Текст книги "Должники"

Тоня выдернула черный шнур из розетки. До возвращения сына из школы оставалось чуть больше часа, следовало поторопиться с уборкой.

– Эй, есть тут кто живой?

Она резко обернулась на голос.

– А вы кто? Как вошли?

– Степан я, плотник, – бодро представился загорелый мужчина лет сорока. Сельского жителя выдавали в нем сапоги, в остальном он скорее походил на городского служащего, чем на станичного работягу. Приятный голос без характерного для кубанских станичников говора, открытый прямой взгляд, четко вылепленное лицо с правильными чертами, волевой гладковыбритый подбородок, слегка раскосые черные глаза и аккуратно подстриженные рыжие волосы. – А я долго кричал от калитки, потом стучал в окно, звал. Никто не ответил. Дверь была открыта, я вошел. Вы Антонина?

– Да.

– Очень приятно, – зацеремонился плотник. – Меня Елена Алексеевна прислала, попросила подправить забор. Сказала, вы покажете, где.

– Хорошо, идите за мной, – спрятала улыбку помощница, удивленная неожиданным «попросила».

У частокола тут же нарисовалась соседка и весело зачастила.

– Ой, Степа, шо-то давнэнько тебя здесь не видать! Не прихворнул?

– Доброго утречка вам, Анна Степанна! Неважно выглядите, не выспались? Или куры соседские грядку потоптали?

– Умника изображаешь? Гляди, Степка, как бы тебе самому чужую грядку не потоптать, – зыркнула глазом на Антонину. – Директорша-то наша тебе этого не простит.

– Вот, – показала на прореху в заборе Тоня, – несколько кольев надо вставить. И чуть дальше, видите, там частокол накренился? А я пойду, до свиданья, – сухо попрощалась и поспешила к дому.

– И тебе, гордячка, до свиданьица! Ох, Степка, гляжу, не сносить тебе головы!

– Анна Степанна, слышал я, что к нам врач новый прибыл. Говорят, хороший специалист по глазам. Вам бы, уважаемая, сходить к нему, зрение проверить. С годами-то зрение падает, а вы женщина уже немолодая, показаться доктору не мешало бы.

– Тьфу, шоб тебе провалиться, проклятый, со своими шутками!

Последним, что услышала на пороге Тоня, был мужской заразительный смех. Через полчаса в дверь вежливо постучали.

– Входите, открыто!

– Это я, – осторожно протиснулся в дверь Степан, – все сделано. Проверять будете?

– Нет. До свиданья.

– До свиданья, – топтался в дверном проеме школьный плотник.

– Что-то еще?

– Да. Если что-нибудь будет нужно, зовите. С радостью помогу.

– Спасибо, – невольно улыбнулась Тоня. – Но здесь зову не я, а Елена Алексеевна. Извините, мне надо пол мыть.

– Ага. Тогда до свиданья?

– Мы уже попрощались, – напомнила Тоня, набрасывая мокрую тряпку на швабру, – меньше минуты назад.

– У вас швабра разболталась. Могу починить.

– Не нужно. Сломается – руками помою

– Такие руки надо беречь.

– Степан…, – вздохнула Тоня.

– Понял. Всего хорошего!

После его ухода в комнате остался легкий запах терпкого мужского одеколона. Тоня распахнула настежь окно и принялась привычно орудовать шваброй.

…Приближались новогодние праздники и школьные каникулы. На Кубани это время года зимой назвать можно только условно: календарный декабрь скорее напоминает заоконный октябрь, причем первую его половину. Так же тихо греются в лучах солнца ветки деревьев, кое-где зеленеет трава, в открытой пристройке курятника деловито снуют куры, поклевывая что-то в еще не остывшей земле, не по-зимнему, целыми днями валяется у будки на соседнем участке дворовый пес. Лишь раннее наступление темноты, ворчание моря да свинцовый цвет его волн утверждают приоритет объективного над субъективным, советуя не спорить с природой.

