Электронная библиотека » Теодор Фонтане » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 29 ноября 2014, 20:41


Автор книги: Теодор Фонтане


Жанр: Литература 19 века, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Глава вторая

Утром большой балкон гостиницы «Десять фунтов» был занят лишь наполовину, и только десяток постояльцев любовались раскинувшимся перед ними пейзажем, почти не утратившим свою прелесть из-за труб соседней фабрики, поскольку легкий ветерок с равнины отгонял густые клубы дыма к горам. Кругом царила тишина, нарушаемая лишь журчаньем Боде, далеким фабричным грохотом и совсем близким щебетом нескольких ласточек, слетавшихся к лугу в парке перед балконом. Луг был самой прелестной частью пейзажа, чуть ли не более красивой, чем склон горы вкупе с его фантастическими зубцами, но еще более, чем сочная зелень, ласкала взор масса деревьев, инкрустированная в эту зелень весьма умелой рукой. Между перемежавшимися кленами и платанами теснились разного рода декоративные кусты: пестрели яркими цветами лириодендрон и ракитник, калина и акация.

Зрелище это не могло не вызвать восхищения, и красивая дама, которую мы видели вчера в поезде, не сводила глаз с лежащей у ее ног картины, не слишком внимательно прислушиваясь к тому, что говорил ее супруг, полковник.

Стол, за которым они оба завтракали, был отделен от балкона стеклянной стеной и отличался не только необычайно изящной сервировкой, но в еще большей степени огромным роскошным букетом сирени. Видимо, его поставили сюда в знак почтения к высокому положению и внешности знатной дамы. Отломив несколько цветущих веток, Сесиль переводила взгляд с горы на луг, полностью погрузившись в мечтательное настроение и явно не желая, чтобы его нарушали, в то время как полковник, руководимый наилучшими побуждениями, с увлечением разыгрывал роль гида.

– С тех пор, – начал он, – как я служил в здешних местах в чине прапорщика, многое изменилось. Но я еще хорошо все помню. Вон то плато в горах, с большой гостиницей, похожей на игральную кость, называется Лысой горой. Говорят, теперь туда можно попасть по удобной дороге.

– Конечно, можно, – отвечала она, отнюдь не проявляя живого интереса к этому сообщению и окидывая взглядом балкон, где щелкали кольца жалюзи и раздувались на ветру красно-белые скатерти. Она теребила волосы у виска, повернув голову так, чтобы с другой стороны балкона был виден ее красивый профиль.

– Лысая гора, – сказала она, возобновляя прерванную беседу. – Место, куда слетаются ведьмы на шабаш. Вероятно, с ним связана легенда, не так ли? У нас в Силезии таких много, и все они так наивны. Сплошь принцессы и игрушки великанов. Я думаю, эта скала, вон там, называется Конское копыто.

– Конечно, Сесиль. Только не эта, а другая, ближайшая к нам.

– Нам нужно туда наверх?

– Нет, не нужно. Но я полагал, тебе захочется. Оттуда открывается прекрасный вид.

– На Берлин? Не может быть. Берлин должен быть милях в пятнадцати, даже дальше. А ты видел вон там две ласточки? Они гоняются друг за другом, играют. Может, это брат с сестрой или влюбленная парочка.

– Или и то, и другое. Ласточки не слишком щепетильны в этих делах.

Какая-то горечь прозвучала в его голосе, но эта горечь, видимо, не имела отношения к даме, потому что взор ее оставался спокойным, и на щеках не выступил румянец. Она только снова накинула на плечи соскользнувшую шаль и сказала:

– Меня знобит, Пьер.

– Знобит, потому что ты мало двигаешься.

– И потому, что я дурно спала. Идем, я хочу прилечь и полчасика отдохнуть.

