Текст книги "Просто о любви"

– Да, именно такую работу я выбираю, – зло и убежденно сказала Надя, выслушав мужа. – Но там платят деньги!

Надюха обладала решительным характером, попавшим к тому же на благодатную почву – в коллектив предприимчивых и столь же решительных женщин. И быстро из реализатора превратилась в самостоятельного «челнока».

Где-то перезаняла денег, досконально изучила и разузнала, у той же Лены и у остальных, где, что, почем и как лучше покупать, продумала все тщательно и поехала. Первый раз в Польшу.

Закупила товар на продажу, завалив квартиру всевозможными электроприборами, посудой, какими-то бутылками – Степан не вникал. Помог оттащить баулы на вокзал к поезду, взяв для этой цели отгул, запихал неподъемные полиэтиленовые клетчатые сумищи в вагон и помахал рукой.

Отправил.

Через неделю встретил с такими же неподъемными сумками, поменявшими содержимое. Надюха выскочила из вагона довольная, разрумянившаяся, воодушевленная, расцеловала мужа, с ходу сообщив:

– Степка! У нас теперь новая жизнь начнется! Вот увидишь, мы станем богатыми!

Новая жизнь началась…

Параллельная. Они почти не виделись, квартира превратилась в склад и штаб для нее и ночлежку для него. Надя предприняла несколько пробных поездок в Турцию и Китай, Степан старался проводить, а особенно встретить, таскал на горбу баулы. Она выработала стратегию, выбрала одну страну для закупок, определилась с товаром, наняла продавца, стоять на рынке – развивалась, стремительно превращаясь в акулу мелкого капитала.

Он приходил либо поздно вечером, либо рано утром, высыпаться между дежурствами в двух больницах. И часто заставал по вечерам у Надежды компанию подруг-коммерсанток, к его приходу всегда подвыпивших, шумных, засиживающихся до утра, а порой остающихся ночевать. Но чаще ее не было дома – в очередной поездке или в гостях на таких же посиделках.

Ему стало безразлично. От хронической усталости, постоянных мыслей о пациентах, операциях, новой статье о хирургии, прочитанной в медицинском журнале или написанной по ночам, и от полного несовпадения их с женой занятий и жизней.

На определенном этапе он отказался таскать баулы, встречать-провожать.

– У меня очень жесткий график, Надь! Чтобы проводить или встретить тебя, мне приходится все ломать, перекраивать, откладывать операции, отрабатывать потом!

– Вот именно, Степ! – чему-то обрадовалась Надюха, когда он начал этот разговор. – Я давно хотела с тобой об этом поговорить! Уходи с работы!

– Что?! – офигел Больших.

– Подожди, не спеши ругаться. Послушай! Вдвоем нам будет гораздо легче и проще, чем мне одной. Мы сможем в одну ходку привозить больше товара, а чем больше закупочная партия, тем выше скидки. И мне безопаснее ездить с тобой, чем одной все время рисковать. Я возьму еще парочку продавцов. Поднимем денег, вообще перестанем ездить! Нам будут везти, станем оптом покупать, оплачивать транспорт. Степ, ты мне очень нужен! Давай, бросай свою каторгу к черту! Мы вместе и бизнес сделаем, фирму откроем, на ноги встанем!

Глаза у нее горели маячившей перспективой, делая Надю красивой в этот момент – воодушевленной планами, представившей, как распрекрасно все у них получится!

– Надюх, – сомневаясь, что правильно понял, спросил Степан. – Ты ведь знаешь меня лучше всех, ты знаешь, что я без своей работы никто! Я вне этого не существую. Ты же сама постоянно устраиваешь ко мне в больницы каких-то своих нужных людей. Родственников этих нужных людей, говоришь им, что спасти может только Больших?

