Текст книги "Большой театр. Золотые голоса"

Мигай Сергей Иванович
баритон
1888–1960

«Для меня, как и для всех знавших С.И. Мигая, каждое упоминание о нем драгоценно и вызывает какое-то особенное чувство прекрасного, ассоциирующееся с его вдохновенным пением, красотой голоса, выразительностью музыкально-художественного исполнения. Если может существовать такое определение, как «русское бельканто», то оно, бесспорно, относится к пению Мигая», – вспоминала Н.Д. Шпиллер о певце.

Он родился в г. Могилеве 18 (30) мая 1888 года в семье священника и был младшим из четырех детей. Приобщение к музыке началось в гимназии, где Сергей пел в хоре, и вскоре ему стали поручать сольные партии.

Могилев, город провинциальный, тем не менее его культурная жизнь была оживленной: сюда приезжали гастролеры, часто шли концерты, даже ставились оперные спектакли. Первые сильные впечатления Мигая связаны с ними, особенно с оперой «Евгений Онегин». «К тому времени у меня уже начал обнаруживаться голос взрослого и желание быть певцом стало неотъемлемой мечтой», – скажет он позднее.

Однако, по настоянию родителей, в 1907 году Сергей поступил на юридический факультет Петербургского университета. И все же одновременно он поступает на вокальный факультет консерватории. Занятия в консерватории и спектакли Мариинского театра сильно захватили его. Но вскоре Мигаю пришлось покинуть Петербург из-за преследований полицией за участие в студенческих волнениях. Он переводится в Одессу, в Новороссийский университет и Одесское музыкальное училище.

Де Бретеньи. «Манон»

Его педагогом стала Юлия Александровна Рейдер, которая обучалась в Италии. Ее великолепная вокальная школа, чуткое отношение к ярко одаренному юноше и, конечно, богатая событиями музыкальная жизнь Одессы – все это способствовало музыкально-художественному формированию Мигая.

Уже через два года он исполнял в концертах училища произведения А.П. Бородина, П.И. Чайковского, М.П. Мусоргского.

По окончании училища и университета в 1911 году он едет в Москву с рекомендательным письмом к А.В. Неждановой. Из воспоминаний С. Мигая: «Она встретила меня приветливо, и я исполнил две или три арии из русских опер под аккомпанемент профессора У.А. Мазетти. Не думаю, что я пел очень уверенно, так как сильно волновался, однако мои знаменитые слушатели отнеслись ко мне тепло и Антонина Васильевна тут же позвонила в Большой театр и попросила записать меня на пробу голосов. Не ограничиваясь этим, она вручила мне письмо, содержавшее очень лестный отзыв о моих вокальных данных. Этого письма я никому не предъявлял, сохранив его как драгоценную память о светлой личности артистки и человека». А рекомендация Неждановой заключалась в следующем: «4-го марта 1911 года. Прослушав голос Сергея Ивановича Мигая, могу сказать, что он обладает очень красивым баритоном, поет музыкально и, по моему мнению, может сделать хорошую сценическую карьеру. Артистка императорских театров А. Нежданова».

О том, как прошла проба, вспоминал режиссер В.П. Шкафер: «На пробе Мигай поразил всех красотой и исключительным мастерством владения голосом. Безупречная кантилена, верхние ноты, в которых, казалось, он «купался», были легкими, непринужденными, лишенными всякой форсировки, и, наконец, четкое, ясное слово при абсолютно чистой интонации. Голос был ему послушен на форте и пиано… Надо сказать, этот молодой человек был до того смущен и взволнован, что, пожалуй, не вполне отдавал отчет в происходящем. Я много слышал замечательных певцов, но то, что я услышал, меня поразило. Он пел на беспрерывно льющемся звуке. Да, это была кантилена в самом лучшем значении этого слова. Мягкость его голоса, сливаясь с прекрасным тембром, создавала пластичность, при которой речевые интонации были тесно связаны с музыкальными, что в целом составляло характерную, живую, музыкальную речь».

Мигаю был предложен контракт с 1 сентября.

