Текст книги "Отец"

Лилиан взяла полотенце из шкафа и теплый халат и замешкалась, не зная, пойти в душ или поговорить с матерью. Рассказывать не хотелось, у них и так проблем достаточно, а тут еще это… Она тяжело вздохнула и села на кровать рядом с Рейчел.

– Подруги Хоуп, они все расспрашивают меня: где она, когда приедет и почему ничего не сказала об отъезде? Я уже устала врать, мам. Я же не могу сказать им, что тоже постоянно задаю себе эти вопросы. Что мне делать? Подскажи, – сказала девочка с мольбой в голосе.

Рейчел пыталась собрать раскиданные мысли и склеить цельное предложение. Ей самой требовались советы, которые требует от нее дочь. Может ли ее закостеневший за долгие годы мозг вытащить на всеобщее обозрение правильный ответ? Она откашлялась и вымученно произнесла:

– Единственное, что мы можем сделать – ждать. Я думаю о ней, так же, как и ты, и не могу понять…почему она так поступила. Это…необъяснимо, – женщина резко замолкла.

– Я звонила ей, телефон отключен. Она просто испарилась, будто ее и не было, – девочка поднялась с кровати и, больше ничего не сказав, ушла.

Рейчел продолжала сидеть на постели дочери, пока за стеной не зашумела вода. Несложно представить, что терзало Лилиан, она очень умный ребенок для своих лет и конечно же винит во всем мать, которая всего три недели назад не замечала ее существования, но чувство такта и обретенная связь мешают ей высказать наболевшее. Разве справедливо, что ребенку приходится держать в себе боль и обиду, проходить через непонимание и одиночество из–за собственной матери? Женщина, определившись с горьким ответом, с трудом встала на ноги и ушла искать обещанный фильм.

Картинка сменялась одна за другой, Рейчел и Лилиан то смеялись над героями, то переживали за них. Приятно, что на два часа можно покинуть реальность и погрузиться в другую жизнь. Их смех, поднимаясь высоко вверх, отражался от потолка и падал им на головы, пугая их непривычным для этого дома звуком. Они иногда смущенно переглядывались, словно спрашивая друг у друга: то, что мы делаем не постыдно?

Фильм почти подходил к концу, когда на подъездной дорожке захрустел гравий под колесами машины. Никто из зрителей не услышал работающего мотора и не увидел света фар. Поэтому обе вздрогнули от стука входной двери. Джеймс не зашел к домочадцам и даже не крикнул простое: «Привет». Мужчина молча поднялся наверх, перепрыгивая через ступеньки. В отсутствие посторонних он мог не притворяться хорошим мужем и отцом, что он сейчас и сделал, не обратив на женщин внимание.

Лилиан встретилась с матерью глазами и Рейчел пожала плечами, не зная, как это объяснить, хотя девочку и не интересовало поведение отца, которому она была нужна только для того, чтобы показать гостям, словно обученную танцевать обезьянку.

Спустя еще десять минут, которые прошли в беспокойном ожидании и череде коротких взглядов, бросаемых на ступеньки, женщина сказала:

– Посмотри конец без меня, я хочу поговорить с отцом.

Лилиан не стала спрашивать о причине разговора, за что Рейчел была ей благодарна. Она посмотрела на дочь так, словно прощалась, не зная, что ее ожидает за темной дубовой дверью на втором этаже и, не решившись дотронуться до нее, поднялась с дивана.

Маленький ягненок шел в пасть к голодному волку. Знал ли он о своей участи? Безусловно, да. Двадцать две ступеньки отделяли Рейчел от окончательно принятого решения. Еще десять шагов, и она перед кабинетом мужа. Один стук в дверь и бежать больше некуда. Женщина решительно вошла и увидела мужа в приподнятом настроении, тем лучше для него.

– Джеймс, я хочу поговорить, – она села в кресло у окна, на расстоянии пяти шагов от мужчины.

Адвокат разбирался с бумагами и даже не удосужился посмотреть на жену, когда она заговорила. Через секунду он ответил:

– О чем, Рейч?

Ягненок сглотнул и ответил:

– О нашем браке…я хочу развод.

