Текст книги "Ясный день. Рассказы, которые согреют в любую непогоду"

Условие

Жить бы да жить, да сына растить, впереди-то еще столько лет жизни. А рядом муж любимый – Томка сама выбрала, из всех парней только Мишка и приглянулся. И дождалась из армии, и замуж вышла, и сына родила. Сенька подрос, дочку хотели, Тома все о девочке мечтала.

– Вот, Миша, дом достроим и дочку рожу, будет у нас дом – полная чаша.

А Мишка кивает в ответ, белозубая улыбка с лица не сходит, он хоть сейчас отцом второй раз готов стать. Сеньку закинет на горбушку и идет по деревне – довольный, только и успевает налево и направо здороваться.

Завьюжила, захороводила зима, замела дороги. Тома по окнам все, по окнам – где же муж-то, когда же приедет. Не приехал. На работе несчастный случай: нет больше Миши-электрика.

– Время лечит, – говорили ей, – не одна ты такая, пореви, а пройдут месяцы, годы, может, и замуж выйдешь.

Томка молча слушала, и слезы куда-то делись, оттого еще тяжелее – так прошел год. Лихие девяностые скрутили в бараний рог даже крепкие семьи. Зарплаты месяцами в деревне не видели, благо хозяйство свое, кто еще в силе, да кто не ленился. Томка в одночасье ощутила всю тяжесть нового времени. Сын в школу ходит, растет быстро, одеть, обуть надо, прокормиться надо, а значит, огород засаживать полностью. Будет осенью с чем на рынок ездить.

Томка упирается в огороде допоздна: руки загрубели, губы чаще плотно сжаты, улыбки давно нет и душа зачерствела.

– Неси ведро, шалопай такой, – кричит она Сеньке, мечтавшему слинять со двора до пацанов. – Я те убегу! Уроки сделал? – Сенька покорно подхватывает ведро с картошкой, только и остается вспоминать, как они хорошо с папкой жили, какая мамка веселая и добрая была.

Томка и сама потом по ночам ревет беззвучно, корит себя, что снова на Сеньку сорвалась. А утром снова такая же угрюмая.

В субботу подружки пришли – Файка и Людка. Раньше-то не было подруг. А зачем они ей тогда? Рядом Миша был. Нынче веселые бабы-разведенки, похохатывая, вроде как «почаевничать» пришли. Да уж какой тут чай – от чая так не повеселишься.

Утром Томка встает, к зеркалу не подходит, знает, что лицо «измятое». Поросенка покормит, курам сыпнет, грязную посуду, оставшуюся с вечера, составит в таз, Сеньке прикажет быстро умываться, поесть да в школу бежать. Ну а сама на работу.

На вечер подружек не звала, потому как обещал тут заехать один. Томка на эти обещания смотрит сквозь пальцы: приехал – оставайся, не приехал – другого приглашения не будет. Взгляд мужицкий сразу прочитает. Взглянут на Сеньку, скажут пару слов и нос воротят: баба с прицепом. Томка так двоих выпроводила. Один холостой, да выгоду все ищет, другой женатый – временное убежище ищет.

– Гляди, Томка, ты так всех кавалеров разгонишь, – Файка с завистью смотрит на Тамару, – тяжело тебе угодить. А может, постель не така? Может, тебе диван новый в мебельном купить? – Файка хохочет бесстыдно.

– Счас, побежала диван покупать! За какие шиши? Постель у меня получше твоей. А если жалко, что выгнала, так себе возьми.

– Ой ли! Богатая какая. Ладно, Томка, не серчай, лучше ставь на стол, гостью привечай.

Томке иной раз и самой противна эта Файка, но она с угрюмым видом ставит на стол соленые огурцы. Взглянет на сервант, где за стеклом фотокарточка их свадебная с Мишей, вздохнет тяжко:

– Прости, Мишенька, тяжко без тебя. И никого лучше тебя нет.

– Да все они кобели, чего там говорить, – Файка словно мысли Тамарины читает. – Давай, Тома, за нас, мы же лучшие, – Файка затягивает песню, потом требует музыки.

– Обойдешься, Сеньке спать надо.

