Текст книги "Новый придорожный аттракцион"

Часть III

Одним дождливым мартовским вечером в дверь придорожного заведения постучался незнакомый ковбой. Он постучался так, как будто это было во сне. Он был ничем не примечательный незнакомый ковбой, о котором запомнилось только то, что он тащил за собой маленькую голубую тележку, в которой сидел петух. Судя по внешнему виду, петух был пожилой и кривоногий.

– Здрасьте, – сказал незнакомый ковбой. – До меня дошли слухи, будто вы задумали открыть придорожный зверинец.

– Думаю, что слухи верны, – ответила Аманда.

– В таком случае, – заявил незнакомый ковбой, – вы будете наверняка заинтересованы в приобретении этого петушка. Это – знаменитый петух. Его зовут Пестрый Хвост, и в 1969 году он был главным в великом курином марше от одного побережья Штатов до другого. Вел за собой пятидесятитысячное курячье царство от Болларда, что в штате Вашингтон, до Нью-Джерси. Марш продолжался четыре месяца, но его участники вовремя прибыли на конкурс красоты в Атлантик-Сити. Вы только представьте себе, мэм! Пятьдесят тысяч кур, кудахча, шествуют по улицам, чтобы поприветствовать победительницу конкурса «Мисс Америка». Это было зрелище, скажу я вам! Есть тут кое-какие бизнесмены, которые хотели бы, чтобы Пестрый Хвост возглавил еще один марш из Каунсил-Блаффс, штат Айова, в Портленд, по старой Орегонской Тропе. Но я подумал, что сначала нужно дать шанс вам.

Аманда купила петушка. Что весьма милосердно с ее стороны. Некоторым людям наплевать на то, что у кур нежные ножки.

* * *

Гонорея впервые попала на Землю через ее атмосферу в виде энергии Шивы Разрушителя (он же – Творец). Она практически моментально поразила огромное население. Мощь ее была столь велика, что излечиться от нее могли только те, кто был в состоянии переварить горькие снадобья, которые следовало принимать, как только в организм, в легкие, при вдохе проникли микробы. (Обратите внимание: для вдоха обязательно требуется усилие воли, выдох же происходит автоматически.) В старые времена зла и разложения гонорея очищала Землю. Вторая эпидемия гонореи постепенно началась в середине 1960-х годов. Многим ее происхождение также представляется божественным. (Обратите внимание: «Второе дыхание Брахмы».) Этот второй микроб гонореи был гораздо более утонченным, чем первый (и те слабые ответвления первого, которые долгие века тянулись в виде вульгарных воспалений). По сути своей он был эволюционной силой, воздействующей на репродуктивные органы тех существ, что оказались наиболее податливы эволюционному изменению. Особенно гонорея любила (обратите внимание: любовь) молодых людей – тех восхитительно свободных детей, которые отказывались видеть в любви избирательный механизм, а свои тела – считать исключительно своей собственностью. Если где гонорея цвела более пышным цветом, чем в сообществах свободной любви Америки, так это среди американских солдат и их подружек в азиатских странах (обратите внимание: «транскультурное опыление» – легендарное смешение Востока и Запада). Чиновники общественного здравоохранения и военные врачи ведут с гонореей борьбу. Однако терпят поражение. Все «лекарства» оказываются лишь временными. Не успевают медики найти новое эффективное средство, как микроб уже умеет сопротивляться ему. В конечном итоге микроб делается все сильнее, а поиск новых путей борьбы с ним – все труднее.

Гонорея изменяет определенные психо-химические механизмы юных обитателей Земли. Она помогает людям подготовиться к переходу на следующую ступеньку эволюционной лестницы. (Обратите внимание: Свидетели Иеговы также верят в божественное происхождение гонореи. Тем не менее они придерживаются негативной позиции. Они утверждают, что христианский Бог посылает человечеству зловредный микроб в наказание за прелюбодеяния, подчеркивая при этом, что болезнь никогда не поражает мужей и жен, которые никогда не изменяют друг другу.)

