Текст книги "Отец"

Сквозь закрытые веки просвечивались мигающие огни на табло, гнусавый голос громкоговорителя объявлял посадку, а люди сомнамбулами ходили из стороны в сторону, одни направлялись к выходу, дождавшись своего автобуса, другие, обливаясь потом прятались в тени автостанции. Грег открыл глаза и посмотрел на часы, стрелки на огромном циферблате совпадали по положению с его наручными часами. Парень смотрел как секундная стрелка, отмеряя черные деления опускается вниз, чтобы затем снова подняться вверх; она дергалась как сердце в груди человека, которое пульсирует согласно определенному ритму. Грегу пришло на ум высказывание, которое его путешествующий дед украл – в этом парень был уверен – у другого странствующего философа и вложил в голову мальчишке. Иногда, чтобы попасть в будущее, нужно вернуться в прошлое. Тогда он не понял смысла и посчитал, что Чарли медленно настигает маразм, но сейчас, когда Грег за несколько дней пересек несколько штатов, он понял, что солнце никогда не погаснет, если ты будешь двигаться на запад. И на самом деле вернись он назад, проехав несколько сотен миль на юг, тогда стрелки бы поменяли свое направление на час вперед. Только время не обманешь, даже если ты решишь отправиться на час назад, то время, которые ты на это потратишь будет учтено, ты не станешь моложе, старость не поблекнет, ты все равно идешь к смерти.

Громкий, настойчивый голос объявил его посадку, и парень, поднявшись с железного кресла, отправился к нужному автобусу. Грег заметил смятые, наспех всунутые банкноты в кармане, когда проехал почти тысячу миль. Его лицо осветила улыбка. И когда она успела? Вероятно, Тереза слишком хорошо знает своего внука и его решение стало для нее предсказуемым шагом. Оставлю деньги на билет домой, когда придет время.

Мысли в голове путались и казалось, что произнеси парень хоть слово, язык станет заплетаться, и он не сможет выговорить простейшей фразы. Ехать оставалось около трех часов, поэтому Грег прикрыл глаза и под мерный гул кондиционера мгновенно уснул.

Пайпер

Интерес Пайпер к отъезду Грега надоедал ей, подталкивая задать вопрос. Она не хотела ставить себя и Арчи в неудобное положение и лезть в дело, которое ее не касается. К тому же девушка не понимала, какая ей разница уехал он насовсем или еще вернется и почему, только устроившись на работу, сразу покинул Новый Орлеан? Пайпер противно было думать, что есть вероятность каких бы то ни было чувств, ведь тогда то, что с ней произошло, она заслужила. Следствием таких мыслей стало воспоминание о том времени, когда девушка еще имела нечто похожее на семью и когда перед ней не вставала необходимость покидать родные места. Ей тогда только исполнилось тринадцать, она устала от шумной вечеринки, которую устроил ее отец, пригласив туда и ее друзей, и их богатеньких родителей, поэтому Пайпер быстро сбежала, предоставляя отцу возможность управлять ее праздником. Она уже давно не искала компании и лучшим местом для того, чтобы спрятаться от пытливых взглядов была библиотека. Никому нет дела до научных фолиантов, когда в гостиной можно раздобыть алкоголь.

До этого дня девушка не часто здесь бывала, те книги, которые тщательным образом протирались от пыли носили скучные названия: «О праве войны и мира» Гроция Гуго, «Римский Империализм» Тенни Франка и множество других книг по философии, истории и праву, ограненные темными обложками. Пайпер ходила вдоль стеллажей, стоящих перпендикулярно к высоким окнам и не верила, что отец мог прочитать хотя бы слово из этих книг, она вообще не помнила, чтобы он хоть когда– то навещал самую большую комнату в доме, если только не хотел похвастаться перед гостями редкими собраниями сочинений.

Вдали от книжных полок, в углу библиотеки, была обустроена зона отдыха: три кожаных кресла стояли полукругом, обращенные лицом к огню, разгоравшемуся в искусно вылепленном камине; по центру располагался небольшой стеклянный двухуровневый столик, на нижнем ярусе которого своего часа ждали сосуды с марочным виски.