Большую роль в творческой судьбе певца сыграла встреча с великим тенором Маттиа Баттистини, который приехал на гастроли в Москву в феврале 1912 года. Мигай был потрясен и голосом, и мастерством итальянца. Встретив Баттистини в одном частном доме, он попросил о консультации. Баттистини не только прослушал начинающего певца, но, сделав несколько замечаний, предложил с ним заниматься. Из воспоминаний Мигая: «В моей памяти эти уроки сохранились настолько свежо, как будто бы это было вчера. Занятия с Баттистини дали мне возможность в полной мере почувствовать, что голос должен петь сам, без всякого усилия, а овладение дыханием, четким и естественным словом давали к тому полную возможность. На каждом уроке, занимаясь со мной с так называемых «азов», он упорно и настойчиво требовал от меня анализа пропетых упражнений, главное же внимание уделял дыханию, говоря при этом: «Кто дышит, тот и поет».

Под руководством Баттистини Мигай прошел заглавные партии в операх «Дон Жуан» и «Свадьба Фигаро» В. Моцарта.

Он буквально пропадал в театре, посещая репетиции и спектакли с участием Ф.И. Шаляпина, А.В. Неждановой, Л.В. Собинова, В.Р. Петрова и других, учился у старших коллег, решив «идти раз и навсегда избранной дорогой».

И вскоре руководство театра предложило Мигаю дебют в партии Валентина в опере «Фауст» Ш. Гуно. Репетируя, он понял, как не хватает ему сценического опыта, но на помощь пришел режиссер В.А. Лосский. Он трижды, правда тайно, поскольку спектакль принадлежал другому режиссеру, прошел с Мигаем его роль.

В день дебюта певец пришел в театр задолго до спектакля. Уже одетый и загримированный, он вдруг почувствовал такую неуверенность, что готов был бежать из театра. Однако дебют состоялся, публика приняла певца хорошо. Окрыленный успехом, Мигай ждал откликов прессы на свое выступление, но, видимо, критики нашли это событие обычным и оставили его без внимания. Руководство зачислило певца в труппу, и он занял в ней свое место. Уже в сезоне 1912/13 годов Мигай стал выступать в ответственных партиях Елецкого в «Пиковой даме» П.И. Чайковского, Веденецкого гостя в «Садко» Н.А. Римского-Корсакова, Игоря в «Князе Игоре» А.П. Бородина, Демона в одноименной опере А.Г. Рубинштейна, Фредерика в «Лакме» Л. Делиба, Жермона в «Травиате» Дж. Верди, Де Бретеньи в «Манон» Ж. Массне… Сценического опыта у певца было еще мало, поэтому, случалось, он попадал в неловкое положение. Так, на спектакле «Пиковой дамы» Мигай от растерянности пошел не в ту сторону и перестал слышать оркестр, за что ему попало от требовательного дирижера В.И. Сука. В другой раз исполнительница партии Лизы Н.С. Ермоленко-Южина опоздала к выходу, и Мигай, по его воспоминаниям, «так сильно растерялся, не видя Лизы, что с испугу запел партию Графини, к вящему удовольствию закулисных зрителей».

Но мастерство постепенно формировалось, и помимо дирижеров и режиссеров, Мигаю помогали в этом коллеги по сцене. Прежде всего А.В. Нежданова, с которой он пел некоторые спектакли, например, «Кащей Бессмертный» Н.А. Римского-Корсакова (партия Королевича), «Травиата» Дж. Верди (партия Жермона), и др. Мигай поражался необычайной требовательности к себе уже великой певицы. «Терпеливо и настойчиво, многократно повторяя одну и ту же фразу, – вспоминал он об их совместных репетициях, – она добивалась от меня искренности и простоты в передаче настроения, естественности звучания и вокальной законченности партии. Дуэты с нею были самой большой певческой школой, полученной мною в жизни».

Ценные уроки получил он от Ф.И. Шаляпина, правда, не при личном общении, а слушая и изучая его исполнение в спектаклях и концертах.