…Снег выпал неожиданно и азартно, будто показал кукиш самонадеянному человеку, уверенному, что зима так и не переступит осенний порог. Ночью Тоню разбудили странные звуки, похожие не то на хихиканье, не то на всхлипывание. Она вскочила с постели и босиком пошлепала к кровати, где спал сын. Илья издавал невнятные звуки: о смехе можно было догадаться по довольной физиономии, а мычание, конечно же, означало слова, понять которые невозможно. Одеяло сбилось в ногах, задравшаяся пижамная курточка обнажила спину, из-под подушки тыкался в щеку уголок книжной обложки в твердом глянцевом переплете. Она осторожно вытащила «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна»[9]9
  Повесть Марка Твена


[Закрыть], натянула пижаму, поправила одеяло. Сын затих, что-то удовлетворенно пробормотал и перевернулся на другой бок. Только тогда Антонина обратила внимание, что в комнате непривычно светло. Она подошла к крохотному окну и ахнула. Сверху плавно падали снежные хлопья, расписывая все внизу белым цветом, словно отличник бойко исписывал мелом черную доску. Снег набрасывал на крыши домов белоснежные покрывала, прокладывал в деревьях пушистые тропки, прилежно ткал внизу лилейный ковер, не оставляя земле ни малейшей попытки сохранить свою независимость перед небом. Даже море притихло: то ли захотело под такой же уютный покров, то ли испугалось, что и его возьмут в оборот мягкой обманчивой лаской. Тоня простояла у окошка, пока окончательно не продрогла, загадала желание на первый снег и, довольная, на цыпочках посеменила к кровати.

* * *

– А где яйца всмятку? Сегодня же воскресенье, Тонечка, – добродушно попеняла прислуге Елена Алексеевна, принимая из ее рук тарелку с яичницей. – Ты же знаешь, я по воскресеньям яйца ем только вареные, в мешочке.

– Хорошо, сейчас принесу. Через три минуты будут готовы.

– Да ладно, сгодится и так, – подцепила вилкой белковый пласт хозяйка. – Что-то ты сегодня заторможенная. Плохо себя чувствуешь? – Громодянская давно уже перестала заводить речи о перспективе преподавать пение в школе. То ли надоело врать, то ли четко определила статус обеих в собственном доме, приняв молчание постоялицы за согласие стать бесплатной прислугой. Все разговоры на школьные темы ограничивались лишь редкими замечаниями об успеваемости Ильи. – Так в чем дело, Тоня? Мы же с тобой договаривались, что секретов у нас друг от друга не будет, согласна? Что молчишь? Будь добра, подай кофе.

– Елена Алексеевна, я бы хотела ненадолго уехать с Ильей в Краснодар, – «подавальщица» протянула банку с растворимым кофе.

– Кто же тебе мешает? Там у вас, наверняка, остались друзья, можно Новый год встретить с ними. Хотя я считаю, что новогоднюю ночь следует проводить в семейном кругу. Масло подай, пожалуйста. Спасибо.

– Мы вернемся сразу после зимних каникул. Ничего, если Илья на один день опоздает?

– А вот это никуда не годится!

– Елена Алексеевна, он же отличник! Но если вы против, тогда мы, конечно, постараемся успеть к началу занятий.

– При чем тут Илья? Меня не устраивает, что тебя так долго не будет. На зимние праздники я составила свои планы, и твоя длительная отлучка в них не входит. Сама собираюсь уехать на какое-то время. Как можно оставлять дом без присмотра? А если ограбят? Кто мне за это ответит?

– Хотите, чтобы я сторожила дом?

– Почему нет? Посмотри на своего сына и вспомни, каким он был заморышем, когда вы впервые здесь появились. А сейчас это крепкий, здоровый мальчик. В спортивную секцию ходит, плавать научился. Море, натуральные продукты, свежие фрукты и овощи, прекрасные учителя, с директором школы под одной крышей живет – да о такой жизни для своего ребенка любая мать может только мечтать! И заметь, я ни разу, ни одним словом не намекнула, что вы мне надоели. Наоборот, все время подчеркиваю, что мы, как родные, и мне с вами очень хорошо, да! – она, наконец, намазала маслом булку и с удовольствием впилась зубами в свежее сдобное тесто, щедро приправленное изюмом. – А ты удивляешься, что я тебя, как близкого человека, прошу присмотреть за домом в мое отсутствие. Причем, даже не говорю, что ты сама в этом доме живешь. Да что ж ты застыла передо мной, как провинившаяся школьница? Присядь, выпей кофейку.

– Спасибо, не хочу. Хорошо, мы приедем раньше. Когда?