Автор предыдущей теории гонореи – герцог Элоим Йофаниэль Форстетон, профессор волшебства и магии Университета Изменений и Эха в Тимбукту. Тезисы были недавно отправлены Джону Полу Зиллеру. Зиллер стал одним из любимых студентов профессора после того, как, разочаровавшись в парижских школах изобразительных искусств, записался на курс магии в Университете Тимбукту. Именно в Тимбукту Зиллер случайно встретил Мон Кула, который в те дни был еще совсем крошкой. Младенец бабуин тогда жил с матерью, которая исполняла обязанности служанки в семействе некой благородной особы афроевропейского происхождения, отличавшейся необыкновенной красотой, но, впрочем, это уже совсем другая история.

Может, это еще ничего не доказывает, но таракан существует на Земле даже дольше гонореи. Фактически он обитает на нашей планете уже более 250 миллионов лет. Это самое примитивное из крылатых насекомых, и его окаменелости (обнаруженные в пластах верхнего каменноугольного периода) – самые древние из известных науке. Никакое другое существо не прожило на Земле так долго, как таракан.

Можно сказать, что эта мерзкая тварь установила поразительный рекорд. Несмотря на его отвратительные повадки, ему следует отдать должное. Вылезай-ка из своего укрытия, месье Таракан! Мы желаем поприветствовать тебя. Вручить тебе золотые карманные часы в знак признания твоего долголетия. Известно, что таракан и не думает сдаваться. Ни о какой почетной отставке не может быть и речи. Он не только обитает на Земле дольше, чем человек, у него все шансы остаться на ней даже после того, как хомо сапиенс исчезнет с ее лица навсегда. Типичный городской таракан – обитатель щелей. Ему не нужен свет. Он обходится минимальным количеством воды и пищи, обладая при этом способностью синтезировать витамин С. Таракан устраивает себе жилище в узких щелях между кирпичами или камнями. Что самое удивительное, он нечувствителен к радиации. Ученые высказывают предположение, что в случае глобальной атомной войны на нашей планете из всех живых существ выживут только тараканы.

Собственно говоря, никакими средствами не избавиться от тараканов, даже если грянет атомная война. Подобно гонорее, эти насекомые отличаются поразительной жизнестойкостью. Они способны развивать в себе иммунитет против всех инсектицидов, изобретаемых людьми для их уничтожения. В кишащих тараканами городах, таких, как Нью-Йорк, дважды в год на рынок выбрасывается очередная новинка – средство для тотального истребления этих крылатых исчадий ада. Вполне соответствует истине тот факт, что новое средство на какое-то короткое время позволяет справляться с ними. После чего тараканы вырабатывают к отраве иммунитет и очень скоро начинают просто балдеть от нее. Вы прыскаете на них из своего баллончика стоимостью 1 доллар 98 центов, а через секунду эти мерзкие дьяволята пускаются в пляс, как подвыпившие участники пикника. К газу они больше уже не чувствительны. Он им, видимо, даже нравится.

Предыдущая информация о тараканах была изложена Марксом Марвеллосом с той целью, чтобы продемонстрировать Аманде, что она не единственная в округе Скагит, кому известно что-либо о жучках-паучках. Кроме того, все это было сказано в пику изложенной Зиллером теории профессора Форстетона о гонорее, которую Маркс Марвеллос счел подмоченной слюнями романтизма и суеверий.

Джон Пол и Маркс Марвеллос зыркнули друг на друга совсем как парочка забияк-матросов. Аманда же, заинтересовавшись некоторыми мыслями обоих своих собеседников, добавила собственную гипотезу.