С. Мигай мечтал о партии Евгения Онегина в одноименной опере П.И. Чайковского. Из всех исполнителей ему больше других нравился кумир Москвы И.В. Грызунов. Из воспоминаний С.И. Мигая: «…эта роль долго была для меня лишь прекрасной, но, как казалось тогда, несбыточной мечтой. Я не пропускал ни одного выступления И.В. Грызунова в «Онегине» и, стоя за кулисами или в артистической ложе, жадно ловил и запоминал каждый жест, каждую фразу, произнесенную моим кумиром. И что греха таить, придя домой, я усердно копировал его перед зеркалом, стремясь во всем ему подражать, даже в фразировке, – партию Онегина я уже знал давно. Однако даже своим ближайшим друзьям я стеснялся похвастать своими обезьяньими достижениями, хотя, обладая от природы хорошими подражательными способностями, я очень удачно копировал грызуновского Онегина.

Так проходило время вплоть до 1916 года. Это знаменательный год для ряда артистов Большого театра, впервые встретившихся в творческой работе с К.С. Станиславским. Константин Сергеевич предложил нам позаниматься с ним, чтобы повысить сценическую культуру спектаклей, и мы с восторгом откликнулись на его призыв.

Горячо любя Художественный театр, а Станиславского в особенности, я тотчас побежал к нему на занятия. Первое, что я спросил у Константина Сергеевича, – это можно ли мне петь Онегина. Он сказал: «Отчего же, у вас хороший голос, и вы, по-видимому, живой человек». Я ему открыл причину моих мучительных сомнений: «Я неуклюж, мешковат и застенчив, а Онегин должен быть настоящим светским львом». Константин Сергеевич возразил: «Важно не движениями изображать светского льва, а чувствовать, что в данной обстановке вы являетесь им, и тогда вы с большей или меньшей убедительностью сыграете Онегина».

«Я, конечно, не могу сказать про себя, что исполнение мною Онегина было сценически ярко. Более полно, быть может, я овладел его вокальным образом, в чем мне прежде всего помог К.С. Станиславский. Он поставил передо мной задачи, которые направили мои эмоции по правильному руслу, помогли найти более или менее правдивую и искреннюю интонационную выразительность. Однако это не значит, что я добился этого вне моей музыкальной работы над партией, – только твердое и четкое знание музыкального рисунка может дать то спокойствие и уверенность в ритме, интонировании, которые необходимы для углубления в психологические переживания, для верной эмоциональной окрашенности звука».

Певец выступил впервые в этой партии 30 апреля 1917 года, и она надолго вошла в его репертуар.

Мигай не был актером в полном смысле слова, но он покорял своим удивительным голосом, его необычайной выразительностью, интонационным «перевоплощением», чему он учился у Шаляпина.

Из воспоминаний С.Я. Лемешева: «Мигай увлекал широкой волной своего действительно «бархатного» звука. Он мог спеть на одном дыхании десять-двенадцать тактов, иногда делая непростительные с точки зрения логики слова и действия ферматы, как, например, в заключительной фразе Грязного («Царская невеста»): «Страдалица невинная, про–сти», – а у многих навертывались слезы, потому что неповторимое по красоте звучание голоса волновало само по себе, приобретая выразительное содержание. В фразе Онегина: «Ах, счастье было т а к возможно, т а к близко», – где с точки зрения логической правды нужно подчеркнуть слово «так», Мигай нередко задерживался на слове «счастье», и мы упивались его звуковой красотой, одновременно представляя себе, какое же это действительно могло быть огромнейшее счастье! Заключительную фразу ариозо Онегина: «Мечтами, мечтами, легкие мечты» – Сергей Иванович пел на одном дыхании, филировал верхнее «фа» на широком crescendo, замирая потом на нежнейшем pianissimo, и повергал этим в бурный восторг зрительный зал. Он мог своим голосом делать все, что угодно, купаясь в широте и льющейся пластичности звука. Порой то, что он себе позволял, было с драматической точки зрения просто безграмотно, но это мало кто замечал: все искупало изумительное мастерство вокальной выразительности, неповторимая красота голоса. Интересно, что сам Сергей Иванович логически разбирал роль абсолютно правильно, но стоило ему выйти на сцену, как он поддавался обаянию музыки и стихии вокального порыва». Мигай создал немало запоминающихся вокально-сценических образов.

