Текст книги "Легкие миры (сборник)"

Засор

Пообщалась с народом.

Кухонная раковина, как ни старайся, имеет свойство засоряться. Чем я ее только не прочищала. Простой и честный «Крот», непростой Deboucher, который продавцы называют «Дебоширом», совсем непостижимый «Потхан», у которого такая инструкция: «Распахните окно настежь. Вытяните руку. Отверните лицо в сторону. Затаите дыхание. Сыпьте… etc», – и, несмотря на все предосторожности, ощущение было такое, что это зарин в порошке.

Надо ли удивляться, что при такой страшной интервенции все резиновые прокладки на трубах были съедены и сифон – такая фигня, создающая защитную водяную пробку, – болтался в свободном режиме и из него лило.

Сначала я поборолась с диспетчершей. Я позвонила ей с вечера и попросила: «Пришлите мне завтра сантехника с прокладками, мне нужно поменять прокладки». – «На завтра? Вот и позвоните завтра с восьми утра». – «Нет, я звоню вам вот уже сейчас. Я не хочу вставать в восемь утра, я уже сейчас проснулась и хочу сделать вызов на завтра». – «Но мы же не знаем, что будет завтра…» – «Завтра сантехник придет ко мне с прокладкой. Если вы это запишете в Книгу вызовов». – «Но…» – «Откройте Книгу и записывайте».

Я победила, и она записала вызов в Книгу, хотя и слышно было, что у нее когнитивный диссонанс, и она, должно быть, была расстроена, и, возможно, дома, вечером, у нее все валилось из рук, и она плакала в постели, накрыв голову одеялом, и отталкивала пытавшегося ее утешать – уж как умел – мужика своего, и он обозлился, обругал ее и пошел курить на кухню.

Сегодня пришли двое. «Пакеты есть?»

Вот иностранец бы не понял, что значит «пакеты есть?», и, возможно, запаниковал бы. Но у меня уже был опыт с сантехником Васей, и я знала, что нынче не те уж пещерные времена, нынче культурка, и сантехник уж не ступает, как бывало, грязными кирзачами по белым коврам, а просит выдать ему пластиковые пакеты из магазина «Стокман» или «Пятерочка» – в зависимости от вашего классового статуса – и надевает их на свои говнодавы, а потом уж идет. Уже почти Европа! мерцает и рассветает!

Сантехники работали в паре. Один был чернорабочим, другой – такой же степени замурзанности – менеджером. Не знаю, может, они потом менялись местами. (А такие профессии всегда, я заметила, работают в паре: один на коленях ковыряет прибор, притворно сокрушаясь его ужасному, непоправимому повреждению, типа: у-у-у-у-у-у… тут работы на день… А другой озвучивает расценки. Вот мы в свое время работали пиарщиками у Сергея Кириенко, там все было то же самое. Там его такие Фима Островский и Петя Щедровицкий по той же схеме окучивали.)

«Да… – сказал чернорабочий сантехник. – Засор серьезный». – «Девятьсот рублей», – вздохнул менеджер. – «Никакого засора нет, – сказала я, – просто прокладки прохудились, и их надо поменять». – «Как нет? – удивился русский народ. – А нам написали засор». – «Нет». – «Тогда триста», – упавшим голосом сказал менеджер.

Чернорабочий встал на колени и стал откручивать сифон. – «Кто вам тут накрутил-то? – с презрением начал он свое адажио. – Эвон!» – «Ваш Вася и накрутил», – быстро пресекла я. – «А, Вася… Ну, Вася… Вася да… Чего ж… Вася… Тут это… да… ну правильно», – начал он пятиться из неловкой ситуации.

Я была безжалостна. «Ваш Вася приходил в прошлом году, обругал предыдущую работу и сделал вот то, что вы сейчас ругаете. Поменяйте прокладочку и идите с богом».

«Тут работы невпроворот…» – коленопреклоненный начал следующий раунд. Менеджер помог ему театральными вздохами. «Спокойно работайте, спешить некуда», – сказала я и ушла к компьютеру. Не стала тревожно стоять над раковиной, переводя испуганные глаза с резиновых кишок на пластмассовые органы. Хотя по сценарию должна была.

Сантехники оставили в покое членораздельную речь и перешли к междометиям. Работа пошла быстрее. В сущности, десяти минут им хватило.