Джеймс поднял взгляд на жену, пытаясь найти на нее лице признаки веселья. Это ведь розыгрыш, не так ли? Однако Рейчел оставалась серьезной. Он отложил ручку и откинулся в кресле, изучая сидящую перед ним женщину: бледная, исхудавшая и измученная. Она походила на медузу, почти просвечивалась, выделяясь полосами синих вен. Только глаза не соответствовали портрету: горели решимостью и нервной лихорадкой.

– О каком разводе идет речь? Если все дело в Хоуп…

– Пару недель назад я рылась в коробках на чердаке, хотелось себя чем–то занять впервые за много лет.

Резкий переход на другую тему сбил Джеймса с толку. Он не понимал, чего хочет жена: поиграть с ним, застать врасплох или припугнуть? Не ожидая от Рейчел вызова, мужчина пытался найти в ней предсказуемо ожидаемые изменения; причину, по которой она так себя вела, он уже знал.

– К чему ты клонишь, Рейч?

Она остановила его взмахом руки и неожиданно зло сказала:

– Ты дашь мне возможность сказать больше одного предложения? Не перебивай.

Джеймс на секунду оторопел, ничем не выдав своего состояния, и слишком поспешно кивнул, разрешая женщине с неестественно прямой спиной продолжить.

– Я нашла наш свадебный альбом в одной из коробок. Было интересно посмотреть его. Я много думала, много и долго, прежде чем понять одну вещь, – на мгновение в кабинете воцарилась тишина. – Мы были похожи на картонных людей, которых можно встретить в торговом центре. Если бы это было так, то твоя картонка стояла бы рядом со стоматологической клиникой или аптекой, и ты рекламировал бы зубную пасту. Такая у тебя была улыбка на фотографиях. А я наоборот походила на манекен: опущенные уголки рта, как у грустного клоуна и взгляд потерянного щенка, – ее щека дернулась в подобие усмешки, напоминая скорее лицевой спазм. – Можно многое заметить, если приглядеться, – женщина резко посмотрела в глаза мужу.

Джеймс дернулся и сжал губы в тонкую линию. Он почувствовал, как раздражение запульсировало под кожей, отдаваясь набатом в висках. Это была борьба, первое противостояние за восемнадцать лет, в котором зачинщиком оказалась Рейчел, и, в конечном итоге, несмотря ни на что, Джеймс должен оказаться в выигрыше, он не привык отступать, тем более перед женщиной. Рейчел покрутила головой, пытаясь рассмотреть мужа с разных ракурсов, как клетку инфузории в микроскопе, пока он разрешал внутреннюю дилемму. Не дождавшись от него реакции в виде учащенного пульса на шее или дернувшихся вверх бровей, она продолжила:

– Я поняла, ты женился на мне не из любви или громкого имени, больших денег в нашей семье тоже не водилось. И тогда я спросила себя: почему я? Почему он выбрал именно меня? Может быть потому что я ничего не замечала, и меня можно полностью контролировать? Или потому что я молчала или боялась? Да множество причин! – голос женщины поднялся на октаву. – И знаешь, о чем я подумала, когда до меня это дошло? О том, что ты хороший актер. Сыграл спектакль под названием «Отношения Рейчел и Джеймса». Никаких встреч с друзьями или кино, прогулки в безлюдных местах. Настолько ты меня стыдился. Стыдился идеального для тебя варианта жены, только еще не совсем подогнанного под себя. У меня возник вопрос Джеймс, я отвечу на него сама, а ты просто кивни или скажи «нет», если я ошибаюсь, – Рейчел замолчала на секунду и, глядя мужу прямо в глаза, сказала:

– Миллион фотографий в альбоме – это доказательства? Доказательства надуманного счастья и семейного благополучия? Внутри у меня созревает чувство, что ты готовился к тому, что твой брак будут разбирать по кусочкам, как дела в суде, а ты в качестве доказательств сможешь кинуть им в лицо эти фотографии. Не так ли? – женщина чувствовала внутреннюю дрожь, адреналин бил в голову, разрастался жар.

