Текст книги "В Москве-матушке при царе-батюшке. Очерки бытовой жизни москвичей"

Память о Невском

Шел за народ герой вперед,

Живет в сердцах, живет в веках.

(Из русской песни)

У каждой нации есть деятели, почитаемые в народе, которые со свойственной им энергией служили соотечественникам и оказали им неоценимые услуги в различных областях жизни.

30 мая 1219 года в центре России, в городе Переяславле-Залесском, родился будущий подвижник, полководец и правитель (1252–1263) земли Русской Александр Ярославич Невский.

С молодых лет Александр получил хорошее по тем временам образование. Вступив в зрелость, он отличался красивым лицом, высоким ростом, силой в теле и голосе, храбростью.

Александр Невский умер 14 ноября в возрасте 43 лет, недалеко от Нижнего Новгорода, в Городце Волжском. Незадолго до смерти он был пострижен в иноки, приняв схиму с именем Алексея. Поэтому его погребли в иноческой обители Рождества Богородицы, в соборной церкви.

Художник Ф. А. Рубо (справа) и его помощник Димер изучают местность для панорамы «Бородинский бой»

О его дипломатических сношениях с татаро-монголами на благо Руси, о славных подвигах в борьбе за сохранение православия написаны сказания, песни, снят художественный фильм.

Русским народом высоко чтилась память о князе Александре, получившем за ратную победу над крестоносцами в местечке Виктори недалеко от полноводной Невы имя «Невский». Иван Грозный отличался особым поклонением перед именем Александра Невского: при нем на соборе 1547 года было положено праздновать память святого князя повсеместно. Он был канонизирован церковью и стал считаться святым чудотворцем. Правнук Александра Невского благословил своего сына Дмитрия (Донского) иконою «Святой Александр».

В каждом русском храме можно найти икону этого святого. Для многих российских самодержцев Невский был идеалом.

Родоначальник дома Романовых патриарх Филарет Никитич построил первый храм на Руси, посвященный памяти Невского. Храм был воздвигнут около 1630 года над Тайницкими воротами в Московском Кремле. Церковь не сохранилась: она в конце XVIII столетия была разобрана.

Малолетний Петр I считал Александра своим кумиром. Он мечтал быть похожим на него. А когда 3 октября 1691 года первая жена, Евдокия Федоровна Лопухина, родила ему сына, он назвал новорожденного в честь Невского – Александром, а священнослужителей Кремлевского храма Александра Невского наградил при этом дорогими сукнами.

Впоследствии, в сражении со шведами, пробиваясь к Балтийскому морю, Петр I вспомнил своего любимого героя, при котором на берегах Невы раздались победные возгласы русских. Позднее он решил перенести нетленные мощи святого князя в новую столицу государства – Санкт-Петербург. Для этого было велено построить монастырь, который стал называться Александро-Невской лаврой. Современник Петра писал в июне 1710 года: «Государь, будучи в Петербурге, осматривал места, где быть каким строениям и над Невой рекою, при Санкт-Петербурге, на устье речки Черной усмотрел изрядное место, которое называлось Виктори, где указал строить монастырь во имя святой Троицы и святого Александра Невского». Предполагалось, что именно в этих местах произошло великое сражение.

В 1717 году приступили к постройке монастыря по плану архитектора Андрея Трезина. В том же году здесь был заложен храм во имя Александра Невского.

Перенесение мощей из Владимира явилось необыкновенным событием для всей Руси. По приказанию царя построили специальный ковчег. Его покрыли малиновым бархатом. Над ковчегом возвышался балдахин, на крыше ковчега лежала подушка лазоревого цвета, обложенная золотым позументом (золотой тесьмой) с золотыми же кистями. На подушке – крест с княжескими регалиями.

В пути с мощами Невского велено было особо не спешить, но и не терять времени зря. Духовные и светские особы должны были неотлучно находиться вблизи святыни и следить, чтобы не было нечаянных «сквернословий и непотребных действ». Останавливаться планировалось в удобных полевых местах и содержать ковчег со святыми мощами в шатре под присмотром и с охраной.

