Текст книги "Должники"

Цель родилась в ту минуту, когда военный хирург после своего приговора произнес слова: «…никто не в силах предугадать, чем закончится жизнь». Ошибся мужик. Человек, у которого в мгновение ока отнято все, чем он жил, не предугадывает, а четко знает: жизнь кончится местью. Что там Толстой писал в своей книжке? «И аз воздам», кажется? Ай да граф, как в воду глядел! Напророчил». Александр помнил, как зачитывалась жена «Анной Карениной», и они однажды пытались понять, что означает этот эпиграф. Не поняли, хоть и спорили не меньше получаса, чтобы отыскать скрытый смысл. Жена… Антонина Аренова, ставшая теперь Воскресенской. Красивая у ее нового мужа фамилия, в самый раз для сцены. Интересно, сколько она ждала? Год? Два? Десять? Никто кроме нее не знает. А вообще, зачем напрягать извилины и без толку пытать свою память? Решение уйти из жизни молодой, красивой, достойной любви женщины – это его, Аренова Александра, решение. Конечно, остается сын. Но для сына немой калека – не лучший отец. У парня должна состояться судьба, значит, рядом с ним должны быть счастливые, полноценные люди.

Подобные мысли навещали Аренова часто. Особенно вечерами, в тихом пустом доме, где было отчетливо слышно, как тикают на стене часы да скребутся под половицами мыши. Наедине с эти звуками он проводил каждый вечер. И лишь один стал исключением, который врезался в память. Потому что ничего подобного с ним больше никогда не случится.

«Удружила» жена одного клиента, который платил особенно щедро. Таких клиентов механик ценил, не обижал отказом, если те вдруг хотели сделать что-то приятное.

– Александр, вы не можете представить, как я вам благодарна. Вы просто волшебник! – щебетала молодая блондинка, оглядывая машину после ремонта. – Я, правда, совсем была не виновата, когда врезалась в этот дурацкий мусорник, верите? – он улыбнулся. – Вот-вот, вы улыбаетесь, а муж мне голову оторвал бы. Вы же помните, во что превратилась машина? Металлолом! А вы умудрились буквально собрать ее по частям, сделать, как новую, – она понизила голос и заговорщицки прошептала. – Это уже вторая пострадавшая. И если первую муж простил, то за вторую он бы меня по стенке размазал, честное слово! – она осторожно провела пальчиком по блестящему боку фольксвагена. – Красота! Слава Богу, что муж в командировке, иначе досталось бы его жене на орехи, как мама моя говорит. А так Василий даже и не заметит. Вы же меня не выдадите, правда? – он сложил буквой «о» большой и указательный пальцы, давая понять, что можно не волноваться. – Я знала, что вы порядочный человек! – она наморщила лобик, что-то прикидывая в уме. – А знаете, я тоже хочу вас порадовать. Вы – меня, я – вас, логично? – сдержать улыбку было трудно. – Господи, как же здорово, что вы молчите! Вот ничего не говорите, ни единого словечка, и все понятно. А другие говорят, говорят – и ничего невозможно понять, хоть ты тресни! Так бы и дала по башке, чтоб заткнулся. Ой, извините за грубость, к вам это, конечно, совсем не относится. Так, что же я хотела сказать? Ах, да, – она вытащила из сумочки билет, похожий на театральный, и торжественно объявила. – Вот, возьмите и наслаждайтесь! – он удивленно посмотрел на кусочек бумаги: ряд 10, место 6, партер. – Ой, а я разве не сказала? Это ж билет на концерт! Знаете, как трудно было достать? У нас же Дворец культуры небольшой, а желающих хоть отбавляй. Я вам свой отдаю, – в голосе снова появились торжественные нотки. Он протянул ей билет и отрицательно покачал головой. – Нет-нет, что вы, я не возьму! Я же от чистого сердца, я же знаю, как вы живете, мне рассказывали. Избушка в глухом лесу, печка, тишина, одиночество. Это, конечно, жутко романтично, но иногда себя надо радовать. Концерт, говорят, интересный. Романсы и все такое. Певица из Москвы. Вот скажите, к нам часто из столицы приезжают? Правильно, нет. Поэтому берите билет и идите. А мне потом расскажете, что там было, хорошо? Ой, извините, – спохватилась она и призналась. – Я, честно говоря, не очень люблю романсы. Может, лет через двадцать-тридцать, когда постарею, а сейчас лучше бы послушала Киркорова или Пугачеву. Ладно, что-то я с вами совсем заболталась, а у меня, между прочим, дела. Думаете, если блондинка и не работает, так бездельница или дура? Посмотрите на меня: похожа я на дуру? – он в ужасе замахал руками. – Спасибо, я знаю, что вы умный, тонкий, благородный человек. Несмотря на то, что механик. До встречи и еще раз спасибо огромное.

