Текст книги "Второе пророчество"

«Поставь на окно с барельефом три зажженные свечи.

Ни о чем не беспокойся».

Я потрясенно вскрикнула, потому что узнала совершенно неподражаемый, угловатый почерк деда, отлично мне знакомый. На краткий миг мне показалось, будто я вновь ощущаю прикосновение сухощавой, но сильной руки Льва Казимировича, мимолетно коснувшейся моих волос, и вдыхаю крепкий запах его любимого одеколона «Шипр»… Как же это волнительно – получать послания от умерших! Вот только смысл записки оказался для меня полнейшей загадкой… Я недоуменно пожала плечами, но поспешила исполнить его посмертное поручение. Полагаю, дед имел в виду именно то самое окно, расположенное под барельефом с изображением короля Матиаша, отлично просматривающееся с площади. Я отодвинула штору и увидела уже приготовленный подсвечник с тремя свечами. Еще раз пожала плечами, будто показывая – я подчиняюсь неминуемому року, принесла с кухни спички и зажгла свечи. И сразу же после этого с чувством выполненного долга отправилась принимать ванну, благоразумно отложив обдумывание новых тайн до утра…

Три огонька ярко вспыхнули в окне заветного дома…

Наблюдающий за окном мужчина вздохнул с облегчением и широко улыбнулся, вознося богам благодарственную молитву и понимая – она приехала…

Глава 5

Видимо, исключительно по причине своей безграничной доброты выдумщики-Творцы наделили людей не только печенью, селезенкой, кишками, но еще и мозгами, предусмотрительно разделив их четко пополам, на два полушария. У мужчин для того, чтобы эти полушария всегда между собой советовались, у женщин – чтобы они постоянно спорили. Не знаю, как мирятся с подобным подарком судьбы мужчины, а вот женщинам приходится весьма и весьма тяжко, потому что пресловутые половинки никак не желают прийти к единому мнению, постоянно пребывая в состоянии хронического раздрая.

Я сидела за накрытым к ужину столом, обхватив руками опухшую от длительных раздумий голову и пытаясь привести враждующие мозговые половинки хоть к какому-то подобию дружбы и согласия. Кушанья давно остыли, украшающие стол свечи сгорели на треть, а я все растекалась мыслью по древу, окончательно запутавшись в собственных чувствах и желаниях. Одна половинка моего дурного мозга вопила благим матом, отчаянно призывая Рейна и слезливо напоминая мне о любви к нему, а вторая благоразумно-занудливо талдычила об еще не оформленном разводе с Вадимом и моем солидном статусе замужней дамы. Неужели я собираюсь опуститься до вульгарного блуда, будучи женой одного, но вожделея совсем другого мужчину? Мои четкие моральные принципы бурно восставали против подобного безобразия! «Но ведь ты любишь именно Рейна!» – самовольно кричало не признающее насилия сердце. «С чего бы это? – удивленно восставала память.– Неужели ты уже забыла прекрасного Вадима, его смуглую кожу и черные кудри?» «Он тебя предал!» – доказывал трезвый рассудок. «Все мужчины полигамны по природе! – внятно апеллировало чувство справедливости.– Не суди его строго. Возможно, если Вадим увидит тебя нынешнюю, то…»

Я громко застонала от невыносимого мучения и вцепилась в свои распущенные по плечам волосы, желая выдрать из головы лихорадочно пылающий мозг. Я знаю, как любит меня Рейн, а поэтому мне следует ценить того, кто страдает без меня, и не гоняться за тем, кому и без меня неплохо. Вадим или Рейн? Рейн или Вадим? Черное или белое, демон или ангел? Как могу я любить их обоих? Ведь это противоестественно и мерзко…

Капля точит камень, ложь – душу, а любовь – мозги… Я старалась думать только о Рейне, о его холодных светлых глазах и белых волосах, но вышедшая из-под контроля память услужливо отматывала время назад, рисуя в воображении картины обнаженного смуглого тела неверного красавца-мужа, сжимающего меня в своих горячих объятиях… О, какие несравненные наслаждения он мне дарил! Он был огнем, а Рейн – лишь лед. Вадим – это плоть, а Рейн – душа… Смогу ли я выбрать одного мужчину из двух?.. Что-то незримое витало в воздухе, обволакивая меня горячечным облаком телесного желания, властно подталкивая встать, выйти из квартиры и бежать непонятно куда, навстречу кому-то, громогласно заявляющему на меня права господина и повелителя. Чья-то сильная воля буквально ввинчивалась в одну половинку моего мозга, напоминая о Вадиме, в то время как вторая думала исключительно о Рейне…