«Хозяйка! Принимай работу!» – наконец крикнул менеджер. – «И сколько?..» – «Четыреста». – «Только что было триста. Как это успела цена вырасти?» – «Да тут наворотили… работы на цельный день… как же… надо!»

«Триста пятьдесят дам, и хватит, – сказала я. – Да и то много». – «Триста пятьдесят на два не делится! – запротестовали мужики. – Это ж, если к примеру, два стакана водки…» – «Давайте не будем все пересчитывать на водку, – сказала я. – Не те времена. Где ваше профессиональное достоинство? Молочка попейте на ночь». – «Молочка!!! – закричали они наперебой. – Сейчас какое молочко?! Один порошок! Это наш народ все молчит, терпит! Молочка! А как уснешь?!»

Я знала, что сейчас начнется народная историософия, и не хотела ее выслушивать: я ее знала наизусть. Менеджер, получивший триста пятьдесят и не полюбивший меня за утруску суммы, вышел в дверь не прощаясь, в пластиковых пакетах из «Азбуки вкуса». А чернорабочий задержался в дверях и с горечью сказал мне: «Вот раньше! Раньше и стакан был двести пиисят грамм. А теперь?! Сто восемьдесят! Эх!»

Серебром и чесноком

Все-таки вот зачем переименовывать милицию в полицию. Понятно же, что лучше не станет. Нет, должны быть глубинные причины, внелогические и дологические. Какие-то тектонические сдвиги должны быть задействованы – на уровне архетипов, бинарных оппозиций, вудуизма и насылания порчи.

Вот, например, отличное великорусское заклинание: «Чтобы испортить человека, обратив его в пьяницы» (правда, я не очень понимаю, в чем проблема-то).

(Положив в вино червей, читать над вином): «Морской глубины царь, пронеси ретиво сердце раба (имярек) от песков сыпучиих, от камней горючиих; заведись в нем гнездо оперунное. Птица Намырь взалкалася, во утробе его взыгралася, в зелии, в вине воскупалася, а опившая душа встрепыхталася; аминь». Начитанным вином поят того, кого хотят испортить.

Ну, эта задача в общем и целом решена (ср.: водка «Немирофф» – птица Намырь). А вот что делают «При просьбе»:

…А войдя, должно вдруг взглянуть и думать или проговорить: «Я волк, ты овца; съем я тебя; проглочу я тебя, бойся меня!»

«От ворона, мешающего охотнику», «На хульного беса», «Чтобы скорое и хорошее лето было» – на все есть свои заклинания. Советская власть, кто помнит, охотно пользовалась этими древними техниками: на 7 ноября и 1 мая в газетах печатались так называемые «призывы», т. е. попросту мантры. «Женщины! Активнее участвуйте в процессе освоения передовых технологий!» «Колхозники! Приумножайте народные закрома, шире фронт работ!» «Учащиеся! Настойчивее овладевайте знаниями!»

Естественно, мантры не работали, потому что были неправильными, да и шаманы были плохими, а хороших шаманов извели. Существуют и другие способы приумножать и овладевать, но это не для великорусского народа, а для западных иродов, а у нас культ карго, как где-то уже было сказано выше. Так называемые «лихие девяностые» – это результат столкновения западного способа приумножать и овладевать с нашим, старинным, магическим. А при столкновении разнотемпературных потоков вот вихри-то и возникают. Сейчас все улеглось, вертикаль вроде воздвиглась, можно вернуться к заклинаниям.

Так вот какое соображение: существуют устойчивые бинарные оппозиции. Мужское – женское, сырое – вареное, теплое – холодное, огурчики – помидорчики, колбаса – сыр, папа – мама. Последняя пара интересна не тем, что родители имеют, понятное дело, противоположный пол, а тем, что выявляется оппозиция П – М. Работает она во всех индоевропейских языках, про другие не скажу. Pall-Mall, например. Муси-пуси. «И в мир, и в пир, и в Божий храм». Какая-то она важная. Что-то она в себе несет. (А вообще бинарная оппозиция – это две стороны одной медали, одно без другого не живет, одно понимается через другое.)