Упомянутый образ Грязного в опере «Царская невеста» Н.А. Римского-Корсакова также производил сильное впечатление. В интерпретации певца Грязной не был злодеем. Его любовь к Марфе была искренней, но имея необузданный характер, он невольно совершил преступление. От глубокой грусти и сожаления он переходил к осознанию своей вины и греха, в выразительном голосе слышались страстное раскаяние, ужас перед содеянным, готовность заплатить самыми страшными муками за свое преступление. Подчеркнув положительные черты своего персонажа, Мигай поднялся в образе Грязного до подлинного трагизма.

Все партии, исполняемые певцом, были на высоком уровне. Это Амонасро в опере «Аида» Дж. Верди, о котором вспоминал исполнитель партии Радамеса Н.Н. Озеров: «Прекрасный голос, гибкая фразировка, стремление к кантиленному пению – все это позволяло с большой силой раскрывать душевные страдания и мужество плененного царя. Артист показал отвагу, несломленный дух эфиопского вождя, старающегося защищать честь и права своего угнетенного народа, спасти его от тирании чужеземцев».

Он же восхищался тем, как баркаролу о Венеции в опере «Садко» Н.А. Римского-Корсакова Веденецкий гость – С.И. Мигай «пел красивым баритоном теплого тембра, большого диапазона, безупречно в техническом вокальном отношении». А между тем эта партия, состоящая всего из одной арии, очень трудная из-за сложности музыкального рисунка и высокой тесситуры, тем более впечатляет свободное и виртуозное исполнение Мигаем.

Как многие выдающиеся певцы, Сергей Иванович Мигай работал попеременно на двух крупнейших оперных сценах – в Большом театре в Москве и в бывшем Мариинском театре в Ленинграде. Многие исполняемые им партии были одни и те же на обеих сценах, но их интерпретация зависела от того, как ставили спектакли – дирижеры и режиссеры, имевшие свое видение, а были другие, которые Мигай пел только в том или другом театре. В его репертуаре было 65 оперных партий и запомнившихся современникам образов.

Мигай был великолепным Мазепой в одноименной опере П.И. Чайковского и Робертом в его же «Иоланте»; Мизгирем в «Снегурочке» Н.А. Римского-Корсакова, в заглавных партиях в «Князе Игоре» А.П. Бородина и в «Демоне» А.Г. Рубинштейна, Эскамильо в «Кармен» Ж. Бизе, Фигаро в «Севильском цирюльнике» Дж. Россини, Графом ди Луна, Ренато, Риголетто в «Трубадуре», «Бале-маскараде», «Риголетто» Дж. Верди…

Королевич. «Кащей Бессмертный»

Певец получал приглашения от зарубежных импресарио, но не воспользовался ими, а много выступал на оперных сценах Киева, Харькова, Одессы, Баку, Казани, Свердловска…

Неоднократно и в разных операх пел в Тбилиси. Публика встречала его с восторгом, не менее восторженно писала о нем критика. Грузинская газета «Заря Востока» постоянно откликалась на выступления певца. Вот несколько фрагментов из рецензий: «Четвертый раз к нам приезжает Мигай, и каждый раз его выступления – показ замечательного вокального искусства и сценической речи. Если добавить свойственную Мигаю музыкальность и выдающуюся сценическую культуру – особое положение Мигая на русской сцене станет вполне понятным. Мигай – вокалист многогранный. В каждой опере он в соответствии со стилем произведения и вокальным характером партии меняет и манеру пения, и самую окраску звука. Онегин, Демон, Риголетто – это три совершенно различных звучания, три не похожих друг на другу вокальных стиля».

«…зритель становится все более и более музыкальным, не удовлетворяясь лишь одной вокальной частью музыкального спектакля. Это прекрасно понял Мигай, который, постигнув премудрости итальянского бельканто, отнюдь не делает на него самодовлеющей ставки, но пользуется им лишь как одним из средств сценического воздействия, всецело подчиняя его драматичной характеристике – заглавной и в данном случае», – писали о Риголетто.

