Текст книги "Бумеранг судьбы"

Глава 32

Вместо того чтобы вернуться в контору, я еду прямиком домой. По пути оставляю сообщение Люси, чтобы она знала – до конца рабочего дня я не вернусь. Дома готовлю себе чашку кофе, зажигаю сигарету и курю, прихлебывая кофе, за кухонным столом. У меня в горле все еще стоит ком. Спина болит. Я выжат как лимон.

Я не могу думать ни о чем, кроме того, что услышал от Мелани. Комната, залитая лунным светом, которой я не видел собственными глазами, но запросто могу представить. Да, мне это совсем несложно. Наша мать и ее любовница. Любовница. Что именно так меня ужасает? То, что мать была неверна отцу, или то, что она была бисексуальна? Я и сам не смог бы сейчас сказать, что меня потрясло больше. И что по этому поводу чувствует Мелани? Интересно, мне куда легче представить, что моя мать – лесбиянка, чем то, что мой отец может быть геем, потому что я сам мужчина? М-да, с такими рассуждениями самое время на кушетку к психоаналитику…

Я вспоминаю друзей, предпочитающих партнеров своего пола – мужчин и женщин. Матильда, Милена, Давид, Матьё. Вспоминаю, что они рассказывали мне о том дне, когда им раскрылся их секрет и они осуществили свой coming out,[24]24
  Общепринятый термин, означающий публичное признание человеком своей сексуальной ориентации или половой принадлежности.


[Закрыть] а также о реакции их родителей. Некоторые поняли и приняли правду, другие предпочитают отрицать очевидное. Насколько бы ни был ваш ум открытым, насколько бы вы ни были терпимы, но известие о гомосексуальности вашего отца или матери обрушивается на вас, словно нож гильотины. И, наверное, еще ощутимей этот удар, если близкий вам человек уже умер и не сможет ответить на ваши вопросы…

Входная дверь со щелчком захлопывается. Пришел Арно в сопровождении ужасного вида девицы с черной помадой на губах. Я даже не пойму, это его постоянная подружка или другая девушка. Они так друг на друга похожи! Присутствуют готические атрибуты, на руках браслеты с заклепками, одежда черная и длинная. Арно приветствует меня жестом и слабой улыбкой. Девушка сквозь зубы бормочет «здравствуйте», взгляд ее устремлен в пол. Они идут прямиком в комнату Арно и тут же на полную громкость врубают музыку. Через несколько минут еще один щелчок двери. На этот раз пришел Люка. При виде меня на его лице отражается радость. Он бросается меня обнимать, едва не перевернув мою чашку. Он удивляется, почему я уже дома. Сегодня мне надо передохнуть, поэтому я пораньше ушел с работы. Люка – серьезный паренек. Он так похож на Астрид, что мне иногда больно на него смотреть. Он хочет знать, когда вернется его мать. Я отвечаю на его вопрос. Во вторник, в день похорон. Хорошая ли это мысль – взять его с собой на похороны? Или он еще слишком маленький? Похороны Полин… Даже меня эта мысль приводит в ужас. Я ласково спрашиваю, что он об этом думает. Люка закусывает губу. И говорит, что, если мы будем рядом с ним, я и Астрид, он справится. Его маленькая рука лежит на моей руке, нижняя губка дрожит. Он впервые в жизни столкнулся со смертью. Умер человек, которого он хорошо знал, с которым вместе рос, проводил множество раз летние и зимние каникулы. Человек, всего на три года старше, чем он сам.

Я стараюсь успокоить сына. Но по силам ли мне это? Когда у меня умерла мать, я был его ровесником и никто не пытался меня утешить. Не потому ли я вырос неспособным дарить нежность и поддержку? Обречены ли мы пожизненно быть такими, какими сформировало нас детство с его ранами, секретами и ото всех скрываемыми страданиями?

Суббота. Марго до сих пор у Патрика и Сюзанн. Создается впечатление, что она испытывает потребность быть с ними рядом, равно как и они хотят, чтобы она была с ними. Интересно, если бы Астрид была тут, осталась бы Марго дома?