Внезапно стоящий у меня за спиной приемник включился сам собой, наполняя комнату звуками печальной мелодии. Хрустально звенела арфа, томно вздыхал кларнет, а грудной женский голос пел, давая ответ на все мои невысказанные вопросы:

 
Ты ушел, а душа моя – мечется,
Словно тень на тюремной стене,
И твержу я себе: «Ох, не лечится
Та болезнь, что гнездится во мне!»
 
 
Раздуваясь, растет метастазами,
Мучит болью и днем, и во сне
То, что было всего лишь проказами
Между мной и тобой по весне.
 
 
То, что было игрою и шутками,
Нам дарило веселье и смех,
Возносило на небо минутками
И ввергало секундами в грех.
 
 
А сейчас разъедает, как щелоком,
Душу жжет изнутри угольком,
Тянет жилы и тащит прочь волоком,
Воет злым недобитым зверьком…
 
 
Вырезать из себя буду бритвами,
Да поглубже, уж так, чтобы в кровь,
Откупаться святыми молитвами
От того, что зовется – Любовь…
 

«Ты ушел… Вадим, вернись! – словно в бреду повторяла я.– Нет, я не могу тебя потерять! Я должна догнать тебя, остановить и обнять… Я не хочу убивать свою любовь…»

Свечи оплывали бесформенными огарками, а одеяло на расстеленной кровати алело призывно и бесстыдно, становясь похожим на лужу свежепролитой крови. Жар слепого неутоленного любовного желания до предела накалял комнату, заставляя меня кусать свои набухшие губы… Я почувствовала, что задыхаюсь, и рванула шелковый пеньюар, обнажая грудь. Всеми фибрами души, каждой клеткой тела я ощущала – он идет, он уже близко…

Неожиданно дверь беззвучно распахнулась…

Из коридора повеяло свежим зимним холодом. По стенам поползли серебристые пятна изморози, отгоняя адский жар и остужая мой затуманенный страстью рассудок. Я вздрогнула, стыдливо опустила глаза и запахнула одежду, понимая – я едва не совершила нечто непоправимое. Проигрыватель умолк, покрылся льдом и взорвался, рассыпавшись фейерверком пластиковых обломков…

На пороге стоял Рейн…

Он сидел за столом напротив меня и, изящно орудуя ножом и вилкой, вкушал остывшую курицу. Причем именно вкушал, а не ел – настолько отточенно-аристократическими представлялись мне все его движения. Его глаза смотрели на меня снисходительно и чуть отстраненно, но я замечала горячие точки, постепенно разгорающиеся в их ледяной глубине. Оказывается, Воин дождя, всегда безупречно равнодушный и корректный, слишком во многом остался человеком и тоже умеет радоваться, страдать, вожделеть…

Стремясь утвердиться в своих сомнительных выводах относительно его сексуальной уязвимости, я томно потянулась, откинула назад распущенные волосы и позволила шелковому пеньюару обольстительно соскользнуть с моего голого плеча…

Рейн тяжело сглотнул и моргнул, буквально пожирая меня глазами:

– Ты такая сладкая, так бы и съел тебя всю… – Он попытался, чтобы эти слова прозвучали как шутка, но его голос дрогнул, выдавая истинные чувства мужчины.

– Запивать будешь? – игриво улыбнулась я, разливая по бокалам розовое пряно благоухающее кьянти.

Изгой откинулся на спинку стула и бурно расхохотался:

– Порази меня стрела Аримана, я и не подозревал, как хорошо ты умеешь владеть собой, моя госпожа!

Я улыбнулась еще приветливее:

– Когда я увидела тебя в дверях, то подумала – сейчас ты меня ударишь! Кажется, за время твоего отсутствия я чуть не совершила огромную глупость. И после этого ты еще находишь меня умной?

– Если женщина глупа – то ее бесполезно бить! – философски парировал он, пристально следя за моей мимикой.– А если умна – то поздно…

Я пренебрежительно фыркнула:

– Стараешься убедить меня в том, что якобы понимаешь женщин?