Утром Томка брезгливо взглянула на заставленный стол, пошла умываться, оставив посуду до вечера.

Вошла Нина Егоровна – родная тетка мужа Тамары. Хозяйка недовольно взглянула, подумалось: «Чего так рано».

– Прости, Тома, что спозаранок заглянула, днем-то ты на работе, а вечером – хозяйство… да вон застолье у тебя… Что же ты, Тома, делаешь? Узнать тебя не могу, как Миши не стало. И подружки эти топчутся тут, отвлекают тебя…

– Ты чего это, Нина Егоровна, мораль, что ли, пришла мне читать? Я что тебе, непутевая какая? У меня дом, хозяйство как-никак, сын учится, уроки проверяю… – она осеклась, вспомнив, что уже больше недели не заглядывает в Сенькины тетрадки и дневник. А на днях классного руководителя встретила, так она поговорить хотела, в школу зовет.

Томка замолчала, стала складывать в таз грязную посуду.

– Ты же не такая была, – продолжала Егоровна, – и красивая, и работящая, и добрая… Брось ты эти гулянки.

– А я не гуляю, с друзьями время провожу. Могу я после работы отдохнуть? Имею на это право?

– Имеешь, конечно…

– Ну так и нечего мне мораль читать. И вообще, не суй нос, дорогая тетушка, не в свое дело. Дверь открыта, – Тамара указала на дверь и отвернулась. Егоровна, подвязав платок потуже, вышла из комнаты.

Тамара сморщилась, как от боли: не в радость весь разговор, не по себе ей. Выскочила следом, поймала на крыльце:

– Егоровна, погоди, я тебе морковки дам, у меня нынче много.

Егоровна отнекивается, машет рукой, спускается с крыльца.

– Ну погоди ты, я же от всего сердца предлагаю.

Егоровне седьмой десяток, жизнь знает, чувствует, что на душе у человека. Вот и Томкино предложение распознала как извинение. Вслух-то Томка не произнесла, но так отчаянно морковку предлагает, так смотрит с тоской, что Егоровна остановилась.

– Вот и мешочек как раз, – Томка щедро накладывает. – Донесешь или помочь?

– Донесу, Тома, – она уходит, поблагодарив, вздыхая и переживая за заблудшую Томкину душу.

В пятницу Тома еще с вечера приготовила лук с морковкой на рынок везти. «Хоть какая-то копейка, а то денег, как и своих ушей, не видим».

– Куда ты собралась с такими сумками? – любопытная соседка Зойка пытается разглядеть, что в сумке.

– На базар, лук с морковкой везу.

Томка с трудом донесла ношу до остановки. Дед Макар да бабушка Глаша тоже собрались в город, но, как назло, автобуса не было.

– Что же он, сломался никак? – охала бабуля. Дед костерил автобус на чем свет стоит и весь автопарк, которого в глаза не видел. Наконец, выдохнувшись, пожилая пара побрела домой, решив попробовать съездить в следующий раз.

Томка переминалась с ноги на ногу, ждать было бессмысленно: уже не придет. Но и домой снова тащить эти сумки – совсем неохота. Решила подождать попутку: авось кто подкинет.

Москвич и уазик проехали мимо: в машинах все места заняты. Вот показались Жигули – Томка щурится, есть кто, кроме водителя, или нет. Машина подъезжает, не дожидаясь, пока женщина начнет голосовать.

Водитель чуть постарше Тамары, незнакомый ей. Сразу сообразила, что с райцентра едет, потому как раньше не видела его. Посмотрел на Томку серьезно, на ее сумки пузатые взглянул.

– Не будет автобуса нынче, сломался. В город еду, могу подвезти.

– Ну подвези, согласна я.

– Ишь, ты, согласна она, – водитель вышел. Роста невысокого, на вид щуплый, а сумку подхватил, как пушинку, поставил груз в багажник.

– Может, до базара довезешь?

– Может, и довезу.

– Я заплачу, – пообещала Томка. Достала зеркальце и подкрасила и без того яркие губы. С заднего сиденья хорошо смотреть в зеркало, наблюдать за водителем. Да и он, нет-нет и взглянет, встретившись взглядом с пассажиркой.

