Текст книги "Второе пророчество"

Я озадаченно взглянула на Дьюлу.

– Так, значит, все это истинная правда! – эмоционально выпалила я.– Легенда об Аримане, Ормузде и боге Митре – правда!

– Я в этом и не сомневался! – спокойно пожал плечами Дьюла.– Все мировые религии так или иначе отталкиваются от идеи о существовании Творцов и богов. А дарвиновская теория происхождения видов – ничем не подтвержденная выдумка!

– Ладно, с этим мы разобрались,– констатировала я, вынимая из папки еще несколько листов.– Я поняла все, кроме упоминающихся в тексте антов. Они-то кто такие и при чем?

Дьюла недоуменно развел руки, демонстрируя свою полнейшую неосведомленность в данном вопросе:

– Никогда и ничего о них не слышал! Но согласись, моя госпожа, все остальное можно признать вполне достоверным. Немцы уже намного опередили нас и ищут защитное устройство, способное противостоять гневу Митры. А что касается «избранного воина», то,– он отвесил уважительный поклон в мою сторону,– его я и имею честь лицезреть сейчас перед собой!

– Ладно! – повторно пробурчала я.– Хотя не скажу, конечно, что меня приводит в восторг миссия, выпавшая на мою долю. Ибо воин из меня, во всяком случае пока,– я насмешливо фыркнула и сложила пальцы в недвусмысленно-издевательскую фигуру,– вот какой…

Но Дьюла протестующе помотал головой, выражая категорическое несогласие с моей ярой самокритикой.

– Поживем – увидим! – философски подытожила я.– Давай-ка лучше дальше почитаем…

Мне хватило лишь мимолетного взгляда, чтобы понять – в папку деда попал именно тот самый утерянный артефактный манускрипт, двадцать пять лет назад переведенный господином Шухерманом и принесший ему неисчислимые беды. Так вот почему Абрам Соломонович настолько иронично хмыкнул, рассказывая мне об исчезнувшем, вернее, украденном у бандитов свитке майя и охотящихся за ним головорезах. Судя по всему, этот самый документ эффектно уплыл из рук немцев и попал к моему деду. Я отложила потемневший от старости листок, сильно потрескавшийся, сделанный из волокон какого-то неизвестного мне растения, а вместо него взяла страничку обычной бумаги с переводом, очевидно выполненным Шухерманом, и продолжила чтение вслух:

– «…Величайшим изобретением индейцев майя стал календарь. В его основу они положили некую мифическую начальную дату – 13 августа 3113 года до нашей эры, знаменующую день сотворения человечества. От нее-то, путем простого отсчета прошедших дней, и велось дальнейшее летоисчисление. Календарь майя, несмотря на всю свою древность и примитивность, оказался удивительно точен. Жрецы майя утверждали, что с момента возникновения рода людского на Земле уже минуло целых четыре жизненных цикла, или «солнца». По легендам майя, каждый период завершается практически полным уничтожением цивилизации, живущей в данном цикле. Сменились четыре человеческие расы, которые погибли во времена великих катаклизмов. И лишь немногие из людей сумели остаться в живых, поведав, что же конкретно произошло на самом деле. «Первое солнце» длилось 4008 лет и было разрушено землетрясением. «Второе солнце» растянулось на 4010 лет и закончилось ураганом. «Третье солнце» продолжалось 4081 год и пало под огненным дождем, излившимся от извержений из кратеров огромных вулканов.

Именно тогда погибла легендарная Атлантида. «Четвертое солнце» (5026 лет) уничтожил потоп, уцелеть в коем сумел лишь Ной на своем ковчеге. Сейчас завершаются последние дни Пятой эпохи сотворения, или «Пятого солнца». Майя полагают, что по завершении нынешнего, 5126-летнего цикла произойдет некое движение Земли, что повлечет за собой уничтожение цивилизации. Причем новый катаклизм станет куда страшнее четырех предыдущих и разделится на два этапа. Сначала, 22 сентября 2012 года, начнется сильнейший солнечный шторм, по мощности разрушительного воздействия сопоставимый только с тотальной ядерной войной или падением гигантского метеорита. Он повлечет вспышку геомагнитной бури, ведущей к смещению оси Земли. А затем, 21 декабря 2012 года, изменившая свое местоположение планета окажется втянутой во всеобщий парад планет, когда Земля, Сатурн, Юпитер и Марс выстроятся в одну линию, вместе с планетами других звездных систем образуя сплошную цепочку от центра Галактики. Подобный процесс можно сравнить со стрелками часов, вставших на отметку двенадцать. Данная комбинация будет означать переход Вселенной из одной системы координат в другую…»

Я замолчала.