– Женщин не нужно понимать,– он отпил вино и теперь смотрел на меня так, будто бросал вызов,– их нужно просто любить!

Я покраснела и смущенно опустила ресницы. Выходит, я сильно ошибалась, считая Рейна холодным. Под толстой ледяной скорлупой, почему-то покрывающей его сердце, скрывалась знойная, ранимая натура, бог весть зачем старающаяся выглядеть огрубевшей и непробиваемой. Я слишком плохо знала этого мужчину, такого противоречивого и непредсказуемого… Возбуждающее покалывание возникло у меня в груди, волной прокатившись по позвоночнику и спустившись ниже, в живот… Я испуганно прислушалась к своим ощущениям, пытаясь скрыть их от Рейна. «Хоть бы он не догадался,– мысленно вскричала я,– о том, что я хочу его почти до потери сознания!»

– Он хочет тебя! – гневно произнес Изгой, указывая на оплывшую свечу.– Ты не просто нужна ему в качестве орудия спасения, здесь примешано что-то личное!

– Хочет? – растерянно охнула я.– Кто?

– Логан! – многозначительно констатировал Изгой, поднимаясь со своего места и придвигая к моему лицу красивый бронзовый подсвечник.– Видишь? – И лишь теперь я заметила – жар, бушевавший в комнате до прихода Изгоя, не только изуродовал стеариновый стержень свечи, но и размягчил сам металл старинного шандала. Кажется, я побледнела.– Я уверен, в мире не существует другого экстрасенса, способного совершить подобное,– рассказывал Рейн.– Логан силен. Твоя мать умела проецировать тепло и вызывать безотчетную симпатию к себе. Но ты значительно превзошла ее способностями, ты – ярко выраженный боевой пирокинетик. А вот Логан – он особенный, уникальный! Он обладает даром управлять эмоциями людей, внушать им мысли на расстоянии и многократно усиливать потоки ментальной энергии. Окажись на твоем месте обычная женщина, ты бы уже стала его покорной рабой! К счастью, возможности твоего организма служат своеобразным панцирем, частично ослабляющим давление разума Логана. И он почему-то не ограничивается намерениями банально подчинить, но и желает тебя не меньше, чем я – безудержно и страстно, так, как может желать женщину влюбленный в нее мужчина!

– Логан? – изумленно переспросила я.– Брат моей матери? – У меня голова шла кругом от откровений Изгоя.– Но почему? Зачем я ему?

– Не знаю,– Рейн смотрел на меня исподлобья, ревнивым, настороженным взглядом,– хотя очень хочу узнать! И, клянусь жизнью, я не отдам тебя ему. Не позволю на этот раз застать меня врасплох и отнять самое дорогое, как он уже отнял у меня… – Рейн внезапно прикусил язык и замолчал.

– Как отнял – что? – Я схватила его за рукав и требовательно затрясла, предчувствуя важную, тщательно оберегаемую от меня тайну, уже почти раскрытую этим спонтанным выплеском плохо контролируемых эмоций.– Говори, я приказываю!

Но Рейн громко расхохотался хриплым от возбуждения голосом. Подсвечник выпал из его разжавшихся пальцев и с грохотом покатился по полу.

– Не отдам,– судорожно повторил Рейн, вперив в меня пьяно расширившиеся зрачки. Его трясло, словно от приступа эпилепсии, бледные губы перекосило, на виске выступила капелька пота.– Людви… – Он покачнулся, зарычал и, схватив меня в объятия, собственнически притянул к себе.

«Вадим,– краем сознания еще успела подумать я,– прости меня…»

– Ты моя, моя! – самозабвенно твердил мужчина, покрывая жадными поцелуями мои плечи и шею. Развязанный им халат податливой волной стек с моих бедер. Меня захлестнуло желание, лишая последних остатков воли и благоразумия. Холодные мужские губы приблизились к моему лицу, серые глаза расширились, превращаясь в два бездонных озера. Я стонала от наслаждения, с трепетом отвечая на его прикосновения, на его быстрые, похожие на укусы поцелуи. А потом Рейн подхватил меня на руки и понес к расстеленной постели…

