мне будет тяжело, трудно вновь обретать утраченные привычки, но это можно сделать, и чем скорее я начну, тем лучше.

– Я желал бы, чтобы это не было концом всего, что произошло, – тихо сказал он. – Я не хочу покидать тебя.

– И я тебя, – призналась я, – но никакого иного пути для нас нет.

– Да, никакого другого пути нет.

Казалось, я шла к нему из своего прошлого все годы, что путешествовала; а теперь, когда мы встретились и соприкоснулись, миг настал – и закончился.

Тут он подошел ко мне и поцеловал меня, однако без особой страсти. Не было никакого смысла в страсти или желании между нами. Для нас уже было слишком поздно. Эта была первая и последняя встреча.

Мы вместе прошли к шлюзу корабля и сходному люку, выходившему в долину. Он открылся для меня медленно, со скрипом, словно неохотно.

– Сьерден сказал бы, что его компьютер не хочет, чтобы ты уходила, – заметил Рарм.

Я выглянула наружу, и мир зиял передо мной, словно великая пустота, висевшая вокруг корабля.

Я на миг вложила свою руку в его, а затем отвела от него взгляд, посмотрев на долину. Сходной люк скользнул к земле. Я вышла наружу. Я не оглядывалась. Шла по камням и жестким мхам. Маленькие розовые цветы выступали, словно вышитые на транс звезды.

Я не оглянулась посмотреть ни на него, ни на корабль.

Добравшись до гребня долины, я услышала позади высокий стон. Я не обернулась. Я представила, как овальная посеребренная машина подымается, сверкая, с обгоревшей земли, подымается, подымается, высоко в голубое летнее небо, уменьшаясь, превращаясь в крошечный серебряный огонек, исчезая, уносясь прочь и прочь.

Звук растаял в воздухе. Окружившее меня безмолвие постепенно наполнялось другими звуками. Сперва застрекотал сверчок, вслед за тем – биение птичьих крыльев: это закружил над скалами коричневый голубь. Вскоре тысячи мелких верещаний, шорохов, шуршаний. Страх исчез.

Мир за гребнем был зеленым, путь вниз, к деревьям и далекому сверканию воды. И к пастбищам, наверное, тоже и к людям. К деревням, селам и городам, где люди сохраняли собственные разрозненные воспоминания о Сгинувших, где могли быть каменные чаши с горящим пламенем и золотые книги с выцветшими страницами, вобравшие в себя чувства вины, страха и надежды пережить Мор и породившие легенду о втором пришествии богов. Горячий натер обжег мое обнаженное лицо, взметнув пряди волос.

Я одна. Никто не стоит рядом со мной. У меня нет никакого Темного принца, едущего рядом со мной на колеснице и прижимающего меня к себе. У меня никого нет. И все же у меня наконец есть я сама. Я сама. И мне в данное время это кажется достаточным. Это кажется более чем достаточным.