– Умница! Я знала, что ты человек порядочный, здравомыслящий, хоть тебя иногда и заносит. Слушай, ну не стой ты над моей душой, ради Бога! Выпей чаю, если кофе не хочешь. Я уже не помню, когда мы вместе за столом сидели, – она потянула Тоню за руку, усаживая на соседний стул. – Вот и отлично! Так чай или кофе?

– Кофе.

– Сахар, молоко? Хочу за тобой поухаживать, не все же тебе меня ублажать.

– Просто кофе.

– Слушай, я что скажу по секрету! Сейчас узнаешь, сама захочешь пораньше вернуться… – она выдержала эффектную паузу. – К нам в начале января киношники приезжают, вот! Кино в нашей станице будут снимать. Правда, пока это одни разговоры, но мне из райкома уже звонили, интересовались, можем ли мы их в школе разместить на время каникул. А зачем в школе? Нормальный кофе?

– Да, спасибо.

– У нас есть станичники, которые с удовольствием к себе на постой возьмут. Да хоть бы и я! Отдам комнату на первом этаже. Режиссеру или главному герою, не жалко. Не навсегда же, правда? Вот и я так думаю. Ты, кажется, говорила, что у тебя подруга артистка?

– Да.

– Известная?

– Не знаю. Для меня она просто подруга.

– Ладно, потом обсудим, это очень интересно. Я в юности играла в драмкружке, тоже артисткой хотела стать. Говорили, у меня способности есть. Но не сложилось, поступила в пединститут. И не жалею, учить детей – благородная миссия, согласна?

– Да.

– Видишь, как мы с тобой похожи! У нас же одинаковый взгляд на мир, на людей. А ты: уедем, уедем. И возвращаться не станем. Шучу. Да, совсем забыла! Завтра утром Степан елку принесет. В зале поставьте, крестовина на антресолях.

– Хорошо.

– Когда хочешь уехать?

– Двадцать девятого.

– Тридцатого. Наведешь в доме порядок, поможешь кое-что приготовить и – свободна, как птичка, согласна? Отлично! Билеты я вам куплю, а второго января жду. И, пожалуйста, не утомляй меня спорами. Кофе не остыл?

– Нет.

…Степан расстарался. Где он раздобыл пихту, оставалось только гадать. Когда плотник устанавливал пушистое чудо в центре парадной комнаты, из школы вернулся Илья и тут же счастливо запрыгал вокруг двухметровой красотки, с восторгом прикасаясь к мохнатым лапам.

– Дядь Степ, как ты ее дотащил? На машине?

– На плече.

– Здорово! А где взял?

– Там, где уже такой нет.

– Мам, правда, красивая?

– Правда. Иди мой руки, обедать будешь.

– Дядь Степ, а ты останешься со мной пообедать? Моя мама очень вкусно готовит.

Плотник вопросительно посмотрел на чужую помощницу.

– Переоденься, сынок. Дядя Степа в другой раз придет, когда Елена Алексеевна дома будет. Тогда и пообедаете. А сейчас он спешит, у него, наверняка, много дел. Он же работает, а не бьет баклуши. Правда, Степан?

– Конечно, – кивнул тот и шутливо взъерошил мальчику волосы на макушке, – обязательно подкрепимся вместе. Чтоб мне сожрать дохлого червяка, если не сдержу обещание!

– Лучше живого, – рассмеялся Илья и, подхватив портфель, поскакал по лестнице вверх.

– Не думала, что плотник знаком со всеми ребятами в школе, – сдержанно заметила Антонина. Ее неприятно удивили сыновья открытость и радость, тональность самого разговора. Будто привычно трепались два близких приятеля, с полуслова понимавшие друг друга, но не мужчина и мальчик, не имевшие ничего общего между собой.

– А я не со всеми знаком. Только с лучшими, понимаете? Ладно, пойду. С наступающим вас, Антонина. Может, в старом году уже и не свидимся, – и направился к двери. У выхода повернулся и добавил с улыбкой. – Мне кажется, лучше ошибиться, чем бояться понять.

Оценить достойный ответ, готовый слететь с материнских губ, было некому: дверь захлопнулась в ту же секунду.