Жрец долго прислушивался к окружающему его пространству, ловя восходящие потоки колючего ветра, стремившиеся подхватить и унести с собой, а затем, утвердившись в своей догадке, глумливо расхохотался. Ветер способен сказать многое, но, конечно, лишь тем, кто хочет и умеет внимать его заунывным песням. Снежинки водили неторопливые хороводы, легко проскальзывая между его растопыренными пальцами, а потом вдруг слились в единое брачное полотно, закрутились в бешеной свистопляске. Ночь наполнилась любовью, противостоянием и болью, а еще – затаенным ожиданием чего-то судьбоносного!.. Он стоял на вершине древней горы Вархедь, серым массивом нависающей над заснувшей ночной Будой, и, выставив вперед ладони, чутко сканировал тишину и тьму. И он дождался… Там внизу, в городе, вдруг ярко вспыхнул и засиял выплеск объединенной энергии двух людей, слившихся в страстном акте плотской любви. Инь и ян, Небо и Земля, Он и Она (неважно, как называют разные народы и разные религии эти противоположные, животворящие начала) соединились, породив новую силу… Следящий за влюбленными жрец довольно ухмыльнулся и прищурил свои звериные глаза.

«Теперь она готова! – злорадно подумал он.– Ох, как разъярится Логан, поняв, что он опоздал, не смог, не успел заполучить ее себе. Теперь, когда чаладанья обрела свою истинную мощь и соединилась с иным самцом, выбрала для себя другого воина, отныне ход истории необратимо изменится. Неумолимый рок взял свое…»

Жрец медленно спускался по каменным ступеням, серпантином обвивающим склон горы. Итак, Изгой в очередной раз стал предателем, нарушив волю бога Митры и разбудившего его благодетеля – сегодня он осмелился полюбить во второй раз, причем именно ту женщину, убить которую ему поручили. «Тем лучше! – Следящий ликующе поднял голову, подставляя лицо сыплющимся с неба снежинкам.– Тем интереснее!» Молодая чаладанья пошла своим путем, и теперь даже он не решился бы предсказать возможный исход того, что уже приближалось…

– Они станут бороться за нее! – убежденно выкрикнул он, обращаясь к горе.– Слышишь, немой страж моего города? Люди, ликантропы, лугару – все они вступят в борьбу за спасение, ибо она отвергла предназначенного ей воина и защитника, а выбрала того, кто не олицетворяет ни одну из сил, того, кто зовется Изгоем. Она сама стала ничьей, ценным призом и добычей – залогом выживания! – Он хохотал как безумный.– Ариман, Ормузд, сознайтесь, вы ведь тоже не ожидали ничего подобного. Но это будет забавно!

Пару минут спустя жрец успокоился и замолчал, торопливо направляясь к городу.

«Я подожду,– размышлял он.– Я еще успею убить глупую чаладанью. А пока пусть все поборются за нее, ведь недаром они собрались в Будапеште, повизгивая от азарта, будто свора гончих: герр Крюгер, Логан и Абадайя с Калебом. Уверен, уже завтра они сцепятся за чаладанью не на жизнь, а на смерть. И я смогу узнать много важного, просто не вмешиваясь, слушая и наблюдая. Все великие тайны выбалтываются не из-за шантажа или по принуждению, а в порядке самореализации или самоутверждения. Все они мнят о себе слишком много! – Он язвительно хмыкнул.– Они есть зло, не желающее признавать свою истинную, порочную сущность. Я тоже зло, но в отличие от них – я умен и справедлив. А они глупы, ибо им не дано понять, что когда глупое зло борется со злом умным, то одно из них обычно считается добром…»

В двери моей квартиры постучались, негромко и деликатно…

Я нехотя приподняла голову, до этого уютно покоящуюся на плече тихонько посапывающего Рейна, и прислушалась, пытаясь прогнать остатки сна. Неосторожно локтем придавила длинные волосы Изгоя, рассыпавшиеся по подушке, побеспокоив своего возлюбленного. Мужчина проснулся мгновенно и тут же цепко схватил меня за запястье, а палец другой руки ласково прижал к моим губам, требуя тишины.

– Кто это? – едва слышно шепнул он.

– Боги спустились с неба покарать нас за грех прелюбодеяния! – невесело отшутилась я, наблюдая за выражением его светлых глаз.