– Тамарой меня зовут.

– А я Юрий Федорович.

– Слишком молод для отчества. Начальник, что ли?

– Ага, директор заводов, владелец пароходов. Бригадир в строительно-монтажном.

В городе подвез к самому рынку, сумки донес, денег за дорогу взял только половину.

– Вторую половину на обратном пути отдашь, вечером той же дорогой еду, так что могу захватить по пути.

– Щедрость какая, вот так повезло мне, – усмехнулась Тамара и подумала: «Знаю, чего тебе надо».

Вечером подвез к дому.

– Ну заходи, хоть угощу тебя, Юрий Федорович.

– Да уж без отчества, зови просто Юрием, мне и сорока нет.

Томка сразу давай на стол метать, чего нашлось. На кухню заглянул Сенька.

– Нечего тебе здесь крутиться, иди к себе. Уроки сделал?

– Ну почти, – ответил белобрысый мальчишка.

– Вот и сиди, делай.

Юрий Федорович, сидевший скромно на стуле рядом с печкой, закинув ногу на ногу, охотно заговорил с мальчиком:

– Давай знакомиться, меня Юрий Федорович зовут. А тебя как?

– Сенька.

– Это Арсений, что ли?

– Ну да.

– А что, Арсений, задания трудные?

– Да по математике не могу понять.

– Ну-ка, дай гляну.

Сенька вынес тетрадку. Через полчаса мальчишка, довольный, что ему помогли, пошел спать.

– Ты это убери, – попросил гость, – я только чай.

– Ну, раз за рулем, тогда чай.

– И не за рулем – тоже чай. А еще компот, кисель, морс. И все.

Томка подозрительно посмотрела на гостя, молча пододвинула бокал, налила кипятка и заварки, пододвинула тарелку с картошкой.

– Ну, пора мне, – мужчина поднялся, на лице появилась тень стеснения. – Приглянулась ты мне, Тамара Сергеевна. Можно в пятницу заехать?

Томка усмехнулась, такой поворот она сразу предвидела.

– Ну, заезжай.

– Заеду. Я холостой, – зачем-то сказал он, хотя Тамара и не спрашивала.

«За неделю забудешь», – подумала она и вовсе не собиралась ждать. После работы пришли Людка с Файкой, посидели втроем, Томка выпроводила пораньше, подумала: «А вдруг и правда приедет?»

– Нет, Томка, ну так нечестно, давай хоть в клуб сходим.

– Малолетка я, что ли, в клуб бежать?

– А при чем тут «малолетка»? Мы в кино пойдем.

– Нет, девоньки, вы идите, мне тут прибраться надо.

Прибраться Томка не успела, приехал Юрий, и она его встретила за воротами, провела в дом. Гость увидел неприбранный стол с напитками, но виду не подал.

– Счас, я подогрею, а то капуста остыла.

Юрий пообщался с Сенькой, помог по математике, рассказал, что значит лошадиные силы в его машине. Потом Сенька ушел спать. Тамара была слегка навеселе, хотелось смеяться, разговаривать. Юрий поднялся, подошел к ней, взял за плечи и заставил встать. Стиснул крепко за талию – от неожиданности охнула, дышать стало трудно.

– Останусь я до утра, – сказал он.

– А кто тебя гонит? – Томка, наконец, отстранилась, вздохнула глубже. Сразу поняла, что останется, мог бы и не говорить.

Утром пошла жарить яичницу, гость на удивление взял ведра и накачал воды.

– Может, в баню наносить? – спросил он.

Раньше никто не предлагал воду носить, а Томка из гордости не просила, знала, что продолжения не будет.

– Носи, – равнодушно сказала она.

После завтрака, допивая чай, тихо сказал:

– Вот что, Тамара, если ты хочешь со мной быть, то вот этих напитков, как вчера, чтобы в твоем доме не было.

Тамара так и застыла с чайной ложкой в руке.

– Ты что, условие мне ставишь? – скорей с удивлением, чем с возмущением спросила она.