Пайпер прошла мимо, вновь вернувшись к стеллажам. Всего их в огромной комнате она насчитала восемь и ни одной книги о приключениях или любви, о преступлениях и фантастических чудовищах. Только научные рукописи, только беспросветная скука. Девушка не заметила, как наступило восемь, и на улице все быстрее исчезал свет, прячась за дубовыми стволами. Находиться в темноте было куда приятнее, чем прогонять окутывающую ее тишину ярким светом люминесцентных ламп. Поэтому она, ступая на ощупь, добралась до дальней стены и, когда глаза понемногу привыкли ко мгле, увидела стоящую в углу запечатанную коробку. Она не была видна входящим ни при свете дня, ни тем более в темноте, для того, чтобы ее разглядеть, Пайпер пришлось заглянуть за стеллаж. По всей видимости ее принесли сюда давно и регулярно ухаживали за ней: на коробке не было ни пылинки. Как и любой подросток, который прочитав на двери «Не входить», все равно войдет, к девушке пришло любопытство, оно росло по мере того, как она медлила. Наконец сдавшись на милость судьбы, Пайпер села на покрытый ковром пол и вскрыла коробку, которая оказалась забита до краев аккуратно сложенными пухлыми томами в мягком переплете. По иллюстрированным обложкам и названиям стало ясно к какому жанру принадлежат найденные книги: любовный роман. После долгих безуспешных поисков интересного чтива это было наградой.

Девушка не знала кем и когда были любовно собраны и спрятаны мемуары о героических победах в любовных коллизиях. Но это было и неважно, стоило только Пайпер открыть первую страницу и прочитать первое слово, как она тут же забывала о том, что у картонной коробки имелся хозяин, в любой момент властный предъявить на нее свои права; и ее уже было не остановить: она читала их повсюду, прячась от наблюдательных слуг и соседских сплетников, она читала их по ночам и сразу же как только открывала глаза. Что может привлекать молодую девушку, по сути еще ребенка, в описаниях жарких поцелуев, длящихся на протяжении пяти страниц и постельных сцен, увеличивающихся в объеме вдвое? В Пайпер не было порочности, как вы должно быть подумали, ей нравилась лишь строгая линия сюжета, которая соблюдалась в любой прочитанной книге из коробки: герои знакомятся друг с другом, преодолевают множество трудностей, испытывают недопонимание, ссорятся, мирятся и живут потом долго и счастливо. В таких историях девушка видела современную интерпретацию сказок для маленьких детей, только такими сказками призвано было успокоить взрослых. В каждом новом томе на голую основу – как к скелету человека прикрепляются мышцы, сухожилия, вены и артерии, кожа – навешивались новые имена, места событий, препятствия, с которыми сталкиваются действующие лица и то главное, что их связало друг с другом. Мысленно покинув библиотеку, Пайпер подумала о Греге, происходит ли тоже с ними, или все это плод ее воображения, могут ли человеческие судьбы быть заключены в книжные страницы, не выходя за рамки абзацев или они все–таки способны выбирать и отклоняться от плана? Герои романов обязаны играть свои роли, и даже если история уже прочитана, она все равно живет и продолжает совершаться, ни на долю не меняясь. В жизни все было намного сложней.

Пайпер потрусила головой, стараясь выкинуть из головы мысли о новичке. Только потом в памяти всплыло обещание, которое она дала себе, стоя в туалете перед своим отражением. Никаких чувств к нему нет, обычное любопытство, которое девушка так хотела в себе пробудить, и ей это в конце концов удалось, жаль, что оно проснулось лишь по отношению к Грегу.

Пайпер решила спросить об отсутствии новичка у Арчи перед окончанием рабочего дня, но она не успела. К четырем часам в «Кракен» вошел Грег. Девушка по необъяснимой причине почувствовала облегчение от того, что избежала позора, спрашивая о чужих делах и одновременно радость, как при встрече со старым другом. Только Грег не был ей другом, они едва могли разговаривать наедине и большой прогресс уже то, что они продвинулись до трех фраз, не сбиваясь на коровье мычание.