– Предположим, – сказала она, – что идет глобальная атомная война. Предположим также, что таракан, проворный маленький негодяй с безумной антенной – единственное уцелевшее на Земле живое существо. Властелином планеты становится он. Он выживет потому, что лучше всех остальных приспособлен к выживанию, и поэтому владыкой мира он будет считаться по праву. Именно так. Но микробы и вирусы – возможно, многие их разновидности – тоже переживут холокост. Верно, Маркс? Верно. И если выживут отдельные микробы, то в их числе обязательно будет и гонорея благодаря ее живучести. Верно, Джон Пол? Верно. Теперь предположим, что переживший атомную войну таракан, владыка планеты, заразится гонореей. Сумеет ли он противостоять ей? Потерпит ли гонорея поражение в борьбе с тараканом, несмотря на то, что она одержала триумфальную победу над человеком? Кто кого победит? Или же это будет тот случай, когда неподвижный объект столкнется с непреодолимой силой? Они могут оказаться в вечном тупике, не в силах одержать верх друг над другом. Лишь после того, как человек в силу каких-то детских политико-экономических недоразумений уничтожит самого себя и превратит зеленую Землю в начисто выжженное небесное тело, разыграется настоящая битва. Гонорея и таракан сойдутся в смертельной схватке за окончательное господство над всей Вселенной. Вот вам и новый Армагеддон.

Минуточку, погодите, пожалуйста. Автор желает очень быстро сообщить нечто весьма срочного характера.

Менее получаса назад его с Амандой вызвали в столовую три агента.

– Что, если они подслушали наш план и знают, что мы собираемся выпустить на свободу змей? – забеспокоился автор. Смертельно устав от долгого дня, проведенного за пишущей машинкой, он собирался лечь спать. Угадать мысли Аманды было трудно. Она, видимо, недавно вышла из транса, и поэтому глаза ее словно покрывал легкий налет цвета зеленого яблока. Один агент подумал, что она находится под воздействием наркотика, и пригрозил устроить обыск в ее комнате. Спутники отговорили его. У них на уме были вещи поважнее.

Нам показали сделанный при помощи телеобъектива фотоснимок микроавтобуса марки «Фольксваген», который, по словам агентов, был обнаружен в апельсиновой роще западнее Орландо, что в штате Флорида. В автобусе не оказалось никаких технических и регистрационных документов, номера также отсутствовали. Нас спросили, знаем ли мы, кому мог принадлежать автобус.

– О боже, я не способна отличить одну марку машины от другой, – жизнерадостно призналась Аманда. – «Шевроле», «фольксвагены», «лингамы» – они все для меня на одно лицо.

Агенты застонали.

– Простите, но мы его видим впервые, – извинился автор, непрестанно думая о том, что Зиллер и Перселл, должно быть, махнули в Абердин, где забрали из гаража «фольксваген» Плаки. – Почему вы думаете, что этот автобус имеет к нам какое-то отношение?

– В задней части автобуса правительство обнаружило экскременты, принадлежащие примату средних размеров, скорее всего бабуину, – сообщил один агент.

(«Эх, Мон Кул… Я-то считал, что создание с таким славным прошлым могло бы себя контролировать», – с горечью и печалью подумал автор.)

– Под передним сиденьем правительство обнаружило жестянку из-под сардин, завернутую в лист бумаги, который скорее всего был вырван из блокнота, – заметил второй.

– Почерк записей на листке совпадает с почерком тех записей, которые мы нашли в чемоданчике, обнаруженном близ Майами, – произнес агент номер третий.

После этого агент номер первый торжественно зачитал с переданной телетайпом находки следующий отрывок:

– «Мы находимся в зеркальной стране людоедов. Спящие среди цветов каннибалы своими снами уносятся в неведомые дали, или, вернее сказать, сны уносят их в неведомые дали, подобно тому, как мираж заставляет воды плескаться у наших ног. Или подобно тому, как леопард может уловить наш запах, но не может наброситься на нас. Соцветия притворяются, будто трясут своими головками. Они осыпают туземцев пыльцой. Прямо там, где ими овладевает беспокойство. Утром мы будем менять бисер на наши отражения».

– Гм, – удивился автор этих строк. – Стиль сильно напоминает Джозефа Конрада. Не могу сейчас вспомнить, из какого произведения это взято, после окончания университета я столько всего успел позабыть. Вы когда-нибудь читали «Сердце тьмы»?

– Не ваше собачье дело, – огрызнулся агент номер первый.

– Кто же мог написать подобное? – поинтересовалась Аманда. Ее чудесные зеленые глаза широко распахнулись от удивления.

– Да ваш этот чертов чародей, вот кто! – выпалил агент номер второй.

– Убирайся к себе наверх, похотливая сучка! – рявкнул агент номер третий.