Дьюла сидел в напряженной позе, почти не дыша, замерев и вперив в меня безумно расширившиеся зрачки. На его бледном лице запечатлелась гримаса непреоборимого ужаса. Тогда я достала последний документ, вложенный в папку:

– «С далеких времен шумерской цивилизации и до наших дней дошли схематические изображения, высеченные на каменных плитах, иллюстрирующие построение Солнечной системы, где кроме основных известных нам планет присутствует еще и загадочная десятая планета. Именно этому гипотетическому небесному телу, планете Нибиру, приписывают возможность менять географические полюса Земли, что, в свою очередь, ведет к глобальной катастрофе и крайне резкому изменению климата. В 1982 году лаборатория НАСА обнаружила небесное тело, возможно, гораздо большего размера, чем даже гигант Юпитер, находящееся довольно близко к Земле и движущееся в области созвездия Ориона. В очень скором времени Нибиру, сейчас находящаяся примерно в 60 парсеках от Солнца, сможет вклиниться в Солнечную систему, перемещаясь по эллиптической орбите. 21 декабря 2012 года Нибиру пройдет сквозь эклиптику нашей планеты, влияя на ее магнитное поле. Земля попадет в интервал между Солнцем и Нибиру, ее полюса мгновенно поменяются местами, наклон планеты изменится еще сильнее, чем от солнечного шторма, что вызовет быстрое таяние ледников и чудовищное наводнение с цунами высотой в несколько сотен метров. Последние люди, те, кто сумел пережить солнечный шторм, погибнут…»

Трясущимися от ужаса руками я педантично сложила документы аккуратной стопкой и убрала обратно в черную папку…

– У нас какой сейчас год начался? – пришел в себя Дьюла.– Две тысячи десятый вроде? Так это что получается, нам осталось жить около двух лет? – ошеломленно выдохнул он.

– Судя по всему, да! – дрогнувшим от волнения голосом подтвердила я.– Конечно, в том случае, если я не сумею найти защитное устройство из третьего пророчества и не спасу Землю!

– Поправь меня, пожалуйста, если я допущу какую-нибудь неточность,– сдавленно попросила я, понимая, как сильно мне хочется ошибиться.– Спустя всего каких-то два года нашей Земле предстоит погибнуть. Сначала ее настигнет солнечный шторм, представляющий собой всепоглощающее пламя, выжигающее на своем пути все живое. Эта вспышка на Солнце также изменит ось наклона планеты, заставив ее встать ровнехонько между Солнцем и Нибиру, что довершит катастрофу. Так?

– Так! – мрачно кивнул Дьюла.– К сожалению, ты не ошибаешься ни в чем. И если ты не сумеешь найти защитное устройство, созданное эонийцами, то нам – конец!

– Дьявол! – Я гневно саданула кулаком по треклятой папке со зловещими документами.– А тебе не кажется, что слишком уж большая ответственность возлагается на меня – слабую девушку, не обладающую никакими особо выдающимися качествами, да к тому же еще и блондинку?

– Не-а! – иронично подмигнул воин.– Женщины намного умнее и хитрее мужчин. Хочешь, расскажу тебе любимую байку Калеба, напрочь опровергающую миф о мнимой бабской слабости, глупости и беззащитности?

– Валяй! – разрешила я.