– Привет, – Пайпер улыбнулась парню, когда он подошел ближе.

– Привет, Пайпер. Как дела? – звуки собственного имени в его голосе волновали, девушка нервно сглотнула.

– Все в порядке, много работы, туристы прибывают. Завтра моя первая смена в «Рокси», – ляпнула Пайпер.

Грег удивился, увидев на лице девушки воодушевление, как у путешественника от предстоящих приключений. Он сомневался, что Пайпер сама бы захотела этого, узнай она, что иногда происходит в барах. Предостерегающие рассказы отца многому научили подростка. Он осторожно спросил:

– Ты действительно хочешь там работать? И откуда ты вообще узнала об этом баре?

– Да, хочу. Мне понадобились деньги, и я спросила у Арчи, он мне помог, – соврала Пайпер.

– Я не думаю, что такое место для тебя.

Впервые за недолгое время их общения Грег сказал нечто личное, то, что могло дать подсказку Пайпер о том, какой он человек, и что для него важно. Произнесенная в порыве беспокойства фраза могла оттолкнуть девушку либо сблизить их. Все решала реакция Пайпер. Горячий румянец на щеках вызвал в девушке злость на саму себя. Чего она стесняется? Как девица из высшего общества. Одно неаккуратное слово и ей уже подносят нюхательные соли. Грег прав, такие места не для нее, тем более привычка краснеть, слыша любую фразу от ненавязчивого флирта до намеков подвыпивших мужчин, говорит сама за себя. Ее заклюют, если она не сможет спрятать свои чувства куда подальше. Притворись и никто не сможет тебя обидеть.

– Возможно, ты прав, но я хочу рискнуть.

Девушка повернулась, показывая, что не хочет больше говорить об этом, но он не дал ей уйти, схватив ее за руку и резко развернув к себе:

– Чем рискнуть? Жизнью? Ты вообще понимаешь, что там происходит? Ты хочешь в морг переехать?

Пайпер не заметила, как десяток лиц повернулись в их сторону, внезапно замолкнув; в момент всеобщего внимания она смотрела в глаза Грега, угадывая в них переполнявшую его злобу. Девушка вросла в пол и неосознанно задержала дыхание. Потребовалось несколько мучительно долгих секунд, чтобы парень пришел в себя и отпустил руку Пайпер. Она стояла на месте, не зная, как реагировать на грубость; с ней никогда раньше такого не случалось, все те синяки и царапины, что появлялись на ее теле, девушка поставила себе сама, падая с велосипеда или взбираясь на деревья в их саду. Пайпер с усилием отвела взгляд от парня и потрогала больное место, на бледной коже яркими пятнами проступали следы от сильных пальцев. Грег стыдливо опустил голову.

– Извини, я погорячился. Я не хотел делать тебе больно. Прости.

Она посмотрела на него, стараясь не заплакать и выдавила:

– Но ты сделал.

Пайпер схватила в руки поднос с грязными тарелками и ушла на кухню. Грег стоял посреди зала, убеждая себя, что он законченный идиот. Только сейчас он заметил, как посетители поглядывают на него и перешептываются между собой. Только этого не хватало, если они расскажут Арчи, то меня точно отсюда турнут. Поток оскорблений, которыми он наделял себя, не произнося этого вслух, был неожиданно прерван:

– Грег, быстро ты вернулся. – Барри похлопал парня по плечу и прошел за барную стойку. – Отец хотел с тобой серьезно поговорить.

Парень чертыхнулся и спросил:

– Он меня увольняет?

Вопрос Грега отвлек Барри от протирания стаканов и заставил рассмеяться.

– Отец никого не увольняет, люди сами уходят, когда захотят, – мужчина вернулся к прерванному занятию и продолжил. – Он хочет предложить тебе дополнительный заработок, насколько я понял из его слов. Он сейчас в подсобке, поговори с ним.