Джеймс постучал пальцем по подлокотнику кресла, выжидая. Глаза наливались кровью. Приняв его молчание за ответ, она сказала:

– Так я и думала, – Рейчел поднялась с кресла и повернулась лицом к окну. – Если ты не дашь мне развод, я расскажу всем твоим коллегам и соседям в округе, что Хоуп пропала из–за тебя. Придумаю любую причину. Не мне тебе объяснять, насколько сильно влияние слухов. Твоя репутация будет подпорчена. И, кстати, Лилиан я заберу с собой.

Джеймс одним рывком подскочил к Рейчел и развернул лицом к себе.

– Что ты о себе возомнила? Тебе было плевать на меня и детей все восемнадцать лет, а сейчас ты вдруг почувствовала себя обиженной матерью? Ты понимала все еще тогда, ты видела, что между нами ничего нет, только расчет, просто сделала вид, что ничего не замечаешь. Кто мешал тебе отказаться от свадьбы и послать меня куда подальше? Никто. И ты этого не сделала. Потому что тебя устраивал такой расклад. Так что изменилось, милая? Захотелось любви? Ты думаешь легко жить с ледышкой? Какой дурак возьмет тебя? Скучная, серая мышь.

Рейчел зажмурилась и попыталась вырваться из хватки мужа. Она брыкалась, отталкивая его от себя, но он все крепче прижимал ее к груди. Будто он не знал, почему она стала такой, все из–за этих таблеток, пилюль, притупляющих остроту разума. Она не скажет ему, что прекратила их пить, не откроет перед ним свое преимущество. Рейчел открыла рот, попытавшись возразить ему, но не успела:

– Нет–нет. Я дал тебе выговориться. Теперь ты послушай. Тебе никогда не было дела до детей. Единственный период, когда ты находилась с ними рядом – это беременность. Но будь твоя воля, ты бы вырвала их из себя клещами и не пожалела. Дорогая моя, тебя наконец-то замучило чувство вины за исчезновение Хоуп и отстраненность Лилиан? Ты думаешь, что пара проведенных вместе часов покроют то равнодушие, которое они получали с твоей стороны? Воспитание детей – это не пустая болтовня и не просмотр фильмов. Что ты будешь готовить своей дочери? Где покупать одежду? Помогать со школьным заданием? Ты вообще понимаешь, что тебя ждет, когда ты ступишь за порог этого дома? Через неделю Лилиан отберут, и я возьму ее к себе, потому что я знаю, как заботиться о детях. А ты всю свою жизнь провела, лежа на кровати и предаваясь меланхолии. Ты ни на что не годна, Рейчел. Вбей это в свою голову, – он постучал указательным пальцем по голове жены.

Рейчел отмахнулась от его руки и прохрипела:

– Из–за твоей правильной заботы Хоуп пропала?

Джеймс тихо рассмеялся. Его вибрирующий смех казался предзнаменованием будущей угрозы.

– Даже не думай перекладывать ответственность на меня. Она исчезла, потому что ее мать умерла много лет назад. Это – твоя вина, Рейчел, – он отпустил руку жены и сделал пару шагов назад. – Если не хочешь остаться одна, подумай над своим решением и пойми: тебе будет лучше здесь, – Мужчина засунул сжатые от злости кулаки в карманы брюк и облокотился на край стола. – У меня много работы, встретимся за ужином, дорогая.

Рейчел посмотрела на мужа, который вернулся к прежней политике подчеркнутого самообладания, и четко проговорила:

– Не рассчитывай, что я сдамся.

Не дождавшись ответа, она вышла в коридор.

Джеймс

После того, как за женой захлопнулась дверь, Джеймс прерывисто выдохнул. С каких пор все начало лететь к чертям? Его карьера взбиралась в гору, шаг за шагом преодолевая препятствия и один маленький камушек помешал восхождению. Мужчина сорвался. Где он совершил эту ошибку, которая могла стоить ему карьеры? Или в этом нет его вины? Да и что он собственно сделал? Доверился не тому человеку? Старался принести счастье в свою семью? Заслужил ли он то, что сейчас с ним происходит? Джеймс мог уверенно ответить: нет.