– Мужчина открыл для себя оружие и придумал охоту,– увлеченно начал Дьюла.– Женщина открыла для себя охоту и придумала шубу. Мужчина открыл для себя цвета и придумал живопись. Женщина открыла для себя живопись и придумала макияж. Мужчина открыл для себя силу и придумал бога. Женщина открыла для себя бога и придумала кумира. Мужчина открыл для себя слово и придумал беседу. Женщина открыла для себя беседу и придумала болтовню. Мужчина открыл для себя игру и придумал карты. Женщина открыла для себя карты и придумала колдовство. Мужчина открыл для себя дичь и придумал пищу. Женщина открыла для себя пищу и придумала диету. Мужчина открыл для себя дружбу и придумал любовь. Женщина открыла для себя любовь и придумала брак. Мужчина открыл для себя женщину и придумал секс. Женщина открыла для себя секс и придумала мигрень. Мужчина открыл для себя обмен и придумал деньги. Женщина открыла для себя деньги – и тут мужчине наступил полный трындец!..– Лугару весело расхохотался.– Так что куда уж нам, мужчинам, до вас, женщин!

– Ну-ну! – язвительно парировала я.– С твоими аргументами не поспоришь…

Дьюла польщенно улыбнулся.

Я опустила шторы, создавая в квартире уютный полумрак. Время давно перевалило за полдень, солнышко припекало вовсю, растапливая скудный снег на улице, а мне невыносимо хотелось спать. Прошедшая ночь выдалась очень уж бурной. Вечерний приезд, исчезновение Галки, короткая экскурсия по городу, близость с Рейном, встреча с Калебом и его последующая гибель… Даже не верится, что столь огромное количество событий смогло уместиться в несколько скоротечных часов! Я чувствовала себя совершенно беззащитной перед лицом неумолимого времени, этакой легкомысленной бабочкой, запутавшейся в непроницаемом кружеве судьбы, оказавшемся липкой паутиной. Но, стараясь разложить по полочкам все доступные мне факты, я испытывала недоумение, ведь в оплетающей меня паутине явно не хватало главного злодея – паука. Чахлый герр Крюгер на эту важную роль не тянул совершенно, по всей вероятности являясь всего лишь еще одной из марионеток, так же, как и все мы, безропотно идущей на поводу у выдумщицы-судьбы.

Впрочем, не следует забывать, что паук выползает из своей норы лишь в самый удобный для него момент, тогда, когда потенциальная жертва поглубже увязнет в расставленной для нее ловушке и привлечет внимание своего палача. О, обитающие во тьме чудовища страсть как обожают исступленно мечущихся мушек, еще надеющихся вырваться из их паутины и напрасно растрачивающих последние силы. А значит, если я намереваюсь выманить паука из тайного логова и смело взглянуть ему в глаза, мне следует изобразить глупую белокрылую бабочку, притворившись отчаявшейся и безнадежно заплутавшей. Острые коготки и зубки я временно втяну и спрячу, дабы усыпить бдительность следящих за мной чудовищ… С такими-то приятными мыслями я мирно улеглась на бочок, положив под щеку сложенные лодочкой ладошки. Мои веки смыкались сами собой… Мне непременно нужно хорошенько выспаться, ведь уже завтра вечером я должна прибыть на странную встречу, каким-то хитрым анонимом назначенную мне на мосту Маргит…

– Госпожа? – Дьюла растроганно смотрел на мое умиротворенное лицо, затененное пологом пышного балдахина.– Если вы не возражаете, то я возьму одеяло и лягу возле двери. Так, на всякий случай…

– Сними рваную одежду и отдай ее ассони Элешке,– невнятно, сквозь полудрему, посоветовала я.– Она ее заштопает и постирает… Видишь, она у нас горазда на всякие неотложные дела, даже успела вызвать мастера и восстановить разбитое окно…

– Но,– немного смутился лугару,– я не ношу нательное белье…

– В ванной есть большое полотенце,– хихикнула я, раздразненная его порозовевшими щеками.

Через пару минут Дьюла вернулся в комнату, вокруг талии плотно обмотанный зеленым махровым полотенцем. От нанесенных ему Марчей ранений не осталось и следа. Я расслабленно вытянулась под одеялом, безмятежно любуясь его красивой фигурой, мускулистыми руками и беломраморной кожей.

– Я уже слышала, что лугару наделены способностью к ускоренной регенерации тканей. Так?

– Да,– гордо сообщил воин, хвастливо напрягая бицепсы.– Мы практически бессмертны. Нас можно убить лишь двумя способами: отрубив голову или пронзив сердце.