Арчи сидел на складном походном стуле и вносил записи в тетрадь, когда в спину подул теплый ветерок. Мужчина обернулся и, увидев вошедшего, поднялся с насиженного места:

– Я думал, ты придешь завтра. Но хорошо, что ты сейчас здесь. – Арчи поморщился, потирая спину.

– Я встретил Барри, он сказал мне про работу.

– Меня не удивляет, что ты узнал новость раньше, чем я о ней сказал. Барри – то еще трепло, – со смехом произнес Арчи.

Грег усмехнулся в ответ, и мужчина продолжил:

– Судя по твоей комплекции и физической форме, ты занимался спортом.

– Ходил на бокс, сейчас бегаю, – удивленно ответил Грег. А при чем тут…

– В баре «Рокси» нужен вышибала, я думал про твою кандидатуру. Как ты на это смотришь?

Парень молча уставился на Арчи, сдерживая смех. Если подработка не спланирована заранее, то Грег – Иисус Христос. Сложив руки на груди, подросток сказал:

– Думаю, так я выгляжу внушительнее.

Из подсобки раздался оглушительный хохот.

Солнечный диск в Новом Орлеане являлся для жителей сигналом к откладыванию дел на потом; оно же было стражем, родителем, не спускающим глаз с озорных детишек. Поэтому, как только последние кровавые лучи стелились по земле и медленно стекали за горизонт, почуявшие свободу жители выходили, чтобы гулять всю ночь. Зажигались огни перед входами увеселительных заведений, отражаясь в глазах прохаживающихся по улицам людей. Хлопали двери, впуская посетителей и выталкивая их обратно, отчего звуки переливались от повышенных тонов до низкого гула. Но все это придет завтра, с наступлением пятничного вечера. Сегодня же переворачивая табличку с надписью открыто на запрет входить, Арчи собрал всех за его излюбленным столом.

– Я хотел устроить небольшой праздник, который мы все заслужили и заодно поздравить Пайпер с новой работой. Завтра у тебя будет тяжелый день, подготовься к нему.

Девушка улыбнулась мужчине, благодарная за его помощь и поддержку. Они болтали и смеялись, сменяя одну тему за другой, но ни Пайпер, ни Грег не подошли к опасной черте и не выдали ни грамма лишнего, они так и остались для всех загадками. В какой–то момент Барри прошептал на ухо отцу несколько слов и Арчи, улыбнувшись, кивнул.

– Я совсем забыл посвятить вас в историю создания «Кракена». Каждый сотрудник должен знать биографию того места, где он работает. Благодаря этому каждый захочет сделать свой вклад в место с богатым прошлым. Но если вам не интересно… – закинул удочку мужчина.

Пайпер, еле сдерживаясь, сказала:

– Очень интересно.

Девушка любила слушать истории о прошлом, тем более о том времени, когда ее еще не существовало, когда даже ростки боли, которые зрели в ее душе не предполагались в проекте. Пусть даже эти рассказы вымышлены и не несут в себе пользы и достоверности, но такая терапия была ей по душе. Пайпер приготовилась слушать и поэтому даже не замечала, как Грег наблюдает за ней и отмечает каждое движение и реакцию на произнесенное другими. Арчи удовлетворившись ответом, потер руки и приступил к рассказу:

– Кафе было построено еще в середине девятнадцатого века, моим прапрадедом, Киганом Маккенной. В то время Новый Орлеан достиг пика процветания и считался самым богатым городом страны. К сожалению, с развитием железных дорог и ростом городов на Западном Побережье он стал терять свою важность, но старик все–таки успел поймать нужный момент, – Арчи отпил пива из покрывшейся испариной бутылки и продолжил. – На тот момент сложно было назвать это заведение кафе или баром, оно скорее напоминало таверну. Полностью деревянная обшивка, темнота и щербатый пол. Его первоначальное название я вспомнить не смогу, оно давно кануло в Лету, но то имя, что оно носит сейчас, мой прапрадед вписал в бумаги накануне смерти. По рассказам, передающимся из поколения в поколение он был мореплавателем, до того, как решил осесть в Орлеане и закрепиться здесь со своей семьей. Киган был еще молод, когда с ним произошла неприятная история.