Пока мужчина разбирался с папками, громоздящимися со скоростью света на его столе, Рейчел готовила бунт. Он удивлялся, откуда в ней столько злости и вообще хоть каких–то чувств. Куда делась та женщина, которая бледной тенью передвигалась по дому, так что иногда ее неделями не было видно? Иногда Джеймс спохватывался посреди ночи, сидя в своем кабинете, пытаясь вспомнить, когда в последний раз встречал Рейчел в коридорах дома и сопоставлял с предположениями о ее безвременной кончине. И как только мужчина мог отмести эти доводы, то вновь со спокойной душой возвращался к работе.

Еще несколько часов назад все было прекрасно, когда в офисе компании устроенный в его честь фуршет набирал высоту. Шампанское лилось рекой, разговоры приглашенных гостей не выходили за рамки политики и юриспруденции. Этот праздник был не только завершающей точкой в последнем деле, но еще и зарубкой, отмечающей десятилетие частной практики и многотомные беспроигрышные дела.

Женщины строили ему глазки, опьяненные чужим успехом и игристым вином, а мужчины пожимали руки, надеясь в будущем заручиться его поддержкой. Звучали хвалебные отзывы о тактике защиты, которую применял Джеймс, мелькали слишком широкие улыбки. Среди присутствующих не было никого, кто мог бы ему пригодиться в осуществлении его дальнейших планов. Через час мужчине стало тошно. Еще через полчаса он решил незаметно уйти. Пусть Кэти с ними разбирается, сама виновата, что пригласила никчёмный сброд. На пути к выходу его встретил судья Янг, недавно получивший почетную должность:

– Сбегаешь? – он стоял, прислонившись к стене и выдыхал дым в приоткрытое окно.

Джеймс обернулся и сказал:

– Ты в курсе, что здесь нельзя курить?

– Иногда приятно нарушить правила, я же не убил никого, – судья затушил сигарету и кинул в мусорное ведро. – А отвечать вопросом на вопрос – неприлично, – Он подошел к Джеймсу и протянул руку, мужчина ответил на рукопожатие.

Они вместе зашли в лифт, и Джеймс с удовольствием потянул узел галстука. Подальше отсюда. И поскорее. Не внимая просьбам адвоката, зеркальная кабина как назло медленно катилась вниз. Судья искоса поглядывал на Джеймса и ждал, когда они смогут вдохнуть свежего воздуха, который расслабит натянутые нервы. После этого они смогут поговорить. Наконец, лифт издал сигнал и издевательски протяжно открыл двери, выпуская своих заложников. Они вышли на еще не остывшую улицу, солнце пряталось за высотками, хаотично раскидывая ослабевшие лучи. Через два часа стемнеет, и толпа на широких тротуарах начнет редеть.

– Знаешь, что я думаю, – начал Янг, – тебе скучно. Дела тянутся как на конвейере, система доведена до автоматизма. Тебе нужно попробовать что–то новенькое.

– Надеюсь, ты не станешь предлагать мне понюхать кокса.

Судья рассмеялся и спросил:

– Разве ты его еще не пробовал? – Джеймс посмотрел на Янга, подняв брови. – Ладно, я шучу. Я имел ввиду новое поприще, например, судейство.

– Еще в Стэнфорде я сказал, что это не мое.

Тони щелкнул пальцами:

– Да, я припоминаю. Слова Джеймса Брукса: «Тони, я пришел сюда не для того, чтобы через десять лет заработать геморрой от продавленного кресла и артрит от судейского молотка», – Мужчина снова рассмеялся, а потом вдруг стал серьезным. – Тогда ты думал иначе, чем сейчас, люди меняются. И то, что раньше казалось ненужным, приобретает смысл.

Джеймс повернулся к бывшему одногруппнику, удивляясь философии, которую он придумывал на ходу, и спросил:

– Чего ты от меня хочешь? Поговорить о моем будущем или поплакать о прошедшей молодости?

– Я всего лишь хотел сказать, что в твоей жизни наступил переломный момент. Либо ты двигаешься вперед, кардинально меняя свою жизнь, либо остаешься пастись на том же лугу. Решать тебе.