…В десятом ряду сидел зритель. Застывшее лицо без эмоций, прямая спина, словно кол проглотил, сцепленные на коленях руки. Он сидел в темном зале и слушал. Смотрел и слушал. Как же она изменилась! Куда подевалась наивная девочка, которая, затаив дыхание, с восторгом ловила каждое его слово? Создавала уют из одной занавески, скатерти и пары чемоданов, заменяющих стол. Драила полы, начищала песком сковородки, огорчалась до слез из-за подгоревшей картошки, беременной таскала воду в ведрах, краснела от комплиментов, прислушивалась к никчемным советам, стирала мужу носки и рубашки, терпеливо ждала. На сцене пела красивая, уверенная в себе женщина, способная удержать в подчинении сотни благодарных людей. Эту женщину он не знал. Она была недосягаемой, как звезда, которая дарит мерцающий свет, но никогда не согреет. Зритель из десятого ряда, с шестого места вышел из зала первым…

Прошло еще три года. Уже развалилась страна, когда-то пославшая его отдавать мифический долг, менялись ценности, происходила подмена понятий, одни краснобаи пришли на смену другим. Цель, к которой бывший военный летчик двигался все эти годы, оставалась неизменной и, наконец-то, замаячила впереди. Аренов самостоятельно изучил два языка: фарси и английский. Первый восстановил в памяти, писать выучился почти без ошибок на обоих. Проштудировал несколько самоучителей, школьных учебников, потом повезло: познакомился с полиглотом, невесть как попавшим в эти края, и частным образом стал брать у него уроки. Правда, Борис Осипович Гальперин прилично заикался, но на письменной грамотности этот речевой недостаток не сказывался никак, немой и заика отлично понимали друг друга. Однажды учитель спросил великовозрастного ученика.

– П-простите, пожалуйста, Александр, з-зачем вам эти языки? Я знаю, что вы воевали в А-а-афганистане, но ведь война давно к-кончилась. Тогда зачем?

Он пожал плечами и взял карандаш. «Надо», – написал крупно.

– Все п-понятно, вопросов нет. Но если понадобится в чем-нибудь п-п-помощь, я в вашем полном распоряжении. З-знаете, я некоторым образом т-т-тоже в этой войне был замешан. За мной д-д-должок небольшой, хотелось бы отдать. Т-т-так что, если вдруг надумаете к-как-нибудь в те края прогуляться, п-прихватите меня, хорошо? – удивленный неожиданным признанием щуплого просветителя, Аренов утвердительно кивнул. – Вот и отлично! З-значит, договорились. А теперь д-давайте напишем маленький диктант.

К осени он понял, что готов к отъезду. Обрубать концы не хотелось, поэтому оформил отпуск. Директор повздыхал с досадой и согласился: ценные кадры надо беречь. Остался заикающийся наставник. Принимать помощь ни от него, ни от кого другого Аренов, безусловно, не собирался: его цель могли оправдать только средства. Слабосильный, вежливый человек с подобным речевым дефектом скорее вписывался в обузу, чем ускорял продвижение к цели.

Вечером, как обычно, пришел Борис Осипович. За обучение он брал деньги в последнее воскресенье каждого месяца. Сегодня они встречались в последний раз. Вручая конверт с деньгами, ученик крепко пожал руку учителя и благодарно улыбнулся, мысленно сказав «спасибо».

