Текст книги "В Москве-матушке при царе-батюшке. Очерки бытовой жизни москвичей"

Главная верба России

В старину в Белокаменной Седмице страстей Христовых предшествовал торжественный обряд «Шествие на осляти», в котором вспоминалось евангельское событие – вход Господа в Иерусалим. В России это было Вербное воскресенье. К XVI веку обряд сформировался и имел свой русский самобытный колорит.

Первоначально торжество проходило в стенах Кремля. Потом оно расширилось. И шествие, начинаясь возле Успенского собора, уже выходило через Спасские ворота ко Входо-Иерусалимскому приделу Покровского, что на Рву, собора. Оно умиляло русских и поражало красотой и своим размахом иностранцев.

Во главе крестного хода на «осляти» ехал патриарх. Коня в белом суконном уборе под уздцы вел венценосный царь – государь всея Руси.

Лобное место заранее устилалось бархатами и сукном. Здесь устанавливались в праздничном убранстве Евангелие и иконы.

Коня-«ослятю» окружали пять дьяков в золотых кафтанах. Дьяки находились под руководством патриаршего боярина.

Главная большая верба страны водружалась на обитую красным сукном колесницу, огороженную пестро расписанной решеткой. Колесница звалась «санями» и была запряжена конями в цветных бархатных попонах и в «начолках» с развевавшимися перьями.

Верба, украшенная зеленью, искусственными цветами, была увешена яблоками, яблоневыми завязями, грушами, изюмом, финиками, виноградом, «цареградскими стручками-рожками», орехами. Как писали летописи, около вербы были «перила учинены, столбики писаны разными красками», и сама верба, «где годно, сукном одеяна». Во время шествия при упряжке с впряженными шестью «коретными добрыми лошадями» под вербою находились в белых одеждах мальчики из патриаршего хора, которые пели «стихеры цветоносию».

Царь и святитель посещали Покровский собор.

Потом отдельные вербные веточки раздавались духовным и светским властям, младшим государственным чинам и народу. Встав лицом к закату, священник начинал чтение Евангелия. Во время произнесения слов: «И посла два от ученик» соборный протопоп с ключарем (вместо двух учеников Христа) подходил и к патриарху под благословение «по осля идти». Патриарх благословлял царя с Евангелием в одной руке и с крестом – в другой, садился на подведенного «осля», покрытого теперь красным сукном у головы и зеленой тканью – сзади.

За «ослятей» по чину шли церковные и светские иерархи. За ними в колеснице везли вербу, проносили хоругви, иконы. Начиналось песнопение. Перед государем при «осляти» несли царский жезл «в злато кованный», государевы вербу и свечу, царский плат. В руках у всех приближенных были веточки. Святитель всю дорогу от Лобного места к Успенскому собору осенял на все стороны народ крестом. Перед процессией стрелецкие дети стелили красные и зеленые сукна.

При Михаиле Феодоровиче число мальчиков, участвовавших в шествии, было не более сотни, но позднее оно увеличилось до 800—1000. Расстилаемые ими сукна и кафтаны после праздника переходили в их собственность – а это были очень дорогие подарки. Иногда им давали еще и по 8 алтын.

Как только продвижение «осляти» равнялось со Спасскими воротами, в Кремле на Иване Великом раздавался благовест, который подхватывался московскими храмами: сначала – кремлевскими, потом и всеми «сорока сороками». Все колокола умолками в тот момент, когда государь со святителем вступали в Успенский собор.

Здесь продолжалось чтение Евангелия. Патриарх принимал из царских рук вербу и, благословив, целовал правую руку государя. Царь также целовал патриарха и потом уходил к себе во дворец.

После совершения литургии патриарх подходил к поставленной у южных дверей кремлевского Успенского собора колеснице с нарядною вербою. Молитвословил перед ней, благословлял дерево. Соборные ключари отрубали большой сук от вербы и несли его в алтарь, где обрезали ветви, чтобы на серебряных блюдах отправить их в государевы покои.

Часть ветвей раздавалась духовенству и боярам. Стрельцы и простой народ получали остатки вербы со всеми украшениями и привесками: бумажными листами, бархатными и шелковыми цветами, ягодами, плодами, овощами, фруктами, пряниками. От русской вербы ничего на месте не оставалось. Подарки вешались в московских домах рядом с иконами.