…Родной город встретил гирляндами, развешанными в магазинных витринах, голым асфальтом, пыльным ветром и лысыми елками, покорно подпрыгивающими на плечах прохожих, гордых своей добычей. Кучковались цыганки на площади у вокзала, деловито прохаживался военный патруль, междугородные автобусы выплевывали пассажиров с баулами, неразборчиво каркал динамик. Возвращение домой – лучшее из всех ощущений. «Следующий учебный год начнем в старой школе, – твердо решила Тоня, дожидаясь троллейбус. – В августе распрощаемся с обманщицей-директрисой, которая учит школьников правде, скажем «прощайте» осточертевшим курам и грядкам, полюбуемся напоследок морем да вернемся к нормальной жизни. Туда, где Дунайские, где заботливая баба Дуся, строгая Галина Иванна, где своя квартира с удобствами, асфальтированные улицы, магазины, нормальный транспорт. А главное, где независимость и свобода. Цена за здоровье сына оказалась очень высокой, но ведь для матери ребенок, вообще, бесценен. Поэтому можно и потерпеть, тем более, что терпеть осталось немного».

– Соскучился по дому, сынок?

– Не знаю.

– Как не знаешь? Разве тебе не хочется сюда вернуться? Смотри, здесь машины, троллейбусы, магазины, театры, кино.

– А там мои друзья, море. Там дядя Степа.

– Он-то при чем? Нам баба Дуся ближе, чем этот плотник.

– Он хороший, – насупился сын. – Он добрый, много знает и никогда не врет. А плотником стал, потому что у него мама больная.

– Не нужно все валить в одну кучу, Илюша. Причем здесь мама?

– Ты же ничего не знаешь! Дядя Степа журналист, книги пишет. А в станицу приехал из Ленинграда. У его мамы легкие больные. Забыл, как болезнь называется, на букву «т» и еще, кажется, «з» там есть.

– Туберкулез?

– Точно! Врач сказал, она должна жить у моря, где тепло и солнце. Вот он и выучился на плотника. Потому что его обманули. Сказали, работа есть, а когда дядя Степа приехал, оказалось, что нет.

– Ничего не понимаю, абракадабра какая-то.

– Что тут непонятного, мама?! Вся яснее ясного! Плотнику в станице легче найти работу – это раз, – загнул мизинец плотницкий адвокат. – И плотник умеет строить дома – это два. Дядя Степа накопит денег, поставит хату из пяти стенок. Заберет свою маму, и они будут жить вместе. Здесь, рядом с морем, потому что там сыро и холодно.

– Из пяти стенок хат не бывает.

– Нет, бывает! Я хорошо помню, так говорил дядя Степа, а он никогда никого не обманывает.

– Так уж и никого? Никогда?

– Никого, – серьезно подтвердил сын. – Никогда.

– Ладно, защитник, пойдем. Наш троллейбус подошел, – она понимала подоплеку такой горячности мальчика. Ее сын отчаянно нуждался в авторитете мужчины, даже такого, как этот плотник Степан, сочинитель героических биографий.

На третий после приезда день Ареновы снова отправились в путь. Обратный. Отведенного для отдыха времени едва хватило на встречу Нового года у телевизора, похода в гости к Дунайским, короткого звонка Галине Ивановне с приветом от ее сводной сестры. И на кладбище, где лежали теперь уже двое: тетя Роза да баба Дуся. Тоня положила каждой по букетику искусственных роз с еловыми веткам, постояла молча и побрела назад.

…В чужом доме было тихо. У входа в углу напольную вешалку окружили два чемодана. Один – допотопный, потрепанный, явно дока в поездках, с оцарапанными боками и битыми металлическими нашлепками на уголках. Другой – словно только что с магазинной полки, сверкающий новизной, в яркую желто-зеленую клетку.

– Степушка, поторопись, милый! Мы еще кофе собирались попить, а времени у нас в обрез. Сегодня моя домработница должна с мальчишкой вернуться. Не хочу, чтоб Тонька тебя здесь застала.

– Когда же она успела стать твоей, Лена? Да еще домработницей? Ты бы лучше взяла на эту должность кого-нибудь из своих полуграмотных подхалимок, которые беллетристикой считают газету «Правда Кубани» и только ее читают. Любая из них с радостью поменяет школу на твоих кур и грядки.

– Во-первых, у меня учителя почти все с высшим образованием, а во-вторых ты, кажется, хамишь.