– С-спасибо, Александр, – засмущался Гальперин, он всегда испытывал замешательство, принимая конверты. Ученик поднял большой палец и широко улыбнулся. – Не за что, вы очень с-с-способный ученик, – не остался в долгу учитель. – Аренов достал приготовленный текст и сунул в руки. Борис Осипович внимательно вчитался в каждое слово, объясняющее причины, по которым они расстаются. – П-п-понятно, – вздохнул, возвращая лист с несколькими предложениями. – Честно г-г-говоря, я на девяносто процентов был уверен, что от моего предложения вы о-о-откажетесь. – Аренов начертил в воздухе цифру «100» и с сожалением развел руками. – Не угостите чаем? – в ответ хозяин сделал приглашающий жест к столу. – Благодарю. Это естественно, что в с-с-своем решении вы уверены на все сто п-п-процентов, – Гальперин аккуратно пристроился за столом, – но, может, все-таки выслушаете, п-п-почему я оставил десять процентов в надежде, что вы п-п-передумаете? – немой налил воду в электрический чайник, заварил чай, нарезал сыр с колбасой, хлеб и выставил все на стол. Потом выставил указательный и большой пальцы, оставив между ними приличную щель и вопросительно посмотрел на любителя чая. – Согласен, только с-сначала, пожалуйста, Александр, в-в-выслушайте мой рассказ, хорошо? – тот кивнул и достал из холодильника непочатую бутылку водки, взятую про запас, на всякий случай. – Я, как и вы, т-т-тоже служил в Афгане, в восьмидесятом. Только п-п-переводчиком, у меня диплом института в-в-военных переводчиков. Да-да, не удивляйтесь, п-п-пожалуйста, я раньше не заикался. Стал заикой п-п-после случая, о котором хочу рас-с-сказать, – он заметно волновался и оттого его речь становилась еще труднее для восприятия. – Аренов налил чай и придвинул полную чашку гостю. – Спасибо, п-п-потом. И если вы не против, давайте п-п-перейдем на «ты». Мне так легче будет г-г-говорить, согласны? – немой кивнул. – Я изучал в-в-восточные языки, после института п-п-повезло с назначением. Все складывалось отлично. А в декабре началась эта заваруха, и меня п-п-послали переводчиком в штаб сороковой а-а-армии, ну вы знаете. Это я п-п-по привычке так подробно. В общем, меня там ранило через месяц: п-п-по глупости высунулся, к-когда не надо. Ранение легкое, только плечо зацепило. П-п-попал в госпиталь. Посмотри на меня, разве в такого хиляка можно в-в-влюбиться?! – Аренов растерялся. – А она влюбилась. Медсестра, к-к-которая мне уколы делала. С-с-светой звали… Это было как ураган, и у обоих в п-п-п-первый раз. Она маленькая, с-с-совсем девчонка, на З-з-золушку очень п-п-похожа, Янина Жеймо ее играла. С-с-смотрел фильм? Нет? А я смотрел. Мальчику-п-п-пажу завидовал, что женится на ней. Решил: вырасту, найду т-т-такую и тоже женюсь. С-с-смешно, правда? – он невидящим взглядом уставился куда-то за Ареновскую спину, как будто пытался вспомнить в деталях вещий сон, способный изменить его жизнь. – К-к-короче, после моей выписки мы встречались п-п-почти каждый день. Я хоть и п-п-пешка, но штабной офицер, мне было п-п-проще к ней выбраться. Так прошел месяц. Моя с-с-служба в Афгане закончилась, уже и замену прислали. На с-с-следующий день я должен был в-в-в-вылетать в Термез, потом домой, в отпуск. Она з-з-знала об этом. Вечером мы, как обычно, в-в-встретились, гуляли вокруг г-г-госпиталя… Я сделал ей п-п-предложение, Света с-с-согласилась, – в лице Гальперина не было ни кровинки, но голос оставался спокойным, только язык чаще затыкался на звуках. – Потом решили рискнуть и пойти п-п-погулять. Мы даже в чайхане п-п-посидели, а после я пошел ее п-п-провожать. Расставаться, к-к-конечно, не хотелось, и я выбрал д-д-другой путь, д-д-длинный. Было поздно, мы оба о-о-опаздывали… но это был наш п-п-последний вечер. А она только ч-ч-через месяц возвращалась домой… в Ч-ч-чертков, есть такой городок под Тернополем на З-з-западной Украине. Света родом б-б-была оттуда. Я еще д-д-дразнил ее западенкой, а она меня м-м-москалем… Ну не мог я ее б-б-быстро отпустить! Не мог! Веришь? – Аренов кивнул, не сводя с рассказчика глаз. Борис сжал кулаки, так что побелели костяшки пальцев, на лбу выступили капли пота. – Их всего т-т-трое было. Смуглые, к-к-коренастые, каждый в два раза шире меня. И улыбаются. П-п-помню, я подумал тогда: п-п-приятно, когда улыбаются… Я даже о-о-оружие не успел вытащить… Д-д-двое меня держали, а т-т-третий Свету насиловал. П-п-потом менялись. И в-в-веки раздирали, чтобы с-с-смотрел, – он издал какой-то странный утробный звук и неестественно выпрямился, вытянув тощую шею. В расстегнутом вороте клетчатой сине-черной рубашки двигался острый кадык. – П-п-потом бросили С-с-свету, как тряпку, на землю и подошли к-к-ко мне. Один в-в-вытащил нож, улыбнулся, заглянул в г-г-глаза и, – Гальперин расстегнул несколько пуговиц: в левой стороне безволосой худосочной груди, сантиметров на пять правее соска бугрился шрам. – Нас подобрал п-п-патруль. Меня спасли, ее нет, – он, наконец, разжал кулаки, на ладони остались красные вмятины. – Я з-з-запомнил их всех, – наклонился слегка вперед и, с усилием отчеканивая каждый звук, спросил. – Теперь ты понимаешь меня? – Аренов кивнул и протянул руку. – С-с-спасибо. Когда выдвигаемся?