Передвижение началось в августе 1723 года. С 10-го на 11-е число месяца во всех храмах Владимира были устроены молебны, а утром – божественная литургия. Большим числом духовных лиц при огромной толпе народа совершили крестный ход из соборного владимирского храма в местный Рождественский монастырь. Здесь перед ракою прошло еще одно молебствие. Для выноса ковчега часть монастырских стен пришлось заранее разобрать, так как размеры его не позволяли пройти через монастырские ворота: высота с балдахином составляла 5 аршин 10 вершков, длина с носилками – 11 аршин 4 вершка, ширина – 7 аршин (4 метра, 8 метров, 5 метров).

Продолжительное время ковчег несли духовные лица. Несметное количество народа принимало участие в этом шествии, проходившем при постоянном звоне колоколов во всех селах и городах по пути следования. К ковчегу выходили с крестами и иконами, молились с песнопениями.

17 августа вечером процессия приблизилась к Москве. До следующего утра ковчег находился у подмосковного пруда под Красным селом (в этом районе расположена современная станция метро «Красносельская»), вблизи дома стольника Ивана Федоровича Ромодановского. Сюда еще с вечера устремилось огромное количество москвичей. Утром 18 августа при звоне всех московских колоколов на встречу ковчега двинулся крестный ход. Эта встреча произошла у церкви Василия Кесарийского в начале Тверской улицы (недалеко от того места, где нынче стоит телеграф). Здесь, у святыни, было совершено московское всенародное молебствие. Затем шествие с ковчегом направилось к Кремлю. Однако внутрь него святые мощи не вносили из-за высокого балдахина: он никак не проходил по своим размерам.

К вечеру от Кремля по Тверскому тракту процессия подошла к селу Всехсвятскому (за современным московским районом «Аэропорт»). У этого села в поле был раскинут царский шатер, куда на ночь поставлена святыня. Множество православных до утра, как бы на страже, окружало шатер. Непрерывно шли молебны. 19 августа ковчег понесли от Москвы в город Боровичи, где он был поставлен на судно. Лишь 9 сентября святыню вывезли на озеро Ильмень.

По предварительным расчетам, 25 августа процессия ожидалась в Санкт-Петербурге, и 30 августа, в память заключенного в этот день Ништадтского мира, мощи должны были торжественно внести в Александро-Невский монастырь. Но церемония опаздывала, видимо, по причине грандиозности события и участия в нем неисчислимого количества русских паломников. Да и организаторы движения, согласно приказу царя, не спешили в дороге.

По прибытии в Шлиссельбург мощи поставили в Благовещенский собор, где с 1 октября 1723 года до августа 1724 года святыня и пребывала. В августе к встрече мощей в устье Ижоры на специальной галере прибыл император со свитой. Благоговейно сняв со своими приближенными мощи с яхты, Петр поставил их на галеру, потом велел вельможам взяться за весла, а сам встал у руля. Когда проходило это плавание, на берегах палили из пушек.

30 августа, в день внесения мощей в церковь святого Александра Невского, этот храм освятили.

Вечером весь Санкт-Петербург был иллюминирован. На другой день в монастыре происходило торжество с участием государя. Петр выразил надежду, что святой Александр примет его город под свое покровительство.

Его указ от 30 августа определил, что ежегодно в этот день в России должно проходить прославление мощей святого Александра Невского.

В 1725 году супруга Петра I императрица Екатерина I учредила орден святого Александра Невского. А в 1748 году в эту дату Елизавета Петровна установила в русских церквах крестные ходы.

Интересно отметить, что из общего числа московских церковных сооружений, посвященных Александру Невскому (около 10), семь располагались на линии или вблизи Тверской улицы – по пути следования ковчега. Их несложно перечислить. Это:

• часовня при Никольской башне Кремля, принадлежавшая Казанскому собору на Красной площади (не сохранилась);

• часовня у Охотного ряда, рядом с гостиницей «Националь» (она была первым снесенным большевиками церковным зданием в Москве. Снос этого памятника, «оскорблявшего революционное достоинство», построенного в память освобождения славян от турецкого ига в 1878 году, был проведен к 5-й годовщине Октябрьской революции. В настоящее время московское правительство намерено вновь воспроизвести эту часовню, правда, материалом для нее послужит почему-то стекло;

• церковь при Комиссаровском училище в Благовещенском переулке, недалеко от Триумфальной площади (закрыта и перестроена для Военно-Политической академии);