Вот и столицы у нас – Москва и Петербург – в вечном соревновании и вечном балансе, неразрывны и неслиянны. Вот и президент наш с премьером таковы же, и вечно все путают, кто есть кто, а потому что П и М. Вот и оппозиция у нас традиционно выбирает либо Пушкинскую площадь, либо Маяковскую, а ныне Триумфальную («После смерти нам стоять почти что рядом: вы на Пе, а я на эМ»). Никто же отродясь не ходил протестовать на площадь Белорусского вокзала, хотя она просторная и (до ремонта) была удобная, – а почему? потому что там негодная парадигма, и Горький там стоит (уже не стоит) совершенно не на месте, и вообще все неправильно – скупка золота и казино, как раз то, что человеку нужно перед поездом.

В свете вышесказанного совершенно понятно, что милицию нужно переименовать в полицию. Потому что на полюсе М народу много, а на полюсе П – нехватка. Надо перетянуть канат в другую сторону. У нас перевыборы скоро[2]2
  Сентябрь 2010 года.


[Закрыть]. И надо аккура-а-атненько надавить на народное подсознание: П лучше. Правильнее. Когда М – народ бьют дубинками и вообще всякие там евсюковы. А когда П – закон и порядок, и чисто как в Европе, и можно смело переходить дорогу на зеленый свет.

Но у меня к властям – городским и федеральным – небольшая просьба / предложение. Понятно, что вы хотите сделать площадь М (Триумфальную) непрохожей и непроезжей, все там забаррикадировать и создать разнообразные неудобства желающим войти в Концертный зал, метро и прочие заведения культур-мультур. Так можно проще, без заборов. Есть хороший заговор, вот отрывочек:

…чтобы «всякие нечистые духи разскакалися и разбежалися от меня, раба Божия, и во свояси, водяной в воду, а лесной в лес, под скрыпучее дерево, под корень, и ветрянный под куст и под холм, а дворовой мамонт насыльный и нахожий, и проклятый диявол и нечистый дух демон на свои на старыя на прежния жилища; и как Господь умудряет слепцы – не видят, а всё знают, так же умудри, Господи, меня, раба Божия, и на нечистых духов…»

Попробуйте.

А оппозиции, в свою очередь, могу предложить заговор против властей: «На выживание кикиморы»:

«Ах, ты гой еси, кикимора домовая, выходи из горюнина дома скорее, а не то заденут тебя калеными прутьями, сожгут огнем-полымем и черной смолой зальют».

А то всё – долой, долой. А хочется поэзии.

Для себя же я подобрала чудную народную молитву:

«Боже страшный, Боже чудный, живый в вышних, сам казни врага своего диавола, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь. Создай, Господи, тихую воду, теплую росу!..»

Ну а можно серебром и чесноком.

Василий Иванович

Вот и еще один гость «Школы злословия» отправился к верхним людям. Василий Иванович Шандыбин, бывший депутат Госдумы, «профессор рабочих наук», колоритный товарищ.

Дураком не был, но считать его особенно умным тоже не за что было. Так, хитрован. Был необразован, гордился этим. Дурковал в Думе, косил под «народного» человека: дрался, толкался, мешал говорить, требовал много бесплатных благ для народа, притворялся, что не понимает, почему бесплатных благ не бывает. А может, и правда не понимал. С удовольствием нес дикую чепуху – ведь народу нести чепуху по традиции разрешается: «если разорить Англию и Америку, деньги рекой потекут в российскую экономику», «советский человек был самым счастливым человеком в мире».

Был коммунистом, а как же.

Похож был на Шрека, знакомые дети его так и звали; по ТВ его часто показывали, очень был фактурный. Охотно, непрошено и с вызовом читал стихи – Блока, Есенина, – путая строчки и слова. Рассказывал, что читает Тургенева и Льва Толстого, но, судя по его комментариям, вряд ли отличил бы «Анну Каренину» от романа Швецова «Тля», если, конечно, оторвать обложку.

В студии «ШЗ» держался настороженно, ждал подвоха. Дождался, обиделся. Но рецепт для книги «Кухня Школы злословия» дал. Кажется, суп какой-то из крапивы со свининой. Будто бы народное. Сомневаюсь.