* * *

– Значит, мы проезжаем Т-т-тавельдар, Вандж, Памир, Хоро, так? – немой кивнул, внимательно следя за чужим указательным пальцем, скользящим по карте. – Это займет часа три, п-п-правильно? – снова кивок. – Дальше мост через П-п-пяндж, а у моста что? Верно, п-п-пограничный пост. С документами у нас все в п-п-порядке, но придраться при желании можно, согласен? – получив в ответ утвердительный кивок, задумчиво почесал затылок и пробормотал. – Сомневаюсь, что г-г-господа таджики любят порядок больше денег, п-п-поэтому часть налички придется п-п-приготовить, – поднял указательный палец и назидательно добавил, – на всякий случай, с-с-согласен? – внимательно всмотрелся в немого. Потом подошел к небольшому зеркалу, висящему на стене, уставился на свое отражение, взъерошил жидкие рыжеватые волосы. – Надо нам п-п-покраситься в черный цвет. И еще, предлагаю к-к-купить очки с затененными с-с-стеклами, что скажешь? – товарищ, скептически усмехнувшись, неопределенно пожал плечами. – Как ты не п-п-понимаешь, Саша? Любому за версту видно, что мы не т-т-таджики! У людей сразу возникают вопросы. Спрашиваешь, к-к-какие? Отвечу: всякие. Думаешь, те, кто нам с-с-с тобой нужен, сидят и ждут в-в-встречи с нами? Правильно, нет. Мы их б-б-будем искать, а значит разговаривать с местными, п-п-поэтому надо максимально замаскироваться. Вдруг к-к-кого-нибудь из нас кто-то когда-нибудь в-в-видел? И у него хорошая память на лица? – Александр задумался. Пара крашеных брюнетов в темных очках, конечно, смахивает на пародию шпионского фильма, но во всей абракадабре, которую нес Гальперин, было крохотное зерно здравого смысла. Гальперинские наивные рассуждения подтверждали неоспоримый факт: для них лучше затеряться в толпе, чем обратить на себя внимание. Постараться стать похожими на других, а для этого хороши все средства, даже самые примитивные. Аренов поднял большой палец, выражая свое одобрение. – Отлично, т-т-тогда идем на базар, покупаем все, что надо. Поднимайся! Кстати, мне нужен х-х-хороший нож, настоящий, чтобы наверняка. А тебе? – такой нож у бывшего военного летчика был. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, подарил знакомый десантник. Сейчас этот подарок в картонной коробке, тщательно обмотанной фольгой, был спрятан на дне чемодана. Обладатель десантного ножа сделал отрицательный жест. – Ясно. Значит, п-п-приобретаем в одном экземпляре. Пошли? – немой, не шелохнувшись, вопросительно смотрел на попутчика. Тот вздохнул. – Хочешь с-с-сказать, что наши пути могут разойтись? – в ответ утвердительный кивок. – Не спорю, п-п-потому что при наличии общей цели у нас разные объекты. Кто з-з-знает, может, мы сейчас с тобой из гостиницы выйдем и нос к носу с-с-столкнемся с теми, кто нужен. Только т-т-твой будет справа, а мой с-с-с-слева. Может такое быть? Вполне. Но п-п-пока мы вместе, и дорога у нас одна, согласен? Вот и я т-т-такого же мнения. А теперь, идем з-з-закупаться. Заодно и разведаем, где тут у них нужная нам остановка. Мне п-п-портье сказал, недалеко от базара, пошли?