С этими словами она встала и направилась через соседнюю комнату в коридор, слегка кивнув тем, кто сидел за соседним столом и ответил ей таким же легким кивком. Полковник последовал за ней. Лишь один из гостей (укрывшись за развернутой газетой, он с другой стороны балкона уже давно наблюдал за изысканной парой), встал, отложил газету и поклонился с подчеркнутой учтивостью, что произвело впечатление на красивую даму. Она оживилась, взбодрилась и, взяв под руку своего спутника, сказала:

– Ты прав, Пьер. Меня знобит, потому что я не двигаюсь. Давай сходим в парк, поищем то место, где гнездятся ласточки. Я заметила это дерево.

Молодой человек, поднявшийся с места и с особой учтивостью поклонившийся даме, подозвал кельнера.

– Вы знаете этих господ?

– Да, господин фон Гордон.

– Ну, и кто они?

– Полковник в отставке фон Сент-Арно с супругой. Они прибыли вчера дневным поездом и заказали отдельный стол. Дама, кажется, больна.

– И они пробудут здесь несколько дней?

– Полагаю, что да.

Кельнер отошел, а человек, к которому он обращался как к господину фон Гордону, два или три раза повторил только что услышанное имя: «Сент-Арно… Сент-Арно!»

Наконец, он вроде бы вспомнил: «Да, тот самый. О нем много говорили в семидесятом году в Сен-Дени[3]3
  Сен-Дени – северный пригород Парижа. В 1870 г. поблизости состоялось сражение Франко-прусской войны, известное как битва при Ле-Бурже. Победу одержали немецкие войска.


[Закрыть]
. Ранен в шею, пуля прошла между трахеей и сонной артерией. Истинное чудо, такой выстрел. И выздоровление столь же чудесное, поправился через шесть недель. Вицлебен рассказывал мне об этом со всеми подробностями. Несомненно, это он. Тогда он был самым старым капитаном в одном из гвардейских полков, служил у Франца или у „майских жуков“[4]4
  Прозвище берлинского гвардейского стрелкового полка из-за расцветки формы.


[Закрыть]
, он еще во Франции получил майора. Кажется, я встречал его в театре Серфа[5]5
  Рудольф Серф (1811–1871) – основатель и владелец нескольких берлинских театров, в том числе с 1859 г. театра «Виктория» на Мюнцштрассе, 20 в центре Берлина. Благодаря наличию летней и зимней сцен театр был очень популярен.


[Закрыть]
. Но почему в отставке?»

Закончив свой внутренний монолог и освежив таким образом память, молодой человек снова взял в руки газету и пробежал передовую статью, автор которой описывал последние успехи русских в Туркестане[6]6
  В конце 1870-х и начале 1880-х годов Российская Империя расширила свои владения в Средней Азии, создала Туркестанское генерал-губернаторство и начала строительство Закаспийской железной дороги (1880–1891).


[Закрыть]
и туманно рассуждал о Персии и Индии, чудовищно перевирая названия. «Господин журналист ориентируется в Азии не лучше, чем я на Луне». Он брезгливо отодвинул газету, предпочитая любоваться горами, – занятие, коему он вот уже неделю со все большей радостью предавался каждое утро. Потом он перевел взгляд на передний план, а именно на усыпанные гравием узкие и широкие дорожки, змеившиеся по парковому лугу. Один из боскетов, наиболее освещенный солнцем, отличался удивительной желтизной. Молодой человек напряг зрение, стараясь определить, создают ли ее желтые цветы или пожелтевшие на солнце листья. И тут он заметил, что именно из этого боскета выступили фигуры супругов Сент-Арно. Они повернули на дорогу, проходившую мимо гостиницы по ту сторону луга, так что с балкона хорошо было видно обоих. Прекрасная дама, казалось, быстро набиралась сил под влиянием свежего воздуха, она держалась прямо, двигалась плавно, хотя и было заметно, что ходьба все еще стоила ей усилий и напряжения.

«Это Баден-Баден, – пробормотал молодой человек, следивший за ними с балкона. – Баден-Баден или Брайтон, или Биарриц[7]7
  Баден-Баден или Брайтон, или Биарриц – известные курортные города соответственно на юге Германии, в Англии и на юге Франции.