– Ничуть не бывало. Просто Антонина даст фору любой из твоих «высокообразованных» дам. Тебе, я думаю, тоже.

– Хочешь сказать, что она лучше меня?

– Не знаю, не пробовал. Но в ней есть то, чего нет в тебе, и вряд ли когда-нибудь будет.

– Это что же?

– Достоинство и уважение к людям.

– Не смеши!

– И в мыслях нет. Я же плотник, а не паяц.

– Слушай, ты, случайно, в нее не влюбился?

– Кто-то, помнится, обещал кофе?

– Не кто-то, а самая главная, единственная для тебя женщина, согласен?

– В этом мире, моя дорогая, относительно все. И согласие не является исключением.

– Ладно, одевайся, философ, и выходи. В постель кофе подают только в кино.

Нельзя уйти. Невозможно остаться. Почему стыдно ей, а не тем, другим, кто обсуждает ее за приоткрытой дверью? Хорошо, что Илья встретил на улице друга, и тот на радостях потащил приятеля сразу домой. Иначе немых свидетелей откровенного разговора стало бы двое, но это, как в очко: перебор.

– О, с возвращением! Давно здесь стоишь?

– Нет, только вошла, – соврала Антонина, не моргнув глазом, бациллоносителю лжи. – Даже раздеться не успела.

– А где Илюша?

– К товарищу в гости зашел.

– Прямо с дороги? Надеюсь, он там обойдется без угощений, иначе люди подумают, что я тут голодом вас морю, согласна?

– Галина Ивановна просила передать привет и новогодние поздравления.

– Спасибо.

– К сожалению, мы не смогли с ней встретиться.

– Не страшно.

– Когда вас ждать?

– Через три дня вернусь. Я оставила записку на кухонном столе. Посмотри.

– Хорошо

– Ты куда?

– За Ильей.

– Вот и правильно! Нечего ему по чужим домам расхаживать, пусть лучше к занятиям готовится. До конца каникул несколько дней осталось. Уже пошла? Ключ не забудь. Через пять минут за мной машина придет, не буду же я из-за забытого ключа возвращаться, согласна?

…Съемочная группа прибыла накануне возвращения Громодянской. Днем кто-то забарабанил в окно, Тоня отдернула занавеску и наткнулась взглядом на веснушчатую физиономию с огненно-рыжей челкой и пухлыми щеками с ямочками, которые в сочетании со сбившейся набок вязаной шапкой и ярким помпоном на макушке придавали юному созданию озорной вид. Девушка махнула рукой, показывая на крыльцо.

– Здравствуйте, проходите, пожалуйста, – Антонина открыла дверь, пропуская вперед незваную гостью.

– Здрасьте, – неожиданно забасила девица. – Я – Ольга, администратор киносъемочной группы. Вы Елена Алексеевна?

– Нет, помощница по хозяйству.

– Ясно, – протрубила девица. Ее растерянный вид доказывал совершенно обратное. – А где хозяйка?

– В отъезде.

– Как в отъезде?! Это же дом тридцать восемь? Улица Приморская?

– Да.

– Тогда все в порядке, – обрадовалась басистка. – Вот, у меня в списке, – повертела перед носом папкой с тесемками, – по этому адресу на съемочное время будет проживать один человек, понятно?

– Понятно.

– Отлично! Тогда ждите, – распахнула входную дверь и уверенно пошагала к калитке.

– Мам, кто приходил? Дядя Степа? Почему ты меня не позвала?

– Нет, сынок, – развеселилась Тоня. – Это девушка по имени Ольга. Они будут снимать кино. Сейчас она к нам кого-то приведет.

– Девушка?! – округлил глаза сын. – А почему она говорит мужским голосом?

– Притворяется. Она же киношница!

Через час вновь забарабанили, но теперь уже в дверь. На пороге стояла басовитая Ольга с большой дорожной сумкой в правой руке. За спиной девушки неясно рисовалась странная фигура в затененных очках и в светлой дубленой куртке с капюшоном, нахлобученном на голову почти до бровей.

– Вот, – оттеснила в прихожую помощницу по хозяйству рыжая помощница в киноделах, – привела вам нашу героиню. Берегите ее как зеницу ока, иначе нам обеим голову оторвут. Простите, вас как зовут?