– И ты тоже, мудила! – хрюкнул агент номер первый, пытаясь дубинкой, которую копы всегда таскают с собой, нанести автору болезненный удар по яйцам. Но промахнулся. Автор не дал ему возможности исправить ошибку.

– Я надеюсь, что вам известно о наказаниях за утаивание информации от правительства США, – рыкнул агент номер второй.

После этого блюстители закона сгрудились у подножия лестницы, чтобы иметь возможность заглянуть под юбку поднимавшейся наверх Аманде. Да, мальчишки всегда остаются мальчишками.

Аманда стиснула руку автора.

– Не бери в голову, – нежно прошептала она.

– Уговорила. Ничего не возьму, а что есть, выброшу, – согласился тот. – Мне нужно хорошенько выспаться, чтобы быть хотя бы в наполовину бодрствующем состоянии, когда утром вернусь к моей работе. Как раз собираюсь представить читателям одного занятного джентльмена.

– Прекрасно, – улыбнулась Аманда, – только не забудь, что у нас с тобой рандеву в два часа ночи.

– Конечно же, не забуду, – пообещал автор, к стыду своему, каждой частичкой плоти ощутив нестерпимую похоть.

Мы расстались, не обмолвившись ни единым словом о Теле и о тех, кто находился при нем. Более не защищенные железом и стеклом автобуса, лишившиеся защиты в виде мобильности автобуса, сейчас они скорее всего стали особенно уязвимы, где бы ни были они этой ночью – странная, на одну четверть мертвая и на одну четверть обезьянья компания из четырех человек под разоблачительной флоридской луной.

Было ранее майское утро, наполненное птичьим щебетом. Сквозь витражные стекла «Мемориального заповедника хот-дога дикой природы им. капитана Кендрика» нахально пробивались солнечные лучи. С далеких полей в воздух поднимались сладкие ароматы земли, вея над придорожным кафе наподобие флагов. Случайные нотки веселья взмывали в воздух, как бумажные самолетики. Одна приземлилась в облаках пара среди целого завала горячих сосисок. Зиллер смахнул ее в сторону и продолжил приготовление пищи. Другая врезалась Аманде прямо в волосы. Она осторожно извлекла бедняжку и поместила себе за блузку, как раз между нагретых солнцем холмиков грудей. Передняя дверь была приоткрыта, и на другой стороне фривея Аманде был виден сверкающий горный хрусталь на разбухших от дождей запястьях болота. Индейцы Северо-Запада имели обыкновение обсыпать свои смазанные жиром тела крошками слюды, чтобы те сияли в отблесках костра, когда они будут танцевать вокруг него свой танец. В то майское утро как раз и состоялся такой танец.

Гуннар Хансен, фермер-сосед, занимавшийся выращиванием гороха, зашел после этих танцев к Зиллерам выпить чашечку кофе. Простите. Ему подали землянично-грейпфруто-вый сок. На прошлой неделе его попотчевали яблочно-морковным. Ничего, привыкнет.

Фермер Хансен позвал Аманду. Она подумала, что он будет жаловаться на то, что ему не подали кофе. Нет, дело оказалось не в том. Он хотел ей кое-что показать.

– Я подумал, ребятки, что вам, пожалуй, будет интересно прочитать эту газету. Хотя, может быть, вы уже видели эту статейку. Я посчитал, что она покажется вам любопытной. Потому что у вас самих есть бабуин.

Протянув Аманде утренний выпуск издающейся в Сиэтле газеты «Пост-интеллидженсер», он показал коротенькую статью на третьей странице. Заметка была озаглавлена так:

Попытка похищения бабуина из городского зоопарка

Вчера во второй половине дня хорошо одетый молодой человек попытался похитить бабуина из клетки зоопарка «Вудленд-парк».

Неизвестный использовал стеклорез, которым разрезал стеклянную стену вольера – место содержания животного. Это произошло вскоре после закрытия зоопарка. При попытке извлечь бабуина из клетки и поместить в большую картонную коробку он был обнаружен служащими зоопарка и задержан до прибытия полиции.