«Первое впечатление от Демона Мигая – потрясающая после Онегина мощь голоса, другой характер его звучания. Не верится, что это тот самый голос, который покоряет в «Онегине» своим изяществом лиризма. Прочувствованная вокально-драматическая экспрессия переходит здесь ту границу, когда перестаешь любоваться одной какой-нибудь стороной исполнения, видя перед собой всесторонне завершенный, сценически живой образ, бываешь захвачен полнотой и силой единого художественного охвата.

Демон Мигая – одно из самых крупных его достижений. Основные черты его Демона – тоска и страстность. В нем отпечаток лермонтовской печали и лермонтовского величия. Отсюда огромная притягательная сила мигаевского образа, лишенного традиционных атрибутов и демонической «красивости», но в своей чуткой выразительности поистине прекрасного. Прибавьте к этому пластическую фразу, дикцию Мигая, чувство лермонтовского стиха, наконец чудесный голос – исключительная сила впечатления от его Демона станет понятной».

«Обладая исключительной памятью и фонетическими способностями, С.И. Мигай, выступая в опере «Кармен», в партии Эскамильо поразил слушателей исполнением куплетов тореадора на грузинском языке. Как и следовало ожидать, этот неожиданный сюрприз вызвал среди слушателей всеобщую бурю восторга».

По репертуару видно, что Мигай успешно исполнял и лирические, и драматические партии. Как писал С.Ю. Левик в своих мемуарах «Записки оперного певца» о С.И. Мигае, «именно «распределение света и тени», «масла и акварели» давало ему возможность очень выразительно петь партию князя Игоря и чаровать не только лирическими местами в партии Демона».

Работая над оперными партиями, Мигай не только использовал богатство голоса, но досконально изучал музыкальное произведение, а также обращался к литературным и историческим источникам, не чужд был интереса к живописи.

Все это относилось и к его концертной деятельности, и в этой области творчества он считался выдающимся исполнителем. Концертный репертуар певца был обширен и разнообразен. По его признанию, ему ближе были русские композиторы, особенно П.И. Чайковский и С.В. Рахманинов: привлекали глубокие человеческие чувства, которыми были полны их произведения в полном объеме, будь то любовь, разочарование, одиночество, страдание, все ощущения, связанные с природой.

Популярные или редко исполняемые произведения Чайковского составляли целые программы его концертов. «Певучесть и человечность вокальных произведений Чайковского, – говорил Мигай, – ставит перед исполнителями в качестве главной задачи – пение. Его романсы близки и понятны каждому человеку, любящему музыку. Музыка Чайковского значительнее стихов, на которые он ее писал, и приходится глубоко сожалеть, что на стихи Пушкина и Лермонтова им написано только по одному романсу».

Эскамильо. «Кармен»

Над интерпретацией романсов Рахманинова певец работал с самим композитором. Исполнял их просто, искренне, сдержанно, как хотелось Сергею Васильевичу. Участвовал Мигай и в исполнении больших произведений Рахманинова – кантаты «Весна» в 1912 году и поэмы «Колокола» в 1913 году.

Одну из концертных программ певца составляли романсы М.И. Глинки и А.С. Даргомыжского. В 1937 году в Большом зале Ленинградской филармонии он представил слушателям пушкинскую программу по случаю 100-летней даты со дня гибели поэта. В нее входили романсы на слова А.С. Пушкина многих русских композиторов, начиная с А.Н. Верстовского и кончая А.К. Глазуновым, а также советских композиторов Г.В. Свиридова и Ю.А. Шапорина, романс которого «Заклинание» был исполнен впервые С.И. Мигаем.

В 1941 году в зале Ленинградской академической капеллы певец исполнил программу на стихи М.Ю. Лермонтова.

Из-за войны осталась неосуществленной программа из произведений М.П. Мусоргского.

Мигай для своих концертов искал что-нибудь новое, произведения редко исполняемых и мало известных композиторов: В.М. Кажиньского, К.А. Кавоса, Э.А. Лангера, Г.Э. Конюса…

Певец исполнял в концертах произведения зарубежных авторов, особенно любимого им за глубокое философское содержание Ф. Шуберта. В сезоне 1937/38 годов Мигай дал необычный концерт – «Вечер итальянских арий и неаполитанских серенад». В первом отделении он исполнил арии из опер Дж. Верди, Р. Леонкавалло, Дж. Пуччини, Флотова, а во втором – цикл неаполитанских канцонет, что было ново и для него самого, и для публики.