[Закрыть]
, уж никак не Гарц и не гостиница „Десять фунтов“». Он с возрастающим интересом следил за прогуливающейся парой, продолжая одновременно вести поиск в своих воспоминаниях. «Сент-Арно. В семидесятом он еще не был женат, да и ей тогда не исполнилось и восемнадцати». Проводя такого рода подсчеты, он терялся во все новых догадках относительного столь странного и скоропалительного брака. «За этим скрывается какая-то история. Он старше ее на двадцать лет. Ну, это, в конце концов, допустимо, в определенных обстоятельствах, ничего особенного. Но выйти в отставку! Ведь он блестящий боевой офицер! По выправке видно, даже сейчас. Полковник гвардии comme il faut[8]8
  Как полагается (фр.) (Здесь и далее примеч. ред.)


[Закрыть]
, военный до мозга костей. И вдруг отставка. Может быть… Но нет, она не кокетничает, да и он держится с ней безупречно. Он учтив и обязателен, но не нарочито любезен, похоже, что-то скрывает. Что ж, я уж разузнаю, в чем там дело. Впрочем, она, видимо, католичка, и если она не из Брюсселя, то, по крайней мере, из Ахена. Нет, не то. Теперь я понял: она полька, или хотя бы наполовину полька. Воспитана в строгом монастыре, „Sacre Coeur[9]9
  «Святое сердце» (фр.)
  «Sacre Coeur» – Монастырь Святого Сердца, женский католический монастырь во Львове, существовал с 1844 по 1944 г.


[Закрыть]
или „У доброго пастыря“[10]10
  «У доброго пастыря» – Монастырь Доброго Пастыря в Берлине, основан как «Душеспасительное заведение для падших девиц» в 1858 г.


[Закрыть]
».

Глава третья

Господин Гордон готов был зайти еще дальше в своих догадках, но раздавшийся позади него развязный смех внезапно прервал его размышления. На балконе появились двое новых постояльцев, солидные господа лет тридцати, чьи манеры и речь не оставляли сомнений относительно их малой родины. Серо-коричневые летние костюмы задавали тон всему их облику вплоть до маленьких фетровых шляп, портпледов и саквояжей. Все детали их экипировки отлично сочетались друг с другом, за исключением двух предметов, из коих один слишком мало подходил для путешествия в Гарц, а другой смотрелся как явный перебор. Этими двумя предметами были: элегантная прогулочная трость с ручкой слоновой кости и грубые сверхпрочные башмаки с такими шнурками и на такой толстой подошве, словно им предстояло восхождение на Маттерхорн, но отнюдь не на Конское копыто[11]11
  Маттерхорн – вершина в Альпах, на границе Швейцарии и Италии, высота 4478 м. Высота Конского копыта – 403 м.


[Закрыть]
.

– Ну, и где мы разобьем лагерь? – спросил старший, остановившись на пороге и оглядываясь вокруг. Он сразу заметил уютный стол с большим букетом сирени, за которым только что сидели супруги Сент-Арно, быстро подошел к этому привилегированному, ибо защищенному от ветра, месту и сказал:

– Где сирень цветет, садись спокойно, цвет сирени – не для недостойных.

Он тут же повесил на спинку стула свой саквояж и портплед и с характерным ударением на последнем слоге подозвал официанта:

– Кельнйр!

– Что угодно?

– Прежде всего, один кофе мокко со всем, что к нему полагается, короче говоря, швейцарский завтрак. Всем мужчинам по яйцу, а лихому два к концу.

Кельнер понимающе улыбнулся и, к явной радости новоприбывших, попытался забавным жестом изобразить, что не знает, кому из них следует отдать предпочтение.

– Из Берлина?

– К вашим услугам.

– Ну тогда, любезный земляк, вы не выдадите нас, когда услышите, что мы оба, в сущности, лихие ходоки. Так что четыре яйца. Да поживей. Но для начала очистить старое поле боя. А как насчет меда?

– Мед у нас очень хорош.