Арно уходит, пробурчав что-то насчет какой-то вечеринки и предупредив, что вернется поздно. Когда я намекаю на катастрофически плохие оценки, на грядущее получение табеля и необходимость предпочесть уроки прогулке, он холодно смотрит на меня, потом поднимает глаза к небу и хлопает дверью. Мне хочется догнать его, схватить за шиворот и хорошенько наподдать коленом под задницу, чтобы он побыстрее скатился вниз по лестнице. Но я ни разу в жизни не ударил своего ребенка. И вообще кого бы то ни было. Но стал ли я от этого самым лучшим человеком на свете?

Люка расстроен, и это меня беспокоит. Я готовлю ему любимую еду – отбивную с жареной картошкой и его любимый десерт – шоколадное мороженое. И даже наливаю немного кока-колы. И беру с сына обещание, что он не расскажет об этом матери. Прилежный адепт полезной пищи, она пришла бы в ужас при виде этого пиршества. И впервые за вечер Люка улыбается. Он любит, когда у нас общие секреты. Мы не проводим время с ним вдвоем. А когда дома кроме нас еще Марго и Арно, общение превращается в бесконечное соревнование по кетчу.[25]25
  Вид профессиональной борьбы, в которой разрешены любые приемы.


[Закрыть]

Предыдущая ночь была беспокойной, и я решаю лечь спать пораньше. Люка тоже выглядит усталым и первый раз в жизни не ворчит недовольно, когда я предлагаю идти в кровать. Он просит меня оставить дверь его комнаты открытой и не выключать свет в коридоре. Я и не думаю возражать. Я укрываюсь одеялом, мечтая о том, чтобы картины прошлой ночи не вернулись ко мне снова.

Пронзительный звонок телефона разрывает ночь и мой сон. Я на ощупь нахожу выключатель и трубку. Будильник на столе показывает 2:47.

На другом конце провода мужчина с повелительными нотками в голосе.

– Вы отец Арно Рея?

Я сажусь на постели, сердце мое начинает неистово биться.

– Да…

– Это комиссар Брюно из комиссариата Десятого округа. Мсье, вы должны приехать немедленно, у вашего сына большие проблемы. Он несовершеннолетний, поэтому мы не можем освободить его без вашей подписи.

– А что случилось?

– Он в камере для пьяных. Немедленно приезжайте. Комиссар дает мне адрес: улица Луи Блана, 26. И кладет трубку. Я встаю, одеваюсь. Как робот. Камера для пьяных. Значит, Арно пьян? Ведь в эти камеры помещают только людей, находящихся в состоянии алкогольного опьянения, верно? Должен ли я опять звонить Астрид в Токио? Хотя зачем? Что она может сделать, находясь так далеко? Да-да, дорогой, – вдруг слышу я внутренний голос, который ненавижу, – ты же у нас глава семьи? Так что идти на фронт и сражаться с неприятелем – твоя задача. Ты ведь отец Арно. Ты – отец, понимаешь? Пора бы уже к этому привыкнуть.

Люка! Я не могу бросить его одного в квартире. А если, проснувшись, он поймет, что он остался совсем один? Нужно взять его с собой. Нет, – говорит голос, – ты не можешь подвергать ребенка таким потрясениям. Если Арно в невменяемом состоянии, представь, какое впечатление это произведет на младшего. Он и так потрясен смертью Полин, не стоит ухудшать положение. Только идиоты возят маленьких детей ночью в полицейский участок, потому что их старшенькие напились как свиньи. Думай головой, ПАПОЧКА!

И я звоню Мелани. Она отвечает звонким голосом. Да и спала ли она вообще? Я быстро объясняю ей ситуацию. Может ли она переночевать у меня? Я положу ключ под ковриком у двери, не хочу оставлять Люка одного. Конечно, она согласна и немедленно выезжает. Ее голос звучит успокаивающе.