Злоумышленник, молодой человек примерно 25 лет, не сообщил о мотивах своего поступка, заявив, однако, что не желал причинить животному вреда. Этот выхоленный и одетый в аккуратный клетчатый костюм тип не имел при себе никаких документов, удостоверяющих его личность. Он сообщил полицейским, что его имя Маркс Марвеллос, однако не стал оглашать своего адреса или прочих подробностей личного характера.

Детектив сержант Ральф Проссер поинтересовался у Маркса Марвеллоса, не в честь ли Карла Маркса он получил имя. Марвеллос ответил, что был назван в честь актеров братьев Маркс. В настоящее время он содержится под арестом и может быть выпущен на свободу под залог в одну тысячу долларов.

Согласно утверждению администрации зоопарка, трехлетний бабуин – единственный представитель этого вида среди обезьян зоопарка – оценивается в сумму 300 долларов. По словам той же администрации, животное отличается скверным характером и наверняка сильно искусало бы Марвеллоса, если бы тому удалось выпустить его из клетки.

Аманда сначала очень бегло просмотрела статью, затем перечитала ее внимательно.

– О да, мистер Хансен, – хихикнула она, – это интересно. – Она посмотрела через дверь кухни на Джона Пола. – Я хотела бы показать газету мужу, но он сейчас сильно занят.

– Не волнуйтесь, миссис Зиллер. Если хотите, можете оставить газету себе. Я ее уже прочитал. В ней ничего, кроме дурных новостей. Даже «Твинз» вчера вечером проиграли. Продули «Чикаго» со счетом девятнадцать – ноль.

– Большое вам спасибо. Мы будем вам очень признательны. – Аманда одарила фермера такой улыбкой, которая смогла бы растопить тундру его лица. – Вы извините, что ваша любимая команда проиграла. Я произнесу для нее заклинание племени чероки, и, может быть, они сегодня выиграют.

– Вы уж, пожалуйста, сделайте это, милая леди, – смущенно проговорил Хансен. Допив сок, он исчез в толпе танцующих.

Аманда смогла показать газетную статью Джону Полу лишь через несколько часов. Солнечный свет новой весны, чириканье птиц, жужжание насекомых, пробуждение органических газов, струившихся ввысь с полей, вызвали у населения необычное желание отведать хот-догов. Это день стал самым оживленным и многолюдным за всю первую неделю работы кафе, когда, побуждаемые нескрываемым любопытством, жители всей скагитской округи устремились в заведение Зиллеров. Джон Пол прочитал статью только после трех часов дня. При этом его свирепый взгляд как бритвой срезал слова с газетной страницы.

– Его могут выпустить из тюрьмы под залог, верно?

– Так написано в газете, Джон Пол.

– Тогда, я думаю, нам нужно туда съездить и освободить его.

Аманда расцвела в улыбке.

– Я рада, что ты так ответил, – сказала она.

В пять часов вечера они закрыли кафе и отправились выручать незадачливого похитителя бабуинов. Однако прежде чем уехать, им пришлось задуматься над тем, как же быть с Мон Кулом.

– А вдруг этот хорошо одетый человек – психопат с фиксацией на бабуинах? И он в отличие от нас не питает к ним теплых чувств. Неизвестно, что ему в голову взбредет, когда он увидит с нами Мон Кула. Одному Богу ведомо, что он может выкинуть. С другой стороны, а вдруг этот человек в щегольском клетчатом костюме принадлежит к международной шайке мошенников, похитителей бабуинов, и они теперь орудуют в наших местах. Если мы оставим Мон Кула дома одного, то можем и не застать его, когда вернемся.

В конце концов было решено оставить Мон Кула дома, в кровати в святилище Джона Пола, где риск похищения скорее всего был минимален. Даже если мистер Марвеллос и не был бабуинным фетишистом, то все равно появление Зиллеров в Сиэтле, точнее, в тамошней тюрьме, с ручным бабуином на поводке вызовет у слуг закона подозрение, что те, кто решил вызволить из тюрьмы Марвеллоса, могут также быть замешаны в подобных преступлениях. Так что пока, Мон Кул, не скучай! И Зиллеры укатили в Сиэтл.