– Господи, Степан! – раздражилась Надя, даже скривилась. – Ты гений, талант, и никто с этим не спорит и ни в коей мере не подвергает сомнению. Пол-Москвы пытается попасть именно к тебе! Ну и что?! И великим хирургам надо что-то есть и на что-то жить! А ты хоть ноги протяни в двух своих больницах, ничего не заработаешь! Я предлагаю реальный семейный бизнес и возможность стать обеспеченными, делать одно дело. Ты же даже взяток не берешь по идейным соображениям!

– Не беру, – согласился Степан равнодушно, – зато их за меня берешь ты.

И посмотрел на нее без обвинений, претензий, без ожиданий, вдруг осознав, что она абсолютно и твердо убеждена в своей правоте. Во всем.

– Беру! – воинственно вскинула голову Надя. – И не считаю это зазорным! Людям, между прочим, неудобно, они просили меня, договаривались, а ты отказываешься принять денежную благодарность! Любой труд должен оплачиваться, особенно такой тяжелый и ответственный, как у тебя!

– Значит, ты теперь мой кассир и бухгалтер?

Он ужасно устал от этого разговора, такого назревшего, неизбежного, и полной его никчемности в перспективе.

– Опомнись, Больших! – пренебрежительно усмехнулась жена. – Я давно уже и кассир, и бухгалтер, и основной добытчик в нашей семье!

Жизнь катилась, неотвратимо превращая их в чужих людей, волею случая проживавших под одной крышей. Он все так же выматывался на двух работах, она перла, как броневик, к вершинам капиталистического рая.

Если первые годы они планировали, мечтали, загадывали, думали о детях, теперь все стало для них невозможно. Поначалу ребенок откладывался до устройства на работу в больницы, далее пережидались перемены, перемены пришли и сделали невозможными все ожидания. Какие дети?! Денег нет, концы с концами еле сводим! Какие дети?! Таскаем тяжести, зарабатываем деньги! Теперь, и не произнесенное никем из них вслух, это звучало совсем иначе – какое будущее? И семьи-то нет.

Почему они не развелись? Черт возьми, почему они не развелись тогда?

Оба осознавали, что бесконечно отдалились друг от друга, став безразличными, чужими, отстраненными. Жили каждый своими интересами и жизнями, даже в компании разные ходили – порознь!

Что их держало вместе? Секс?

Да ладно – вот уж точно нет! Дежурно, иногда, без энтузиазма и вдохновения или агрессивно, когда Надюха перепивала и кидалась на него.

Что тогда?

Привычка? Пожалуй, равнодушие. И не желание заморачиваться с разводом, разъездом, дележом имущества, выдвижением обоснованных претензий.

Ох и аукнулся ему в дальнейшем тогдашний пофигизм и нежелание ликвидировать уже не существующую семью как юридическую единицу.

Надя быстро пошла в гору – открыла фирму, взяла в аренду помещение, сделала в нем ремонт, превратив в магазин. Где она занимала деньги и у кого, кто «крышевал» ее бизнес и с какими трудностями ей приходилось сталкиваться, Степан не знал, не интересовался и, по большому счету, знать не хотел.

И в глубине души даже бравировал перед самим собой отстраненностью от дел жены, подчеркнутым нежеланием в этом участвовать, тайно гордясь некой лестной самоидентификацией – дескать, вот я какой: гордый, в белом, врач-альтруист!

Ну и пусть не платят – я же врач!

Я не могу бросить дело всей жизни и своих больных! Пусть без денег, без необходимых препаратов и аппаратуры, но ведь спасаем! При помощи всяческих ухищрений и такой-то матери – но спасаем, лечим! Удобная поза героя!

Энтузиаст бессребреник, твою мать!

А ведь голым-босым он не был!

Жена одевала, обувала в дорогущие шмотки, кормила разносолами, деликатесами, извините – икрой красной на завтрак!

Значит, как позу держать перед собой и миром – мы идейные альтруисты, нам не по дороге с разнузданным капитализмом, мы это презираем! А как сыто есть, да сладко спать, да в дубленочке на рысьем меху ходить…

Дурак он был в то время! Дурак и лицемер.