• церковь на дворе Ново-Екатерининской больницы на Страстном бульваре (сейчас в ней котельная и мастерская);

• церковь при Александровском убежище увечных воинов на Санкт-Петербургском шоссе, построенная приблизительно у того места в селе Всехсвятском, где останавливался ковчег с мощами святого (уничтожена вместе с самим убежищем);

• церковь в доме московского генерал-губернатора (в здании нынешней мэрии – улица Тверская, 13). В октябре 1917 года в этом доме находился штаб восстания – Московский военно-революционный комитет, и, конечно, с этих дней о сохранении церкви было бы наивно даже спрашивать;

• огромный собор на Миусской площади, недалеко от Белорусского вокзала, заложенный в 1904 году в память освобождения крестьян от крепостной зависимости Александром II, не был окончательно достроен до большевистской революции. Его разрушили, а материалы (фундамент и кирпич) послужили для возведения стен районного Дома пионеров.

Уверенно могу сказать, что ни те первые пионеры, ни последовавшие за ними обездоленные в исторической правде их дети и внуки не знали и не знают многих подробностей, связанных с памятью о национальном герое, заложившем основы для освобождения русских от многовекового ига. Забыт, конечно, и тот факт, что с посохом Александpa Невского был венчан на царство первый из династии Романовых, что именно эта царская семья возвеличила русский народ и заявила в мире о его значимости.

В Страстном монастыре

На Сухаревской башне в 1812 году случилось нечто странное, о чем потом рассказывали многие очевидцы. За день до вступления французских войск в Москву над столицей долго парил ястреб. Его ноги были перевязаны какими-то мочалками и веревками. Пролетая мимо Сухаревской башни, он зацепился за крылья медного двуглавого орла на шпиле. Тщетно бился ястреб, пытаясь освободиться. Обессилел, повис и издох. Народ, наблюдавший за этим, толковал: «Это – недаром. Непременно и Бонапарт запутается в крыльях Русского Орла»…

После Бородинской битвы (26 августа), опасаясь худшего, глава московской церкви Августин с Владимирской, Иверской и Смоленской иконами Божьей Матери отправился в дорогу на Владимир. Русские святыни нужно было сохранить.

Все городское руководство, кроме начальника Воспитательного дома И. А. Тутолмина,[5]5
  Наполеону пришлось через Тутолмина делать первые попытки заключить мир с императором Александром I.


[Закрыть] быстро покинуло Москву.

Перед вторжением французских войск из города были удалены пожарные команды.

2 сентября французы вступили в древнюю столицу России. И в первую же ночь, на 3 сентября, Москва запылала сразу в разных местах. Пожар продолжался несколько дней. В нем сгорело 350 церквей и монастырей, около 2500 каменных и около 7000 деревянных домов, торговые ряды – свыше 8000 лавок, 17 каменных и 21 деревянный мост.

Через месяц, 6 октября, французы со своими обозами уже выходили из Москвы. 7 октября и сам Наполеон, отдав приказ Мортье взорвать Кремль, покинул город. Французы отступали из голодной и холодной Москвы по Ордынке и Калужской улице. Они шли, закутавшись в какие-то лошадиные шкуры, рогожи, в салопы, церковные ризы, шали, театральные костюмы. Их головы украшали чепчики, колпаки, траурные шляпы… Картина могла иметь комедийный оттенок, но никому не приходило в голову смеяться. Москвичи говорили: «За свое вступайся, за чужое не хватайся».

Неожиданно в два часа ночи в темноте за Калужской заставой послышался выстрел пушки. У Каменного моста ей отозвалась другая. В Кремле раскатился третий выстрел. Потом настало полное затишье. Горожане подумали, что французы снова возвратились в Москву. Вдруг раздался оглушительный удар, от которого заколебалась московская земля. Задрожали и стали рушиться дома. Камни и бревна полетели высоко в воздух.

Взрывы и удары с перекатами повторились несколько раз. В вышине запылало зарево, над Кремлем взметнулось пламя. И в то же время из безоблачного неба полился сильный дождь. Этот дождь ослабил силу пожара и предотвратил взрывы многих заложенных французами мин. Поджог Кремля стал жестокой местью Наполеона.