В домах в этот день на столах разрешались в умеренном количестве вина, меды, рыбная снедь.

На следующий день наступала Великая седмица страданий Христа. В старой Москве к ней уже были готовы.

Родился Петр

Дорожная магистраль Ленинградский проспект продолжительное время называлась Тверской тракт. После строительства у балтийских берегов России новой столицы и значительного улучшения этого пути она получила наименование Санкт-Петербургское шоссе.

Понятно, что шоссе своим обустройством, созданием путевых станций было связано с именем царя Петра Великого. Много раз первому российскому императору приходилось проезжать по этой дороге, направляясь в древнюю столицу страны из своей Северной Пальмиры.

Преобразователь России любил Санкт-Петербург больше, нежели Москву. Хотя родился в златоглавой.

Случилось так, что царь Алексей Михайлович на сороковом году жизни лишился своей первой супруги. Царица, из рода Милославских, скончалась родами 2 марта 1669 года. Но беда не приходит одна: через три месяца вдовец похоронил еще и четырехлетнего сына Симеона, а спустя еще полгода – старшего, 16-летнего сына Алексея.

Скорбные дни прошли. Все стали делать предположения о том, что он вступит во второй брак. Придворные подбирали Алексею Михайловичу невесту. Любимец и царский советник, начальник Посольского и Малороссийского приказов, Артемон Сергеевич Матвеев задумал свою партию.

Царь любил по-дружески приезжать в гости в дом Матвеева, который находился между Покровкою и Мясницкою улицей, у церкви Николая в Столпах. У Матвеева можно было замечательно отдохнуть в интерьере всяких заморских диковинок, картин, часов: иностранцы дарили Артемону Сергеевичу редкие по красоте подарки. Еще у Матвеева проводились не частые тогда театральные развлечения, ставились музыкальные представления. Именно здесь имело место зарождение русского театрального действа.

Хозяин этого «салона» дочерей не имел. Но у его сверстника и друга, с которым он служил долгое время, делил труды и опасности военных походов – Кирилы Полуектовича Нарышкина, помещика из Тарусы, – была дочь Наталья, отличавшаяся чудной красотой: высока ростом, статная, румяная, чернобровая и черноглазая.

Матвеев, с некоторым собственным интересом, уговорил своего деревенского приятеля отдать ему дочь на воспитание.

Однажды государь Алексей Михайлович посетил А. С. Матвеева и остался у него ужинать по-простому, по-семейному. Жена Матвеева с молодою приемною дочерью появилась в столовой, чтобы поднести, по обычаю, перед ужином гостю зелена-вина на серебряном блюде.

Девица предстала перед царем в красивой одежде: в верхней сорочке из шелковой ткани яркого цвета. Этот наряд был вынизан по швам мелким жемчугом, имел длинные кисейные рукава, вышитые на плечах и у запястьев золотом. Ее талию охватывал пояс, представлявший из себя шемаханский кушак. Это чудное явление с длинною роскошною косою по красоте было подобно персонажу из необыкновенной сказки. Конечно, у вдовца зашлось сердце…

И хотя в то время все женщины вели жизнь, отдельную от мужчин, не смели сидеть и есть за одним с ними столом, гостями и хозяином на этот раз им было сделано исключение. Когда за общим ужином царь заговорил с Натальей, ему понравился ее приветливый голос, разумные ответы.

На прощанье Алексей Михайлович пообещал найти девушке достойного жениха. Но вскоре о том забыл.

Что касалось самого царя, его дальнейшей жизни, то после траура, через восемь с небольшим месяцев со дня смерти царицы, для его смотрин были специально собраны русские девушки. Смотрины проходили в течение пяти месяцев и, как мы сейчас сказали бы, они шли в несколько туров. В третий их месяц среди красавиц из Рязани, Суздаля, Владимира, Костромы, Новгорода и других городов явилась и дочь Нарышкина. Из отобранных выбирали еще несколько раз. Здесь царь неожиданно для себя снова увидел Наталью, дочь Кирила Полуектовича. Именно она ему особо приглянулась.