– Значит, подайте и мед. Но сотовый мед. Чтоб все было свежее, из бочки. Натуральное!

Пока продолжался этот разговор, кельнер успел сервировать стол и отправился за завтраком. Последовала пауза, которую пара путешественников из Берлина, за неимением ничего лучшего, заполнила рассуждениями о природе.

– Вот это, значит, и есть Гарц или горная цепь Гарца, – снова заговорил старший, тот, который только что провел краткую беседу с кельнером. – Что-то он мне странным образом напоминает. Похоже на Тиволи[12]12
  Тиволи. – Известная берлинская пивная в районе Кройцберг.


[Закрыть]
, когда работает фабрика Кунхайма[13]13
  Химический завод в Берлине.


[Закрыть]
. Погляди, Хуго, как там, над горами, стелется озон. В газетах каждую неделю размещают рекламу: «Посетите климатический курорт Тале!» И нате вам, эти дымовые трубы! А по мне, пусть их дымят. Дым консервирует. Вот проведем мы здесь две недели и вернемся домой прокопченные, как свиной окорок! Ах, где ты, Берлин! Рассмотреть хотя бы Конское копыто!

– Да вон оно, перед тобой, – сказал второй.

– Скажите, любезный, – обратился он к кельнеру, уже возвратившемуся с большим подносом и расставлявшему на столе завтрак. – Вон тот красноватый дом на горе, ведь это и есть Конское копыто, не так ли?

– Не совсем, сударь. Скала Конское копыто расположена немного дальше, а то, что вы видите, это гостиница «У Конского копыта».

– Ну, так значит это и есть Конское копыто. Главное – гостиница. Кстати, какое пиво подаете? Пильзенское или кульмбахское?

– И то, и другое, сударь. Но мы и сами варим.

– Небось, вон там, где дым столбом?

– Нет, чуть левее. Дымовые трубы справа – это листопрокатный завод.

– Что?

– Листопрокатный завод. Эмалированная жесть.

– Чудесно! Эмалированная! Не хватает только циферблата. А можно все это осмотреть?

– О, конечно, конечно. Соблаговолите, господа, сдать ваши талоны на завтрак.

На этом разговор закончился, и оба туриста par excellence[14]14
  Здесь: «в высшей степени типичные» (фр.)


[Закрыть]
принялись уплетать свой завтрак с яйцами и медом.

Через полчаса они встали из-за стола и покинули балкон. Уходя, младший поднес к губам трость с набалдашником слоновой кости и изобразил, что играет на флейте-пикколо сигнал «В поход!» Все, кто еще оставались на балконе, взирали на них с любопытством, в том числе и Гордон, который был бы не прочь составить им компанию до самой долины Тале. Но как раз в этот момент его внимание отвлекли в прямо противоположную сторону новые туристы, прибывшие утренним поездом. С вокзала толпой повалили певческие кружки и зашагали по направлению к Трезебургу, где они собирались провести день, участвуя в соревнованиях хоров. Проходя мимо отеля, они махали шляпами и непрерывно кричали «Ура!». Впрочем, никто не понял, кому именно были адресованы их приветствия. Вслед за ними протопали остальные пассажиры поезда, сплошь заурядные фигуры, среди которых заслуживали внимания лишь те, что прошли самыми последними.

Их было двое. Они оживленно болтали, но все-таки как люди, которые познакомились только что. Тот, что шел слева, был одет в черный сюртук со стоячим воротником, но выражение лица имел вполне дружелюбное. Этого отставного священнослужителя Гордон видел на многочисленных экскурсиях, и встречался с ним в гостинице за табльдотом. Его спутник, напротив, отличался большим уродством, но еще более странностью своего одеяния. Он носил гамаши и вельветовую жилетку, полы которой были длиннее, чем его тужурка. К сему прилагались распущенные волосы, цилиндр и роговые очки. На что это все указывало? Судя по обуви и штанам, его можно было легко принять за траппера, зверолова или следопыта. Но его жилетка и тужурка вполне могли принадлежать какому-нибудь конторщику или стряпчему, если бы не такая эффектная деталь его обмундирования, как ботанизирка[15]15
  Ботанизирка – специальная коробка, использовавшаяся ботаниками для укладывания собранных растений.