Брукс провел по волосам ладонью и посмотрел на здание офиса, в котором он занимал целый этаж. Высотка в виде многоярусного торта на Уолл–стрит уже много лет находилась в самом центре событий. Вокруг ее огибали многочисленные переулки, один на одном громоздились щеголяя названиями значимые для Нью-Йорка здания. Ровно десять лет назад, когда Джеймс въезжал в арендованный офис, рабочие, выполняя заказ клиента, пометили его именем вход на двадцать пятый этаж, который стал ему домом. За прошедшие годы надпись прижилась и глубоко въелась в тело адвокатской конторы и не собиралась исчезать. И почему сейчас, когда он стал частью этого мира, ему захотелось другого? Правду говорят, человек ненасытен в своих желаниях. Джеймс перевел взгляд на собеседника и сказал:

– Давай найдем тихое место, надо поговорить.

Долго думать не пришлось, в двух шагах от офиса располагался элитный ресторан итальянской кухни, главным преимуществом которого были вип–кабинки для «особых» гостей. Джеймс заказал только кофе, на пустой желудок ему думалось быстрее. Для Тони принесли бутылку красного вина и горячую закуску. Брукс не спешил начинать разговор. Он смотрел на судью и размышлял.

Тони Янг – сосед по парте и любимец женщин на первом же занятии выбрал в друзья Джеймса. Среди сотен студентов смуглый высокий парень с копной темных волос нашел именно Брукса. Будущий адвокат не считал Тони другом, не доверял всех секретов, но мог относится с терпением к его неуемному характеру. В редкие моменты, которые казались Джеймсу игрой фантазии, когда он врал или склонял в свою сторону угодных ему людей, он встречался глазами с Тони и видел в них ухмылку, понимание того, что происходит. Брукс отводил взгляд и через секунду снова смотрел на приятеля, но тот уже был занят очередной красоткой. Это повторялось несколько раз, но Тони молчал и Джеймс думал, что ему это только кажется, в любом случае, подходить к Янгу с вопросом, он не собирался. С тех пор он сохранял между ними близкие отношения – которые нельзя было назвать дружбой – не только из–за того, что Янг был амбициозен и имел желания, схожие с потребностями Джеймса, но еще и потому, что он теоретически мог знать его тайну, которую никто до этого не смог разгадать. Сделать его своим врагом станет ошибкой, которая может привести к катастрофе, а в качестве друга он ему еще сможет с пользой послужить.

– Ты так и будешь пялиться на меня или все–таки раскроешь тайну нашего свидания? – спросил Тони, попивая вино.

Джеймс сложил руки в замок и наклонился поближе к судье. В кабинке, отгороженной от основного зала стояла тишина, которой Брукс не доверял. То, что он собирался сказать, не предназначалось для чужих ушей, и горький опыт его многому научил.

– Ты прав насчет скуки. Надоело одно и тоже.

– Так и чего же ты ждешь? – он отставил бокал с вином и перестал жевать. – Или в светлой голове Джеймса Брукса родился план действий?

Мужчина разглядывал лицо собеседника, настороженно сузив глаза. Двухдневная щетина придавала лицу оттенок синевы, из–под густых бровей выглядывали вечно смеющиеся глаза, в попытке ухмыльнуться дергались тонкие изогнутые губы. Черты его лица лежали на поверхности, так, что каждый мог бы их рассмотреть. Джеймсу нужно было другое: залезть к нему под кожу, просверлить череп и прочитать его мысли. Можно ли ему доверять, был ли он все эти годы ему другом, или он, как и многие, готов его предать при первой же возможности? Ответить на эти вопросы мужчине помог Тони, когда он отрицательно покачал головой, весело улыбаясь. Он словно знал, с чем сейчас столкнулся друг, и почему он так недоверчив. Джеймс удовлетворенно улыбнулся и сказал:

– Я надеюсь на твою поддержку Тони, и я хочу быть уверен, что ты не станешь болтать. Считай все, что я скажу, конфиденциальной информацией.

Янг устроился поудобнее и его взгляд трансформировался, превратившись в «судейский»:

– Ты меня интригуешь, старина. Рассказывай.