Участок находится где-то за Восточным вокзалом, возле канала Сен-Мартен. Париж в субботний вечер никогда не пустеет. Группы людей бредут по площади Республики и бульвару Мажента, хотя на улице довольно холодно. Но вот я прибываю на место и паркую машину. Дежурный полицейский впускает меня внутрь. Помещение выглядит так же нарядно и весело, как больничный морг. Ко мне направляется невысокий мужчина с блеклыми серыми глазами. Он называет свое имя – комиссар Брюно.

– Не могли бы вы объяснить мне, что произошло?

– Вашего сына задержали вместе с бандой подростков.

– А за что?

Его невозмутимость выводит меня из себя. Создается впечатление, что он получает нездоровое удовольствие оттого, что тянет резину, следя за сменой выражения на моем лице.

– Они разорили квартиру.

– Не понимаю…

– Ваш сын сегодня вечером пришел на вечеринку. Со своими друзьями. Вечеринку устраивала девушка по имени Эмили Жусслен. Она живет на улице Фобур-Сен-Мартен, на углу. Вашего сына никто не приглашал. Попав в квартиру, они позвонили своим приятелям. Пришла еще группа мальчиков. Друзья друзей. И пошло-поехало. В итоге их набралось порядка сотни. И все стали пить. Спиртное они принесли с собой.

– Но что именно они натворили? – спрашиваю я, стараясь сохранять хладнокровие.

– Разнесли квартиру в клочья. Один нарисовал граффити на стенах, другой перебил посуду, третий изрезал одежду родителей Эмили. Ну, и прочие шалости в таком же духе.

У меня перехватывает дыхание.

– Я понимаю, что это вас шокирует, мсье. Но, поверьте мне, такое случатся сплошь и рядом. Никак не реже раза в месяц. В наши дни родители уезжают на уик-энд, не зная, что в это время их дети устраивают вечеринки. Так и эта девушка. Ее родители знать ни о чем не знали. Она им сказала, что пригласила несколько подружек. Ей ведь всего пятнадцать.

– Она ходит в тот же лицей, что и мой сын?

– Нет. Она выложила сообщение о своей вечеринке в Facebook.[26]26
  Популярная социальная сеть.


[Закрыть]

– Почему вы уверены, что мой сын принимал в этом участие?

– Когда праздник стал перерастать в нечто нехорошее, нам позвонили соседи. Мои люди на месте задержали целую толпу парней и девушек. Многим удалось удрать, но ваш сын был слишком пьян. Он едва мог двигаться.

Я отчаянно ищу глазами стул. Мне нужно сесть. Но стула здесь нет. Я смотрю на свою обувь – на кожаные мокасины. Банальная обувь… И все же эти мокасины, которые слова доброго не стоят, принесли меня в морг, к телу Полин. Потом в квартиру Мелани. А теперь, среди ночи, сюда, в комиссариат, за мертвецки пьяным сыном.

– Хотите стакан воды? – предлагает комиссар Брюно. Ну вот, оказывается, и он не лишен человечности. Я соглашаюсь. И смотрю, как удаляется его невысокая фигура.

Он возвращается и без всяких церемоний протягивает мне стакан.

– Ваш сын сейчас придет, – говорит комиссар.

Через несколько минут появляются двое полицейских, поддерживающих Арно за плечи. Он волочит ноги, и его шаги напоминают мне типичную походку пьянчужек. У него бледное лицо, в глазах полопались кровеносные сосуды. Арно избегает смотреть на меня. Я чувствую, как на меня накатывает волна стыда и гнева. Как бы сейчас повела себя Астрид?