…Кто не видел восточный базар, тот ничего не видел! Здесь можно насытить все внешние чувства: слух, обоняние, зрение, вкус, осязание. Громкоголосые продавцы, зазывающие к своим прилавкам. Изюм черно-белых расцветок, антрацитовый чернослив, пылающие алым огнем помидоры размером с хороший кулак, полосатые арбузы, золотистые дыни, белые головки сыров, арахис в шершавой верхней одежде и темно-розовом неглиже, янтарный виноград, медовые соты и ароматы, способные одурманить любого. Глазеющие по сторонам туристы, озабоченные домохозяйки, шныряющие в толпе мальчишки. Под самодельными навесами кузнецы, сосредоточенно бьющие молотом по раскаленному докрасна железу, оружейники, колдующие над ножами с кинжалами, пекари с горячими лепешками всевозможных размеров, яркие шали, халаты, чувяки – все переливается красками, манит пощупать, примерить, купить. Восток умеет завораживать и бить по чужому карману.

– С-с-сначала нож, потом все остальное, – негромко предупредил невзрачный человечек в спортивном костюме и серых кроссовках высокого худощавого спутника, одетого в джинсы и тонкий свитер.

Оружейника они нашли быстро. Его хозяйство расположилось метрах в пяти от торговых рядов. Открывала ряды восседающая на табуретке старуха, торгующая шалями. Аренов засмотрелся на большие тканые платки, радующие глаз яркой окраской и необычными орнаментами. Мелькнула мысль купить такой для Марии, невольно сыгравшей в его судьбе немалую роль. Зимними рязанскими вечерами ей, наверное, будет приятно накинуть эту красоту на плечи. Гальперин деловито беседовал с таджиком крепкого телосложения и одновременно перебирал его коллекцию холодного оружия, обращая особое внимание на ножи. Александр подошел к бывшему наставнику и легонько хлопнул по плечу. Тот резко обернулся. – Т-т-ты что? – немой указал на шали. – Хорошо, только не уходи далеко, я с-с-сейчас.

Словоохотливая немолодая таджичка с радостью вцепилась в потенциального покупателя, треща, как сорока.

– Посмотри, дорогой, какая расцветка! – нахваливала она свой товар, подбрасывая на руках легкие разноцветные шали. – Ручная работа, бери. Не нравится? А эта? Смотри, какой рисунок, сам Аллах водил рукой мастера! Пощупай, помни ткань. Чувствуешь, какая нежная? Бери, хорошо уступлю. Бери жене, сестре возьми, соседке – мужчина не должен быть жадным. Видишь, какой цвет? Глубокий, как летняя ночь, чистый, как юная девушка, красивый, как твоя любовь. Сколько возьмешь? Два, три?

Сначала он ничего не понял. Заверещал чей-то женский голос, кто-то громко свистнул, раздался топот бегущих ног, старухин сосед сорвался с места и рванул в сторону. Мимо пробежал подросток, на ходу запихивая в рот лепешку.

– Что там, Муртаза? – крикнула торговка шалями.

– Не жнаю, – прошамкал, не останавливаясь, мальчишка с набитым ртом. – Кажетша, кого-то прирежали.

Несостоявшийся покупатель сунул в бабкины руки шаль и в несколько прыжков оказался у оружейной лавки. Хозяина с его кинжалами и ножами не было видно за кучкой галдящих таджиков, столпившихся вокруг чего-то лежащего на земле. Рядом бубнил чей-то мужской хриплый голос.