Ну, заедало его, как всякого адекватного мужика, что жена карьеру делает, хоть все внутри сопротивлялось назвать это «карьерой», деньги зарабатывает, страшно произнести во сколько раз больше его, и семью содержит она! Она, а не он!

Заедало, что не споткнулась, не сдалась, не прибежала искать утешения и защиты – каяться и плакать, не дала ему возможность проявить мужскую снисходительность, поглаживая по головке, простительно журить:

– Я с самого начала знал, что у тебя ничего не выйдет, но решил, что ты должна попробовать!

И снисходительно думать: ничего, проживем и на мою зарплату, я теперь снова в доме хозяин. Мужчина! И при этом не вспоминать, что его зарплаты хватит на два-три дня той жизни, к которой они уже привыкли!

И мучило, разъедая изнутри, то, что он и на самом деле талантливый врач, горбатясь, как вол на плантациях, получал стыдливые копейки. При этом пытается писать кандидатскую по ночам, его статьями, вырезанными из медицинских журналов, завален доверху ящик письменного стола, и идеи есть интересные и опыт, но ему не только не помогают, а всячески мешают защититься.

Вопрос – почему?

Ну, на такие глобальные размышления и психологические откровения с самим собой у него ни времени, ни сил не оставалось.

На работе он был авторитет, последняя инстанция, бог – его любили, уважали, побаивались, а для жены Степан стал пустым местом.

Никчемным мужичонкой.

Она не высказывала этого напрямую, не делала презрительных намеков и движений, но он это чувствовал всем нутром!

Нет денег – нет уважения!

Растреклятая жизнь!

Все это варилось, крутилось внутри него неосознанно, а порой вполне сознательно и разъедало кислотой, увеличивая пропасть между ними, превращая обоих в два железобетонно уверенных в своей правоте памятника.

Ни пяди врагу!

Иногда Степан вдруг смотрел на Надю, как она накрывает стол для ужина – так редко, как большой всенародный праздник, – следил за ее движениями, улыбкой, и на него снисходило просветление!

Господи! Что они делают друг с другом и со своими жизнями?!

Они же любили когда-то! Он любил бескомпромиссной юношеской любовью курносую кучерявую Надюшку-хохотушку!

Он же помнил, как они, сбежав с лекций, целовались в саду «Эрмитаж» на всех скамейках и хохотали, когда им попеняла за неприличное поведение замшелая старушка с собачкой. Помнил, как на дне рождения у Федьки Новгородцева, на даче, предоставленной его родителями в полное их распоряжение для празднования данного события, они с Надюхой спрятались ото всех в бане, прихватив с собой початую бутылку харизматичного портвейна «Три семерки». И, немного захмелев, первый раз занимались любовью на жестких полатях, и он все переживал, что ей неудобно, а она смеялась по-русалочьи загадочно.

Помнил бессонные ночи напролет, заполненные шушуканьем, смешками, любовью, и утра, когда дрожали ноги от чрезмерных сексуальных нагрузок.

Куда это все делось?!

Ведь были родными, близкими – каким образом стали чужими, равнодушными, отстраненными? Почему не заметили, как так получилось?!

Но нынешний Степан Больших, реальный человек, который живет здесь и сейчас, в тех обстоятельствах, которые сложились и которые никакие воспоминания не могли изменить, понимал, что ничего не воротишь, как ни старайся. И точно знал, что их брак уже ничто не спасет.

Надеждины коммерческие занятия как-то быстро и резко стали полноценным бизнесом, потребовавшим перемен и в быту, не замедливших сказаться.

В один из редких вечеров, когда они встретились дома, она оповестила Степана о грядущих переменах, своих решениях и предпринятых в данном направлении шагах.

– Хорошо, Больших, что ты дома. Нам надо поговорить!

Последнее время она обращалась к нему только по фамилии, игнорируя имя. Может, так модно было, или это завуалированное пренебрежение?

Ему и это давно стало безразлично.

Он решил, что грядет разговор о необходимости развода, и, странное дело, почувствовал облегчение, как отмену приговора в зале суда.

И ошибся. Нет, не о разводе.