Я подписываю какие-то бумаги. От Арно несет спиртным, но я уверен, что он достаточно протрезвел, чтобы отдавать себе отчет в происходящем. Комиссар Брюно сообщает мне о необходимости нанять адвоката в случае, если родители девушки подадут жалобу, а они наверняка так и сделают. Мы выходим из комиссариата. Мне абсолютно не хочется помогать сыну. Он тащится за мной к машине. Я так и не сказал ему ни слова. Мне даже не хочется к нему прикасаться. Он мне противен. Впервые в жизни я чувствую отвращение к родному ребенку. Я смотрю, как он валится на сиденье. На мгновение Арно кажется мене таким юным и слабым, что во мне почти просыпается жалость. Но отвращение снова одерживает верх. Он ищет ремень безопасности и никак не может его пристегнуть. Я не шевелюсь. Жду, когда он справится самостоятельно. Арно громко дышит, совсем как маленький ребенок. А ведь он был таким очаровательным мальчиком! Мальчиком, которого я носил на плечах и который смотрел на меня своими ангельскими глазками… Не высокомерный подросток с упрямым и презрительным выражением лица. Я каждый раз поражаюсь мощи, которой обладают гормоны, – они практически за ночь превращают ваших очаровательных деток в незнакомцев.

Сейчас почти четыре часа ночи. Улицы пусты. Рождественские декорации весело сверкают в холодной темноте, хотя сейчас на них некому смотреть. Мы оба молчим. Что бы сделал в такой ситуации мой отец? На моем лице невольно появляется сардоническая усмешка. Устроил бы мне порку, которую я запомнил бы на всю жизнь? Он поднимал на меня руку, я это помню. Давал пощечины. Нечасто, потому что я был спокойным подростком, не идущим ни в какое сравнение с бунтовщиком, сидящим справа от меня.

Испытывает ли Арно дискомфорт в этой тишине? Понимает ли суть происшедшего этой ночью? Боится ли меня, того, что я собираюсь ему сказать, нравоучений, последствий? Никаких карманных денег, вечера под домашним арестом, обязательство получать хорошие отметки в школе, примерное поведение и написание письма с извинениями родителям девушки…

Мой сын сидит, привалившись к дверце, и, кажется, спит. Когда мы останавливаемся на улице Фруадево, я толкаю его в бок, чтобы разбудить. Он подпрыгивает.

Арно поднимается по лестнице все тем же неуверенным шатким шагом. Я иду впереди него, я не собираюсь его ждать.

Открыв дверь, я вижу Мелани, которая, свернувшись калачиком на диване, читает книгу. Она встает, обнимает меня, и мы вместе наблюдаем, как в квартиру зигзагами входит Арно. Он видит тетю, и кривая улыбка появляется у него на лице.

Но никто не улыбается ему в ответ.

– А, это вы… оставьте меня в покое, – стонет он.

Моя рука взлетает и изо всех сил впечатывается ему в щеку. Это происходит быстро, но я почему-то вижу свое движение, как в замедленной съемке. У Арно перехватывает дух. На щеке появляется красный отпечаток моей ладони. Я все еще не сказал ему ни слова.

Он смотрит на меня, злой как черт. Я смотрю в ответ. Да, ты поступаешь правильно, – говорит внутренний голос. – Ты – отец. Ты устанавливаешь правила. Свои правила, и этот дуралей, твой сын, должен их соблюдать, нравится ему это или нет.

Мой взгляд пронзает его, словно удар молнии. Я никогда так не смотрел на сына. И он в конце концов опускает глаза.

– Идите, юноша, – говорит Мелани резко, беря его за руку. – Под душ и в кровать!

Мое сердце колотится. Больно… Я выбился из сил, хотя двигаться мне пришлось не много. Я медленно сажусь. Слышу, как бежит вода. В комнату возвращается Мелани, садится рядом и кладет голову мне на плечо.

– Похоже, я в первый раз вижу тебя таким рассерженным, – шепчет она. – Тебя кто угодно испугался бы.

– Как Люка?

– В объятиях Морфея.

– Спасибо, – говорю я очень тихо.

Какое-то время мы сидим, прижавшись друг к другу. Я вдыхаю ее такой знакомый запах. Смесь лаванды и каких-то пряностей.

– Астрид много чего пропустила, – замечает Мелани.

Странно, но первой на ум мне приходит не Астрид, а Анжель. Мне хочется, чтобы именно она оказалась сейчас рядом, гибкая и теплая. Я хочу услышать ее саркастический смех, ощутить ее волнующую нежность.