С.И. Мигай был постоянным участником концертов кружка любителей русской музыки, выступал с Л.В. Собиновым, А.В. Неждановой, особенно часто в ансамбле с Е.А. Степановой. Ему аккомпанировали известные пианисты В.П. Ульрих и К.Н. Игумнов. Пел с оркестром под управлением С.В. Рахманинова.

Каждый романс в его исполнении, по оценке критики, «становился своего рода музыкальной новеллой, цельным художественным произведением. Он никогда не отделял слова от мелодии, добиваясь смыслового наполнения интонаций, еще более тонких, чем при исполнении оперных арий. Можно сказать, что в романсах он сочетал рельефность большого оперного стиля с камерностью, требовавшей внимания к деталям музыкальной ткани и декламации».

В годы Отечественной войны С.И. Мигай выступал в воинских частях, госпиталях, у летчиков, у моряков Балтийского флота.

С октября 1941 года он начал работать в Московском радиокомитете, был солистом, руководителем вокальной группы и консультантом вокально-хоровых передач. Продолжал шефские поездки. В 1942 году принял участие в концерте в Доме-музее П.И. Чайковского после освобождения города Клина от фашистов.

В 1946 году Сергей Иванович закончил свою вокальную карьеру, по мнению современников, «задолго до естественного увядания голоса!». Его творчество имело продолжение в педагогической и общественно-театральной деятельности.

В 1948 году, закончив деятельность на радио, стал преподавать в Московской консерватории, с 1952-го – профессор. Среди его учеников – выдающийся солист Большого театра Ю.А. Мазурок.

С ранних времен он участвовал в конкурсах, смотрах, в частности во Всесоюзном конкурсе вокалистов в 1938 году.

Много уделял времени публицистике, писал статьи о выдающихся певцах-современниках: о Ф.И. Шаляпине, Л.В. Собинове, В.Р. Петрове, А.В. Неждановой, Н.А. Обуховой, В.А. Лосском… Они напечатаны в сборниках, посвященных творчеству этих театральных деятелей, также в профессиональных изданиях «Советское искусство», «Советская музыка», «Вопросы вокальной педагогики». Напечатаны и его методические очерки «Дыхание певца», «Дыхание в пении» с ценными советами педагогам и молодым вокалистам.

В 1939 году Сергей Иванович Мигай получил звание народного артиста РСФСР и был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

В 1951-м – в связи со 175-летним юбилеем Большого театра – вторым орденом Трудового Красного Знамени.

У тех, кому довелось не только петь с Мигаем, но общаться с ним, остались самые теплые воспоминания. Наталия Дмитриевна Шпиллер говорила: «Его поведение с товарищами не носило и тени премьерства… люди… буквально боготворили его… Он постоянно помогал, хлопотал за кого-то. Все это он делал легко, от всей души, по доброте своей…».

В сентябре 1959 года Сергей Иванович по болезни не смог приступить к работе в консерватории, хотя постоянно думал о ней.

8 декабря 1959 г. он скончался и был похоронен на Тихвинском кладбище в Ленинграде рядом с матерью.

В городе Могилеве, где родился и провел юность С.И.Мигай, бывший Соборный переулок назван его именем.

Голос певца запечатлен на грампластинках и в записях на радио. Это опера «Ночь перед Рождеством» Н.А. Римского-Корсакова (певец исполняет партию Головы), кантата «Весна» С.В. Рахманинова, арии из опер, романсы (преимущественно русские).

В серии «Выдающиеся исполнители» вышли записи на трех дисках: «Арии из опер, песни», «Русский романс», «Рубинштейн, Чайковский, Рахманинов». И хотя эти записи относятся к позднему периоду исполнительской деятельности С.И. Мигая (конец 1940-х – начало 1950-х гг.), они дают полное представление о замечательном певце.

Л.Р.