Через ряд дворцовых пересудов и распрей придворных, через злобные обвинения Матвеева в колдовстве и употреблении каких-то кореньев для приворота царя к дочери его приятеля, через жестокие пытки разных людей, все-таки… именно с Натальей Нарышкиной 22 января 1671 года совершилось новое бракосочетание Алексея Михайловича.

Наталья стала мачехой детей царя от Милославской. Она была моложе всех его дочерей и намного красивее их. Молодая жена получила любовь своего пожилого супруга, который никак не мог вдоволь на нее насмотреться, не отлучаясь от нее. Царь даже брал жену с собой на свои потехи и охоту, чем премного удивлял свиту.

Радостной семейной жизни мешали сплетни, клевета и закулисная возня Милославских. Новые супруги жили в свое удовольствие в подмосковных селах: Измайлове, Коломенском, Воробьеве, но чаще – в Преображенском на берегу тихой Яузы. Отсюда царь ездил в Сокольники тешиться соколиною охотою.

Во время беременности царицы государь очень надеялся на рождение мальчика. Он, горюя о больных и слабых сыновьях Федоре и Иване, ожидал рождения здорового сына от молодой и здоровой жены.

Видимо, желание русского властителя было настолько сильным, что все исполнилось по задуманному: 30 мая 1672 года, в четверг, в день памяти преподобного Исаакия Далматского, в «отдачу часов ночных», то есть перед самым рассветом, родился царский сын, будущий Петр Великий. (Впоследствии в своем новом городе Петр построил деревянную церковь в посвящение преподобному Исаакию. Небольшую церковь, уже после смерти основателя Санкт-Петербурга, перестроили в прекрасный каменный собор. Этим творением А. Монферрана город гордится по сей день.)

До нас не дошли документы с точным указанием места рождения Петра Алексеевича. Экскурсоводы в Измайлове, Коломенском и Преображенском непременно делают ударение на то, что именно в их местности Нарышкина родила сына Петра.

Однако разумнее было бы предположить, что как раз отсутствие каких-либо записей придворных летописцев с точным определением места рождения Петра на московской земле говорит о том, что будущий преобразователь России увидел впервые свет там, где по обычаю и обряду обыкновенно свершались царские роды, то есть в Кремле, в дворцовых покоях рядом со входом в домовый храм, где находилась специальная небольшая банька (предбанничек).

Рождение будущего наследника было делом серьезным, требовавшим особой опеки и надзора. Оно должно было происходить вблизи вековых святынь русского народа, а не где-то случаем, на отдыхе, в дороге или после развлечения. Только крестьянам случалось спешно рожать в поле или на меже, без подготовки и, конечно, без прислуги.

Многие историки (М. П. Погодин, И. Е. Забелин, А. Г. Туманский, П. Н. Миллер) считали, что Нарышкина освободилась от бремени именно на территории Кремлевского дворца.

Конечно, народ, желая Алексею Михайловичу рождения сына, украсил это событие ореолом поэзии, некоей таинственностью и предначертаниями свыше.

Рассказывали, что Симеон Полоцкий, первый ученый того времени, наблюдал движение небесных светил еще за 9 месяцев до родов. Тогда он заметил какую-то светлую звезду вблизи Марса. Принято было считать: Марс среди других планет имеет воинственный символ. Симеон Полоцкий предрек царице Наталье Кириловне рождение славного сына – воина, победителя.

Православные, умиленные явлением ангела Деве Марии на Благовещение, потом рассказывали еще, что во время беременности царицы в ее палаты приходил какой-то странник. Он, чудом не остановленный, подошел к царице. Та подала ему руку для поцелуя-приветствия, но странник отстранил ее и решил сперва поклониться бывшему еще в утробе матери младенцу, сказав: «Той Пахомий будет ворочать большим костылем, да бояться его все будут. Пятьдесят три сажени – высота его, и много он шире будет своего отца». Как загадочно пришел, так и исчез.

Когда у Натальи начались родовые схватки, во дворец призвали «скорбея» Симеона Полоцкого. Тот пришел и сказал, что царица будет мучиться трое суток. И остался в покоях с царем Алексеем Михайловичем: вместе плакали, молились.