– Нам нужна квартира побольше. Я уже присмотрела пятикомнатную в высотке. Это, разумеется, очень дорого, но мы продадим вот эту твою, бабушкину. Я узнавала, она хороших денег стоит – центр, старый фонд, три комнаты, кухня большая. И еще. Ты помнишь моих дядю и тетю, ученых, они на нашей свадьбе были?

Он помотал головой равнодушно.

– Ну, не важно. У них не было детей и родственников, кроме моей мамы. И они объявили меня единственной наследницей. Семь лет назад умер дядя, а тетя полгода назад. Я уже вступила в права наследования и оформила все документы. Так вот, от них мне досталась небольшая однокомнатная квартира на «Коломенской», возле парка. И самое главное: большой каменный, капитальный дом с участком в академическом поселке. Эту квартиру я продам, а дом оставлю. Сейчас престижно иметь дом за городом.

– Надь? – вдруг спросил он. – А почему ты со мной не разводишься? Зачем я тебе?

– Ты мой муж! – твердо ответила она. – Мы семья. В семье всякое случается. Мы все преодолеем. Я понимаю, что у нас наступило некоторое отчуждение, но это потому, что времена переживали трудные. Сейчас все у нас наладится. Муж – это навсегда!

– Нет! – покачал головой Степан. – «Муж, жена» – это понятия временные, а вот «бывший муж, бывшая жена» – это как раз пожизненно. Я так и не понял, за каким чертом я тебе нужен?

– Ты мой муж! – повторила она с нажимом. – Я тебя люблю! Надеюсь, это понятно?

Это как раз было не понятно – то, что ни фига она его не любит, и давно, не вызывало сомнений. И Степан подозревал, что кто-то у нее есть на стороне. Он-то нет-нет да и добирал недостающего от жены секса и уважухи с временными любовницами.

Но для чего-то он Надюхе был нужен, и именно в качестве мужа.

И Степан отступил, не стал настаивать и доискиваться истины, оставив все как есть, второй раз за день испытав облегчение. Но иного рода – что ничего не надо менять, решать, думать, как устраивать заново свою жизнь, заниматься разводом, юридическими документами, неизбежной нервотрепкой и окончательным чистосердечным высказыванием наболевших, накопившихся обид-обвинений…

Да, боком ему потом вышел этот трусливый инфантилизм! В тот момент еще можно было уйти без особых душевных потерь. Доведи он разговор до логического конца, не махни рукой, решив не будить лихо, пока оно тихо…

Ну а что такого?!

Ой, да ладно! Он абсолютно такой же, как все нормальные мужики! Со здоровым набором присущих данной особи качеств. С большой долей мужского эгоизма, с неизменным стремлением к первенству и главенству, с потребностью в женском восхищении и всеобщем признании его неординарности и превосходства, со здоровой же бытовой ленью и нежеланием перемен, с трепетным отношением к своей драгоценной самости и способностью мстить до последнего, если оную самость принижают.

Ты хочешь улучшить наш быт?

Да, пожалуйста, только сама, и будь добра меня в это не втягивать!

Ты говоришь, что я твой муж и ты меня любишь?

Я знаю, что это неправда, но меня это устраивает и успокаивает!

И все осталось на своих местах – он при работе любимой и безумной занятости, она – при своей, не менее любимой!

Через полгода Надежда затеяла полный капитальный ремонт доставшегося в наследство дома, перепланировку участка и заставляла Степана в его редкие выходные возить ее на дачу на новеньком джипе.

Они никогда не бывали в этом доме одни – не сидели вечерами, любуясь закатами, не прогуливались по окрестностям, не смотрели на огонь в камине. Не выпадали из суеты человеческого общения. Может, если б хоть раз они провели такой вот неспешный вечер вместе, одни, получилось бы поговорить честно, по душам и остановить то разрушительное, что уже накрыло их, или спокойно договориться.