– Я ждал вас, – сказал Маркс Марвеллос. – Почему вы ехали так долго?

По пути в Сиэтл Аманда и Джон Пол увидели, как небо заволокло тучами и пошел дождь.

– Да, короткая тут весна, – добродушно заметил Зиллер.

Когда они добрались до цели своего путешествия, дождь разошелся не на шутку. Здание общественной безопасности г. Сиэтла (тюрьма считалась жизненно важным институтом общественной безопасности), не имевшее ни малейшей трещинки, мокло под дождем, но не промокало насквозь. Оно было чистым, как пирамида, но в отличие от пирамиды ему недоставало изящества. Монолитное, без малейшего интервала или напряжения, оно являло собой сплошную массу высокомерия и власти. Единственное, что могло проникнуть внутрь него, – это страх. Каждое маленькое человеческое существо, одетое в форму или в более радующие глаз одежды, которое входило в его двери, вносило внутрь здания страх, подобно тому, как муха приносит в суп болезнетворные микробы.

Этот страх плюс бюрократическая целесообразность и общий дурной вкус оставили на внутреннем убранстве тюрьмы истинно депрессивный отпечаток. Когда Зиллеры поднимались вверх на лифте, малыш Тор неожиданно расплакался. Его рыдания стали предвестниками того, что должно было произойти в самом ближайшем будущем. Для того чтобы освободить Марвеллоса, потребовалось несколько долгих, утомительных часов. Хотя его обвинили всего в двух правонарушениях – «порча муниципального имущества» и «попытка совершения кражи», – тщательно выхоленный мистер Марвеллос не считался здесь идеальным кандидатом на освобождение под залог, поскольку у него не было ни документов, ни постоянного места жительства. Внимательно рассмотрев Джона Пола, полицейский сержант из тюремной канцелярии так и не понял, почему этот странный посетитель все еще разгуливает на свободе, а не находится там, где должен находиться, – за решеткой. Тем не менее в конце концов благодаря помощи адвоката Американского союза гражданских свобод, после подписания бесчисленных непонятных бумаг и уплаты залога, в два раз превышающего указанные размеры, сержант отправил «шестерку» привести из камеры загадочного мистера Марвеллоса.

– Я вас ждал, – заявил Маркс Марвеллос. – Почему вы так долго ехали?

Это был молодой человек приятной наружности. Газетный репортер сообщил в своей заметке, что ему около двадцати пяти лет. Однако часы тюремного отдыха, очевидно, благотворно сказались на нем, сделав внешне еще на несколько лет моложе. (Вообще-то, как вскоре узнали Зиллеры, Марксу Марвеллосу было тридцать – примерно столько же, сколько Джону Полу и Плаки Перселлу.) Все тот же репортер оказался прав, употребив слова «холеный» и «щеголеватый». В равной степени прав он оказался и в отношении его клетчатого оливкового с оттенком ржавчины костюма – действительно стильный. Маркс не был красив в традиционном американском понимании. Для этого его лицо было слишком нежным – нежным, чувствительным, луноликим, с застенчивой детской улыбкой. Он был… ну что ж, давайте употребим именно это слово: красавчиком. Женщины, видимо, должны были находить его очень привлекательным. Аманда не стала исключением. Однако, несмотря на всю его очевидную чувствительность, было в нем и нечто мужественное. Глаза его были полны лукавства, совсем как у какого-нибудь Джека-потрошителя. Он мог – с первого взгляда видно – быть таким же противным, как и сухие птички какашки. У него были песчаного оттенка волосы, средний рост и обычное, среднее телосложение.

– Так вы ждали нас? – спросила Аманда.

Джон Пол показался своему новому знакомому образцом силы древнеегипетского глаза.

– Конечно, – немного врастяжку произнес Марвеллос. – Ведь вы – Аманда, верно? – Он слегка манерно поцеловал ей руку. – А это малыш Тор привязан к вашей спине. А вы – Джон Пол Зиллер. Хорошо, хорошо. Понятно. Я как-то раз был на вашей выставке. Моторизованные яйца страуса. М-м-да. Угу. Самое примечательное. Я часто задумывался над тем, действительно ли эти яйца могут летать. – Он протянул Зиллеру руку.