– Когда ты ударил Арно, ты стал похож на нашего отца, – ласково говорит Мелани. – Он именно так поступал, впадая В ярость.

– Я впервые в жизни ударил сына.

– Тебе плохо?

Я вздыхаю.

– Даже не знаю. Единственное, что я чувствую, – это бешенство. Да, ты права. Я еще никогда не был так зол.

Я не говорю Мелани, что досадую на себя. Я считаю, что несу ответственность за поведение Арно. Почему я был тряпкой? Никогда не заставлял следовать установленным мною правилам, как это делал мой отец. После разрыва с Астрид я больше всего на свете боялся, что мои дети будут любить меня меньше, если я стану вести себя с ними строго и авторитарно.

– Перестань об этом думать, Тонио, – успокаивающе говорит Мелани. – Иди спать. Отдыхай.

Я не знаю, хочется ли мне спать. Мелани устраивается на мочь в комнате Марго. Я еще какое-то время сижу на диване, перелистывая альбом со старыми фотографиями из Нуармутье. Смотрю на черно-белые изображения своей матери и вижу незнакомую женщину. Я чувствую, как понемногу погружаюсь и неприятную дрему.

Воскресным утром Мелани и Люка едут завтракать на улицу Дагер. Я принимаю душ и бреюсь. Когда из своей комнаты появляется Арно, мне все так же нечего ему сказать. Мое молчание, похоже, приводит его в замешательство. Склонившись над «Journal du Dimanche», я не поднимаю головы, когда он, волоча ноги, входит на кухню. Мне не надо смотреть на него, я и так знаю, что на нем пижамные штаны бирюзового цвета, грязные и помятые, что у него обнаженный торс, выставляющий на всеобщее обозрение худую спину и торчащие ребра. У него прыщи между лопатками, а длинные волосы выглядят засаленными.

– Ну и что в этом такого? – наконец заговаривает Арно, шумно пережевывая свои кукурузные хлопья.

Я не отрываюсь от газеты.

– Ну скажи хоть что-нибудь, а? – дрожащим голосом просит он.

Я встаю, складываю газету и выхожу из кухни. Мне нельзя находиться с ним рядом. Я испытываю такое же сильное отвращение, как и тогда, в машине. Я не знал, что когда-нибудь буду так думать о своем сыне. Дети часто говорят, что испытывают отвращение к родителям, и очень редко такое можно услышать от родителей. Наверное, это запретная тема, о таком предпочитают умалчивать. Астрид, которая родила этих детей, которая носила их в себе, никогда не сможет испытать это чувство к своему сыну.

Звонок в дверь. Я смотрю на часы. Почти полдень. Для Люка и Мелани слишком рано, они недавно ушли. Наверное, это Марго. Она могла забыть ключи. Я боюсь оказаться лицом к лицу с дочерью и не суметь выразить ни нежности, ни сочувствия, которые испытываю к ней. Я со страхом открываю дверь.

Но на пороге я вижу не миниатюрную фигурку Марго, а высокую женщину в рокерской кожаной куртке, джинсах и черных ботинках. Под мышкой у нее мотоциклетный шлем. Я немедленно сжимаю ее в объятиях. С дикой силой прижимаю к себе. Она пахнет мускусом и кожей – одуряющий аромат. Я слышу за своей спиной скрип паркета. Это Арно, но мне на это плевать. Он никогда не видел меня с другой женщиной.

– Я подумала, что тебе понадобится утешение, – шепчет Анжель мне на ухо.

Я радостно приглашаю ее войти. Арно все так же неловко топчется сзади, не в силах поверить своим глазам. В нем еще не заговорил бесцеремонный подросток, он не сводит глаз с рокерской куртки.

– Привет. Я Анжель. Фанатею от твоего отца, – говорит она спокойно, осматривая моего сына с головы до ног. Потом протягивает ему руку и показывает в лукавой улыбке прекрасные белые зубы. – Кажется, мы уже встречались. В больнице, этим летом.