– Я просто нож подошел посмотреть, клянусь! Здесь еще трое стояли. Один кинжал вертел в руках, другой – нож. А третий так стоял. Ничего не делал, слушал только, смотрел. Потом вдруг вот этот, – ткнул пальцем вниз, – как бросится на того, – опять указал под ноги набежавших зевак, – и прямо в сердце ему ножом р-р-раз! Тот свалился, конечно. Тогда другой, может, друг его, я не знаю, на этого, что с ножом, тоже бросился. И по шее кинжалом, как барашка, клянусь! И убежал. А этот, видите, еще дергается, – Аренов пробился к центру, заглянул в просвет между взбудораженными, жестикулирующими людьми. На земле, местами уже пропитанной кровью, валялись двое. Один лежал навзничь, с застывшим лицом, обращенным к небу. Губы другого растягивала гримаса, очень похожая на довольную улыбку, нога в серой кроссовке судорожно била вытоптанную иссохшую почву.

…Сцепив зубы, он упрямо шел к цели. А цель оказалась легкодоступной, в кишлаке у самой таджикско-афганской границы. Не понадобились ни заграничный паспорт, ни подкуп, лишь скромная плата за информацию, которую охотно выдавали немому некоторые жители провинции Файзабад. Ему везло. Удача, словно сама вела его по чужой земле, приближая к человеку, ставшему наваждением. Встреча с ним придавала смысл жизни.

– Иди прямо, брат, никуда не сворачивай. В последнем дувале живет семья твоего Тимура, – напутствовал гостеприимный хозяин, приютивший на ночь немого путника. – И передай ему, я к вечеру загляну, не забудешь? – немой гость улыбнулся и согласно кивнул. – Ну, удачи тебе! Иди.

Шагали ноги, отталкиваясь от твердой земли, рука крепко держала сумку, за пазухой приятно холодил кожу нож, лицо грело солнце – вот и весь человек. Остальное – спокойное ожидание той близкой минуты, ради которой он жил последние девять лет. И уверенность, что не напрасно жил.

Последний дувал был больше других. Вокруг слонялись куры, нежилась кошка на солнце, болталось на веревке выстиранное хозяйкой белье, под деревом усердно вылизывала лапу собака – покой и тишина царили вокруг. Стараясь ступать бесшумно, человек подкрался к окну и заглянул внутрь – никого. Пес лениво поднял голову и опять принялся за прерванное на секунду полезное дело. Незваный гость обошел невысокое здание, сложенное из камней – ничто не выдавало присутствия хозяев.

– Ты кого-то ищешь, друг? Не заблудился? – от соседнего сарая из черного глиняного кирпича шел Тимур. Постаревший, в потрепанном стеганом халате, в руках мотыга, правую ногу с трудом волочит. – Если насчет барашка, приходи в другой раз, – он приблизился к незнакомцу, который без приглашения явился на его территорию. Аренов увидел безобразный рубец, рассекающий левую щеку от виска до подбородка и уродующий лицо, почувствовал гнилую вонь из беззубого рта. Жалкий, безобидный старик, только глаза, смотревшие с былой злобой и подозрением, напоминали прежнего главаря бандитов. – Что молчишь, язык потерял? – в ответ немой согласно кивнул, неспешно опустил сумку на землю и вытащил из-за пазухи нож. Резким ударом ноги выбил из рук мотыгу. – Ты что, брат? – в щелочках глаз появился страх. – Ты кто? Я тебя не знаю, – в голосе зазвучала растерянность. Аренов рванул пояс халата, приставил лезвие к дряблому горлу.

– Бобо[13]13
  Дедушка (фарси)


[Закрыть]! – детский крик, полный ужаса, разорвал тишину. К Тимуру подбежал пятилетний ребенок, обхватил руками, прижался, испуганно забормотал. – Бобо, пойдем домой. Я боюсь. Пойдем!

– Не бойся, Хусейн, все нормально. Это мой друг, поговорить пришел, – трясущимися губами пытался успокоить внука старик. – Иди, я сейчас.

– Нет, – вцепился в халат маленький таджик, – вместе пойдем. Не хочу один.

Немой опустил руку с ножом, поднял с земли свою сумку, улыбнулся напуганному малышу и пошел прочь от дома, жившего по своим законам.