Джеймс откинулся на спинку кожаного дивана, позволяя себе расслабиться.

– Чтобы ты почувствуешь, когда услышишь «Президент Манхэттена Джеймс Брукс»?

Собеседник присвистнул:

– Высоко метишь. Но мне это определенно нравится! – он потер руки и шепотом спросил. – Ты уже начал работу?

– Нет, я только думаю об этом. Но с каждым днем убеждаюсь, что пора начинать. Разберусь с делами в офисе и возьмусь за действительно стоящий проект.

Мозг Янга молниеносно заработал в нужном ключе, готовый приступать к активным действиям.

– У меня есть нужные связи, – Тони закрыл глаза, что-то вспоминая. – На примете пара человек. Один из них может стать твоим помощником. Составит предвыборную компанию и поможет тебе влиться в политику. Один звонок и у он уже валяется в твоих ногах.

Джеймс усмехнулся:

– Не преувеличивай, Тони. Мне нужен помощник, а не раб, – Брукс отпил остывший кофе и продолжил, – Можешь позвонить им завтра, и договоримся о встрече.

– Договорились, а теперь, в честь такого события, выпьем хорошего виски, – мужчина нажал на кнопку вызова официанта.

Они долго сидели, продумывая ходы и обсуждая детали. Джеймс, сделав единственный глоток виски, отставил бокал в сторону, не время сейчас затуманивать себе мозги; к тому же садиться за руль, когда от тебя за версту несет, не слишком разумный шаг для желающего многого добиться адвоката. Его мечты приближались к нему, постепенно осуществляясь, и когда он выставит свой главный замысел на всеобщее обозрение, каждый пронырливый журналюга, как оголодавший стервятник пустится во все тяжкие, чтобы вытащить на свет пикантные подробности его личной и профессиональной жизни. Джеймс никому не станет давать такой возможности.

Когда они наконец наговорились и вышли на воздух, в котором витал запах денег и дорогих костюмов, Джеймс был счастлив. Когда он, поймав для друга такси, сел в свою машину, он был счастлив. И когда спустя час он подъезжал к дому, счастье все еще плескалось через край.

Джеймс спешил в свой кабинет, спешил закончить дела и забыть про ворох похожих друг на друга разбирательств. Но его счастье не могло длиться вечно, мужчина знал, что какое–нибудь событие, которое произойдет в скором времени, обязательно все испортит. И он не ошибся. Разговор с женой стал следующим тревожным звоночком. Она напомнила о поселившихся в их доме проблемах, которые не собирались упаковывать свои вещички и съезжать. И создала для него новые, с которыми он не хотел сейчас возиться. Нужно что–то делать.

Он позвонил вчера и сообщил о том, что приступил к делу. Джеймса это безумно раздражало, сколько еще ему предстоит ждать, когда дело сдвинется с мертвой точки. Мужчина успокоил себя тем, что доверил решать вопрос профессионалу, сделал что мог. Оставалось ждать звонка и терпеть.

Джеймс сел в мягкое кресло и выглянул в окно. В нем он увидел лишь свое отражение, оттененное спустившейся на город ночью. Расплывчатые черты правильного лица давали сигналы, кричали о невидимых глазу изменениях, которые с ним произошли.

Мужчина резко отвернулся и уставился на бумаги, каждое слово будто играло с ним, переставляя буквы не на свои места. Устав разбираться с иероглифами, он сдался и вновь вернулся к мыслям о звонке, который он должен сделать, переборов себя. Он просто обязан задать вопрос, который мучает его уже три недели. Секунды текли, пока Джеймс пялился на экран мобильного телефона. Мужчина набрал номер и одним движением пальца все решил. Послышались гудки.

Джоан

В одном довольно милом городке Техаса проживает некая Джоан. Большой двухэтажный дом, предназначенный на семью из пяти человек, занимает только она. Коттеджный поселок на Бейсуотер–роуд, где женщина провела большую часть жизни стал ей родным. Рядом располагались такие же величественные особняки, отделанные декоративным камнем и красным кирпичом. Меньше чем через милю на юг пролегала граница с Рэндолом. Живущей в очевидной близости с другим городом женщине, всегда казалось, что она находится на перепутье между двумя мирами. Один диктовал ей смерть, другой милость, и тонкая грань периодически стиралась. Что и произойдет сегодня вновь.