Царица в этих своих первых родах измучилась так, что на третий день ее хотели приобщить святых тайн (обычно православные просят об этом священника перед смертью). Но Симеон Полоцкий всех ободрил, сказав, что знает: царица родит благополучно через пять часов.

Когда наступил пятый час, он пал на колени и начал молиться о том, чтобы роженица мучилась последний этот час. Царь, сам истерзанный переживаниями за жену, с гневом изрек: «Что вредно просишь?» – «Если в первом получасе родится царевич, – отвечал Симеон, – то веку его будет 50 лет, а если во втором – то доживет до 70 лет». Буквально после этих слов царю принесли известие, что царица разрешилась от бремени и Бог дал ему сына.

Сказывали, что когда в тот же день в соборе совершалось торжественное молебствие о здравии царицы, иеродиакону вдруг причудился голос, молвивший о новорожденном по имени: Петр Алексеевич. И ведь никто из людей этого имени вслух не произносил, никто его не знал и не предполагал: имя «Петр» было трудно представить на месте какого-либо традиционного царского.

На радостях по всей Москве были разосланы гонцы. В Успенском соборе собралось все высшее духовенство и вельможи. В пять часов утра ударил большой Успенский колокол к торжественному богослужению.

Франц Ле форт. Литография по рисунку на камне П. Андреева

Царь Алексей Михайлович в сопровождении Грузинского, Касимовского и Сибирского царевичей, бояр, окольничьих, стряпчих дворян, полковников пришел в собор, где был совершен благодарственный молебен. После него царю от всех властительных духовников и светских лиц было принесено поздравление. Потом государь обошел все кремлевские соборы и остался слушать обедню в Благовещенском.

Отец царицы, Кирила Полуектович Нарышкин, и Артамон Сергеевич Матвеев из думных дворян были пожалованы в окольничьи. Все прочие родственники были также повышены в званиях.

Потом начались «родинные» угощения и пиры у царя и царицы. По обычаю, отдельно мужскими и женскими компаниями.

29 июня, в день крестин и именин новорожденного царевича, был дан торжественный обед в Грановитой палате.

Стол, кроме яств, имел нагромождения всякого рода сахаров, пряников и овощей. Большая коврижка изображала герб Московского государства. Два сахарных орла весили каждый по полтора пуда, лебедь – два пуда, утя – полтора, попугай – полпуда. Также был сделан сахарный город – Кремль с людьми, конными и пешими. И почему-то еще… другой четырехугольный город с пушками.

Трудно сказать, осталось ли в памяти у малютки Петра именно это последнее бело-сахарное изваяние. Если бы тогда существовала фотография и рядом, на событии, оказался шустрый фоторепортер, то, возможно, наши современники нашли бы много сходного между Санкт-Петербургом и этим, неведомым до 1703 года «пушечным квадратом».

Про древнюю столицу и новый город говорили: «Москва строилась веками, а Петербург – деньгами».

Изменение отсчета лет

В православном календаре обыкновенно отмечались воскресные, праздничные (неприсутственные) дни, а также указывались и периоды постов. Часто календари имели алфавитные указатели имен святых с днями их празднований, с разделением на мужские и женские. Новорожденным детям давались имена близких по календарю святых.

Календарь имеет свои закономерные особенности. Так, ни одно столетие не начинается со среды, пятницы или субботы. В невисокосные годы октябрь всегда начинается в тот же день, что и январь, апрель в один и тот же с июлем, декабрь – с сентябрем. Февраль, март и ноябрь также начинаются в одинаковые дни недели, но май, июнь и август – в различные. Простой год кончается таким же днем недели, что и начался. Каждые 28 лет календарь бывает тождественным.

Начало нового года в России изменялось несколько раз. С древних времен до начала ХV столетия годы считались с весны – с марта.

По преданию, митрополит Киприан убедил великого князя Василия I Дмитриевича (годы правления 1389–1425) начать летоисчисление с сентября, отблагодарив Бога за милость в минувшее лето и моля его «благословить венец лета своею благостью».

Такая встреча года русскими уподоблялась греческой. С этого времени в Росcии год начинали со дня святого Симеона Летопроводца, память которому празднуется в первый день сентября. Празднование проводилось до 8 сентября – дня Рождества Богородицы. Этот обычай продолжался в течение последующих трех сотен лет.