* * *

Наступила весна. Он получил пятый разряд, поставил новый забор и калитку, основательно подремонтировал дом. И учился заново жить. Без иссушающего желания мстить, без обиды, без злобы. Мир постепенно обретал забытые краски. Радовал солнцем, чистым воздухом, зеленой травой, пением птиц, хорошей погодой, дождем, стучащим под ветром в стекло, – привычной повседневностью, которая всегда радует, когда в душу приходит покой. Он стал замечать людей. Не клиентов, просто мужчин и женщин с их привычками, характерами, даже судьбами. Многие из них доверяли свои секреты, делились планами, посвящали в личную жизнь, которая была иногда очень путаной. Когда один откровенничает, зная, что другой не проболтается никогда, откровение дается легко. Некоторые набивались в друзья, Аренов выбирал с такими подчеркнутую вежливость, позволяющую не обидеть, но сохранить дистанцию в отношениях. А подружился он с единственным человеком в Братске, близким приятелем погибшего мужа Марии, старшим лейтенантом, который в обновленной милиции, по высочайшей дури переименованной в полицию, недавно стал капитаном. Обмывать повышение Павел Ткачев пришел к новому другу, с которым всегда душевно сиделось за гостеприимным столом. Немой хозяин неказистого домишки обладал редким, особым в наши дни даром: он принимал человека таким, каким создал его Господь. И тогда отпадала необходимость оправдываться или рисоваться, желая выставить себя в выгодном свете. Искренний интерес, понимание, бескорыстная готовность помочь исключали уловки, какие случаются даже между давними друзьями. Ткачев неожиданную дружбу очень ценил, стараясь пресечь чужие попытки приблизиться к другу.

После третьей рюмки гость неожиданно признался.

– Сань, а ведь я хочу перед тобой повиниться. Может, выпьем за это? – хозяин удивленно посмотрел на гостя. – Ну, дернем для храбрости? Моей, естественно, – они выпили: один осушил стопку, другой едва пригубил. – Спасибо, ты настоящий друг! Слушаешь ерунду, которую я тут несу, с таким видом, будто перед тобой профессор. Ладно, не могу я больше носить этот крест, хоть убей! – он собрался с духом и выпалил. – В общем, Саня, влез я в твою судьбу, да… Баба тут к тебе приезжала, когда ты в отлучке был. С мужиком. Он, правда, уже в годах, но еще хоть куда. Да и деньги, видать, приличные водятся, может, даже миллионер. Они с охраной были. Охранник, молодой мужик, все шнырял глазами вокруг, видно, бандитов высматривал, – ухмыльнулся капитан полиции. – А что их высматривать? И без него есть кому этим заняться. Дамочка очень приятная, вежливая, красивая и пахнет от нее, Саня, такими духами, что мне за них месяца три пахать. Ты же знаешь, я, как говорится, мзду не беру, мне за державу обидно. А, может, еще дербалызнем? По одной? – хозяин не шелохнулся. – Понял. В общем, сказал я ей, что ты недавно женился и уехал в свадебное путешествие за границу. Вот, – он налил себе полную рюмку и осушил одним глотком, – а теперь скажи, что я подлец, рыло безмозглое, в рожу мне дай. Так наворотил, что тебе, может, вовек не разобраться… Просто обидно стало, понимаешь? Думаю, расфуфырилась, приехала и лезет в твою жизнь. Кто ее сюда звал? А где она раньше была, скажи? Когда ты сюда чуть живой приехал, я, что, знаю, где эта дамочка тогда была?! Не знаю. И ты не знаешь, иначе мы бы с тобой тут сейчас водяру не глушили, – он по-бабьи подпер рукой щеку и горестно задумался. Аренов разлил по стопкам остатки водки, улыбнулся, легонько хлопнул по плечу с капитанским погоном, приглашая выпить. – Спасибо, за тебя, майор! Ты – человек, который сто сот стоит, мне повезло. И за Марию давай выпьем, если б не она, мы бы сейчас тут с тобой не сидели. Пожелаем ей здоровья, счастья… ну, и всего такого, в том же, так сказать, духе.

Он не спал всю ночь. А на рассвете поклялся выбросить сумбурное покаяние приятеля из головы. Забыть, вычеркнуть из памяти и поблагодарить судьбу, что отвела от него эту встречу. Не вспоминать, не пытаться понять причины поступка бывшей жены, не копаться в себе – не было ничего. И быть не может. Они существуют на разных планетах, чтобы снова оказаться вместе, нескольких жизней не хватит.