Тот с мрачным видом пожал ее.

– Не понимаю. Откуда вы нас знаете? И почему вы были так уверены, что мы заплатим залог и освободим вас? – Природное любопытство Аманды пузырьками прорвалось наружу.

– Я отнюдь не был в этом уверен, скорее ожидал. Потому-то и очутился в этой вшивой каталажке. – Он обвел рукой окружавшую обстановку, и сопровождавший посетителей сержант нахмурил брови. – Я попадал в самые разные переделки, пока вас искал. Или, точнее сказать, делал все, чтобы вы нашли меня.

– Вы хотите сказать, – спросила Аманда, – что затеяли эту историю с бабуином в зоопарке для того, чтобы мы смогли познакомиться с вами?

– Можно сказать и так.

– Но, ради бога, почему?

– Понимаете, Почти Нормальный Джимми мне о вас очень многое рассказал, но он не уточнил, где я смогу отыскать вас. Вообще-то он сам вряд ли знал точно, где вас найти, и улетел на Восток прежде, чем я успел спросить у него хотя бы примерное направление поисков. Я знал только одно: вы находитесь где-то в радиусе шестидесяти миль от Сиэтла, но не мог ввиду отсутствия у меня финансов и документов взять напрокат машину и прочесать окрестности. Я наводил о вас справки – увы, безрезультатно – в кафе и ресторанах, где о вас могли знать. Либо ваши знакомые старательно вас оберегают, либо вас здесь действительно не знает никто.

– Мы редко приезжаем в город. Значит, вы друг Почти Нормального Джимми, верно? Это замечательно. Но почему вам так сильно хотелось найти нас? И кто вы такой на самом деле? И что Почти Нормальный делает на Востоке?

– Давайте сначала выберемся из этой темницы, хорошо? Я отвечу на все ваши вопросы завтра, на собеседовании при приеме на работу.

– На каком собеседовании?

– Я рассчитываю получить работу в вашем придорожном зверинце. Хочу стать вашим менеджером.

Возникла забавная, но многозначительная пауза.

– Ведь вашему зверинцу нужен менеджер, разве нет? Почти Нормальный говорил мне, что вам понадобится человек, который будет заниматься вашим зверинцем.

Аманда и Джон удивленно переглянулись. Буквально сегодня утром они обсуждали, где бы найти человека, который бы помогал им управляться с придорожным заведением. Кафе и зверинец, несмотря на всю свою непритязательность, требовали немалых забот, отнимая гораздо больше времени и энергии, чем Аманда с мужем первоначально предполагали. А что будет летом, в разгар туристического сезона, когда сюда понаедет народу?

– Мы все подробно обсудим во время собеседования. А пока отведите меня в аптеку. Если, конечно, у вас собой не найдется готового средства. Четыре дня тряски в междугородном автобусе и двадцать четыре часа на цементном полу здесь в тюряжке – и у меня в заднице снова расцвел бутон. Что за напасть! Вы, женщины, считаете, что коль вам приходится рожать детей, то, кроме вас, никто больше не мучается! Да, но согласитесь, что рожать приходится самое частое раз в девять месяцев, а вот если у вас геморрой, то каждое посещение сортира несет с собой муки почище ваших родов! Так что кому уж говорить!

Такой страдалец от геморроя, как Маркс Марвеллос, вел дневник. Нет, его дневник не шел ни в какое сравнение с дневником, который вел Джон Пол. Нет, в нем вы не нашли бы строк вроде этих:

«Преследуя по пятам Пожирателей Зеркал, мудро поступает тот, кто не наступает на их какашки».

Или же, например, таких:

«На экватор! Отсюда он хорошо виден! И сразу заметно, что уже начал проседать. Скорее всего – дерьмовый фундамент. Так что будущим инженерам есть над чем поломать голову. Сегодня мы обедаем на толстом земном брюхе, наблюдая, как над нашей головой, пока мы жуем, роятся математические множества звезд. Затем мы прополощем наши носки среди лебедей в его пупке и повесим сушиться на бивни. И если протянутая рука принадлежит Дикарю, мы бросим ему в ладонь торбу с нашими желаниями».