– Антониной.

– Постарайтесь, пожалуйста, Антонина, чтобы наша актриса хорошо высыпалась. Утром – крепкий чай или кофе без сахара, перед сном – теплое молоко с медом, обед по ситуации, – назидательно басила администратор. – Удобства в доме, надеюсь, есть?

– Да.

– В таком случае, до свиданья! Еще заскочу. Все, я побежала, пока! – дематериализовался помпон в мгновение ока.

– А я остаюсь, – прорезалась, наконец, кинодива. И вдруг закашлялась, жадно хватая ртом воздух. – Воды, Бога ради, воды!

– Сейчас, секунду, – испуганная Тоня кинулась в кухню, налила из кувшина воду в стакан и, расплескивая, помчалась к бедняжке.

Прихожая была пуста. Антонина заглянула в спальню – никого, в проходной комнате – то же самое, гардеробная, хозяйская ванная, чулан с корытом – нигде нет и признака чужого присутствия. В стакане осталась треть воды, мыслей в голове и того меньше. Не могла же в самом деле эта чертова героиня провалиться сквозь землю! Тоня выскочила на порог, выбежала за калитку – результат нулевой.

– Мама! – раздался наверху душераздирающий крик. Потерявшая голову мать, ринулась в дом, за секунды влетела в мансарду.

Посреди комнаты друг против друга, верхом на стульях пристроились двое: сын и ее единственная подруга. Героиня, перед которой только что расстилалась рыжая хлопотунья. Выдрать бы ремнем эту героиню за ее безумные шутки!

– Мама, – бросился к Антонине сын, – тетя Лера говорит, я способный! Можно мне в кино сняться? Им мальчик нужен такой, как я. Ты разрешишь мне завтра пойти с тетей Лерой к режиссеру?

– Тете Лере нужен ремень хороший, а не мальчик! Потому что ее шуточки когда-нибудь доведут меня до инфаркта.

– Ну вот, – вздохнула «шутница», – и верь после этого в женскую дружбу. Вместо радости от неожиданной встречи – досада, вместо восторга – злость, – она поднялась со стула, подошла к Тоне и крепко ее обняла. – Прости меня, Бога ради, бестолковую, заигралась. Я, когда тебя на пороге увидела, глазам своим не поверила. Тебя каким ветром сюда занесло?

– Долгая история, как-нибудь потом.

– Солнце мое, я безумно рада тебя видеть! Надо же так встретиться, кому рассказать – не поверят. Ну, что ты молчишь, Тошечка? Только представь: я ведь могла не приехать, или попасть в другой дом, или в другую станицу, работать с другим режиссером, наконец, вообще, не работать. Артист себе не принадлежит, поверь, мы зависим от миллиона чьих-то прихотей и случайностей. Это же просто чудо, что сейчас все сошлось!

– Просто рояль оказался случайно в кустах, – улыбнулась Тоня. – Но если серьезно, мне кажется, что я сейчас сплю. Когда проснусь, тебя рядом не будет, а будет…, – голос дрогнул, и она замолчала.

– Не надо, потом доскажешь, – мягко попросила Лера. – Через пару минут за мной придут, но у нас впереди целая ночь, наговоримся. К черту сон, отсыпаться будем на том свете. А сын у тебя, правда, способный парень. Мы с ним этюд разыгрывали, – улыбнулась актриса, – когда ты меня за калиткой искала.

– Валерия, – пробасила снизу рыжая опекунша, – я пришла за вами.

– О, иерихонская труба зовет! Мне пора. А ты, солнышко, готовься к тому, что я буду мучить тебя вопросами и не давать спать. И надень какую-нибудь жилетку, поплачусь в нее чуток.

…Они проговорили до рассвета. Оказалось, что за полтора года у каждой случилось многое. Валерия, по ее собственному выражению, «сходила на полгодика замуж». Бывший муж добивался ее внимания без малого четыре года. Ответственный работник одного из министерств засыпал популярную артистку цветами и подарками, среди которых алмазы и шубы были не самыми дорогими. А добившись, быстро потерял интерес к молодой супруге. Жена – не актриса, какой можно похвастать перед коллегами и начальством. Актриса – всегда с улыбкой, идеально причесана, подтянута, модно одета, с безукоризненным макияжем, в прекрасной физической форме. Жена может быть усталой, больной, в плохом настроении, шлепать по кухне в домашних тапочках и линялых джинсах с застиранной футболкой навыпуск.