Надежда планировала каждый выезд в дом заранее – кого из нужных людей пригласить, что готовить, программу загородных развлечений на воздухе – сплошной и бесконечный бизнес-план. Степан неизменно представлялся ею гостям как очень занятой человек, талантливый хирург – здоровался, пожимал руки, топил баню, жарил шашлык и не запоминал ни одного лица, проходившего через «дачные выходные».

С каждым днем отчетливее понимая, что такая «семейная» жизнь, когда все, что делала, говорила жена, вызывало только отторжение и раздражение, не может продлиться долго.

Не тот он был мужик, чтобы смирится с ролью альфонса при богатой жене, представляемого нужным людям в виде дачного приложения. При том что на работе Больших жил совершенно иной жизнью, далекой от всех этих людей, их денежно-деловой суеты вместе с его женой – настолько трудной и часто страшной, с каждодневным преодолением, перегрузками на грани истощения…

Он говорил себе: «Хватит! Ты сдохнешь, если будешь приползать и дальше с одной войны на другую!» – и прекрасно осознавал, что если сам не покончит с этим фарсом, то жизнь заставит, но гораздо более сурово, и непременно по башке!

Но, как водится в жизни – обстоятельства мешали.

То его трудная, не оставляющая ни для чего иного продыха работа, и вечная усталость, и тупое от нее безразличие – а-а, пусть делает что хочет. То последовавшая за этим обида вызвала горделивую позу не сдающегося трудностям и обстоятельствам врача, с постоянным ожиданием, что жена одумается, заметит, какой он замечательный, или прогорит. То трудный переезд на новую квартиру, ремонт, временная неустроенность, немного примирившая их.

А потом, одно за другим, случились два изменивших его жизнь события.

К нему в кабинет, наделав переполоха своим появлением среди персонала всей больницы, пришел заместитель министра МЧС.

– Вы доктор Больших? – не постучавшись, вошел в кабинет крепкий, среднего роста мужчина.

– Я, – поднялся из-за стола Степан, собираясь тактично выдворить незваного посетителя.

Но воздержался почему-то.

Мужик вошел, удовлетворившись ответом, закрыл за собой дверь, сел на стул возле стола и спросил:

– Чаем угостите? Под разговор.

И представился.

Случилось так, что вчерашний тяжелый пациент, поступивший к ним, – старик со сложными переломами правой руки от ключицы до кисти и пальцев, один из пострадавших на автобусной остановке, в которую врезался грузовик, и с которым Степан провозился долгих восемь часов, по кусочкам складывая, как мозаику, его кости, – был родным отцом заместителя министра.

– Я о вас много слышал, и не один раз! – попивая жиденький чаек и хитро щурясь, сообщил чиновник и неожиданно спросил: – К нам пойдете?

– Куда это к вам? – опешил Степан.

– Медицина катастроф. Слышали такое?

Больших кивнул – слышал, разумеется! И не только слышал, на семинары ездил и многое для себя узнал!

– Это как раз по вашей специализации. Вы ведь и экстренной хирургией и травматологией занимаетесь?

– Да, – потрясенный напором, кивнул Больших.

– Подучиться, разумеется, придется, но не много. Специфика работы в полевых условиях, работа в команде. У вас степень какая-нибудь есть?

– Нет. Не успел защититься. Когда?

– А почему не жалуетесь, что не дают? – стрельнул жестким взглядом из-под прищура замминистра.

Степан махнул безнадежно рукой – о чем говорить!

– Диссертация хоть готова?

– Да вот она лежит, макулатура! – горестно признался Степан и вытащил из ящика стола пухлую папку. – А толку! Кандидатский минимум ни один не сдал – некогда! А-а-а!

И кинул папку назад в стол.