– Ну, считай, что ставлю. Не люблю я этого, даже запаха не люблю. И не смотри так, не больной я, нормальный, да ты и сама уж поняла еще ночью. Ну что, приезжать вечером в баню?

Тамара хотела возмутиться, показать характер, указать на дверь, но вдруг обмякла, почему-то захотелось послушаться.

– Приезжай.

К вечеру заглянула Файка.

– Все, Фая, нет у меня ничего, вылила.

– Да ты тронулась, что ли, добро выливать?

– Да какое это добро? Зло одно. Иди, Фая, не до тебя мне.

Тамара вымыла полы, перестелила постель, белье пахло свежестью, успела выстирать и высушить на улице. Сваренный к обеду борщ стоял на плите. Захотелось чего-нибудь печеного, да уж поздно, с пирогами не успеет. Схватила миску, завела тесто на блины – Сенька таскал по одному, запивая морсом.

Вот уже и в баню сходила, уже и на улице темнеет, а Юрия все не видать.

– Обещанного три года ждут, – разочарованно сказала сама себе, – поверила, дура, знаю же, что все одинаковые, кроме моего Миши. Может, зря вылила? – Тамара усмехнулась. Она оглядела посвежевшую кухню, в которой стоял аромат вкусной еды, было уютно, тепло, и захотелось, чтобы так и оставалось.

– Не жди, Сеня, не приедет дядя Юра, давай лучше тетрадки твои посмотрю, а то запустил, поди, учебу.

Звук мотора послышался за окном. Юрий вошел с небольшой дорожной сумкой, из которой достал колбасу, консервы, печенье, сливочное масло.

– Это я на базе у друга взял, выручает иногда, это тебе с Арсением.

Тамара сидела за столом, рукой подперев подбородок.

– Это же дефицит в наше время, к нам такое уже и не привозят.

– Знаю, вот и бери.

Тамара вдруг обыденно, как будто мужа с работы дождалась, спросила:

– Поешь или сначала в баню сходишь?

– Сначала в баню.

За окном уже было темно. Тамара с жадностью накрывала на стол, ощущая, как вернулось то забытое чувство, когда она жила с мужем. Что-то похожее испытывала и сейчас. Подогревая на масле блины, улыбалась, глядя на висевшую ветровку Юрия.

«Раз приехал сегодня, значит, останется», – решила она.

Осенний день был тихим, слегка пасмурным, но безветренным. Нина Егоровна сидела у ворот, поглядывая, может, еще кто подойдет, да и посидят вместе. Улыбнулась, увидев машину, которую замечала уже второй месяц у ворот Тамары.

– Ну, вот и хорошо, пусть живут. Молодые еще, может, ребеночка родят. Тома теперь, как раньше: улыбчивая, добрая, пусть радуется, жизнь-то – она все равно идет своим чередом. Вот и надо жить!

Тайна

– Давайте подвезу, Екатерина Андреевна, мне по пути, а у вас сумка тяжелая. А может, дровишек привезти… так я сделаю.

– Это что же, Алексей Петрович, такой способ ухаживания у вас?

Алексей передернул плечами (угадала ведь учительница, словно стеснительного ученика раскусила, хоть и стоял перед ней тридцатипятилетний мужчина).

– Признаюсь, так и есть, – сказал Алексей, глядя учительнице прямо в глаза. – Хоть и женат был, а других способов не знаю, у нас тут все по-простому, так уж извиняйте, Екатерина Андреевна.

– Вот вы какой… прямолинейный, все открыто сказали. Ну что же, берите сумку, она и правда тяжеловата.

В кабине совхозного грузовика было на удивление уютно, чувствовалась хозяйская рука водителя, с заботой относящегося к машине. Он еще раз протер зеркало (сказывалась выработанная годами привычка).

– Трудно, поди, с учениками? – спросил он, желая начать разговор.

– По-разному бывает, а вообще мне нравится, это же моя работа.

– Хорошая у тебя, Катя, работа, уж извини, что на ты, мы вроде как давно знакомы, да и по годам подходяще, так что проще на ты.

Она кивнула, показав, что поддерживает его.

У калитки стояла двенадцатилетняя дочка Оля, с удивлением глядя на подъезжающий грузовик.