Зрачки мужчины гневно потемнели.

– Любить – не грех! – внушительно, по слогам процедил он, словно пытаясь меня загипнотизировать.– А ты есть незапятнанное воплощение чистоты и спасения. Помни об этом всегда, звезда моя!

Мое сердце вздрогнуло и забилось сильнее, взбудораженное силой его любви.

– Наверно, домоправительница,– извиняясь, улыбнулась я, не ощущая ни малейшей тревоги,– пришла забрать пустую посуду…

– В три-то часа ночи? – резонно усомнился Рейн, взглянув на часы.– Прямо скажем, не самый приличный поступок для пожилой женщины…

Я удивленно прикусила губу, мысленно соглашаясь с убедительностью его веских доводов. Нет, нас явно посетила не ассони Элешка. Но кто тогда?

Между тем стук повторился, на сей раз став куда громче и настойчивее…

– Лежи, я сам открою,– хозяйским тоном приказал Рейн, откидывая одеяло и поднимаясь с кровати.

Я хмыкнула, покоренная и одновременно разочарованная его поведением. Стоит только мужчине овладеть женщиной, как тот сразу же начинает считает ее своей собственностью! Совершенно не стесняясь наготы, Изгой подошел к двери и, немного поколебавшись, положил руку на чеканную бронзовую ручку. Я пыталась сосредоточиться на возможной опасности, скорее всего поджидающей нас за порогом, но невольно залюбовалась его стройной фигурой и белой кожей, разительно контрастирующей с темными стеновыми панелями, выполненными из мореного дуба. В Изгое было что-то неземное, абсолютно нечеловеческое, отталкивающее и в то же время притягивающее, делающее его еще более привлекательным в моих глазах. Мой снежный принц!

– Не бойся, моя госпожа! – Он обернулся и послал мне печальную, пленительную, какую-то прощальную улыбку.– Жаль, что счастье всегда так быстротечно… Тебе они не причинят ни малейшего вреда!

– Мне? – вскрикнула я, исполненная недоброго предчувствия.– Как прикажешь понимать эти странные слова? Значит, они способны причинить вред тебе? Кто к нам пожаловал?

– Ш-ш-ш,– нежно укорил меня Изгой.– Сейчас ты стала похожа на испуганное дитя. Скрой страх, моя госпожа, и веди себя с достоинством, подобающим чаладанье народа лугару!

– Враги? – предположила я, привставая в постели и прикрываясь простыней.– Так там враги?

– Нет,– криво ухмыльнулся он,– но называть их друзьями мне тоже не хочется… – Он резко повернул ручку и распахнул дверь…

В квартиру незамедлительно вступили три высокие фигуры и, заметив меня, полусидящую на разворошенной постели, тут же низко поклонились, выражая почтение и готовность услужить. Я восхищенно рассматривала троих мужчин, таких же рослых, гибких и белокожих, как и Рейн, отличающихся от него лишь цветом волос и глаз – более темных и живых. Одетые в черные кожаные плащи до пят, они имели при себе длинные клинки, подвешенные в укрепленных на бедре ножнах, и носили стальные ошейники в виде ленты, плотно обвивающей их мускулистые шеи. Под распахнутыми плащами и расстегнутыми рубашками я заметила стальные щитки в форме ромба, укрепленные точно в области сердца.

Стоящий впереди воин, настоящий гигант с грозно бугрящимися мышцами, выделяющийся среди прочих своей суровой мужественной красотой, мягко улыбнулся, взирая на меня немного осуждающе, словно на провинившуюся маленькую девочку. В ответ я непроизвольно вцепилась в мятую простыню, сконфуженно натягивая ее до самого подбородка. Меня застали в довольно пикантной ситуации…

– Моя госпожа! – Гигант опустился на одно колено.– Воины твоего народа рады приветствовать свою великую чаладанью в ее родном городе.

Я рефлекторно кивнула, ибо мое пересохшее от волнения горло отказывалось издавать хоть какой-нибудь звук. Лугару говорил на чистейшем венгерском, правда используя архаичную лексику и строя фразы немного старомодно.

Спутники гиганта поддержали приветствие своего предводителя, синхронно ударив кулаками по методично загудевшим нагрудным щиткам. Похоже, они выполняли старинный ритуал.