– Знаю. Или – как Калеба… – печально шепнула я.

– Да,– тяжко вздохнул Дьюла,– у него не было ни единого шанса уцелеть…

– Шея и сердце,– заинтересованно повторила я.– Именно поэтому вы носите щиток на груди и широкий стальной ошейник?

Вместо ответа воин снял оба означенных предмета и передал их мне.

Наши пальцы случайно соприкоснулись…

Молодой лугару покраснел еще больше и застенчиво опустил длинные пушистые ресницы, продолжая исподтишка ненавязчиво меня рассматривать. Его дыхание участилось и стало шумным, на мощной шее проступила часто бьющаяся жилка…

«О, порази меня стрела Аримана! – тоскливо ругнулась я, замечая охватившее воина возбуждение.– Я еще не успела забыть страшную обиду, нанесенную мне Вадимом, но уже побывала в объятиях Рейна! А сейчас на меня запал этот милый мальчик, прекрасный, будто древнегреческий бог… Зачем он мне, этот неглупый, по-собачьи преданный прелестный мальчик?..» – Но додумать я не успела…

Повисшую в комнате тишину вдруг нарушил пронзительный звон разбившегося стекла. Окну под барельефом не повезло во второй раз. Что-то небольшое, округлой формы, внезапно влетело в комнату и угодило прямиком в мою постель. Я пригляделась и панически завопила во все горло… Это оказалась настоящая боевая граната, однажды виденная мною в музее, да притом еще и с выдернутой чекой! Я неловко завозилась, пытаясь выкарабкаться из-под одеяла, с ужасом понимая, что граната закатилась куда-то в складки перины и она вот-вот взорвется…

Глава 8

Я исступленно завизжала и обреченно закопошилась в куче, образовавшейся из одеяла, перины и десятка декоративных подушечек, до этого кокетливо разбросанных по моей необъятной постели, а теперь ставших ловушкой, наподобие топкого болота поглотившей влетевшую в окно гранату. Да и меня – тоже. Мне казалось – время остановилось, упрямо не желая отсчитывать последние секунды моей жизни. Из перекошенного бестолковым воплем рта рвался монотонный утробный вой, а в голове крутилась всего одна мысль: «Сейчас, сейчас она взорвется!»

– Стрелы Аримана! – коротко рявкнул Дьюла, на сей раз умудрившись вложить в излюбленное ругательство всех лугару поистине неохватную гамму эмоций – от злобы до обиды.– Эх!..

Стремительным взмахом руки он вышвырнул меня из постели, причем так сильно, что я вместе с одеялом буквально спорхнула с сего монументального сооружения и эффектно отлетела к противоположной стене комнаты. А в следующее мгновение воин плашмя рухнул на мое место, руками и ногами вцепляясь в перину и прикрывая собой гранату…

– Нет! – заорала я, терзая одеяло.– Дьюла, нет!..

Громыхнуло…

Старинный дом ощутимо покачнулся. Жалобно зазвякал уставленный саксонским фарфором буфет, затрещали дубовые панели, с потолка сорвалась хрустальная люстра и хлопнулась на паркет. Так и не разжавшего пальцы Дьюлу подбросило вместе с периной, а брызнувшая во все стороны кровь окропила мое лицо. Шрапнель мелких осколков пробарабанила над моей головой, сдирая обои и уродуя стену. Мне стало дурно от испуга и осознания непоправимости произошедшего…

– Дьюла! – Я с остервенением сорвала с себя чертово одеяло (откуда только силы взялись?), вскочила на ноги и метнулась к кровати…

Он лежал на животе, а расплывающуюся под его телом лужу крови медленно впитывали шелковые простыни. Я осторожно перекатила его на спину и ужаснулась. Прижатая к перине граната взорвалась практически внутри живота моего отважного защитника, разворотив торс Дьюлы от груди до таза. Из огромной сизой дыры вяло выползали радужно отблескивающие обрывки внутренностей, перемешанные с крошевом костей. Оторванные ниже локтей руки висели на сухожилиях, шею иссекло, а меж развороченных ребер виднелось что-то бесформенное, слабо пульсирующее. Увы, это было то, что осталось от сердца моего прекрасного воина.