Ко дню нового года приурочивались значительные государственные акты. Например, в Симеонов день Борис Годунов венчался на царство, а Алексей Михайлович этим днем в 1674 году объявил народу царевича Федора своим наследником.

По старому русскому летоисчислению, годы которого обозначались буквами (чтобы не путать их с прописными в словах, над годовой ставилась черточка), сентябрьский новогодний праздник бывал, как правило, солнечным днем. В столице он начинался со звона колоколов. Горожане спешили на Боровицкий холм. Царский дворец окружали воины и многочисленная толпа. На Красном крыльце теснились царедворцы и вельможи. На нем и на Соборной площади от Благовещенского собора были разостланы ковры и красное сукно.

Когда в Успенском соборе заканчивалась утренняя служба, на Иване Великом начинался благовест (праздничный звон) в Большой колокол. При выходе патриарха все снимали шапки.

На площади на застеленные коврами плиты устанавливали образ Симеона Летопроводца, церковную утварь, позолоченную чашу со святой водой. По обе стороны ставили вынесенные из собора «Царское место», шатерное место в бархате, «Патриаршее место».

Вновь звонили колокола. При этом седовласый первосвятитель выходил из собора и начинал «действо нового лета»: более 400 человек духовенства, при согласном пении, несли святые иконы, хоругви, кресты, фонари. Весь народ при этом молился, становясь на колени.

Из Благовещенского собора появлялся царь в сопровождении ближних бояр и воевод. Среди глубокой тишины святитель благословлял царя, просил Бога о его здравии.

Потом царь и патриарх становились на свои места. Громогласный архидьякон провозглашал начало священного обряда. Колокола умолкали. В безмолвии отчетливо было слышно каждое слово Евангелия, которое читал сам патриарх.

При провозглашении слов о новом годе весь народ вновь становился на колени и молился о Божьем благословении на новое лето, на мир.

Патриарх затем при утихших и коленопреклоненных молящихся умывал руки над золотой чашею, погружал животворящий крест в воду. Певчие пели: «Спаси, Господи, люди твоя и благослови достояние твое!» Патриарх благословлял, целовал царя. Потом благословлял и народ, кропил всех святою водой, приветствовал государя. Затем он низко кланялся народу. Вослед царь сходил со своего места и также низко кланялся москвичам, провозглашая вслух: «Люди православные, Богом мне данные! Здравы будьте в новое лето!» Тысячи голосов отвечали: «Здравствуй, здоров будь, царь-государь!»

Бедные, нищие, страдальцы спешно пробирались вперед, восклицая: «Царь, начни новый год милостью, да милостив к тебе будет Господь Бог!» Специально приставленные к государю люди раздавали милостыню. По обычаю, у просивших принимались приготовленные заранее челобитные письма.

При звоне колоколов всех московских церквей царь шел в Благовещенский собор, патриарх – в Успенский, к литургии.

В это время народ ликовал. Одни прикладывались к праздничной иконе, другие обнимались, целовались, поздравляли: «С новым годом, с новым счастьем!» Москвичи под несмолкаемый перезвон колоколов выходили из Кремля: прихожанам надо было спешить в свои храмы к обедне.

После службы каждый шел с поздравлениями к старшему в роде. У этого старшего собиралось много родных. Все вместе обедали. После того расходились, полагая, что первый день нового года надо провести в тишине и в благочестивом размышлении, чтобы Божие благословение осеняло потом небесной милостью целый год.

Так было в сентябре. Но проживалось четыре месяца, и Рождество Христово отмечалось с не меньшей пышностью, нежели новый русский год.

На Руси, сильной в своих устоях, летоисчисление долго велось от сотворения мира (к 1700 году русский календарь имел уже 72 века от этого события – шел 7208 год[4]4
  Год от С. М. (сотворения мира) переводится в год от Р. Х. (Рождества Христова) вычетом числа 5508 (или 5507, в зависимости от месяца). Разницу составляет время, протекшее по греческому календарному счислению от С. М. до Р. Х.


[Закрыть]).

И вот в середине декабря 1699 европейского года царь Петр I издал указ, в котором 1 января (православного, юлианского, календаря) повелел считать началом нового на Руси 1700 года, по счету от рождения Христа.