В этом году Джоан исполняется шестьдесят лет. Определенный рубеж. Многие старички из дома престарелых сказали бы ей, что жизнь только начинается. Но для нее все закончилось сорок лет назад, когда она взяла на руки крохотное окровавленное «чудо». Девушка вглядывалась в сморщенное личико ребенка и пыталась понять, в какой из множества складок спрятан материнский инстинкт, о котором так часто повторяла ее мать.

В тот день, когда Джоан внезапно потеряла сознание и ей сообщили радостную новость, была гроза. Она хорошо это помнила, потому что, не дождавшись мужа с работы, сама поехала из больницы домой. Ветер хлестал в лобовое стекло, словно пытался разбить его в дребезги, деревья на обочинах дороги опасно накренялись в разные стороны. Та же погода бушевала у девушки в груди. Ребенок? Это не входило в ее планы. Ей всего девятнадцать. Она вышла замуж только полгода назад. Джоан понимала, что замужество предполагает появление ребенка, но не так скоро. Она еще даже не свыклась с ролью жены, а теперь это. К счастью, девушка благополучно вернулась домой, хотя, как только она заперла за собой дверь, то поняла, что не помнит дороги. Сколько времени на это ушло? Двадцать минут? А может всего десять?

Муж предсказуемо обрадовался, услышав новость. Он крепко обнял жену и пообещал, что у них все будет хорошо. Джоан в этом сильно сомневалась. К тому же ее сомнения подкрепила тяжело протекающая беременность, большую часть времени девушка проводила в больнице или лежа дома на высокой двуспальной кровати. Скука и боль. Вот и все ее подруги в тот период. Она даже подумывала о том, чтобы отдать ребенка тому, кому он нужнее. И чем ближе подходил срок родов, тем все больше в Джоан росла уверенность в принятом решении.

Плод вышел на свободу на две недели раньше. Молодая женщина испытывала жуткую боль, которая как ей казалось приведет ее к смерти и в какой–то момент она даже обрадовалась этому: не придется строить из себя любящую мать. Но Джоан выжила, как и ребенок, ее сын. Маленький человек, которого она должна вылизывать как разродившаяся псина. Такой мерзости девушка еще не видела. Чувство отвращения, оставляющего противный привкус горечи на языке, не покидал ее следующие сорок лет.

Мальчик не страдал тяжелым заболеванием и не был уродлив. Что–то гнездившееся внутри него притягивало руки женщины к тонкой шейке, которую так легко свернуть. Только в последние секунды, когда ее длинные пальцы почти касались мягкой детской кожи, Джоан удавалось прийти в себя и ужаснуться губительным мыслям. Это же ее ребенок, он ничего не сделал и не заслужил смерти. А вдруг, в будущем из него прорастет зло, что делать тогда? В этом случае, несомненно, совесть замолкнет, и поучающий голос в ее голове наорет на нее и назовет трусихой, не способной завершить дело до конца. Каждый раз встречаясь глазами с сыном за завтраком по утрам после необъяснимых ночных порывов, мать читала в его взгляде одно: Я все знаю.

Когда Джоан поняла, что ей не выжить, оставаясь с ребенком наедине на протяжении долгих недель и месяцев, девушка упросила мужа дать ей возможность поступить в университет и заняться тем, чего она так яро хотела: психология. Муж согласился после долгих уговоров и сыну нашли няньку, а Джоан получала возможность ненадолго уезжать, избавляя себя от присутствия младенца. Она общалась с другими студентами, внимала преподавателям и засиживалась в библиотеке, изучая причины поведения людей. В такие моменты женщина не думала, что где–то живет и дышит ее ребенок, которого она терпеть не может. Девушка полностью погружалась в работу, надеясь в будущем помогать людям и возможно найти ответы на одолеваемые ее вопросы. К сожалению учеба закончилась слишком быстро, и счастье Джоан доиграло свою роль до конца.