– Дьюла! – Я всхлипнула и испуганно прикусила согнутый палец правой руки, безуспешно пытаясь сдержать рвущиеся из груди рыдания.– Ангел мой!..

Юноша с трудом открыл глаза…

Несколько мучительно долгих секунд его бессмысленный взгляд обшаривал потолок, а губы вяло шевелились, не издавая ни звука. Я склонилась ниже, нежно обхватывая ладонями его наливающееся мертвенной синевой лицо.

– Я здесь, милый мой!

– Ты, ты… – Его взгляд обрел осмысленность.– Не уходи…

– Никуда и никогда! – пылко пообещала я, способная сейчас на все, что угодно, даже на обман, лишь бы он не мучился, ибо понимала – Дьюла умирает.

– Спаси… – хрипло шептал он едва слышным голосом.

«Не могу! – хотелось простонать мне.– Я не богиня, я уже не смогу тебя спасти, я хуже тебя – ведь ты-то меня спас!»

– Спаси их… всех! – добавил он, требовательно напрягая израненную шею и силясь заглянуть в мои глаза.– Всех до единого…

– Обещаю! – клятвенно прорыдала я.– Людей, лугару, ликантропов! Я спасу их всех.

– Хорошо! – Нежная улыбка осветила его лицо, делая его невыразимо прекрасным.– Я устал, я посплю… – Его веки опустились, под черными ресницами обозначилась темная трупная синева.– Посплю…

– Спи, милый! – против своей воли разрешила я.– Когда-нибудь мы встретимся снова, там, где уже не будет боли и страданий…

– Скажи,– собрав последние силы, вдруг требовательно вопросил он,– только честно: ты могла бы меня полюбить?

– Да! – ничуть не кривя душой, страстно выкрикнула я, благоговейно прикасаясь губами к его лбу.– Да, всем сердцем!

– Хорошо… – Он улыбнулся так счастливо и умиротворенно.– Мне хорошо… – Последний легкий вздох сорвался с уст Дьюлы и нежно скользнул по моей щеке, становясь нашим единственным поцелуем…

А потом я еще долго сидела и плакала, баюкая в своих объятиях его холодеющее тело…

Мы сами виноваты в большей части настигающих нас бед. Мы не умеем жить. Вернее, то, как мы существуем, вряд ли стоит называть полноценной продуктивной жизнью. Мы давно перестали созидать и творить, но эгоистично привыкли разрушать и потреблять. Вошли во вкус никчемного паразитирования. Мы едим, спим, испражняемся и спариваемся, намеренно игнорируя немудреную истину Маленького принца, моего любимого литературного персонажа, придуманного гениальным писателем Антуаном де Сент-Экзюпери. «Встал поутру, умылся, привел себя в порядок – и сразу же приведи в порядок свою планету»,– говорит Маленький принц. И, прочитав эти строки, каждый из нас должен задуматься: а когда он сам в последний раз приводил в порядок свою планету? Оторвавшись от еды, сна, размножения и погони за материальными благами. Нет, наша Земля давно находится не в порядке: ведь на ней голодают дети и нищенствуют старики. На ней загрязнены вода и воздух, вымирают сотни видов животных и растений, выпадают радиоактивные осадки. На ней пышным цветом расцветают ложь, вымогательство, насилие и неравноправие.

Люди утратили право называться гуманными и милосердными, погрязнув в пороках и всевозможных грехах. Наш мир пришел в беспорядок, став вместилищем тьмы и грязи. И стоило ли при подобном раскладе удивляться тому, что наполненная нашим злом чаша перевесила, поколебав вселенские весы, чутко балансирующие между добром и злом? Именно мы сами, и никто другой, виновны в надвигающейся на мир катастрофе, призванной навсегда уничтожить изжившую себя цивилизацию. Мудрые Творцы, некогда создавшие нашу планету, были совершенно правы, желая очистить Землю от разрушающих ее людей, дабы освободить место для кого-то иного, возможно, значительно лучшего, чем мы. И следовало признать, что я их прекрасно понимаю, находя обоснованным подобную тягу к уничтожению людей-паразитов.