– Чиновный мозг моего муженька не сумел примирить актрису с женой и понять, что я – женщина. Абсолютно такая же, как все остальные. Мне нужны искренность, доброта, внимание и забота, а не показная щедрость купчишки. Не хвастовство мной как выгодным приобретением, но уважение и понимание моей профессии и судьбы. Если бы ты знала, Антоша, какое столовое серебро я сдуру прикупила в комиссионке, какие картины… Оставила все. Взяла свое барахлишко – и смылась, как пена с намыленных рук. Вот такие дела, солнце мое. А тебя что в эту дыру занесло?

Ответ уложился в четыре часа. Лера с детства умела слушать, ей рассказывать было легко. Тем более, что поделиться всем накипевшим ни с кем другим Тоня не смогла бы. После того, как подруга выговорилась, обе помолчали, потом Валерия тихо призналась.

– Я рада, что ты считаешь меня по-прежнему близкой. Твоя исповедь не для чужих ушей, спасибо, что дала мне это понять… А сейчас давай немножко вздремнем. У меня сегодня первый съемочный день, надо быть в форме. Только покажи, пожалуйста, где у вас тут чайник. Не хочу тебя беспокоить утром.

– С ума сошла?! Мне будет приятно подать тебе завтрак.

– Хватит, наподавалась! Придется, солнце мое, серьезно тобой заняться.

И занялась. Объявила прибывшей на следующий день Громодянской, что Антонина – ее кузина, двоюродная сестра, если говорить по-русски. При этом уточнение вышло таким снисходительным и небрежным, что поинтересоваться внезапным родством Елена Алексеевна не решилась. Актриса сделала новоявленную «кузину» своей тенью, так что у той времени на хозяйство не оставалось. Разбалованной станичной даме поневоле пришлось взяться за половую тряпку и стать к плите. В расхваленный Валерией дом потянулись киношники. Елене Алексеевне это льстило, она быстро вошла в роль человека, интересного и нужного для людей из волшебного мира кино. Ведь ни к кому другому москвичи не заглядывают на огонек, чтобы под стопку первача со слезой, выставленного гостеприимной хозяйкой на стол, порассуждать о перестройке, о жизни, послушать казачьи песни, посплетничать о знаменитостях. Счастливая Громодянская летала, как на крыльях, и, смывая с тарелок остатки еды, гордилась своей причастностью к большому искусству. Так прошла неделя, на восьмой день директор школы отправилась руководить педагогическим коллективом, с нетерпением ожидавшим начальницу. Учителям невтерпеж было узнать, что за птица эта Валерия Троицкая, и как проходят посиделки, о которых судачит станица.

После первого рабочего дня директора школы дома встретила тишина. Это оказалось неожиданным, непривычным, приятным. За последние дни Громодянская скорее от суматохи устала, чем полюбила ее. Ни возбужденных чужих голосов, ни цоканья каблуков по дощатому полу, покрытому лаком, ни собственной беготни с подносом, точно официантка, обслуживающая важных клиентов, – ничего. Елена Алексеевна ощутила себя почти счастливой, вновь уверенной, что всем по-прежнему управляет она, Громодянская Лена, хозяйка своей судьбы и дома, которым, если захочет, может временно с кем-нибудь поделиться. Елена Алексеевна набрала в легкие воздух и весело крикнула.

– Тоня, я обедать хочу! Спускайся.

Дверь комнаты, приютившей столичную лицедейку, открылась.

– Тонечка отдыхает у себя наверху. Но ваш крик, моя дорогая, способен разбудить и медведя в спячке.

– А где Илья? Мне сказали, мальчика не было в школе. Я просто хотела узнать, почему?

– Илью утвердили на роль. У него собеседование с режиссером, – не моргнув глазом, выдала абракадабру актриса. – Вы, дорогая, приготовьте-ка мне лучше кофе. И не забудьте добавить горячего молока, в прошлый раз оно было холодным. Холодное молоко портит вкус, – дверь захлопнулась перед носом и снова открылась. – Сегодня вечером я жду гостя. Надеюсь, вы не против?

– Нет, – растерявшись, пролепетала хозяйка.