[Закрыть]
, да еще на вышитой ленте. Вышагивая рядом с пастором, он то и дело теребил эту ленту. Впрочем, пастор уже собирался оставить своего спутника, жестами давая тому понять, что направляется в сторону паркового луга.

– Ботаник, – сказал Гордон хозяину гостиницы «Десять фунтов», который тем временем присоединился к своему постояльцу. – Ну, разве он не похож на батрака Рупрехта[16]16
  Батрак Рупрехт – персонаж немецкого фольклора, спутник святого Николая.


[Закрыть]
, собравшегося засунуть весну в свой мешок?

Однако хозяин, как и многие его собратья по профессии, был знатоком человеческой породы и не согласился с диагнозом Гордона.

– Нет, господин Гордон, – сказал он. – Зеленая ботанизирка, насколько мне известно, в девяти случаях из десяти служит как бы кладовкой и всегда висит на вышитой ленте. Ботаника здесь ни при чем. Я полагаю, этот господин – гробокопатель.

– Археолог?

– Что-то вроде.

И пока они вели свой разговор, предмет их обсуждения исчез по ту сторону паркового луга, распрощавшись у гостиницы «Десять фунтов», где остановился пастор.

Глава четвертая

В час пополудни во всех коридорах гостиницы прозвучал обеденный гонг, и хотя высокий сезон еще не начался, в большой столовой собралось внушительное число гостей. Явились и оба берлинца в серо-коричневых тонах, немедленно собрав вокруг себя на «нижнем» конце стола кружок частью восхищенных, частью ухмыляющихся слушателей, среди которых обретались и старик в черном сюртуке отставного пастора и длинноволосый в роговых очках. Явились и супруги Сент-Арно, вопреки пожеланию Сесиль, высказанному ею по дороге в Тале. Старший кельнер пригласил их занять место в центре стола, напротив господина фон Гордона, и едва они сели за стол, Гордон начал проклинать вазу с букетом из красной листвы, стоявшую между ним и Сесиль. Разумеется, это препятствие не помешало ему представиться, на что полковник, возможно, потому что услышал дворянскую фамилию, с замечательной учтивостью ответил: «Фон Сент-Арно. Моя супруга». Однако похоже было на то, что дело и ограничится этим взаимным представлением. Шли минуты, но ни с той, ни с другой стороны не делалось попытки дальнейшего сближения. Гордон, для которого несколько дней прусской дисциплины миновали много лет назад, счел за благо предоставить первое слово полковнику – из почтения к его чину. Молчала и Сесиль, лишь изредка обращаясь к своему супругу и механически вращая на пальце одно из бирюзовых колец.

Она съела лишь два кусочка ragoût fin en coquille[17]17
  фаршированных устриц (фр.)


[Закрыть]
, а два других оставила на кончике вилки. От предложенных затем блюд она отказалась и, скрестив руки, откинулась на спинку стула, то и дело поглядывая на стенные часы, стрелка которых медленно продвигалась по циферблату. Гордон, обреченный безмолвно наблюдать за своей визави, начал постепенно благословлять вазу, хоть и служившую помехой, но, по крайней мере, позволявшую ему продолжать это занятие не то чтобы незаметно, но хотя бы не привлекая внимания. Он признался себе, что редко встречал женщин подобной красоты, будь то в Англии, будь то в «Штатах». Точеный профиль и отсутствие малейшего следа краски на лице, преобладающей чертой которого была апатия, придавали ее головке нечто мраморное. Но выражение апатии не было следствием особой подавленности или, тем более, дурного настроения. От Гордона не ускользнуло, что черты ее оживились, когда вдруг с дальнего конца стола кто-то крикнул кельнеру с берлинской развязностью: «Поставьте на холод. Но ненадолго. Главное дело – хлопнуть». Провозгласив этот тезис, оратор быстро и ловко сунул указательный палец за щеку. Раздался громкий хлопок.