– Ну что, ученица, встречай мамку, – Алексей занес сумку, достал из кармана маленькую шоколадку, непонятно, каким чудом оказавшуюся у него (по дороге никуда не заезжал), и вручил светловолосой Оле.

– Спасибо, дядя Леша.

– Ух ты, знаешь, как меня зовут?!

– А кто же вас не знает! Вы нашим соседям на прошлой неделе дрова привезли, так они хвалили, говорят, что Алексей Земцов всегда выручит.

– Ох уж эти соседи, захвалили меня, – Алексею и впрямь стало неловко.

– Извини, Алексей Петрович, не приглашаю, но в другой раз позову на чай. Если захочешь.

– Захочу, – твердо сказал он, – буду ждать следующего раза. А если помочь чем, так ты знаешь, где меня найти, к конторе подходи, там диспетчер скажет.

Катерина смотрела вслед грузовику, задумавшись. Оля стояла рядом, прижавшись к ней.

– Мам, ты за него замуж выйдешь?

– С чего ты взяла?

– Ну, ты же видишь, как старается, – Оля по-взрослому откинула прядь волос, копируя Катерину. – Ох, неспроста это.

Катя рассмеялась, наклонилась, поцеловала девочку в макушку.

– Чудо ты мое, рассмешила меня. Пойдем домой, управляться пора.

Катерина переехала в село пять лет назад. Это был тот случай, когда разом решился вопрос с работой и жильем. К тому же на свежем воздухе было гораздо лучше для здоровья дочки. Была она тогда слабенькая, Катя покупала для нее свежее молоко, натуральные продукты, кормила почти с ложечки. И вот сероглазая, светленькая девчонка с косичками, выправилась, освоилась… Даже намека не осталось на слабое здоровье.

А теперь еще и Алексей Земцов, который уже полгода случайно попадался на глаза, норовил подвезти, заговорить… Права дочка Оля, своим детским умом поняв, что неспроста это. Да и Катерина сама видела, что нравится она простому деревенскому водителю. Часто задумывалась, не попробовать ли еще раз, потому как жить с дочкой – это счастье, а жить семьей – это большое счастье.

Она уже подумывала о том, как бы найти повод пригласить на чай Алексея, отблагодарить за его заботу, как вдруг летним июльским днем пришлось резко изменить все планы.

– Катерина, какая муха тебя укусила? С чего вдруг решила уволиться? – завуч Анна Григорьевна в недоумении вертела в руках заявление учителя биологии.

– Поймите, очень надо. Уезжаю я. Срочно надо уехать.

– Но почему? Да еще перед началом учебного года! Что стряслось? Может, кто обидел?

– Никто не обидел. Просто я так решила, лучше будет для нас с Олей.

– Чем лучше? У тебя здесь все хорошо. Уважаемый педагог, любимая учительница, односельчане к тебе с душой относятся… Почему вдруг уволиться решила?

Они долго сидели вдвоем и о чем-то разговаривали. Говорили тихо. Уже наступил вечер, сменив июльский зной на приятное тепло летнего вечера.

– Я бы поступила по-другому, – вздохнув, сказала Анна Григорьевна, явно благоволившая к учительнице, – но вижу, тебя не переубедишь. Директор, конечно, не обрадуется…

– Простите меня, Анна Григорьевна, но не могу пустить все на самотек, лучше нам уехать.

– Да я не обижаюсь, я сожалею, что уезжаешь, нам будет тебя не хватать, – она еще раз взглянула на заявление и сказала. – Передумаешь – всегда готова помочь.

Екатерина уехала в город как раз в тот день, когда Алексей был в командировке в соседнем районе, на неделю отправили помочь с уборочной. «Так будет лучше, – решила Катерина, – не надо лишних объяснений, хорошо, что не так далеко зашли наши отношения».

– Оля, там кружки, секции… а какой городской Дом культуры отстроили! Хочешь, в танцевальную студию запишу?

– Можно и в танцевальную, – согласилась девочка, – только знаешь, я скучать буду… по нашему классу скучать, по речке…

– Оленька, так и там речка есть, парк большой.