Понятно, что ничего подобного в дневнике Маркса Марвеллоса не было и нет. Ведь он не чародей, отнюдь нет. Он не совершал путешествий ни в Африку, ни в Индию. Он не встречался с Дикарем, не имел счастья разделить с кем-то лицезрение «Бородатого сердца». Тем не менее его дневник не обделен литературными достоинствами. Хотя бы потому, что в нем можно найти любопытные замечания по поводу придорожного заведения в округе Скагит до того, как туда прибыло Тело. А чтобы лучше прочувствовать, что и как там было, лучше всего ознакомиться с небольшой порцией словесных излияний автора.

Когда я прибыл в Сиэтл, солнце светило вовсю, и небо было голубым. Стоит отойти чуть дальше от многолюдья прибрежных кварталов и углубиться в лабиринт улиц, как Сиэтл мало чем отличается от любого другого американского города сходных размеров. За исключением одной вещи. Вознесясь высоко над городом, даже выше, чем поросль небоскребов, можно увидеть величественный, увенчанный снежной шапкой конус потухшего вулкана Реньер. Он столь огромен и красив, что поначалу у вас голова идет кругом, и вы ахаете от изумления, он словно вырывает вас из привычной городской среды, открывая путь полету самых безудержных фантазий. Лично мне конус горы Реньер представился гигантским айсбергом, на который на всех парах летит многолюдный город. Кажется, еще мгновение – и раздастся оглушающий треск. И Сиэтл подобно «Титанику» пойдет на дно. Я словно наяву вижу, как глава города и его советники сгрудились на крыше мэрии, распевая «Nearer, My Gold, to Thee»,[10]10
  Гимн, который пели пассажиры погружавшегося под воду «Титаника». – Примеч. ред.


[Закрыть] а вода тем временем подбирается все выше.

Когда меня упекли за решетку, небо было по-прежнему голубым, а солнце светило все так же ярко. Однако пока я сидел в тюремной камере, пошли дожди. Пресловутые сиэтлские дожди. Сначала была серая изморось, потом полило все сильней и сильней. Именно под таким противным холодным дождем мы были вынуждены пройти четыре квартала от Здания общественной безопасности до зиллеровского джипа – оставалось только надеяться, что небеса смилуются над нами.

Обычно в таких ситуациях я имею привычку, повыше подняв воротник, втягивать голову в плечи. Я тупо смотрел под ноги, заставляя себя вышагивать вперед под проливным дождем. А вот мои спутники реагировали на ливень совершенно иначе. Они шли спокойно, ровным шагом, в их телах не чувствовалось никакого напряжения. В отличие от меня они не втягивали голову в плечи, не сутулились, а гордо устремлялись вперед среди дождевых струй. Они подставляли этим струям лицо и даже не думали отворачиваться, когда тяжелые капли барабанили им по щекам. Они словно упивались ливнем. Почему-то это показалось мне чрезвычайно важным. Зиллеры принимали дождь как данность. Он не казался им чем-то чуждым или враждебным, у них не было в мыслях отвергать его или бросать ему вызов. Нет, они принимали его и были в гармонии с ним, растворялись в его стихии. Я попытался последовать их примеру. Я распрямил шею, расправил плечи и устремил взгляд вперед, в мглистую пелену. Я позволил стихии делать со мной все, что ей заблагорассудится. И, как и следовало ожидать, ничего такого она со мной не сотворила. Что за глупые мысли. Просто шел дождь, как и полагается дождю, я же как человек представлял собой совершенно иное явление природы и просто делил с дождем пространство, на котором мы с ним оказались одновременно. Если смотреть на ситуацию именно так, становится как-то легче на душе. Нет, я не промок от этого сильнее, и если в хождении под дождем все же было мало приятного, по крайней мере я сумел избавиться от напряжения. Я даже расплылся в улыбке. А расплылся я в улыбке потому, что понял: в обществе Зиллеров я провел всего каких-то пятнадцать минут, а уже научился у них кое-чему и сумел изменить свое поведение. Судя по всему, я на верном пути.