– Не прибедняйтесь, Степан Сергеевич. Статьи я ваши просмотрел. Грамотные статьи. Интересные. Так что, пойдете? Нам нужны лучшие, поэтому и зову. – И, отставив чашку, поменял тон с простецкого отеческого на серьезный: – Диссертацию поможем защитить, зарплату будете получать большую, по-настоящему большую, достойную. Машину выделим в полное личное и служебное распоряжение. Работа, правда, трудная, грязная и опасная. Вылетать, выезжать на все ЧП, катастрофы, по стране и всему миру, назначим вас руководителем одной из медицинских бригад. Вникать, перестраиваться на иной стиль работы придется быстро и многому учиться в процессе самой работы. Требования самые жесткие, но обещаю: скучать и расслабляться будет некогда. Вам надо подумать, с женой посоветоваться? Звоните, советуйтесь, решайте прямо сейчас.

– Какое советоваться! – поразился Больших. – Конечно, я согласен!

– Отлично! – сдержанно порадовался замминистра, вставая. – Да, и личный вопрос: отца моего есть кому передоверить? А то ведь утверждают, что, кроме вас, никто не справится.

– Есть, – заверил Больших, – у нас хорошие врачи. Самое главное для него сейчас – это уход, приготовьтесь к долгой реабилитации, физиотерапия, специальные упражнения. Рука будет работать.

– Спасибо вам за него большое, – очень проникновенно поблагодарил чиновник. – Вам позвонит мой секретарь, вечером, передаст список необходимых документов. Завтра придете в министерство оформляться.

– Что, вот так сразу? – не выходя из легкого шока, недоверчиво спросил Больших.

– Мы не Госдума и не та контора, чтобы тянуть с решениями и делами! – отрезал замминистра совершенно министерским тоном и, попрощавшись, вышел за дверь, оставив Степана в полной растерянности осмысливать, на что он сейчас подписался.

К переменам в карьере мужа Надежда отнеслась довольно равнодушно, поздравила без особых эмоций – для нее его новая работа ничего не меняла, как пропадал Степан сутками на работе, так и дальше собирается пропадать, только теперь отсутствовать он будет гораздо более продолжительное время. Она давно уже равнодушно относилась к его делам.

А он с молодым энтузиазмом ухнул в учебу, тренинги, занятия, неделями не вылезал с полигона, где проходили учения, приближенные к реальным условиям на месте катастроф.

Помолодел. Загорелся новизной, впитывал знания с такой внутренней радостью, о которой давно забыл.

С тщательно скрываемым страхом и мандражом вылетал в первую действительно серьезную экспедицию, в качестве руководителя медицинской бригады, на наводнение в Индонезию.

Не без ляпов мелких, но справился! И ребята у него в бригаде замечательные, сам отбирал, присматривался к людям – работать же вместе, а специалисты каждый, как редкие бриллианты – на подбор!

Не все так просто и не в один день, ему приходилось не только лечить и спасать, но и решать множество организационных вопросов, руководить людьми, вырабатывать вместе с руководителем всей эмчеэсовской команды стратегию проведения спасательных операций, учиться работать большим коллективом – слаженно, до миллиметра и секунд времени.

Он уставал как черт, голова работала на пределе от усвоения новой информации, а тело ныло от физических нагрузок, но он засыпал радостным и просыпался радостным.

Ему не просто нравилось, ему было интересно! И он чувствовал, что живет!

Постепенно тело перестало ныть, привыкнув к каждодневным многокилометровым пробежкам и силовым упражнениям, а мозги научились без суеты и паники впитывать знания, раскладывая по полочкам в памяти. И через какое-то время Степан вдруг осознал, что стал хорошим специалистом.

Суперспециалистом.

И еще он понял, что учиться придется всю жизнь, сколько он будет здесь работать. Каждая новая ситуация, выезд на происшествие – уникальны, неповторимы и преподносят свои специфические особенности, так что приходится ориентироваться на месте, применяя весь уже накопленный опыт, добавляя к нему новые знания.

То, что надо! Именно то!

Порой ему казалось, что он работал здесь, с этими людьми, в таких постоянно экстремальных условиях всегда.

Событие второе и неизбежное произошло, когда он проработал на новом месте где-то около полугода.

Все классически, выдержано в жанре любимого народного анекдота…

Он на день раньше вернулся из экспедиции: что-то там не стыковалось в высших межгосударственных делах, и их раньше времени сняли с места и отправили домой.