Меня волновало лишь одно – возможно, вместе с лгунами и грешниками предстоит погибнуть и тысячам ни в чем не повинных праведников, еще способных создать новый, лучший мир. А посему – я приняла твердое решение: я буду бороться. За это зимнее голубое небо за моим окном, за чистый снег и за играющих на нем детей. За цветы в моей вазе и за мяукающую на лестнице кошку. За идущих по улице людей, имеющих право начать все сначала. За льющуюся из приемника песню и за целующихся на скамеечке влюбленных. За весь этот мир – пусть несовершенный и запятнанный нами, людьми, но все-таки такой родной и близкий. За мир, имеющий право на еще один шанс, пускай опасный и последний. И даже если эта борьба будет стоить мне жизни, я все равно не откажусь от нее и не отступлю, как не отступили Калеб и Дьюла. С нынешнего момента я отказываюсь бездействовать и молчать. Я спасу этот мир или погибну. Я сделала свой выбор, чего бы он мне ни стоил…

 
Мне говорят, что дерзкой быть опасно,
Нарвусь еще на тех, кто посильней,
Мол, силы трачу на людей напрасно,
И без меня хватает в мире ахиней.
 
 
Мне говорят: «Смирись! Какое дело,
Кто чем живет, кто вовсе не живет?»
Да вот представьте, видимо, задело,
Пускай не пулей, словом на излет…
 
 
Молчать бы мне, да вовсе не молчится,
Зудит под сердцем, чешется рука,
Помилуй бог, но, кажется, стучится,
В мозгу родится гневная строка.
 
 
О том, как миру – не хватило меры,
О том, что жизнь – лишь бурная река,
На брег выносит мертвые химеры,
А вброд не сунься – слишком глубока.
 
 
Сегодня в лоб не бьют, все чаще в спину,
Нет подвигов уже – тонка кишка!
Героев не ведут на гильотину…
А режут всех во сне, исподтишка…
 
 
Мне говорят: «Тебе б не в это время,
Тебе бы при графьях, да при царях…
Помилуй бог, не изменилось бремя,
Лежащее в наш век на бунтарях.
 
 
Мне говорят: «Не рви зазря рубаху,
Освищут, не оценят, не поймут…
И не на трон, скорее уж на плаху
Таких, как ты, с усердьем отведут»…
 
 
Зачем алкаешь ты отнюдь не мира?
Им не узнать, что истина – проста…
Им проще сотворить себе кумира,
Чем смысл вложить в заблудшие уста.
Мне говорят: «Терпи, пока живется!
Иначе вырвут из руки свечу…»
Мне жертвой стать в войне той доведется,
Но я не струшу. Я – не промолчу…
 

На оставленной Иганом визитной карточке я нашла его телефонный номер. Я позвонила ему на сотовый, лаконично обрисовала сложившуюся ситуацию и попросила подъехать через часик ко мне на квартиру, чтобы забрать и похоронить тело несчастного Дьюлы. В ультимативной форме отказалась от предложенной стражем охраны. На корректный вопрос по поводу моих дальнейших действий – попробовала отмолчаться, но, когда Иган начал напирать, с удовольствием гаркнула: «Не ваше собачье дело!» Мудрый лугару сразу понял, что ко мне лучше сейчас не приставать, и, проникновенно пожелав удачи, отключился.

Я открыла кран с теплой водой, залезла в ванну и залпом хряпнула полбутылки вина, поминая покойного Дьюлу. Потом обоснованно обозвала себя дурой и допила бутылку до дна. Густое сладкое «Эгри» сразу ударило мне в голову, моя самооценка резко повысилась, а желание действовать уподобилось неуправляемому торнадо. Проблемы, пугавшие меня еще пятнадцать минут назад, начали казаться мелкими и незначительными, а настороженное отношение к запутанной ситуации с богами и пророчествами плавно перешло в плоскость тотального пофигизма. Типа: «Ну и черт с ним! Если не выяснится, то само утрясется». Пошатываясь, я вылезла из воды и, высушив волосы феном, подняла их высоко на затылке, заплетая в тугую длинную косу. Покопалась в так толком и не разобранных чемоданах и, придирчиво оценивая каждую деталь туалета, оделась строго и удобно. Теплый черный свитер, черные джинсы в обтяжку, высокие сапоги на устойчивой подошве и короткая кожаная курточка на меху. Довольно посмотрелась в зеркало, мысленно назвав себя недоделанным гибридом ниндзя-черепашки и Лары Крофт, расхитительницы могил. Вышла из квартиры, громко хлопнув дверью и чуть не сбив с ног ассони Элешку, поднимающуюся по лестнице ко мне на второй этаж. Проигнорировала ее нервные вопросы на тему: «Куда, зачем и когда вернетесь?» – и молча прошла мимо, лишь скупо махнув на прощание рукой. Видимо что-то вдруг поняв, пожилая домоправительница побледнела как мел и отшатнулась, торопливо крестя меня трясущимися пальцами. Я хмуро хмыкнула, подозревая – поджидающих меня чудовищ крестным знамением не напугаешь, разве что раздразнишь еще сильнее.