«А в знак того доброго начинания, нового столетнего века, в царствующем граде Москве, после должного благодарения к Богу и молебенного пения в церкви, а кому случится и в дому своем, по большим и проезжим знатным улицам, знатным людем и у домов нарочатых духовного и мирского чину, перед вороты учинить некоторые украшения от дерев и ветвей, сосновых, еловых и мозжевеловых, против образцов, каковы сделаны на Гостине дворе и у Нижней аптеки, или кому как удобнее и пристойнее, смотря по месту и воротам, учинить возможно, а людем скудным комуждо хотя по деревцу или ветке на вороты или над хороминою своею поставить и чтобы то поспело ныне будущего января к 1-му числу сего года, а стоять тому украшению по 7-й день того-ж 1700 года. Да января-ж в 1-й день в знак веселия друг друга поздравляя новым годом и столетним веком, учинить сие, когда на большой Красной площади огненные потехи зажгут и стрельба будет, потом по знатным людем палатного, воинского и купецкого чина знаменитым людем, каждому на своем дворе из небольших пушечек, буде у кого есть и из нескольких мушкетов, или иного мелкого ружья учинить трижды стрельбу и выпустить несколько ракетов, сколько у кого случится, и по улицам большим, где пространство есть, января с 1-го числа по 7-е число, по ночам огни зажигать из дров и хвороста или соломы, а где мелкие дворы, собрався пять или шесть дворов, такой огонь класть или кто похочет на столбиках поставить по одной или по две или по три смоляные и худые бочки и, наполня соломою или хворостом, зажигать, а перед бурмистрскою ратушею стрельбы и таким огням и украшению по их рассмотрению быть».

Согласно царскому указу, все было так и приготовлено. Праздник начался. В полночь во всех церквах происходило всенощное бдение, а утром – литургия, за которой следовало молебствие. Государь со своим двором и вельможами слушал литургию в Успенском соборе. Ее проводил Стефан Яворский, митрополит Рязанский. По окончании литургии в парадном порядке, с распущенными знаменами, с барабанным боем и военной музыкой в Кремль вступили войска. Ответом на многолетие, провозглашенное великому государю и всему царствовавшему дому, стала пушечная пальба и троекратный беглый ружейный огонь.

Затем у государя был обед. Здесь игралась музыка и пел хор придворных и патриарших певчих. Перед дворцом и у трех триумфальных ворот, которые на этот случай специально были построены, выставили для народа различные яства и чаны с вином и пивом.

Вечером все московские дома и улицы были освещены.

Наиболее значительные здания стояли украшенными разноцветными огнями и прозрачными картинами. Перед дворцом и в разных частях города сожгли фейерверки с большим количеством разных потешных огней. Эту иллюминацию сопровождал гром многочисленных пушечных выстрелов.

Торжество окончилось вечерними угощениями и балом во дворце.

Надо отметить, что не все россияне легко перенесли принятие нового исчисления времени и маскарадное разгульное празднество. Ведь, в нарушение вековой традиции, в тот день вовсе не отводилось места чинному сосредоточению на размышлениях о будущем. Роптали некоторые простолюдины, дивились и вельможные особы: «Как мог государь изменить солнечное течение?» Веруя тому, что Бог сотворил свет в сентябре, они начинали свой новый год по-прежнему с этого времени, а не с года рождения Христа и с января.

Однако долго это продолжаться не могло. Постепенно, с новыми поколениями, обычаями, сентябрьское начало года стало забываться.

Россия зажила по-европейски, с арабским написанием чисел, с укороченными кафтанами, с остриженными бородами, со многими другими новшествами, введенными вместе с исчислением лет от Рождества Христова. Постепенно из обихода стали исчезать и славянские названия месяцев. То были: просинец (январь), сечень (февраль), сухий (март), березозоль (апрель), травный (май), изок – по одноименной певчей пташке (июнь), червень (июль), зарев (август), рюен, или ревун (сентябрь), листопад (октябрь), грудень (ноябрь), студеный (декабрь).

И хотя Петр I однажды сказал своему другу Остерману: «Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней можем повернуться задом», на деле то, что им по европейскому образцу было преобразовано, вряд ли теперь подлежит пертурбации.