Степан открыл дверь, вошел в квартиру, скинул с плеча тяжелую сумку на пол и притормозил дальнейшее движение, остановленный услышанным – по огромной пятикомнатной квартире, выдержанной в стиле минимализма, свободно и радостно разлетались громкие восклицания шедшего к апогею горячего секса.

Он намерено громко хлопнул входной дверью – предупредить о своем появлении, чтоб не доводить анекдот до абсурда. Еще выплывут в чем мать родила из спальни, столкнутся с нерадивым мужем, и прошел в кухню.

Переполошенный шепоток, шелест торопливо натягиваемой одежды, осторожные шаги, хлопок входной двери…

– Это ничего не значит! – по-деловому заявила Надежда, входя в кухню в легком шелковом пеньюарчике.

– Надь, нам давно следовало развестись. Зачем тебе лишние трудности: прятаться от мужа, встречаться тайком?

– Я тебя так просто не отпущу!

Она нервно прошлась по кухне, достала из шкафчика замысловатую бутылку коньяка, сняла с дуги над барной стойкой два бокала, села напротив него, но снова вскочила, порылась в ящиках, вернулась назад с пачкой сигарет и зажигалкой, закурила. Раньше он никогда не видел, чтобы она курила. Налила коньяк в бокалы, затянулась сигаретой, посмотрела на Степана и твердо, железным тоном повторила:

– Я тебя не отпущу! – и выпила одним глотком свой коньяк.

– Я не твоя комнатная собачка «отпущу – не отпущу»! – проигнорировав предложенный коньяк, резко ответил Степан. – Мы давно чужие друг другу люди, и это не переросло в ненависть только потому, что мы оба слишком много работаем и практически не общаемся и не видимся.

– Это не имеет значения! – отвергла она все его слова и плеснула себе в бокал еще коньяка.

– Как раз это и имеет значение!

Он почувствовал себя разбитым стариком. Многолетнее молчаливое противостояние, непримиримые жизненные позиции, внутренний укор, переросшие в равнодушие и безразличие, – вымотали, выжгли его изнутри. Эта тихая домашняя война что-то исковеркала в нем, опустошила.

Но не до конца!

– Последние годы, я, конечно, давал тебе повод относиться ко мне с минимальным уважением, не сопротивляясь тому, что мужиком в нашей семье стала ты. Предпочтя роль наблюдателя и потребителя твоих заработков. Но не до такой степени я не мужик, как тебе представляется! Не до такой, чтобы застукать жену с любовником и остаться с ней жить!

– Да, у меня есть любовник! Ну и что?! У тебя случайные девки постоянно, я все про тебя знаю!

– Интересно, откуда? – спокойно поинтересовался Степан.

– У меня есть деньги, а значит, возможности! За сто долларов ваши медсестры в больницах сделают что угодно!

– То, что ты за мной шпионишь, еще один веский довод развестись.

– Больших! – прошипела предостерегающе Надя. – Даже не думай! Я затаскаю тебя по судам, оставлю голым! Испорчу карьеру, тебя только грузчиком возьмут после этого! Я обещаю!

– Так! – рявкнул Степан таким тоном, что Надежда, перепугавшись, дернулась всем телом и расплескала на шелк пеньюара коньяк. – Давай-ка четко и конкретно: зачем тебе надо быть за мной замужем?!

Она захлопала ресницами, несколько мгновений настороженно на него смотрела и заплакала:

– Как ты не понимаешь! Я замужем! И у меня муж не пьянь какая-то подзаборная и не альфонс молодой, купленный за деньги, а известный хирург! Сильный, молодой, красивый мужик! И у меня все в порядке, я не железная бизнес-леди, мужик в юбке, а благополучная замужняя женщина! У меня нормальная семья!

– Надька, ты идиотка! Ну при чем здесь вся эта ерунда? – Он пожалел ее.

На самом деле пожалел и поразился, до какой степени не знает ее, и предположить не мог, что такое варится у нее в голове!