* * *

– Я знаю, – тихо сказала девочка, когда Катерина вновь стала перебирать документы. Голос дочери «кольнул» тревожно.

– Что ты знаешь? – беспокойно спросила она.

– Ты документы уже третий день ищешь. Они там, – она кивнула в сторону книг.

Катя со страхом посмотрела на книги, не понимая, как мог там оказаться самый главный документ ее счастья. Стремительно пролетела перед глазами вся ее жизнь: замужество, бездетность, удочерение Оли… через два года развод с мужем, его женитьба на другой девушке, рождение у бывшего мужа собственных детей. Тогда она буквально вцепилась в эту девочку, видя в ней свое счастье и будущее. Она отправилась в сельскую местность на свежий воздух, чтобы слабенькая от рождения Оля могла поправиться.

И все, казалось, складывалось хорошо, если бы не просочился ручеек сказанных кем-то слов, что Оля у Катерины удочеренная. И этот ручеек готов был вылиться в бурную речку, снести безмятежное счастье Кати, ведь говорят же: на чужой роток не накинешь платок. Она быстро приняла решение уехать, чтобы разговоры не коснулись дочки, не ранили ее… она хотела все рассказать, но позже, когда Оля подрастет.

И вот теперь, когда вновь кардинально поменялась жизнь, Оля, ее доченька, ставшая самой родной, подсказывает, где лежит тот злополучный документ.

Катерина разобрала книги, нашла завернутое в пакет свидетельство, прижала его к груди. Девочка молчала, опустив голову. Сразу после переезда Катя заметила, как в первый же день Оля сникла, прятала глаза, даже мамой не называла, а все присматривалась, замкнувшись в себе.

Катя поняла и ужаснулась мысли, что девочка все знает. Тогда какой смысл был в переезде?! Ей казалось, она сохранит спокойствие в их маленькой семье, не даст любопытным глазам и злым языкам дотронуться до детского сердца… а теперь?

Она прижала свидетельство к груди, словно это было ее бесценное право растить эту девочку и считать ее своей. Но вдруг совсем иная мысль закралась в голову. Нет, не дает этот документ право на девочку, по закону – да, но не по сердцу. Она отложила свидетельство, подошла к Оле, присела рядом и со всей материнской любовью, которой было переполнено ее сердце, прижала к себе девочку.

– Я тебе все расскажу, я тебе все покажу, ты только верь мне.

– Куда мы едем? – Оля смотрела в окно автобуса.

– Сейчас узнаешь, еще одна остановка и выходим.

– Вот, Оля, это роддом, в котором ты родилась. Смотри, здесь ты появилась на свет.

Девочка разглядывала пятиэтажное здание из красного кирпича.

– Прямо здесь?

– Вот именно здесь, на втором этаже. Ты была слабенькая, за тобой долго присматривали, чтобы можно было выписать… Ты не представляешь, сколько раз я стояла под этими окнами! Почему-то я знала, что ты моя девочка, что я буду твоей мамой.

– А та, другая… – Катерина поняла, что хотела сказать Оля.

– Я ее не видела, прости, Олечка, я ничего о ней не знаю. Я только одно знала: ты моя дочка… И мне казалось, что это я тебя родила. Я и сейчас так думаю, – Катя замолчала, ожидая вопросов. Слезы катились по ее щекам. Она не хотела плакать, даже отвернулась, чтобы вытереть эти навязчивые слезы. Оля взяла ее за руку:

– Мам, не плачь, ну, пожалуйста, не плачь.

И она повернулась к ней, протянула руки, обхватив девочку, прижав к себе, как тогда, первый раз, когда взяла ее на руки крохотной.

– Мам, поедем домой.

Она вытерла слезы.

– Конечно, поедем, я же твою любимую пюрешку хотела приготовить.

* * *

– Анна Григорьевна, будь человеком, скажи адрес!

– Земцов, ты как со своей бывшей учительницей разговариваешь? Ты хочешь сказать, что я не человек?

– Нет же, не то хотел сказать. Вы замечательный человек, я вас уважаю… но вы единственная, кто знает адрес Кати. Уверен в этом!