На лице Арно написаны удивление, шок, смущение и удовольствие. Он пожимает руку Анжель и удирает, как перепуганный заяц.

– Все хорошо? – спрашивает она у меня. – У тебя такой вид…

– В могилу краше кладут, – говорю я гримасничая.

– Раньше ты был повеселей.

– Эти последние двое суток были…

– Интересными?

Я снова ее обнимаю, зарываясь носом в блестящие волосы.

– Утомительными. Это ближе к истине. Даже не знаю, С чего начать.

– Значит, не стоит и начинать. Где твоя комната?

– Что?

Ее улыбка нетороплива и плотоядна.

– Ты прекрасно меня слышал. Где твоя комната?

Глава 33

Я ложусь спать, и моя кожа хранит ее запах. Рычание «харлея» разрывает тишину этой воскресной ночи. Она уезжает. Анжель была со мной целый день. Я знаю, что она вернется, и эта мысль меня успокаивает. Благодаря Анжель во мне зародилась новая жизненная сила, подобно тому, как ее жидкость для бальзамирования, введенная в тело «пациента», возвращает ему цвета жизни. Наша с ней история началась с хорошего секса и пока не претендует на большее, хотя и хороший секс сам по себе – штука очень полезная. Мне нравится прагматический склад ее ума, привычка всегда стоять обеими ногами на земле, даже в такие моменты, которые лично мне кажутся ужасными… Мы по очереди обсудили все волновавшие меня вопросы – здесь же, в моей постели, прижавшись друг к другу.

Марго. Получила ли она психологическую помощь? Смогла ли выговориться, рассказать, как страшно и больно видеть смерть лучшей подружки? А ведь это необходимо. Анжель объяснила мне, как подростки относятся к смерти: некоторые после такого потрясения теряются, пребывают в состоянии шока, а другие, как она сама, к примеру, выходят из этой ситуации повзрослевшими, обретая некую жесткость, которая остается с ними на всю жизнь.

Арно. То, что я дал ему пощечину, бесспорно, принесло мне облегчение, но, если смотреть правде в глаза, это не поможет нам наладить контакт. Анжель считает, что нужно выбрать момент и поговорить с ним, поговорить по-настоящему. Да, я должен установить для него некие рамки, да, у меня есть для этого все основания, но мне придется проявить твердость и придерживаться новой линии поведения. Услышав эти слова, я улыбнулся, поглаживая нежный изгиб ее бедер. И прошептал что-то вроде: «Что ты знаешь о подростках? Или у тебя есть ребенок, о котором ты забыла мне рассказать?» Она повернулась и воззрилась на меня в слабом свете лампы. Что я знаю о ее жизни помимо ее профессии? «Почти ничего», – пришлось мне признать. Оказывается, у нее есть старшая сестра по имени Надэж. Она разведена и живет в Нанте. У Надэж трое проблемных детей-подростков – четырнадцати, шестнадцати и восемнадцати лет. Их отец снова женился и отказался принимать участие в их воспитании. Анжель заняла покинутое им место главы семейства. Она бывает строга, это правда, но всегда честна и справедлива. Каждую неделю она ночует в Нанте, у сестры. Это не составляет проблемы, поскольку от больницы в Лору до дома сестры порядка двадцати километров. Анжель любит этих детей, даже когда они ведут себя как исчадия ада. Поэтому она все-таки знает, о чем говорит, когда речь идет о подростках.

Кларисс. Я показал Анжель ее фотографии. «Какая красавица! – воскликнула она. – Твоя сестра – вылитая мать!» Потом я рассказал ей, почему Мелани не справилась с автомобилем. На лице Анжель появилось серьезное выражение. Она умела смотреть в лицо смерти, знала, как быть с мятежным подростком, но эта тема оказалась трудной даже для нее. Несколько минут она размышляла. Я в общих чертах набросал портрет своей матери – порывистая искренность, детство, проведенное в деревне, контраст между богатым семейством Реев и ее прошлым типичной жительницы Севенн, о котором нам ничего не известно. Мне с трудом удавалось подобрать слова, чтобы рассказать, какой она была в жизни, какой в действительности она была. Да, вот она, суть проблемы, ее темная сущность. Мы совсем не знали нашу мать. Особенно остро мы это почувствовали после воспоминания Мелани.