Все рассмеялись. Даже полковник вроде бы обрадовался поводу разрядить застольную скуку. Перегнувшись через стол к Гордону, он спросил:

– Господин Гордон, вы ведь сын генерала, не так ли?

– Нет, господин полковник, даже не родственник, собственно говоря, я из рода Лесли. Гордон – фамилия моего отчима.

– И в каком же полку вы служите?

– Ни в каком, господин полковник. Я оставил службу.

– Вот как, – отвечал полковник.

Наступила пауза, которая на сей раз грозила оказаться роковой. Но эта опасность, к счастью, миновала. Обычно немногословный, Сент-Арно продолжил беседу, выказывая неожиданную для его натуры заинтересованность.

– И давно вы здесь, господин фон Гордон? Вероятно, приехали на лечение?

– Неделю, господин полковник. Но я, собственно, не на лечении. Хочу отдохнуть, подышать свежим воздухом и вновь увидеть места, которые дороги мне с детства. До службы в армии я часто бывал в Гарце и смею сказать, знаю его.

– Тогда я прошу разрешения в случае надобности обратиться к вам за советом и помощью. Дело в том, что как только позволит здоровье моей жены, мы намерены как можно выше подниматься в горы, примерно до горы Андреас. Говорят, там самый лучший воздух для нервнобольных.

В этот момент кельнер принес десерт, и госпожа Сент-Арно взяла себе немного мороженого с ягодами и отведала с ванильной стороны.

– Дорогой Пьер, – произнесла она, встрепенувшись, – ты просишь господина фон Гордона о помощи и в тот же момент отпугиваешь его. Ведь нет ничего более тягостного, чем заботы о больной женщине. Но не пугайтесь, господин фон Гордон, мы не станем злоупотреблять вашей добротой, по крайней мере, я не стану. Вы, без сомнения, альпинист, то есть нацелены на дальние маршруты, а я намереваюсь еще несколько недель просидеть на нашем балконе, любуясь парковым лугом.

Беседа продолжилась и прервалась лишь тогда, когда на нижнем конце стола со всеми положенными церемониями открыли заказанную бутылку шампанского. Пробка взлетела в потолок, и пока младший из берлинцев наполнял бокалы, старший исследовал пробочное клеймо, разумеется, лишь как повод для изложения нескольких анекдотов о шампанском. Суть всех анекдотов сводилась к разоблачению отелей и их владельцев, которые «только и делают, что ищут, куда бы воткнуть пробку»[18]18
  Пробки имели маркировку завода-изготовителя, и берлинец намекает на то что рестораторы закупоривают пробками от дорогого шампанского бутылки с дешевым напитком, то есть мошенничают.


[Закрыть]
. Впрочем, рассказывал он с невинным видом, и хорошее настроение берлинца передалось не только его ближайшим соседям, но и почти всем, кто сидел за столом.

Минут через десять гости поднялись и группами стали покидать столовую. Берлинцы тоже двинулись вдоль по проходу, однако задержались у столика, на котором была выложена книга постояльцев, и принялись ее листать.

– Глянь-ка, вот он: Гордон-Лесли, гражданский инженер.

– Гордон-Лесли! – повторил второй. – Да ведь это чистая «Смерть Валленштейна»[19]19
  «Смерть Валленштейна» (1799) – третья часть драматической трилогии Фридриха Шиллера о немецком герцоге Альбрехте фон Валленштейне (1583–1634), известном полководце времен Тридцатилетней войны (1618–1648). Один из героев трагедии – шотландский солдат Джон Гордон (ум. 1648). При покровительстве Валленштейна он сделал карьеру от простого солдата до полковника, был назначен комендантом замка Эгер, но позже принял участие в заговоре и убийстве герцога.


[Закрыть]
!

– В самом деле, не хватает только полковника Батлера.[20]20
  Полковник Батлер (1600–1634) – также сражался в армии Валленштейна и стал участником заговора против него. В русском переводе трагедии – Бутлер.