Его корабль с обученной командой вышел в открытое плавание, они надеялись найти новые земли богатые золотом, а не стремится туда, где было уже не протолкнуться. Возникшая в голове моего прапрадеда идея, основанная на легендах и слухах о предполагаемых месторождениях золота, была опасной и возможно бесполезной, кто знал, что можно найти в водах Атлантики. Их путешествие длилось несколько месяцев, они устали и хотели сдаться, как раз, когда дошли до побережья Исландии, – Арчи сделал паузу и посмотрел на слушателей. Пайпер во все глаза, словно наивный ребенок, внимала его словам, на лице Грега читалась лишь невозмутимость. – Начинало быстро темнеть, все указывало на разрастающийся шторм, уже через пару минут корабль стало качать из стороны в сторону, и тут грянул дождь. Несколько человек упало за борт, и их поглотили черные воды, оставшиеся, как могли, сражались с разбушевавшейся стихией. Но для мореплавателей шторм был обычным делом и не самым страшным, особенно в тот день. Ужас наступил позже, когда море усмирило свой гнев от вмешательства посторонних. После как им казалось непрекращающегося хаоса, среди затишья, они услышали леденящий кровь вой, эхом разносящийся по воздуху. Он зарождался где-то в глубине и поднимался ввысь. Звук приближался, и они стали различать стоны и скрип, больше похожий на урчание голодного желудка. Услышанное можно было списать на ветер и галлюцинации, вызванные страхом, но, когда в очередной раз блеснула молния, в ее свете они увидели широкие длинные щупальца, тянущиеся из воды, – Арчи замолчал, оценивая произведенный его словами эффект. Грег ухмылялся, а Пайпер испуганно смотрела на мужчину.

– Я не знаю, как им удалось спастись. Но не все они после возвращения домой сохранили разум. Моему прапрадеду это, к счастью, удалось. Он рассказал об этом уже взрослому сыну и просил никому не говорить о случившемся. Только перед смертью Киган вспомнил об этом, часто бредил во сне, говоря лишь одно слово: «Кракен». Не знаю, почему он решил сменить название, но как говорил мне мой отец, старик боялся, что разозлившееся чудовище обязательно ему отомстит, и таким образом он задабривал его и просил прощение за беспокойство. Ничего не могу сказать по поводу гигантского кальмара, но от кредиторов старик кафе спас, – Арчи захохотал и его громкий смех подхватили остальные.

– Ну, что скажете ребята? – обратился мужчина к подросткам.

– Эта история мне напомнила посиделки у костра в лесу и выдуманные страшилки. Никогда не поверю в то, что ненасытный осьминог отказался от лакомства, которое так и плывет в руки, – сказал Грег сквозь смех.

– То есть ты сомневаешься в правдивости только этой части рассказа? – отозвался улыбающийся Барри.

Пайпер переводила взгляд с Грега на Арчи, затем посмотрела на Барри и, поняв в чем дело, она удивилась тому, как могла попасть под влияние скроенного наспех ужастика. Девушка почувствовала себя дурой, и в том смехе, который наполнял помещение, она видела издевку над ее доверчивостью. Марта перевела свой взгляд на помощницу, внимательно посмотрев на нее, и улыбка, которая только что не сходила с ее лица, померкла.

– Пайпер, тебе не понравилась история? – тихо, чтобы не услышали остальные, спросила Марта.

Девушка дернула головой и попыталась восстановить в душе контроль:

– Конечно понравилась, Арчи – хороший рассказчик. Я просто подумала, что, если бы это было на самом деле, увидеть такое, бррр…Очень мерзко, – она сочиняла на ходу, своими словами оправдывая пошатнувшееся состояние, которое несомненно заметили все.