Но в целом после всего этого кошмара кремлевские храмы остались в сохранности. Сгорел царский дворец, и собор Спаса на Бору оказался под его обломками. Была разрушена Филаретовская пристройка к Ивану Великому. Сама же колокольня (пусть с трещиной) по-прежнему стояла.

Удивительно, но остался целым образ Спаса над Флоровскими воротами, вместе с его деревянной рамой и железным навесом над иконой. То же произошло и с образом святого Николая на Никольских воротах. Здесь даже не разбилось стекло иконы, хотя шатер от взрыва рассыпался. Разрушен был и Арсенал, построенный еще в начале XVIII века по чертежам саксонца Конрада.

В Сенате были разбиты стекла и сломаны все оконные рамы. Он, так же как и Иван Великий, стоял без завершения: Наполеоном были захвачены с собой сенатская накупольная медная статуя коня (изображавшего московский герб), колоколенный деревянный крест (обитый серебряными вызолоченными листами),[6]6
  На колокольне Ивана Великого, построенной еще Борисом Годуновым, был поставлен крест с надписью: «Царь славы». В 1812 году по приказанию Наполеона с этой колокольни древний крест сняли, так как у императора было предположение, что он сделан из чистого золота. Позднее, при восстановлении Москвы, на колокольню был водружен новый крест.


[Закрыть] еще и двуглавый орел, снятый с башни Винного двора…

Неприятель покинул город. Москвичам нужно было собраться вместе в благодарственной молитве за спасение города. Для проведения религиозной службы наиболее удобной и не оскверненной врагом оказалась только большая церковь Страстного монастыря. Это было по причине того, что, когда Наполеон прибыл в Москву и расположился в ней, к французскому императору пришла делегация монашек из этого монастыря и упросила не святотатствовать в их обители.

В первый же день после выхода неприятеля из Москвы, 12 октября, в Страстном монастыре после обедни был совершен благодарственный молебен. Священнодействовал настоятель Университетской церкви иеромонах Иона, сам подвергшийся жестоким истязаниям со стороны оккупантов.

Церковь и абсолютно все пространство внутри монастырской ограды были полны москвичами. Когда запели «Царю небесному, утешителю», все упали на колени и молились. Слезы скорби сменялись слезами радости. Казалось, что были забыты все ужасы, страдания и утраты. Все с умилением духа пели торжественную песнь «Тебе Бога хвалим».

Через два дня после освобождения города двор Страстного монастыря вновь переполнился: опять в церкви, в переходах, на паперти, в разных местах монастыря собрались богомольцы. Теперь уже, кажется, все население столицы старалось вместиться в эту не очень обширную обитель. По окончании литургии молившиеся пали на колени. Жители Москвы, русские и иностранцы, православные и иноверцы, воинские начальники и солдаты возглашали: «Царь Небесный! Утешитель!» В это время с Тверской площади, где стояли на биваках казаки, слышались пушечные выстрелы.

Именно тогда в первый раз после 40-дневной мертвенной тишины в городе раздался отрадный колокольный звон. Народ и войско кричали: «Ура! Москва воскресла!»

В те же дни стала очевидной потребность в строительстве городского просторного храма благодарения Богу о спасении государства.

Положение дел и должность главы московской паствы преосвященного Августина налагали на него обязанность восстановить алтари, освятить заново оскверненные церкви – и он незамедлительно прибыл в город.

Августин поселился в Сретенском монастыре. Он ежедневно ездил в Кремль.

Первым он освятил Покровский собор на Рву. Потом – весь Китай-город и Белый город.

Торжественное открытие Кремля Августин начал освящением Архангельского собора, который хранил прах российских государей. Затем он освятил кафедральный Чудов монастырь.

Кремлевский Успенский собор требовал много времени и трудов для своего возобновления. Когда его восстановили, в него вновь водворили Владимирскую икону Богоматери.

Долго жители Москвы боялись возвращения французов. Они успокоились лишь тогда, когда казаки заняли все оборонительные подступы к Москве и в город возвратилась полиция.

В годовщину изгнания неприятеля из Москвы Августин совершил благодарственное молебствие и крестный ход вокруг стен Кремля. Потом такой обычай был установлен НАВСЕГДА в память потомству и введен в устав московской церкви.