Про него рассказывали, что в Москве носил костюмы «Прада», а когда ехал домой, на Брянщину, переодевался в поезде в родное затрапезное. Не знаю, правда ли. Но вот на публике Василий Иваныч отрицал, что пьет вино и пиво, – «я лучше самогоночку», – а сам-то ценил чилийское красное: приглашенный в числе прочих на презентацию «Кухни ШЗ», получил, как и все гости, в подарок книгу и бутылку вина. Но ему показалось мало, и он подошел к раздаче еще раз и еще, заныкав в результате пять бесплатных бутылочек («мне на утро») и три книжки. Взял бы и еще, но ему не дали.

Вот теперь Василий Иваныч, нестарый совсем, умер. Так неудачно – под самый Новый год, когда на столе и свининка, и самогончик, – на Брянщине он хороший, чистый, 50-градусный, там умельцы себя не обделят.

А все-таки пожил, дурака повалял, в Москву съездил, людей посмотрел, себя показал, демократов обругал, в Лондоне побывал, интервью понадавал, на ТВ был частым гостем, костюмы пошил, вкусно поел и попил. Не всякому дурню такое выпадает.

Жалко мне его что-то. Земля тебе пухом, Василий Иванович!

С народом

Шла по Садовой. На углу с Малой Бронной – микротолпа. Прилично одетые люди, среди которых много пожилых дам в хороших меховых шапках, машут белыми лентами, бумажками, чем попало в сторону проезжей части. А по проезжей части едут малокреативные автомобили, как бы протестующие против Путина. Заинтересовалась, подошла. Белые ленточки, белые шарики; все веселые, из машин машут руками.

Самый творческий автомобиль (из замеченных мною) располагал наклейкой с текстом:

ВЖО

ПУ, –

то есть слабо, почти акварельно намекал на желательность смены главы государства. Но так, чтобы, если предъявят претензию, сразу можно было откреститься: а я что, я ничего.

Народ узнал меня (то есть народ смотрит зомбо-ящик, хоть и отрекается). «Ой, это вы?» – спросила меня молодая женщина с девочкой лет восьми, истово махавшей потоку машин. «Ой, а я как раз смотрела “ШЗ” с Ириной Прохоровой. Как вы считаете, Михаила Прохорова выберут?» – «Нет», – честно сказала я. – «А кого же выберут?» – «Путина». Женщина вроде бы огорчилась. – «Но вы за честные выборы?» – «Я – да, – сказала я, – но что толку-то?»

«Вы махайте, – велела мне дама в норковой шапке. – У вас есть белое, чем махать?» – «Вот только это», – показала я пакет с репчатым луком. – «Не годится. Достаньте ей белое что-нибудь!» Тут приятный человек средних лет сбегал в супердорогой магазин «Волконский» и принес мне полиэтиленовый пакет с фирменным логотипом. «Даром дали!» – гордо объявил он.

Учитывая, что в магазине «Волконский» на кассе продается малая жестяночка с конфетами «Вишня в шоколаде» за 850 рублей, не говоря уже обо всем прочем, я не была поражена щедростью магазина, не взявшего с мужика денег за пакетик. Сам он, кажется, пребывал в эйфории и верил, что восставшие пекари «Волконского» – на стороне трудового народа.

Молодая женщина с девочкой тем временем насела на меня с вопросами о том, кто, по моему мнению, имеет большие шансы стать президентом. Я начала мерзнуть. Девочка махала открыткой. «Ты белой стороной махай! – советовала ей мать. – Белой!» «Скажите, а за что мы машем?» – уточнила она у меня. – «Мы машем против Путина». – «Вы уверены?» – «Абсолютно». – «Ой, – вдруг сказала женщина. – У меня же начальница из “Единой России”. Ну-ка, пошли быстро, пока не попались, – она дернула девочку за воротник. – Мы точно против Путина? А я думала, мы за честные выборы. Не фотографируйте нас!!!» – вдруг закричала она.

«А вон там старуха стоит – всем фак показывает!» – захохотала веселая дама в норке. – «Где, где?» – «А вон там! Ой, такая бабка крутая!» Молодая женщина, прикрыв лицо дочери рукавицей, быстро, пригнувшись, уходила из опасного места.

Я постояла, помахала, замерзла и ушла.

А лук потом поджарила. С картошечкой. Под водочку. И вспоминала лозунг двадцатых: «Товарищ, не пей! С пьяных глаз ты можешь обнять классового врага!»

А вы пойдете держаться за руки 26 февраля?[3]3
  2012 год.


[Закрыть]

Карна и Желя

[4]4
  Карна и Желя – в восточнославянской мифологии вероятные персонификации плача и горя.