– Ну, допустим, знаю, но чужие тайны выдавать не стану.

– Да секрет в том, что я люблю ее! Понимаете?! Только понять не могу, почему не сказав, так быстро уехала. Если обидел кто, разберусь.

– Леша, она так захотела, значит, так надо, смирись.

– Не смирюсь, может, это моя половинка на всю жизнь, а вы не хотите помочь. В конце концов, можем мы хотя бы увидеться? А там уж она сама решит.

Алексей был учеником Анны Григорьевны, и она хорошо знала его отзывчивый характер и желание прийти на помощь. Вот только в семейной жизни ему никак не везло.

– Ну хорошо, Леша, знаю я, где живет Катя. В город надо ехать… может, я и не права, но увидеться вам можно.

Август шелестел еще зеленой листвой, но прохладные вечера напоминали о приближении осени. Был субботний день, теплый и безветренный. Оля сидела на качелях во дворе общежития. Слегка раскачивалась, потом закидывала голову, глядя в голубое небо с невесомыми белесыми облаками.

– Здравствуй, Оля! Качели-то как скрипят, совсем непорядок.

Девочка узнала в подошедшем мужчине Алексея.

– Дядя Леша, а как вы узнали, где мы живем? Как вы нас нашли?

– Это ты угадала! Искал я вас. И вот нашел, – он присел на скамейку. – Мама-то дома?

– Не-ет, она в магазин пошла, молока и хлеба купить. А как там наша речка? Девчонки еще купаются?

– Насчет девчонок не знаю, вода уже прохладная, а вот мальчишки рыбу удят, сам видел.

Катя подошла неслышно, еще издали узнав Алексея.

– Ох, Алексей Петрович, догадываюсь я, как вы адрес узнали. Неужели Анна Григорьевна так легко меня выдала?!

– Нелегко, пришлось поспорить с Анной Григорьевной, ты уж на нее не обижайся, она только адрес дала. Может, пригласишь? Вроде как чай обещала, да так и не угостила.

– Ну хорошо, пойдем.

Мужчина оглядел небольшую комнату.

– А ваш домик, между прочим, еще пустует, – сказал он, – совхоз так никому еще и не отдал жилплощадь. Учителя нового пока не нашли…

– Алексей, не надо, не дави на воспоминания, мы переехали и дело с концом. Я записала Олю в танцевальную студию, в новую школу, так что все решено.

– А у нас в клубе теперь тоже будет хореограф, так что и мы не лыком шиты, будут и у нас танцевальные кружки, – Алексей смотрел, как Катерина чистит картошку. Достал из небольшой сумки коробку конфет и подал Оле. – Тут еще пряники есть, держи, это к чаю.

– Спасибо, дядя Леша!

Катя стала накрывать на стол, ожидая серьезного разговора с Алексеем.

– Оля, доченька, я сметану забыла купить, сбегай в магазин, – она потянулась к сумке и достала кошелек.

– Погоди, не надо, – остановил Алексей, – вот, Оля, деньги, купи, как мама просит, сметану и на остальное – мороженое.

– Зачем так много денег? – удивилась Катя. – Оля, сдачу принеси.

– Не надо сдачи, бери мороженое на все: сливочное, шоколадное и еще какое там есть.

– Хорошо! Возьму на все! – Оля посмотрела на Катю. – Мам, ну дядя Леша же сказал: на все. Можно?

– Хорошо, можно.

Когда дверь за дочкой закрылась, Катерина села напротив гостя.

– Послушай, Алексей, ты ни в чем не виноват. Напротив, я благодарна тебе за помощь. Наш переезд никак не связан с тобой, это мое, личное.

Алексей, положив руки на стол, как ученик, опустил голову, размышляя о чем-то. Потом посмотрел на Катерину.

– Подвозил я на днях бабу Шуру Макарьеву, она у нас все знает. Так вот она обмолвилась случаем про твой отъезд, да и намекнула, что Оля вроде как не твоя дочка. Прости, что говорю об этом, я не поверил, вы же похожи, да и все твои повадки Оля переняла. А теперь, когда ты так упрямо хочешь остаться в городе, я почему-то подумал, что в этом причина твоего отъезда.