– Меня зовут Иган! – продолжил лугару, поднимаясь с колена и обращаясь только ко мне. Он демонстративно игнорировал замершего у стены Рейна, словно подчеркивая – тот попросту недостоин его внимания. И следует признать, что сейчас мой обычно величественный возлюбленный заметно проигрывал этим высокомерным воинам, выглядевшим еще эффектнее на фоне его наготы и плохо скрываемой растерянности.

– Мы стражники храма бога Митры и твои преданные слуги! – подхватил второй лугару, шатен с карими глазами.– Нас прислал старейшина чалада Чистых, уважаемый ур Калеб. Он просит почтить его визитом, госпожа!

– Ночью? – насмешливо каркнул Рейн.– Зимой? В пургу? А не продался ли ты врагам, Шандор?

Но, невзирая на явное оскорбление, названный Шандором воин даже бровью не повел, продолжая смотреть на меня с обожанием и благоговением.

– Может, вы прекратите таращиться на полуголую женщину и позволите мне одеться? – сварливо потребовала я, немного освоившись и воспользовавшись вернувшимся голосом.– Надеюсь, вы не монахи, а женщина не является для вас диковинкой?

– Нет, мы не такие, моя светлая госпожа! Нас также именуют клыками и когтями Будапешта, и мы все уже познали близость с женщиной,– хвастливо доложил третий, самый молодой и красивый из воинов, черноволосый и зеленоглазый, на краткий миг утрачивая чопорный вид и становясь обычным мальчишкой.– Простите меня за дерзость, но вы как две капли воды похожи на нашу легендарную прародительницу Дагмару Корвин, чьей надгробной статуе мы поклоняемся. Это же настоящее чудо!

– И ты уже сексом занимался? – не поверила я, ибо зеленоглазый красавчик показался мне совсем еще пацаном.

– Прикажешь доказать тебе мое умение доставлять удовольствие женщине? – с вызовом рассмеялся молодой лугару. Его глаза лучились и сияли, будто два изумруда.

Я шокированно закашлялась.

– Замолчи, Дьюла! – беззлобно одернул мальчишку Иган, одаривая его заботливым взглядом справедливого начальника.– Не надоедай госпоже чаладанье своими глупостями!

Но красавец Дьюла продолжал разглядывать меня так влюбленно и по-собачьи преданно, словно видел перед собой ожившую икону.

– Чудо смущено и хочет одеться! – примирительно буркнула я, поддавшись обаянию юного воина и отвечая ему признательной улыбкой.– Отвернитесь…

– Простите, госпожа,– почтительно оборвал меня Иган,– но на нас возложена еще одна скорбная обязанность! – Он достал из кармана своего плаща бумажный свиток, развернул его и торжественно зачитал: – Объединенным советом двух чаладов ты, Рейнгольд фон Берг, прозванный Изгоем, признан виновным в совершении следующих тяжких преступлений: подлом обмане жреца бога Митры, нарушении принятых на себя клятв и обязательств, вступлении в контакт со смертными людьми и, самое страшное, в посягательстве на неприкосновенную особу нашей чаладаньи. Единогласным решением совета ты приговариваешься к смерти. Мне вменено в обязанность немедленно привести сей приговор в исполнение…

Я потрясенно замерла, не способная вымолвить ни слова…

– Взять его! – приказал Иган, взмахом руки повелительно указав на Рейна.

Изгой оскалил зубы и зарычал. Воздух в комнате сразу же стал сырым и тяжелым, ощутимо запахло озоном.

– Врешь, не возьмешь! – с издевкой выкрикнул Изгой, простирая в сторону лугару свои ладони, между которыми проскакивали синие искры электрических разрядов.

– Ты отстал от жизни, фон Берг! – язвительно сообщил Иган, вынимая из-за пазухи маленькую коробочку.– Ты просто устаревший реликт! Нынешняя наука наделила нас приборами, способными нейтрализовать твое поле…

Рейн рассерженно отшатнулся и с отчаянием воззрился на меня, подавленный собственной слабостью.

Я попыталась пробудить свой временно уснувший пирокинетический дар, но мои ладони упрямо не желали нагреваться, оставаясь чуть теплыми. Видимо, вся моя энергия исчерпалась, растратилась на близость с Рейном и еще не успела восстановиться. Но тут меня осенило…

– Рейн, беги! – закричала я, спрыгивая с кровати, хватая в охапку его вещи и бросая их Изгою.