Марта хотела что–то сказать, но в последний момент передумала, решив, что легенда о Кракене и обида Пайпер скоро забудутся. Лишнее вмешательство в ее личное пространство только повредит.

– Ну все, уже поздно, всем пора отдыхать, – сказал Арчи, прерывая шутливый спор между Грегом и Барри, – Надеюсь, сегодня ночью вас не будут мучить кошмары.

Остальные только посмеялись, а Пайпер, внутренне содрогнувшись, уже во второй раз за время, проведенное в Новом Орлеане, боялась закрыть глаза.

Некто

Если наши герои рассчитывали на чудесное исчезновение и отсутствие поисков, то они ошибались. Глупо было полагаться на подружку удачу, женщины те еще змеи. И этот случай не исключение. Однако они получили трехнедельную отсрочку, которая была им так необходима, что не очень радовало некто.

За последние несколько месяцев мужчина не получил ни одного стоящего заказа, попадалась только несложная по выполнению халтурка, денег от которой хватало на бензин, еду и необходимые средства гигиены; никакой роскоши и лишних средств для обеспечения будущего, которого у него и так нет, хотя он об этом еще не догадывался. Мужчина лишь изредка ночевал в отелях, когда получал большое и трудное дело, но те времена давно прошли. Последним и соответственно текущим заказом в его графике числилась женщина, чей муж подозревал ее в измене. Разве такая работа для него? Ему было нужно что–то будоражащее кровь и натягивающее нервы до предела, а не слежка за фотомоделью, которая посещает только салоны красоты и фотостудии. Всего двадцать лет назад он и не предполагал, что его жизнь сложится именно таким образом.

Будучи по природе одиночкой, без семьи и друзей, парень часто менял приемные дома по причине несхожести характеров. Родные дети не могли принять угрюмого вечно в синяках и ссадинах мальчишку, сторонясь его, а порой и задевая, мотивируя это тем, что он приживала и нахлебник, который должен расплачиваться терпением на их оскорбления. И в конце концов неизвестно какая по счету семья отказалась от него, попав под влияние собственных детей или мнения предыдущих семей. Каждое обвинение, которым награждался парнишка лежало на совести родных отпрысков, избалованных излишним вниманием. Они не боялись оказаться на улице и поэтому творили все, что хотели, тем более после того, как нашли козла отпущения. А мальчишка ничего не желал, кроме как стать частью семьи, схватить протянутую руку и больше не покидать принявших его стен. Он думал, что сидя в углу в полном молчании сможет убедить опекунов в спокойном характере и отсутствии враждебности, но их такое состояние только пугало и порождало множество тревог и вопросов: Он болен? Или замышляет что–то плохое? Разумно засыпать, зная, что он бродит где–то по дому, и в его распоряжении есть время и острые ножи, чтобы нас убить?

Странно, что ни один из множества приемных родителей не подсел к съежившемуся мальчику и не попробовал узнать, в чем дело. Возможно, объясни они причину своих страха и тревоги, он произнес бы хоть слово. К сожалению, время безвозвратно упущено.

Когда парню исполнилось пятнадцать, приемные семьи и бессмысленные надежды оставили его в покое, и следующие три года, оставшиеся до совершеннолетия, он прожил в приюте, если так можно назвать посещения сиротского дома только для того, чтобы вытянуть ноги на причитавшейся ему кровати и поесть. Бывало, что подросток не возвращался в течение пяти дней, и когда все уже думали, что его тело лежит в морге с прочерком в бирке, он возвращался уставший и голодный. Никто не знал, чем он занимался и как выживал все эти дни, да и кого это волнует, сирот и так достаточно, не хватало еще следить за тем, кто по собственной инициативе сбегает из предоставленного по закону жилища.

В день его восемнадцатилетия перед парнем встал выбор: либо он скитается по улицам, то есть признается бомжом, либо делает что–то со своей жизнью. Директор приюта, перед тем как выгнать подопечного из сиротского дома, – или как они это называют: выпустить во взрослую жизнь – дал ему совет: пойти на службу в армию. Долго думать парню не пришлось, он сразу согласился за неимением других вариантов.