Очутившись на улице, я отправилась искать остановку единственного автобуса, следующего до острова Маргитсигет. Вечерело. До встречи на мосту оставалось еще около суток. А поэтому, здраво рассудив, что свободного времени у меня навалом и спешить мне абсолютно некуда, я решила лично осмотреть могилу принцессы Дагмары, то есть именно то самое место, с коего и начались мои многочисленные неприятности.

Остров Маргитсигет, являющийся неотъемлемой частью Будапешта, испокон веков носит репутацию наиболее странного и мистического района столицы. Особые свойства его источников были известны еще древним римлянам, которые поставили здесь алтари для жертвоприношения нимфам целебных вод. Находись ты хоть на будайском, хоть на пештском берегу, непременно увидишь его, расположенный прямо по центру русла Дуная и разделяющий голубую ленту реки на два почти равных по ширине рукава. Летом на остров можно попасть самым что ни на есть романтичным образом – при помощи нарядного прогулочного катера, курсирующего по Дунаю от одного будапештского района, под названием Ладьманьош, до другого – Пюнкёшдфюрд, или же на неторопливом водном трамвайчике. В жаркие дни сей приятный вид транспорта весьма популярен. По форме Маргитсигет напоминает изящный древесный лист, вытянувшийся между мостами Маргит и Арпад почти на два с половиной километра. Мост королевны Маргит, длиной более шестисот сорока метров, принадлежит к числу самых известных будапештских достопримечательностей.

Он был построен еще в восемнадцатом веке по проекту известного французского архитектора Эрнеста Гуэна и до сих пор изумляет совершенством своих очертаний и непревзойденной красотой статуй, установленных на его опорах. На Маргитсигете запрещено использование машин, поэтому по нему ходит только один автобусный рейс, курсирующий строго вдоль главной аллеи острова. Посредством автомобиля на остров можно въехать только с моста Арпад, да и то проезд разрешен лишь до стоянок, расположенных у гостиниц «Гранд-отель» и «Термал». Спуск же с моста Маргит, как и основная часть самого острова, отведены исключительно для пеших прогулок. Самая привлекательная часть Маргитсигета – это развалины церкви и женского монастыря ордена доминиканцев. Именно тут жила в свое время легендарная королевна Маргит, причисленная позже к лику святых. По преданию, король Бела Четвертый, правивший Венгрией в нелегкую годину монголо-татарского нашествия, принес обет отдать в монахини свою единственную дочь Маргит, если сам он и его народ спасутся от ига жестоких завоевателей. Поэтому королевская дочь с девяти лет и до самой своей преждевременной смерти, наступившей около тысяча двести семьдесят первого года в разгар эпидемии оспы, и проживала на этом острове, позже, в девятнадцатом веке, названном ее именем. Хотя следует признать: кроме Маргит в тех заповедных местах похоронена еще одна девушка королевской крови, с куда более трагической и неправдоподобной судьбой.