Он на лету подхватил свою одежду и меч, чудовищным прыжком преодолевая расстояние, отделяющее его от окна.

– Я вернусь за тобой, любовь моя! – со слезами в голосе пообещал он.– Клянусь! – Разбив оконное стекло и вынеся раму, он исчез в темноте.

– Догнать его! – невозмутимо распорядился Иган.– Схватить!

– Нет! – истошно завизжала я, срывая с себя простыню, бросая ее в лицо опешившим воинам-лугару, а сама – клубком подкатываясь им под ноги. – Оставьте его в покое. Я вам приказываю…

В комнате воцарилась неразбериха. Заполошно голосила полуодетая ассони Элешка, прибежавшая на звон разбитого стекла… Она клещом вцепилась в длинные волосы Шандора, похоже решив, что на меня совершено нападение. Оторопевший от ее прыти воин пытался осторожно отделаться от пожилой женщины, сразу растеряв всю невозмутимость и выдержку. Багрово покрасневший Дьюла поднимал меня с полу и, сконфуженно отводя взгляд, заботливо укутывал в окончательно замурзанную простыню…

Сердито ругающийся, но все же не осмелившийся нарушить мое требование Иган задумчиво отступил к той самой стене, где совсем недавно стоял Рейн, и смотрел на меня уже совершенно другим взглядом – побаивающимся, очарованным и шокированным. «Эта женщина не постеснялась опозориться, явив нам свою наготу, но спасла своего любимого! – прочитала я в его глазах.– Вот это госпожа!»

– Я готова предстать перед старейшиной! – невозмутимо сообщила я, мягко высвобождаясь из мелко дрожащих от замешательства рук юного Дьюлы и царственно заворачиваясь в обрывки злополучной постельной принадлежности.– Отведите меня к Калебу!

Воины-лугару вышли в коридор и терпеливо ждали, пока я оденусь. Сопровождаемая жалобными причитаниями ассони Элешки, убивавшейся по мне, будто по покойнице, я спустилась со второго этажа и открыла ведущую на улицу дверь подъезда. Меня безмерно удивило безутешное отчаяние пожилой женщины, но, поправляя капюшон моей куртки, она успела сбивчиво шепнуть: по городу издревле ходят легенды о страшных ночных стражах, принадлежащих к загадочному народу «людей-волков» и охраняющих покой Будапешта. Я насмешливо улыбнулась и нежно поцеловала домоправительницу, посоветовав ей вернуться в теплую постель да поменьше болтать языком. «Не бывает жара без огня,– подумала я.– Не вижу ничего странного в том, что, прожив многие сотни лет рядом с лугару, рассудительные будапештцы смирились с их существованием, изливая свои подозрения и опасения в сказках да преданиях. А боязнь и уважение всегда идут бок о бок…»

На улице разливался непроглядный мрак. Темные фасады домов не освещались ни единым окном, и только редкие фонари осмеливались дерзко вклиниваться в сплошное полотно ночи, напоминая серебристую нить, прихотливо пропущенную по центру траурного покрывала. Я замешкалась, буквально упиваясь красотой спящего города, и тогда Иган вежливо подхватил меня под локоть, усаживая в поджидающую нас машину. Я не разглядела марку черного длинного лимузина с затемненными стеклами, потому что его фары оказались предусмотрительно выключены. Но в салоне машины имелись обтянутые бархатом сиденья, а к моему бедру сразу же прижалась горячая, даже сквозь одежду, нервно напряженная нога Дьюлы, поспешно занявшего место рядом со мной. А посему я решила не выказывать своих страхов, наслаждаясь увлекательным путешествием и приятной близостью красивого юноши. Иган, откровенно забавляющийся внезапно вспыхнувшим увлечением своего молодого подопечного, уселся напротив нас, открыл крышку вделанного в диванчик бара и начал предлагать мне всевозможные горячительные напитки. Шандор выполнял функцию водителя.