Дисциплина и строгость помогли ему стать человеком, настоящим мужчиной. Он все также был замкнут и большую часть времени молчал, но когда слышал приказ, то не замедлил его выполнить. Несмотря на то, что мальчишка за годы странствий по улицам стал буйным и часто попадал в неприятные ситуации, он знал, что в каждом районе и в каждой отдельной компании есть свои правила и, если ты решишь вступить в нее, то должен будешь соблюдать ее законы. То же касалось и армии.

Годы шли, парнишка креп и завоевывал награды, роняя на иссушенную землю горячую кровь. Он получал уважение, звания и раны, неопасные для жизни, но так приятно греющие самолюбие. Молодой мужчина мог часами смотреть на розовевшие со временем рубцы и вспоминать бои, в котором те были получены. Но все изменилось летом 2004 года, когда его с несколькими бойцами перебросили в Сомали. Все шло также, как и всегда, он не ощущал зудящей чесотки в затылке, знаменующей угрозу и ему не снилось кошмаров, предвещающих смерть, он был уверен, что все пройдет ровно так, как и планировалось. Поэтому атака, последовавшая в один из вечеров жаркого июля, стала для них неожиданным ударом. Всего пять минут, которые казались вечностью он смог отбиваться, затем последовали взрыв и пустота.

Мужчина был на грани, витал где–то в другом пространстве, не понимая, где заканчивается окутавшее его белое полотно. Иногда, он выныривал, глотая воздух и сквозь размытую дымку видел склонившихся над ним людей и различал глухой писк, будто он доносился из бутылки. Ярче всего он чувствовал запахи: ржавый аромат крови и кислый – медикаментов. Мужчина просыпался на несколько секунд, а потом вновь погружался в сон, ему впервые стало страшно от мысли, что он закроет глаза и больше не увидит света, только бескрайнюю черноту. Проклятые сны старались подавить его волю к жизни и затуманить разум, поднося картинки его младенчества. Мужчина видел, как стройная темноволосая женщина держит на руках грудного ребенка, коим был он, и в ее глазах отражается та любовь, которую он пытался найти в других. Она пела ему колыбельную и гладила по беспокойным ногам, а младенец не переставал заливаться плачем. Как только она в первый раз дотронулась до левой ножки ребенка, мужчина почувствовал разрывающую на куски боль. Он закричал, но женщина даже не вздрогнула, а лишь тихо прошептала:

– Не плачь, малыш, я всегда буду рядом.

Мужчина не знал, стоит ли верить воображаемому изображению, которое создал его воспаленный мозг, но так было легче переносить боль, которая периодически простреливала по всей левой стороне. Когда он проснулся, еще несколько секунд в воздухе витал аромат спирта и образ поющей женщины. Немногим позже он привык к режущему свету и распрощался с галлюцинациями, хотя реальность оказалась далеко не радужной.

Ему ампутировали ногу до середины бедра, и после долгих недель восстановления, командир, приславший официальное письмо, выразил благодарность и сожаление по поводу того, что они больше не нуждаются в его услугах. Вот так храбрый воин стал никому ненужным ампутантом. Вместе с болью, которая пожирала его тело во время бездействия лекарств, приходили обида и сожаление, за все те годы, когда он бездумно рисковал собой на благо родине. Все это оказалось зря, на смену ему придут новые люди, они либо станут единым целым с землей, обратившись в прах, либо превратятся в таких же отшельников как он. Мужчина долго прокручивал в голове каждый эпизод своей жизни и не мог понять, где он сделал ту самую ошибку, которая привела к фатальному исходу? Это случилось, когда ему было пять лет? Или годом раньше? Или несколько дней назад? Да и что гадать, слишком поздно люди начинают думать о том, что сделали не так и чего вообще не сделали. Прошлое, как бы сильно этого не хотелось, исправить невозможно. Поэтому мужчине оставалось только уживаться с той горечью и злобой, которая преследовала его еще много месяцев и чьи отголоски до сих пор сохранялись, напоминая ему, что он выброшенный на улицу хлам. У него была цель, а сейчас ее нет. Он даже не предполагал, что все может так обернуться.