В общей сложности скрываемые ото всех мучения продолжались долгих восемнадцать лет, затем наступило избавление – сын уехал в колледж. С того самого дня, как он сел в подаренную в честь окончания школы новенькую Хонду, Джоан его больше не видела, день его свадьбы она не брала в расчет. На ней присутствовало так много гостей, что они почти и не сталкивались. За следующие двадцать два года она почти забыла его лицо, из памяти стерлось звучание голоса, а вчера он неожиданно позвонил. Женщина думала, что если это когда–нибудь и случится, то увидев на экране мобильного незнакомые цифры, она поймет, что это он. Видимо с интуицией у нее и впрямь проблемы. Джоан не задумываясь подняла трубку, и, когда прозвучали первые слова, застыла посреди кухни.

– Здравствуй, мама. Как поживаешь? – елейным голоском произнес мужчина.

Один тон вызвал в Джоан волну отвращения. Он решил ее напугать? Только ни черта у него не выйдет, она его ненавидела, но никогда не боялась.

– Зачем ты мне звонишь? – женщина посмотрела в окно в надежде не увидеть чужую машину.

– Я думал, ты соскучилась по мне за столько лет. По–моему, больше двадцати прошло, а я помню наши семейные обеды, будто это было вчера, – мужчина вздохнул, изображая глубокую тоску по давно минувшим дням. Не дождавшись ответа, собеседник сменил тон на более серьезный и заговорил, понизив голос:

– Хоуп пропала. Я хотел узнать, может она у тебя?

Джоан по спирали закрутило на тридцать пять лет назад, когда она прохладным утром сидела на пляже с маленьким сыном, вокруг только чайки, песок и стеклянная гладь моря. Они всей семьей тогда отправились в отпуск насладиться пляжами Вирджинии–Бич. Ее муж остался в отеле, жалуясь на несварение и Джоан пришлось самой отводить сына к морю. Чего ей стоило тогда столкнуть ребенка в воду и прибежать домой с криками, что ее мальчик утонул? Она этого делать не стала, жалость пересилила. А что сейчас? Ей хотелось закричать, чтобы весь мир услышал. Надо было придушить этого писклявого щенка, пока была возможность. Какая же она дура! Джоан не сомневалась: ее любимая внучка пропала из–за отца, это он виноват. Чтобы ты сгорел, ублюдок.

– Что значит пропала? Ты издеваешься надо мной? – процедила сквозь зубы разозленная женщина.

– Ее нет, это случилось три недели назад, она не пришла в школу, и я…

– Стоп, стоп, стоп! Три недели? И ты звонишь мне только сейчас? Где твои мозги, Джеймс? Оставил в зале суда? – Джоан разрывало от злости и презрения.

Она все еще не могла поверить, что девочка сбежала. Ведь все было хорошо, они разговаривали совсем недавно, и Хоуп даже смеялась. Женщина надеялась, что это хороший знак, будто человек, который улыбается шутке, не может планировать побег. Джоан, осознав, что это происходит на самом деле, почувствовала затапливающую ее вину. Почему она ни черта не сделала, не выпытывала у Хоуп информацию о ее настроении и здоровье. «Все нормально, бабуль». И такой ответ ее удовлетворил.

– Значит так, – продолжала женщина, – если ты не расскажешь, что сделал, я превращу твою жизнь в ад. Ты долго добивался всего, что у тебя сейчас есть. Но знаешь, сынок, чем выше ты стоишь, тем больнее будет удар о самое дно. Так вот, я сделаю так, что ты все потеряешь!

Голос Джеймса дрожал от многодневного напряжения и боли:

– Ничего я не делал! Она – подросток и просто показывает свой характер. И если уж мы говорим о вине, то вспомни как ты обращалась со мной, думала я не вижу твою ненависть или желание от меня избавиться? Я слышал ваш разговор с отцом в ту ночь, ты меня никогда не любила. И все, что сейчас происходит – на твоей совести! – на последней фразе голос Джеймса внезапно сорвался до высоких нот, словно он готов впасть в истерику.