– Спасибо, страж! – Я отрицательно помотала головой, сожалея, что не успела прибрать свои длинные, свободно падающие на спину волосы. Одна прядь зацепилась за воротник плаща Дьюлы и сейчас щекотала его щеку. Зеленоглазый воин благоговейно приподнял мой локон и понюхал волосы, после недавно принятой ванны еще благоухающие сладким розмариновым маслом. В холодных глазах Игана запрыгали смешинки, он не сдержался и иронично фыркнул. Дьюла покраснел.

Я отклонилась от юноши и ловко заплела волосы в две косы, игнорируя его разочарованный взгляд. «Еще только не хватало мне проблем с этим горячим влюбленным молодцем!» – мысленно хмыкнула я, чуть отодвигаясь, но нога молодого воина тут же снова, еще настойчивее прижалась к моему бедру.

– Куда мы едем? – Тонированное стекло автомобиля и непроницаемый ночной сумрак полностью скрадывали маршрут нашего передвижения по городу.

– В Святилище, госпожа, – коротко доложил Иган.– В Будапеште существуют всего два места, объявленные мирной территорией, где запрещены любые конфликты или столкновения…

– Усыпальница на острове Маргитсигет и храм Митры! – догадалась я.– Но неужели ликантропы тоже приняли вашу религию?

– Пришлось! – издевательски усмехнувшись, сквозь зубы процедил воин.– Все народы, когда-либо существовавшие на Земле, объединяли два важнейших фактора: вожди и вера. Без них ни один народ не способен развиваться, да и выживать тоже.

Я одобрительно хмыкнула. Возможно, лугару выражались немного архаично, зато мыслили на редкость четко и прогрессивно.

– Да, у вас есть вожди,– поддела я.– И вера! Вот только в кого – в Митру или в… меня? Получается, что я – выше бога?

– Всегда найдется тот, кто окажется сильнее любых обстоятельств,– степенно ответил Иган, случайно или намеренно не замечая моей провокации.– Бог всего лишь объективный судья, поставленный над нами тем, кто правит этим миром. Мы неоднократно убеждались в наличии третьей силы – не зависящей ни от нас, ни от бога. Кто-то называет ее демиургами, кто-то – фатумом, роком, судьбой. Наш мир уже неоднократно приближался к порогу гибели, но всегда находился тот, кто помогал выжить если не всем, то хотя бы некоторой избранной части разумных существ. По воле бога или против оной. Одного из этих спасителей звали Кецалькоатль, другого – Ной. А еще были Иисус, Заратустра, Трисмегист, Бероэс и многие другие. А теперь у нас появилась ты… – Все это лугару изложил так серьезно, что я уже почти распрощалась со своим обычным скептицизмом, проникаясь его убежденностью, оказавшейся весьма заразной.

– Ваши старейшины пришли к выводу, что миру грозит гибель? – переспросила я.

Иган сухо кивнул:

– Да!

– Но в чем суть и причина грядущей беды? – продолжала допытываться я.

И тут машина остановилась…

– Выходите, моя светлая госпожа,– страж открыл дверцу автомобиля,– мы приехали!

Ласковой улыбкой попрощавшись с заметно опечаленным нашим расставанием Дьюлой, я покинула теплые недра лимузина и очутилась в странном месте, подобного которому не видывала никогда доселе. Автомобиль отъехал и беззвучно канул в темноту, оставив меня в полнейшем одиночестве. Я стояла на огромной мраморной арене, едва освещенной несколькими горящими факелами, воткнутыми в щели меж каменных блоков. Небо прояснилось, снегопад прекратился. Я подняла голову, восторгаясь бездонной чернотой ночного небосвода, расцвеченного алмазной россыпью звезд. Сверху на меня безмолвно взирала сама вечность, безликая и бесчувственная, снисходительно позволившая мне приблизиться к ней на один короткий шаг, на быстротечный миг, на мимолетный вздох. Что значила я по сравнению с бескрайней мудростью и бессмертием этого великого сооружения, этого древнеримского Колизея, построенного на заре веков и сумевшего пережить тысячелетия? Я понимала, что, принципиально не веруя в богов, все равно невольно возношу бессвязную молитву времени и судьбе, по какой-то, пока неведомой, причине принявшим меня в свои объятия и сейчас беседовавшим со мной, как с равным себе существом. И мне безумно захотелось узнать и выяснить – зачем я здесь? Какая миссия на меня возложена? Какие пути мне предстоит пройти?