– Отлично! Тогда, будьте любезны, накройте стол часам к девяти. Особенно не старайтесь, нас будет трое: Тонечка, я и мой друг. Думаю, вы понимаете, что эти люди для меня очень дороги. Приготовьте что-нибудь легкое. Но курицу обязательно запеките, это у вас получается необыкновенно вкусно. А сейчас я бы выпила кофе. Заранее благодарю вас, моя дорогая, – величаво кивнула актриса и бесшумно прикрыла дверь.

– Слушаюсь, – неожиданно вылетело послушное слово, которому, опомнившись, «дорогая» тут же досадливо плюнула вслед. «Ладно, соплячка, перетерплю! О том, что я тут перед тобой на задних лапках ходила, никто не узнает. Зато все надолго запомнят, как по-царски принимала Громодянская вашу вечно голодную гопкомпанию. А уж мои станичники и внукам расскажут, какой гостеприимной и щедрой была ихний директор школы, – плюнув на правила русского языка, размечталась хлебосолка о будущей славе. – Ничего-ничего, скоро вы все отвалите, а мы с Тонькой останемся здесь. Никуда твоя «кузина» не денется, ей ребенка надо на ноги ставить. Как миленькая будет снова выполнять все, что я прикажу, и перестанет из себя барыню корчить», – отвела душу станичная интеллигентка отнюдь не интеллигентными мыслями и, довольная, пошагала заваривать кофе, упустив из памяти молоко.

Через несколько минут в дом ввалился возбужденный Илья и с порога тут же ринулся по лестнице вверх.

– Осторожно, – забасила снизу рыжая Ольга, – не упади! И не забудь: завтра в шесть.

– Хорошо!

На шум выглянула Валерия.

– Как мой протеже?

– Вполне.

– Исчерпывающий ответ, – улыбнулась актриса.

– Ага. Ну, я побежала, до завтра! – на макушке подпрыгнул помпон, хлопнула дверь, крякнул под ногами порожек, скрипнула калитка.

– Тетя Лера, – сверху свесился через перила Илья, – мама спрашивает, можете вы к нам подняться?

– Конечно.

– А Игорь Сергеич будет меня снимать! Только мне надо выспаться. Чтобы быть в форме. Так он сказал.

– Раз сказал, значит нужно исполнить. Режиссер в кино – самый главный.

– Согласен, – деловито кивнул дебютант и попрыгал вниз к каморке с корытом.

После ярко освещенного первого этажа свет настольной лампы в чердачной каморке показался особенно тусклым. Валерия не сразу разглядела силуэт, застывший у крохотного окна.

– Мне кажется, я зря позволила Илье ввязаться в эту авантюру с кино, – заявила Тоня, едва подруга переступила порог.

– А мне кажется, что тебе давно пора повзрослеть и жить по принципу «я уверена», а не «кажется». Что случилось?

– Ему всего восемь лет.

– Твоему сыну уже восемь.

– У него слабое здоровье.

– Помнится, ты совсем недавно говорила, что он отлично плавает, обливается холодной водой, занимается спортом. Чего ты боишься, Тоня? Перемен? Могу тебя успокоить: они не наступят. По крайней мере, пока вы оба не захотите.

– Вдруг ему понравиться сниматься?

– И слава Богу! Тысячи мамаш мечтают о подобном шансе.

– Тысячи – не я.

– Это уж точно, – вздохнула Валерия. – Расслабься, никто не собирается эксплуатировать твоего ребенка или лепить из него кинозвезду. Это просто игра, увлекательное приключение, которое запомнится мальчику на всю жизнь. Ни мне, ни даже тебе, матери, не дано предугадать будущее Ильи. Но я точно знаю, что встреча с интересными, талантливыми, одержимыми своим делом людьми – это лучший подарок, каким в детстве может одарить человека судьба.

«Для моего сына лучшим подарком стала бы встреча с отцом», – подумала Тоня, но промолчала. Нет смысла говорить о том, что и без слов понятно.

– Возможно, ты права. Наверное, я просто здесь одичала и…

– И забыла, что жизнь не кончается за деревенской калиткой. Я, кстати, хотела с тобой об этом поговорить, но не сейчас… Илья, конечно, тебе уже доложил, что завтра у него первый съемочный день и в шесть утра он должен быть на площадке?