[Закрыть]

Сходила на рынок за всякими безбожно дорогими продуктами к новогоднему столу. Осетрина горячего копчения, народные соленые грибы и прочее. Картошка по цене кумкватов. Крабы.

И, придя домой, обнаружила, что все на месте, а вот соленые бочковые огурцы особой прекрасности и крепости пропали. Просто исчезли. А ведь я помню, как я их засовывала в сумку на колесиках, на самое дно, рядом с клюквой и хреном. Они никуда не могли деться, но вот делись.

Это, конечно, кармическая потеря, и я приемлю ее с кротостью и смирением. Я завтра пойду и куплю их наново. Но Господь! Ты удивляешь меня. Почему соленые огурцы? Я понимаю, отбери у меня камчатских крабов, первые пальцы, чищеные, в стеклянной банке, – слова не скажу! Действительно безобразие – так зажраться. Отними осетрину (хотя ее очень, очень жалко, но именно потому и отними). Даже соленые белые грузди – кандидаты на утрату.

Но бочковые огурцы, всего-то по 120 рублей кило. Ты чего?..

…Я знаю, вас волнует пропажа моих огурцов и возможные причины моей иовизации.

Что ж. Расчехляю гусли и не без трепета начинаю рассказ.

Пришла я на рынок, где меня уже ждали торговцы, знавшие мою историю. Ибо огурцы не покидали рынка.

Отступление: рыночные торговцы делятся на три категории.

Первая, самая богатая, – насельники крытого рынка. Это Кавказ – в основном мусульманский: фрукты и трава, – и Средняя Азия – сухофрукты, специи, фасоль; это творог-сметана из частных хозяйств, в нашем случае из Псковской области и из Гатчины; это мед и постное масло, которому не место в мороз на улице; это бакалея (чай и др.), лепешки, какие-то жуткие «новогодние вкусняшки», это мясо и колбасы.

В мясе просматривается четкое разделение на птицу-яйца и собственно red meat и кости. Как-то я видела на Сытном такое объявление: «Для торговли яйцом куриным требуется продавец с артистическими способностями». Это, например, как? Я скажу как. В советское время в Москве на проезде Серова стоял такой продавец на тротуаре, раскинув свой лоток, и зазывал: «А вот кому яйца свежие, ночные, молодежные»?

Народ смеялся, подходил и брал. Действительно, яйца были из совхоза «Молодежный», все остальное относилось к артистическим способностям.

(Это, кстати, на заметку молодежи, спрашивающей, а вот как же это, секса в Советском Союзе не было? Расслабься, молодежь, тебя, как всегда, обманули; секс и шутки по поводу секса в Советском Союзе были, вот ничего другого не было, а секс был. И ты, молодежь, есть продукт этого бурного, никогда не прекращавшегося секса. Однако я отвлеклась.)

Ну, еще в крытой части рынка стоят русские бабы, перепродающие икру/рыбку копченую, и другие – бабы общесырные и масляные. Рыбные бабы – самые толстые люди на рынке. Почему? не знаю.

Вторая категория – люди, сидящие в полуоткрытых ларьках и торгующие всем москательным товаром, тапками, синтетическими халатами, «элитной одеждой», заметаемой сухой снежной крупкой, удлинителями, в которые не влезает вилка, и таблетками от комаров. Это товар челноков. В ногах у продавцов всегда стоят обогреватели, так что они могут жить вечно и сидеть дешево.

Третья же категория – самая аутентичная и самая морозоустойчивая. Это люди открытых дощатых прилавков. Это народ.

Сумерки, пронзительный ветер, снег то примется мести, то остановится, руки без варежек превращаются в красную растрескавшуюся кору, ни огня, ни сугрева. Благодаря модернизационным инициативам президента Медведева сегодня еле-еле рассвело к полудню, но даже в слабом свете декабрьского дня трудно прочесть текст на ярлыках – почем там ваши соленья, грибы, домашнее квашенье? Народ, в толстых ватниках поверх зипунов, подпрыгивает и переговаривается посиневшими губами. «Почем ваша клюква?» – слова уносятся порывом ветра. У этих продавцов есть поразительное свойство: они уговаривают тебя купить товар подешевле, потому что он вкуснее. И дают попробовать, и правда, вкуснее тот, на который они указали. Отчего так, я не знаю, но полагаю, что стратегия продавцов этого типа – установление дружеских отношений, подманивание на сладенькое. Уже позже, когда ты станешь лучшим другом и согласишься крестить детей, придет обман, подсовывание гнилого товарца, клятвы, голубые глаза и биение себя в грудь.