…Прошло три месяца, наступил август. Скоро осень. Пора грибов, охоты, подготовки к зиме. В Братске он полюбил зиму: бодрит, заставляет не расслабляться. Сегодня у механика автосервиса был выходной. Можно сходить в кино или в Дом культуры. Пройтись по городу, заглянуть на огонек к Ткачеву, Татьяна тут же кинется печь пироги, она на это большая мастерица. Но лучше всего, наверное, выгулять Лафи, американского кокер-спаниеля, подаренного неделю назад одним из благодарных клиентов. В собачьей родословной щенок числился как Улофсон-Мигор, но холодное имя со шведским акцентом Аренов заменил на Лафи. Английское love оказалось созвучным русскому «Лафи» и означало любовь, которой человеку недоставало. Поначалу щенок нового хозяина раздражал: просится на руки, пачкает пол, требует внимания, скулит. Да еще заботы с кормлением: собачьих детей, как и человечьих, необходимо кормить по часам, несколько раз в день. Но за короткое время рыжий длинноухий малыш умудрился ввинтиться штопором в хозяйскую душу, вытеснив все заботы кроме одной: о себе. Вот и сейчас он терся по-кошачьи о ногу, требуя внимания к своей персоне. «Ладно, дружище, придется тебя выгулять, – подумал Аренов. – И послать к черту все свои планы». Он набросил куртку, направился к калитке, рядом деловито засеменил «дружище».

В лесу было тихо, только опавшая листва шелестела под ногами, да где-то дятел долбил кору. Пахло грибами, Александр пожалел, что не захватил корзину. Лафи носился рядом, по-девчоночьи иногда приседая под кустиком. Еще будущий охотник повадился звонким лаем пугать ворон, наивно считая, что эти большие черные птицы его очень боятся. Наблюдать за рыжим дружком доставляло удовольствие. Гуляли часа два, возвращаться не хотелось. Природа, животное и человек гармонировали друг с другом, заставляя верить, что жизнь иногда бывает щедра на светлые краски.

Выйдя из леса, Аренов издалека заметил уазик, служебную машину, в которой, кроме других полицейских, разъезжал по Братску и его приятель, старший оперуполномоченный РОВД. Сегодня, в отличие от своего друга, полицейскому полагалось гореть на службе, ловить преступников, а не торчать у приятельского забора. Александр взял уставшего от долгой прогулки щенка на руки и ускорил шаг. Калитка была открыта, за домом нежданный гость откровенно нахваливал кому-то хозяина.

– А вы знаете, какие у него золотые руки? Да на него весь Братск молится! Не надо улыбаться, это чистая правда. – тихий голос что-то невнятно ответил. – Вот-вот, и я о том же. Знаете, что здесь было, когда он приехал? Не дом, а развалина, пристанище для ворон, крыс и бездомных собак с бомжами – тихий ужас, как моя жена говорит. Саня все привел в порядок, теперь любо-дорого посмотреть! Пожалуйста, любуйтесь, за погляд денег не берем. Эй-эй, малыш, туда нельзя, там машины!

За калитку выскочил кудрявый блондин лет трех-четырех. Серое пальто нараспашку, черная тройка, копирующая взрослый мужской костюм, белая рубашка, модная бабочка, лаковые штиблеты, серые глаза, вздернутый нос и конопушки, рассеянные по лицу, точно одуванчики по весенним лужайкам. Малец сунул в рот большой палец и с восторгом застыл перед щенком, игнорируя человека.

– Это хто? – завороженно уставился на рыжего кокера. Хозяин улыбнулся в ответ, подошел к модному шкету и присел рядом с ним на корточки. – Это шобака? – Счастливый обладатель щенка кивнул в ответ. – Можно погладить?

– Можно. Только палец, пожалуйста, прекрати жевать. Ты уже взрослый мальчик. – Аренов, не веря собственным ушам, поднялся с корточек и обернулся на голос. У калитки стояла жена. Бывшая, будущая, настоящая – время определит. Сейчас она была рядом, стоит только сделать пару шагов и можно дотронуться. Ему вдруг стало нечем дышать, сердце с силой заколотилось о ребра, готовое сломать дугообразные узкие кости, чтобы рвануться навстречу. – Это твой дедушка, милый. Познакомься с ним.