Когда его отпустили из пропахшей хлоркой больницы, он вышел на свежий воздух, привыкая к протезу (хотя бы в чем–то ему помогли), и направился вглубь родного города. В этот же день мужчина сел за стойку бара и весь последующий месяц не отрывался от бутылки. В какой–то момент тяжелого опьянения, когда он не помнил количества выпитого алкоголя и времени, проведенного за стойкой бара, он словно во сне услышал слова директора приюта. Несмотря на полное отсутствие реальности в сознании начинающего алкоголика, он понял, что каждый неугодный мальчишка, которому в жизни ничего не светит, был отправлен в ряды военных, чтобы либо погибнуть в пылу сражения, либо потерять часть себя и цель, к которой раньше шел. Как пушечное мясо, неугодный биомусор, который может обойтись без того, в чем нуждаются другие, «нормальные» люди. Мужчина не сомневался, что директор все прекрасно знал и намеренно пел дифирамбы, восхваляя армию США. Эти мысли преследовали его в течении всего месяца беспросветного пьянства, но к счастью, скоро пришло избавление.

По чистой случайности или благодаря проделкам судьбы, мужчину нашел старый знакомый, с кем он служил в 1995 году в Ираке. Он не вспомнил его имени, пока тот сам, видя недоумение бывшего сослуживца, пьяного в хлам, не представился. Мужчина лишь обратил внимание на его лицо: тонкие шрамы, как почти зажившие царапины покрывали лоб скулы и уходили вверх, прячась в густых волосах, один – самый глубокий – начинался от виска и спускался по диагонали к тонким губам; широкие брови, нависающие над узкими щелками глаз, делали его вид несуразным.

Айзек, кем оказался подсевший к пьянчуге мужчина, выразил сочувствие по поводу случившегося и предложил ему работу, с которой он несомненно справится.

– Если ты не заметил, у меня ноги нет, о какой работе может идти речь, – мужчина задрал штанину, оголяя холодный металл.

– Там мозги нужны, а не ноги. Я же тебя не в модели зову, – Он обернулся, убедившись, что его никто не подслушивает, и, наклонившись ближе к собеседнику понизил голос до шепота. – Будешь выполнять просьбы клиентов и разбираться с щекотливыми вопросами, оплата высокая, налогом не облагается, – резюмировал мужчина.

Пьяные глаза метались из стороны в сторону, пытаясь поймать и собрать воедино разбегавшиеся части лица Айзека, когда им это удалось, бывший служака ответил:

– Как я понимаю, дела, которые я должен проворачивать, не совсем законные.

Мужчина недвусмысленно хмыкнул и предложил встретиться завтра, чтобы на трезвую голову обсудить детали. Некто согласился. Терять уже было нечего.

Следующие девять лет до этого момента он брал все больше и больше грехов на душу, выполняя поручения тех, кому Айзек посоветовал его кандидатуру. Они не спрашивали имени, а он не видел их лиц, все было строго конфиденциально и приносило неплохой доход, который покрывал его расходы, но не давал возможности обзавестись крышей над головой. Не то, чтобы мужчина прозябал в нищете или жаждал обогащения, да и делал он все это не ради хрустящих банкнот, а только по той причине, которая заставляла его открывать глаза по утрам и, пристегнув к укороченной ноге протез, включать в распорядок дня насущные неординарные дела – месть предавшим его сослуживцам. Трудно понять каким образом заказы богатеев, которые он с готовностью принимал, могли затронуть военных, но для мужчины запятнать все то, что так ценили и берегли в армии было делом чести. Каждая жертва, убитая его руками, была на их совести, и оправдать его действия последствиями войны в этом случае становилось невозможным, и даже если мужчине становилось стыдно за содеянное, он вспоминал чья в этом вина: всех тех, кто отказался от него и тем самым заставил копаться в чужом дерьме.