В 1817 году при посещении прусским королем Фредериком-Вильгельмом Москвы москвичи приняли от него публичный поклон городу за спасение Пруссии от Наполеона.

Памятники войне

После Бородинской битвы, оказав достойное сопротивление иноземным захватчикам, русские покинули поле брани, оставив на нем огромное количество погибших.

Французские войска заняли опустевшую Москву, но 11 октября 1812 года вынуждены были бежать из враждебного города.

Златоглавая издавна считалась богоспасаемым градом. С древних времен россияне за победы над врагом благодарили Бога. Поэтому в первую очередь по обету (обещанию) возводились культовые здания.

И Александр I в своем манифесте 25 декабря 1812 года дал такой обет – создать в Москве церковь во имя Спасителя. Он мечтал о храме, каждый камень которого мог бы говорить о победе в Великой Отечественной войне (именно так она в XIX веке называлась).

Талантливый архитектор А. Л. Витберг создал проект обетного храма Христа Спасителя, который царя просто очаровал. Да и не только его. Например, А. И. Герцен писал, что этот «проект был гениален, страшен, безумен; оттого-то Александр его выбрал, оттого-то его следовало исполнить».

Но задуманный для постановки на Воробьевых горах грандиозный храм-мавзолей (в 80 сажен высоты и чуть не на четверть версты длиною) сооружен не был. Из-за путаницы в денежных расчетах с хитроумными подрядчиками, из-за наветов завистников Витберга отстранили от работы и выслали в Вятку.

Газета «Русское слово» через несколько десятилетий по этому поводу писала: «Вместо „плохого техника“ Витберга обетный храм-памятник выстроил лишенный всякого полета фантазии и какой-либо глубины замысла творец уродливого „русско-византийского“ стиля, но зато любимый архитектор Николая Павловича – профессор К. А. Тон».

С 1839 года, более 40 лет, воздвигался храм у Волхонки. Вместе с отделкой (включая и рельефы из белого мрамора) он стоил 15 млн рублей. В 1883 году храм торжественно освятили.

Вторым по важности обетным московским церковным памятником той войне считалась церковь Святых Отцов седьмого Вселенского собора. Ведь день оставления Москвы французами – 11 октября – в церковном календаре посвящен памяти этих Святых Отцов. Xрам на свои средства (163 тыс. рублей) построил московский купец С. А. Милюков. Он практически сразу по выходе из города иноземцев подал о том прошение городским властям. Разрешение было получено, строительство началось.

Освященный в 1833 году храм вблизи Ново-Девичьего монастыря стал в Москве первым (по постройке) культовым памятником победе над Наполеоном.

Храм Святых Отцов на Девичьем поле действовал до начала 1930-х годов. Но, несмотря на свое мемориальное значение, как многие другие церкви, был варварски уничтожен. Буквально согласно русской поговорке о том, что святое место пусто не бывает, московские советские власти построили на месте храма жилой дом с кинопрокатом внутри.

Восьмиэтажное жилище предназначалось для сотрудников Института красной профессуры, а кинотеатр назвали «Спорт».

Третьим подобным церковным памятником считался воздвигнутый Московскою городскою управою большой Крест на Воробьевых горах на месте закладки несостоявшегося витбергского собора.

А наиболее крупным из нецерковных памятников в Москве стало сооружение Триумфальных ворот.

Из-за того что советская власть города к середине 1930-х годов варварски разрушила все церковные московские памятники в честь победы над Наполеоном, основным монументом событию она указала считать эти проездные заставные ворота.

Первоначально Триумфальную арку возвели в начале Санкт-Петербургского шоссе у Тверской заставы. Своим фасадом она была направлена на тогдашнюю столицу – место пребывания императора Александра I.

Арка символизировала торжественную встречу царя жителями Москвы и имела надпись: «Блаженной памяти Александру I, восстановившему в прежнем блеске и великолепными зданиями и памятниками украсившему первопрестольный древний град, за четыренадесять пред сим лет от неистовых врагов разрушенный, Благоговейно сие посвящено, в лето от Рождества Христа 1826-ого».

Осип Бове не мог ошибиться в назначении и месте установки арки: все было хорошо продумано.

После окончания работ мастеров-строителей москвичи, умевшие в любом деле найти что-то смешное, обратили внимание на то, что все бронзовые фигуры воинов скульптор Витали слепил в точной копии «с мещанина Ивана Николаева Гладкова, старинного кузнеца местности Тверской заставы». Мещанину это, конечно, льстило.