– Ты сильная, молодая, интересная, богатая женщина! Ты всего добилась сама, и тебе не нужен номинальный муж, чтобы чувствовать себя полноценной!

– Ты мне нужен! – тряхнула она головой, скидывая минутную слабость, вытерла слезы и одним махом выпила коньяк.

– Я уже не помню, когда тебя трахал! И когда разговаривал нормально! И мне по фиг все твои достижения, как и тебе мои! – разозлился Степан ее тупому упорству. – Мы не интересны друг другу ни физически, ни человечески, никак!

Она посмотрела на него спокойно, решительно, холодно и, выговаривая с нажимом каждое слово, сказала:

– Я. Не дам. Тебе. Развода!

Война была объявлена.

Говорить больше было не о чем.

Он встал, вышел в прихожую, обулся, надел легкую куртку, взял сумку, с которой приехал, и вышел из квартиры.

Степан подал на развод – она проигнорировала. Он подал в суд с требованием их развести – Надежда не явилась на заседание.

На четвертый раз его развели без ее непосредственного присутствия.

Больших с огромным облегчением поставил бы на этом точку в своей семейной жизни, но ему надо было где-то жить, он и так уже несколько месяцев скитался от родителей к сестре Анне, везде чувствуя себя неуютно, гостем, пусть и желанным, но…

С родителями, в их двухкомнатной, жить никак нельзя, нарушится устоявшийся быт, привычки, настолько сильно значимые в их возрасте для здоровья. Да к тому же любая его задержка на работе или командировка на несколько дней вызывали у обоих предынфарктное состояние, а просачивающаяся информация о его разводе – мгновенные слезы у матери и глотание таблеток у отца.

Их категорически нельзя посвящать в подробности своей жизни! Меньше знают – крепче спят!

А сестрица Анна только полгода как вышла замуж и проживала с мужем в новострое, тоже двухкомнатном. Как говорится, комментарии излишни – он боялся лишний раз передвигаться по квартире, чтобы не помешать молодоженам. И чувствовал никчемность своего пребывания и мучился ею.

Степан пытался договориться с Надеждой – звонил, приходил в офис, попробовал дождаться ее дома, но на звонки она не отвечала или бросала трубку, когда слышала его голос, в офис его не пускали, охранники получили от Нади такой приказ, а в квартиру он не попал, потому что она сменила замки.

Смирившись с необходимостью следующего шага, Степан подал в суд на раздел квартиры. Надежда в ответ открыла боевые действия по всем фронтам, позвонив после того, как получила повестку в суд, и предупредив официальным тоном, что он не получит ничего – ни денег, ни жилплощади, ни своих вещей, оставленных им в квартире!

На заседание суда Надежда традиционно не явилась. На следующее ее доставили судебные приставы. Он выиграл дело и получил судебное постановление о разделе квартиры. Ничего большего Степану и не требовалось.

Ее адвокат подал апелляцию и каким-то образом добился отмены предыдущего судебного решения.

Степан завелся не на шутку! И стал собирать какие только можно справки и документы. Вернее, делал это не он, а новоявленный муж сестрицы Юрий, юрист по образованию и начинающий адвокат по профессии, – у Степана привычно на все эти телодвижения по конторам и чиновникам не имелось времени.

Юра подал в суд по новому исковому заявлению – на раздел всего имущества.

И началось!

Надя привычно проигнорировала приглашение в суд и нанесла ответные удары.

На работу Больших посыпались анонимки и кляузы всякого рода, звонки начальству, обвинительные заявления от якобы пострадавших в прошлом из-за его врачебной деятельности пациентов, обличительные статьи в прессе о продажной медицине с упоминанием фамилии Больших.

Пошли разборки, на время которых Степана отстранили от работы, предоставив ему возможность другого времяпровождения – хождения по кабинетам, написания всевозможных объяснительных и докладных записок, поиск тех самых мнимых пациентов, бесчисленные вызовы Степана на ковер пред суровые очи бушующего начальства.