– Что ты. собираешься предпринять? – спросила меня Анжель.

– Когда поднакоплю сил – после похорон, после Рождества, мы с Мелани пойдем навестить бабушку.

– Зачем?

– Потому что я уверен – она что-то знает о моей матери и той женщине.

– Почему ты не хочешь поговорить об этом с отцом?

И правда, почему? Она попала в точку.

– С отцом?

– Да, а почему бы тебе не поговорить с ним? Думаешь, он ничего не знал? Он же был ее мужем.

Отец. Передо мной встает его стареющее лицо, его фигура. Его непреклонная суровость. Его авторитарность. Чертова статуя Командора…

– Пойми, Анжель, я никогда не разговариваю с отцом.

– Я, знаешь ли, тоже, – говорит она нараспев. – Но только потому, что он давно умер.

Я не могу сдержать улыбку.

– Ты хочешь сказать, что вы когда-то поссорились и с тех пор у вас эдакое радиомолчание? – спросила она.

– Нет, – ответил я. – Я никогда в жизни не разговаривал с отцом. Мы никогда не разговаривали, как обычные люди.

– Но почему? – спрашивает она озадаченно.

– Так уж сложилось. Мой отец не из тех, кто станет дискутировать с плодами от чресл своих. Он никогда не позволяет себе демонстрировать любовь или нежность. Он хочет всегда, каждую секунду быть шефом, быть самым главным.

– И ты не сопротивляешься?

– Нет, – вынужден я признать. – Я никогда не сопротивлялся, потому что так было легче. Я жил в худом мире, но это был мир. Иногда я восхищаюсь наглостью моего собственного сына, потому что сам не осмеливался в его возрасте пререкаться с отцом. В семье Реев было не принято разговаривать друг с другом, обсуждать свои мысли и чувства. Единственное, что мы получили, это образование.

Анжель поцеловала меня в щеку.

– Хм-м-м. Не допускай той же ошибки по отношению к собственным детям, любовь моя.

Было интересно смотреть, как она знакомится с Мелани, Люка и Марго, которые позже вернулись домой. Они могли встретить Анжель холодно, ее присутствие могло вызвать у них раздражение, особенно если учесть количество грустных событий, обрушившихся на нас. Но тонкий юмор Анжель, ее привычка говорить правду в глаза, ее искренность им понравились, я в этом уверен. Когда она сказала Мелани: «Я – знаменитая Мортиша, очень рада с вами познакомиться», возникла неловкая пауза, но Мелани тут же засмеялась, потому что была рада этому знакомству. Марго за чашечкой кофе стала расспрашивать Анжель о работе. Я потихоньку улизнул с кухни. Единственный, кого Анжель не удалось пленить, был Люка. Он, надувшись, сидел в своей комнате. Незачем было спрашивать, в чем причина. Она была очевидной. Он дулся из солидарности с матерью. Видеть в моей квартире другую женщину, которая мне к тому же так очевидно нравится, было для него непривычно. Я не ощутил в себе сил, чтобы поговорить с ним об этом. Только не сегодня. Но придет время, и я обязательно это сделаю. Я не стану вести себя, как отец, не стану молчать о важных вещах.

Когда я вернулся на кухню, Анжель держала Марго за руку, а та беззвучно плакала. Я на мгновение застыл в дверях, не зная, как быть. Наши с Анжель взгляды встретились. Ее золотистые глаза были полны грусти и мудрости, какие увидишь разве что у стариков. Я предпочел уйти. В гостиной читала Мелани.

– Хорошо, что она приехала, – сказала моя сестра.

Я тоже был этому очень рад. Но знал, что через несколько часов Анжель уедет. Я думал о долгой дороге по холоду, которая ей предстоит. Она вернется в Вандею, а я стану считать дни до следующей встречи.