Была и неприятность с этими Триумфальными заставными воротами. При открытии арки по той причине, что в скульптурном оформлении было много аллегорических неславянских мотивов, митрополит отказался ее освящать. Правда, по истечении многих лет о том вовсе забыли, и величественной аркой у Тверской заставы москвичи чрезвычайно гордились.

Когда же в конце ХIХ века прямо перед ней надо было заменить простой переезд через железнодорожные пути на новый виадук, то последний разрешили строить лишь по тому проекту, в котором арка не загораживалась его высотой. (С 1899 года красивый виадук и нынче стоит на своем месте.)

Понятно, что арка (по сути – проездные ворота) не могла взять на себя функцию благодарения Богу православной России за спасение. Она своей помпезностью и величием чествовала Божьего наместника на земле – царя. Это был памятник деяниям человека…

Всем известна история исчезновения храма Христа Спасителя и Триумфальной арки. Храм оказался ненужной связью с ненужным Богом, а арка мешала городскому траспортному движению. Ломать – не строить, ума не прикладывать.

Некоторые фрагменты этих двух сооружений нескольким энтузиастам и архитекторам (поклон – русскому реставратору Петру Дмитриевичу Барановскому) удалось свезти в Донской монастырь. Там эти детали нашли приют не на одно десятилетие.

В 1960-х годах очередную дату в воспоминание о Бородинском сражении решили особо отметить. Благородная инициатива писателя С. Н. Маркова по воссозданию почти полностью утраченной арки была поддержана Моссоветом. Но на прежнем месте заново возводить ее не стали, а поблизости, чуть в стороне, в небольшом сквере место уже занял памятник Максиму Горькому.

Видимо, наспех, не продумав деталей, Триумфальную арку поставили в один общий ансамбль со зданием круговой панорамы полотна Рубо, памятником Кутузову, мемориальной филевской избой (копией 1887 года той настоящей «Кутузовской избы», что сгорела в 1868 году). Очень жалко, что в эту композицию памяти не вошла относящаяся в первую очередь к войне с французами Поклонная гора. Из всех перечисленных памятников только она, единственная, осталась к тому времени в первозданном виде и не поменяла своего подлинного местоположения. Однако гору как таковую упразднили. Ее срезали, превратили в плато, оставили ей лишь название и посвятили памяти другой Великой Отечественной войны, уже ХХ века.

Памятниками войне 1812 года также можно было назвать сложенные на каменном настиле кремлевского Арсенала и обозначенные в надписи «орудiя, побдоносною россiйскою армiею и храбрымъ, врнымъ престолу и вр русскимъ народомъ отбитыя у непрiятеля въ предлахъ Россiи въ 1812 г.». Всего орудий было 875, из них 366 принадлежали французам, 189 – Австрии и 123 – Пруссии.

Конечно, о всех памятниках той войне рассказать невозможно. Из них многие были поставлены на могилах героев, павших на поле брани и скончавшихся в лазаретах. Были подобные памятники и на французских захоронениях.

Из более поздних гражданских любопытным был памятник, открытый напротив Предтеченской церкви, что на Трех горах, у Пресни.

Здесь в 1912 году в саду обсерватории Московского университета в стену вделали бронзовую доску с надписью, посвященной… «доброму французскому полковнику».

В 1812 году случилось так, что некий полковник не позволил мародерам отнять запас муки и картофеля у московского фабриканта Василия Ивановича Прохорова и его сына Ивана, которые спасались в местности обсерватории «отъ пламени, объявшаго Москву, и грабежа непрiятелей». В длинной памятной надписи-повествовании стояли еще слова о том, что тот полковник-француз, уезжая из Москвы, «заходилъ проститься съ хозяиномъ Василiемъ Ивановичемъ и подарилъ сыну его, Ивану, подзорную трубку». Нетрудно догадаться, что «хозяин» был одним из основателей Прохоровской мануфактуры, то есть нынешней «Трехгорки».

Французы из Москвы ушли, Ваня Прохоров умер. Кто сейчас смотрит в ту трубку, что там видит?

К. Ф. Юон. «Московский университет». 1911 год