Я задумчиво брела по припорошенной снегом аллее. На остров давно уже опустилась ночная тьма, едва рассеиваемая слабым светом установленных там и сям фонарей. Следовало признать, что моя одежда оказалась слишком легкой для длительных ночных прогулок – я замерзла до того, что у меня зуб на зуб не попадал, из носа капало, а мои руки стали холодными, будто лед. Отдыхающие на Маргитсигете туристы, прибывшие на остров ради оздоровляющих свойств его природных источников, предпочитают гулять поближе к комфортабельным купальням и гостиницам, не рискуя в столь позднее время забредать в эту отдаленную часть парка, пользующуюся у будапештцев дурной славой. И видимо, по этой же причине данный участок густой дубовой рощи оказался самым неухоженным из всего лесного массива, производя впечатление, скорее, не части излюбленной зоны отдыха горожан, а нетронутого дикого заповедника, куда еще не ступала нога человека. Мне доводилось читать труды средневековой монахини Леи Рашкаи, пропитанные духом религиозного фанатизма, где священная дубовая роща описывалась как участок, забытый христианским богом земли и принадлежащий древней ведьме. Похоже, ведьмой благочестивая монахиня считала не кого-нибудь иного, как принцессу Дагмару, по слухам захороненную в самом центре непролазной чащобы. Сойдя с аллеи и изрядно поплутав среди колючих кустов дикого шиповника, я наконец набрела на крохотный бревенчатый домик, крытый ветхой черепичной крышей. Здесь совсем не ощущалось следов современной цивилизации, ибо рядом с хибаркой я обнаружила колодец и прикрытую мешковиной поленницу, свидетельствующие об отсутствии водопровода и центрального отопления. Домик выглядел спящим, хотя, внимательно присмотревшись, я заметила одинокий огонек, робко теплившийся за мутным оконным стеклом. Немного поколебавшись, я ступила на щелястое крыльцо и громко постучала в дощатую дверь…

Пару минут в домике ничего не происходило, но затем я услышала звук отодвигаемой щеколды, и дверь приоткрылась ровно на палец. В образовавшуюся щель подслеповато щурился чей-то глаз.

– Кто там? – Дребезжащий шепот выдавал в говорившем со мной человеке женщину, причем, судя по тембру, пожилую и жутко напуганную.

– Извините,– умоляющим тоном попросила я,– я вовсе не хотела вас беспокоить, но заблудилась и замерзла…

– Не впускай ее.– В нашу беседу вклинился кто-то другой, более молодой и решительный.– Только ведьма может блуждать по лесу ночью!

– Глупости! – прошамкала старуха.– Эпоха ведьм давно миновала! Я ее впущу.

– Нет! – протестовала молодая женщина.– Не смей, Анеля!

Из домика донеслась какая-то возня и сбивчивая перебранка, но, похоже, победила в ней моя собеседница, потому что дверь растворилась чуть шире, и на меня с любопытством уставился еще один глаз.

– Там девушка! А мы держим ее на улице! – негодующе возвестила третья женщина.– Иисус, да она же совсем молодая, мокрая и грязная… – Дверь домика гостеприимно распахнулась.– Входи же скорее, дитя мое!

Я облегченно вздохнула и поспешно перешагнула порог уединенного лесного жилища…

В этом доме не было не только электрического освещения, но даже керосиновых ламп или свечей. И лишь тусклый отсвет пламени от пары поленьев, догорающих в грубом каменном очаге, давал возможность рассмотреть убранство единственной комнаты, в которой, кроме стола, лавок и трех накрытых тряпками лежанок, ничего не было. Я невольно вздрогнула от жалости, представив, насколько сурова наполненная лишениями жизнь этих лесных отшельниц, и перевела вопрошающий взгляд на обитательниц странного домика.

Передо мной стояли три женщины, облаченные в грубые шерстяные плащи старинного покроя. Первая, производившая впечатление самой молодой и физически крепкой, выглядела лет на пятьдесят и отличалась красивым телосложением. Но я чуть не выскочила обратно на улицу, пристально рассмотрев ее изуродованное лицо, покрытое шрамами от плохо заживших ожогов, похоже вызванных кислотой или щелочью. Заметив мое состояние, женщина презрительно усмехнулась, одарив меня надменным прищуром развенчанной королевы. Вторая отшельница казалась несколько старше своей товарки, и меня сразу очаровала ее добрая улыбка. Что же касается третьей лесовички, самой старой, худой и сгорбленной, то, невзирая на ее морщины и спускающиеся на плечи космы седых волос, я была потрясена пронизывающим взором голубых глаз, таящих в себе какие-то неведомые мне силы.