– Оля моя дочка! А что там люди говорят, мне неинтересно!

– Так и я о том! Люди что угодно могут говорить, а нам-то дальше жить надо! Неужели ты из-за сплетен уехала?

– Сплетен не боюсь. Просто не хочу, чтобы лишнее обидное слово вслед Оле говорили.

– А никто и не скажет! Пусть попробуют! Земцов в обиду не даст, – он взял Катю за руку. – Посмотри на меня, Катя. Разве бы я поехал искать вас, если бы мне все равно было! Выходи за меня! Твоя или не твоя Оля, я для себя решил: наша будет дочка.

Катя смутилась, легкий румянец появился на щеках, разволновалась, услышав, как хлопнула дверь, отдернула руку.

– Посмотрите, сколько я купила! Всем по сливочному и по шоколадному!

– Ну нет, мы так не договаривались: выбирай одну мороженку, остальное в холодильник, тебе много нельзя, иначе горло заболит, – предупредила Катерина.

– Ну тогда и вы со мной, – девочка раздала мороженое.

– Вот что, картошка готова, салат тоже готов, садитесь-ка обедать, а потом будет вам и чай, и мороженое.

– Я согласен, – Алексей поднял руки и подмигнул Оле, – соглашайся, раз мама сказала.

* * *

Алексей Земцов перевез Катю как раз к сентябрю в тот же самый домик, стены которого еще не успели забыть прежних хозяев. Катю вновь приняли на работу в школу. Анна Григорьевна извинялась, что выдала адрес своему бывшему ученику:

– Катюша, я сердцем почувствовала, что это как раз тот случай, когда не стоит хранить тайну. И заметь, я сказала только адрес.

– Я не обижаюсь, Анна Григорьевна, спасибо, что снова на работу взяли.

– Да ты что, тебя и не взять? Учти, в следующий раз отпущу только в декрет!

Катерина сникла, на лице появилась печаль.

– Ой, прости, наверное, лишнее сболтнула.

– Ничего, вы же не знали, – сказала Катя.

– Садись, баба Шура, подвезу, – Алексей помог сесть в кабину грузной бабе Шуре Макарьевой.

– Спасибо, Лешенька, добрая ты душа.

– Баба Шура, ты в прошлый раз про дочку учительницы Катерины Андреевны говорила. Помнишь?

– А чего я говорила? – баба Шура изобразила неподдельное удивление.

– Значит, не помнишь? Это хорошо! А вот то, что я женюсь, это надо запомнить. И теперь мы с Катей будем растить нашу дочку Олю. Понимаешь, о чем я?

– Ну как же, дочка у нее…

– Не только у нее, но и у меня теперь. У вас с дедом Василием сколько детей? Трое?

– Троечко.

– Все ваши?

– А как же, все наши! – ответила изумленная женщина.

– Ну так вот: и Оля теперь наша, общая. Баб Шура, ну ты усекла?

– Да поняла я, поняла. Совет да любовь вам!

– На том и спасибо! – машина остановилась у дома Макарьевых. – Кошель не доставай, не возьму, – заявил водитель.

– Ой, спасибо тебе, сынок. Я тут дров на зиму выписала, так, может, подвезешь?

– Разберемся, может, и подвезу, дай знать.

– Ага, хорошо, скажу, скажу.

* * *

И все же в декрет Кате пришлось пойти. Случилось то, во что она не верила, поэтому и восприняла тогда слова Анны Григорьевны про декрет болезненно. Летом следующего года Катя родила мальчика.

– Ну вот, доченька, принимай братика, такой же маленький, как и ты когда-то.

– Какой крошечный! Дай подержу! Мам, смотри, он улыбается!

– Да ну, тебе, наверное, показалось!

– Точно улыбается, – Алексей не сводил глаз с сына. – Доча, это он тебе улыбается. Эх, и повезло ему, что старшая сестренка есть, почти что вторая мамка.

– Скорей бы ты подрос, мне тебе надо столько рассказать и показать! – шептала девочка. Они сидели втроем на кровати, любуясь малышом, притихшим в теплых руках Оли.