Я народ не идеализирую. Я его люблю черненьким.

(Подвид этого народа, чуть в стороне, также заметаемый снегом, торгует водопроводной арматурой и книжками о принцессах и подвигах Сталина. Эта часть народа мне мало известна. Которые с книжками – это часто опустившаяся низовая интеллигенция: спившиеся школьные учителя, преподаватели гражданской обороны и тому подобные мужчины. Эти люди ничего не производят, не собирают, не квасят, не солят. Они сокрушаются о гибели империи.)

Вот я вошла в рыночные ворота, и весть о Женщине, Забывшей Свои Огурцы, немедленно пошла передаваться из уст в уста: от продавцов мотыля и опарыша – к продавцам сердца свиного и голени индюшачьей – к войлочным тапочкам – повдоль батареек и фонариков – мимо половичков и одеялок с тиграми анфас – к грибному и огуречному, окоченевшему, но зоркому народу.

– Баба Лиза! – закричали грибные, обхлопывая себя рукавицами. – Твоя женщина пришла! Которая кило огурцов!

Клюквенные махали мне рукавами, приветствуя.

Из-под еловых ветвей в розницу вынырнула баба Лиза и побежала к своим будто бы точным весам.

– Вчера бежала я за вами, бежала, все ноги стерла, – рассказала баба Лиза. – Прямо сердце захолонуло. А вас и след простыл.

– Как вы на таком ветру целый день? – спросила я.

– Такая жизень наша страшенная, – с удовольствием сказала баба Лиза.

Обретя огурцы и дав народу пищу для разговоров, я пошла себе в задумчивости в крытую часть, рассуждая про себя о том, к чему мне было ниспослано испытание и как технически оно было осуществлено.

Ну, технически оно было осуществлено методом отвода глаз и построения ложных воспоминаний. Потому что я прекрасно помню, как я укладывала огурцы в розовом рыночном пакетике на самое дно, рядом с банкой для рассола, а сверху положила баночку народного хрена, бесстрашно натертого лично бабой Лизой в рамках ее страшной жизни. А еще сверху встало ведерко с грибами и сбоку, чтобы не помялась, клюква. И вот все это был морок. Сон. Фата-моргана.

А в чем был смысл, в чем было задание? Зачем меня вернули на рынок?

На рынке ко мне подошла продавщица дорогих фруктов:

– Вот скажите, Путина переизберут?

– Не сомневаюсь, – сказала я.

– Но как же нам жить? – воскликнула она. – Мы абхазы, как нам жить?

Я не смогла усмотреть ясной связи между избранием Путина и абхазскими проблемами, для этого, наверно, нужно было быть Глебом Павловским или, на худой конец, Кургиняном, но кто бы по доброй воле стал Кургиняном? Огурчики свеженькие, которые она мне предложила, стоили 600 рублей. Были и по 250, но вялые.

– Так что же он, навсегда? – волновалась она.

– Думаю, да, – сказала я, вычисляя, сколько я готова отдать за два огурца для крабового салата.

– Так что же русский народ, он не встанет с колен?! – крикнула женщина.

– Не встанет, – заверила я. – Давайте мне мандаринов кило.

Купила и пошла себе мимо торговца, у которого мандарины брала вчера.

– Паччему не у меня сэводни?? – со злобой крикнул он и убил взглядом. У него была своя рыночная стратегия.

Что из этого предназначалось для меня? Какую роль мне предлагалось сыграть? Когда я добралась до дому и распаковала покупки, соленых огурцов опять не было.

Нигде.

В принципе тут не так далеко есть Псково-Печерский монастырь, можно было бы туда быстренько съездить поклониться. Но до Нового года не обернусь. Посмотрела «огурец» в Гугле. «Евреи плакали, вспоминая о дынях и огурцах египетских (Чис. XI, 5)». Не то. Мне нужна славянская мифология. Огурца не нашла. Нашла только Карну и Желю. Славяне, похоже, по огурцам не горевали.

…Карна и Желя в совокупности на слух дают холодец.