[Закрыть]

– Послушай, тот старикан…

– Ты думаешь?

– Конечно, думаю. Ты только взгляни на него. Такому только начать…

– Слушай, это было бы великолепно, получился бы славный финал.

И они двинулись дальше, в свой номер, «чтобы немного осмотреться внутри», как выразился старший из берлинцев.

Глава пятая

Встав из-за стола, супруги Сент-Арно и их новый знакомый и визави за табльдотом условились совершить послеобеденную прогулку на Конское копыто. В четыре часа они встретились в парке под большим платаном, где Гордон взял на себя руководство экскурсией, предварительно изложив свой план. Пусть мадам не пугается, почтительно сказал он, туда есть ближняя дорога, но она очень крутая, поэтому лучше идти в обход. Обходный путь намного предпочтительней. Он хорош не только тем, что там имеется и открывается взору (например, прекрасные виды). Он намного, намного лучше, благодаря тому, чего там нет. А там как раз отсутствуют обычные прозаические приметы гарцских променадов – хижины, дети, развешенное белье.

Сесиль, чье настроение заметно улучшилось, заверила его, что за многие годы замужества привыкла проявлять послушание и подчиняться даже в мелочах. И вовсе не собирается бунтовать против господина Гордона, который производит впечатление прирожденного проводника и следопыта.

– Поблагодарите мадам за комплимент, – рассмеялся полковник. – Сравнение с Кожаным Чулком[21]21
  Кожаный Чулок – одно из прозвищ главного героя историко-приключенческих романов Фенимора Купера (1789–1851). Еще одно из его прозвищ – Следопыт, его и упоминает Сесиль.


[Закрыть]
.

Гордона неприятно задела эта шутка, сарказм мог быть направлен как против него, так и против Сесиль, но он не подал виду. Взяв у красавицы шаль, в которую она куталась до сих пор, он указал на тенистую тропу в конце парка и повел по ней супругов Сент-Арно мимо летних домиков и сторожек к соседнему селению Хубертусбад, откуда намеревался совершить подъем на Конское копыто. С обеих сторон тропу затеняла густая листва, но попадались и более открытые участки. На одном из них стояла увитая плющом и диким виноградом вилла в оправе позолоченной сетчатой ограды. Ничто не двигалось в этом доме, только в открытых окнах трепетали на сквозном ветру занавески. Место казалось абсолютно необитаемым, но это впечатление нарушал роскошный павлин, восседавший на высокой жерди и оглашавший своим высокомерным и вызывающим криком палисадник, обсаженный жимолостью и гвоздикой.

Сесиль в изумлении остановилась, а потом обратилась к Гордону, затеявшему весь обход, видимо, только ради этого зрелища.

– Какое волшебное место, – сказала она. – Да это просто заколдованный замок из сказки. Как тут тихо и уединенно. Словно здесь царит мир или счастье, что, в сущности, одно и то же.

– Но ни мир, ни счастье не обрели здесь приюта. Я каждый день прохожу мимо этого дома и напоминаю себе одну прописную истину.

– Какую же?

– Да ту, что идиллию, а тем более счастье, нельзя спроектировать. Тот, кто строил этот дом, вероятно, имел такое намерение. Но он не продвинулся дальше простых кулис, а то, что подстерегало его за кулисами, не было миром и счастьем. По этому дому бродит некий мрачный дух, и последний владелец застрелился здесь, вон у того окна (предпоследнего слева). И когда я смотрю туда, мне кажется, что он все еще стоит там, высматривая свое счастье, которого не смог найти. Места, обагренные кровью, вызывают у меня отвращение.

Казалось, Гордон ожидал, что спутники с ним согласятся. Но слово одобрения не прозвучало. Сесиль лишь считала петли сетчатой ограды, а полковник со свойственным ему спокойным любопытством лорнировал окна.

После чего все трое, не сказав ни слова, направились к извилистой тропе, которая вела наверх, к Конскому копыту.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации