Текст книги "Сага о Щупсах"

Глава 22

Белинда открыла въездные ворота в усадьбу Щупсов и подогнала «форд» к дому, не обращая внимания ни на двух быков, привязанных у дороги, ни на лай собак с заднего двора. Подрулив к дверям кухни, она выбралась из машины и постучала. Из окна спальни выглянула очень старая женщина.

– Чего надо? – спросила она.

– Я ваша племянница, Белинда. Дочь Юдоры, вашей сестры. Элайза была моей бабушкой.

– Юдора? Юдора? – ответила старуха, явно не понимая, о ком речь. – Где твоя мать, Юдора?

– Нет, я Белинда. Юдора умерла. Два года назад. От воспаления легких. Я думала, вы в курсе. Я вам писала тогда.

– Я не читаю писем. Не могу – очки не работают. Да и не хочу. Там только плохие новости. – Старуха примолкла и, похоже, задумалась. – А ты чего приехала? Если ты дочка Юдоры, как ты говоришь, она тебе наверняка рассказала, как эта семья всегда жила.

– Да-да, конечно. Во всяком случае – самое главное. Глава семьи – обязательно женщина. Когда Элайза умерла, вы ее заменили. Мы приезжали в гости, когда я была маленькой, помните?

– Голова у меня уже не та. Да и раньше-то была не ахти. Помню, Юдора уехала на юг искать мужчину, но дальше – ничего. Откуда мне знать, что ты та, за кого себя выдаешь?

– Я – Щупс до мозга костей, могу доказать, если позволите.

Старуха кивнула и спросила:

– Когда твоя мать родилась?

– Двадцатого июня 1940 года.

– Верно. Ладно, заходи. Дверь не заперта. Я еще не оделась, но скоро спущусь, и ты мне расскажешь, зачем приехала.

Белинда удостоверилась, что Эсмонд по-прежнему спит, и зашла в дом. Миновав буфетную, она оказалась в кухне. Все здесь было так, как она помнила с детства. Тот же сосновый стол посередине, те же горшки и сковородки на полках и на крюках по стенам напротив древней угольной печи. Все было точь-в-точь как в ее последний визит сюда – еще с матерью, много лет назад. Даже запах бекона и… Она никак не могла различить эти запахи по отдельности. То была просто смесь ароматов, которые она так хорошо запомнила в свои первые шесть лет жизни. Но лучше всего то, что эта кухня не имела ничего общего с оставленной в Понтсон-Плейс. Ничто здесь не сияло белизной, как ее стиральная машина и всякие иные приборы, которыми она обросла за многие годы. Когда-то она обретала утешение в этой жуткой современной кухне. Или заставила себя поверить, что обретает. Но лишь теперь она оказалась в своем подлинном доме, где прошло счастливейшее время ее детства.

Странное дело: она много часов вела машину по сельским дорогам, не превышала скорость, чтобы ни одна полицейская камера ее не засекла, – и тем не менее усталости никакой не ощущала. Над холмами светало, поля и далекие леса питали ее силы. А прибытие в Щупс-холл, где все осталось прежним, и подавно вдохновило ее безмерно.

Белинда вернулась к машине, где Эсмонд, укрытый одеялом на заднем сиденье, все еще пребывал в полной отключке. Чтоб втащить его в дом, потребуется помощь. В кухне она сварила себе кофе и теперь ждала, когда появится кто-нибудь и поможет ей перенести Эсмонда в спальню. Удивительно: добравшись сюда, Белинда тут же перестала куда-либо торопиться.

Тут она увидела, как из сарая выходит мужчина средних лет с ведром, и окликнула его. Очевидно, он работал в имении Щупсов.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Старым Сэмюэлом кличут.

– Старым Сэмюэлом? Вы не такой уж старый, Сэмюэл.

– Так и есть. Но у Щупсов всегда работал Старый Сэмюэл, и когда он умер, а я нанялся, мне было двадцать семь или вроде того, но меня все равно прозвали Старым. Я и не Сэмюэл, а Джереми, но старая миссис Щупс и слышать не захотела. Так вот я и стал Старым Сэмюэлом, им и остаюсь. Слежу за фермой, делаю всякое по хозяйству – больше никого не осталось, кроме старой леди.

– Не поможете ли вынуть кое-кого из машины? Он спит – перебрал.

Они подошли к «форду».

– Это точно, перебрал, – сказал Старый Сэмюэл, открыв заднюю дверцу и вдохнув перегар. Сунул руки под одеяло и выволок Эсмонда наружу. – Пару дней еще переваривать все, что выпил. Верняк. Пахнет-то виски. Куда его положить?

– В спальню над кухней.

Старый Сэмюэл посмотрел на гостью с интересом. Она явно хорошо знала Щупс-холл. И правда – с такой внешностью, да еще и с обморочным юнцом в машине она запросто может оказаться Щупс. И явно довольна жизнью.

Глава 23

Об Эсмонде такого сказать было нельзя. В алкогольном угаре он проспал много часов, а когда его перенесли в спальню, слез с кровати только отлить. Незадача состояла в том, что туалета в комнате не было, зато под кроватью имелся горшок, задвинутый к самой стенке. Пытаясь его добыть, Эсмонд свалился с кровати и не сумел влезть обратно. Тогда он сдернул одеяло на пол и уснул опять, предварительно помочившись прямо на ковер.

Когда Сэмюэл внес Эсмонда в спальню, Белинда задернула темные шторы, после чего заперла дверь и сама отправилась спать, наконец почувствовав, насколько устала от медленной езды на старом «форде». Она проснулась под вечер и сразу пошла проверить, как там Эсмонд. Он сидел на кровати, глазел на мокрое пятно на полу и выглядел хуже некуда.

– Тебе надо хорошенько поесть.

– Где мы, тетя Белинда? – спросил он, посмотрев из окна на уходящие за горизонт холмы.

– Мы дома. Тебе здесь место.

– Дома? Это не мой дом. Мой дом в Южном Кройдоне.

– Ага, и я тебе не тетя, а невеста. Мы собирались пожениться, помнишь?

– Пожениться? Мы не можем! Вы уже замужем, и вы мне тетя. Вы миссис Понтсон, жена этого чудовищного жулика, дяди Альберта.

– Мой бедный мальчик. Ты очень долго болел, милый. Мы с ним были женаты, но уже разведены. Ты что, не помнишь, как уговорил меня сбежать с тобой? – Белинда помедлила. – И вот еще что: забудь имя Понтсон. Я настаиваю. Твоя фамилия теперь Щупс, как и моя, а зовут тебя – Джо. Если кто-нибудь спросит, говори, что ты Джо Щупс. Ну-ка скажи.

– Джо Щупс.

– И ты родился на Лайл-роуд в Илинге. Понял?

Эсмонд кивнул:

– Я Джо Щупс с Лайл-роуд в Илинге. А это где?

– В Лондоне. Теперь давай, повтори еще несколько раз свое новое имя. Понял?

– Да. Я Джо Щупс из Илинга. А почему я должен быть Джо Щупсом из Илинга?

– Пока неважно. Пойдем со мной, позавтракаем как следует. Тебе точно не повредит.

Они спустились в кухню, и, пока Эсмонд сидел за древним выскобленным столом из сосны, Белинда жарила яичницу с беконом и варила крепкий кофе. Ошалевший Эсмонд твердил свое новое имя. К концу трапезы ему стало получше – но не настолько, чтобы заметить, как Белинда тайком положила ему в кофе маленькую таблетку.

После кофе Эсмонда опять потянуло в сон, и Белинда помогла ему подняться в спальню, где перестелила постель и выволокла из-под кровати горшок, чтобы проще было достать. После этого раздела Эсмонда и уложила. К тому времени он уже спал крепким сном, а таблетка гарантировала, что не проснется он до следующего утра.

Белинда вернулась в кухню и поговорила с тетей – та уже давно ждала, когда же племянница, притащившая с собой странного юнца, посвятит ее в свои планы. Белинда пролила пару слез, описывая ужасы своего брака и жуткую золовку.

– Я бросила это чудовище и наш кошмарный современный дом, – всхлипывала она. – Вы не представляете, как там страшно жить. Он все эти годы нажирался в хлам. Глядишь, это его и прикончит. И все время устраивал эти идиотские гулянки и заказывал ворам угонять машины. Хорошо платил им за это. Но хуже всего другое: он бесплоден, и дочек он никогда бы мне не сделал. Ничего, кроме денег, ему не интересно. Но он поплатился. Я привезла сюда все до последнего пенни из того, что он прятал под полом в моей комнате.

– Ты его не убивала, правда, Белинда? – спросила Мёртл, скорее любопытствуя, нежели ужасаясь.

– Нет. Хотя, может, и надо было.

– А кто этот мальчик, которого ты с собой привезла, и почему он зовет себя Эсмонд?

– Я поменяла ему имя. Теперь его зовут Джо Щупс – если кто-нибудь спросит, хотя вряд ли. Он из Илинга, Западный Лондон, а не из Кройдона.

– Так зачем ты его вообще забрала?

– Хотела спасти. Его мать – сестра Альберта и такая же мерзкая, просто на иной манер. Сентиментальна, как мочалка, пропитанная патокой. Зовет сына только «душкой». Или вообще «мое дитя любви», а он на шесть футов уже вымахал. Одно слово – тошнит.

– А отец его что говорит?

– Этот вообще попытался убить мальчишку ножом. Поэтому мамаша привезла его к нам, так безопаснее. Альберту пришлось согласиться. Она такое же чудище, как он, только иначе. Не спрашивайте. В общем, мой пропащий муженек напоил его до полусмерти, а потом и сам отрубился. Тут-то я и решила, что надо увезти мальчика в Щупс-холл. Здесь он хотя бы не станет напиваться, да и польза от него ферме будет.

– И то верно, – ответила тетя. – Мужчин моего возраста после войны было не найти. Похоже, все сгинули на фронте, и после того, как Херолда Бог прибрал, у меня ни сил, ни красоты на других не осталось. К тому же я, когда была в возрасте, родить никого не смогла, а нам тут нужна девчонка.

– Про это я тоже подумала – еще и поэтому его сюда привезла. Мы поженимся, родим детей, и он будет работать на ферме. Нас никто не найдет – я сменила ему имя, и мне надоело быть практически девственницей. Я, может, и была одушевленным вибратором этому дрочиле Альберту, но не хватало еще подцепить СПИД или сифилис от блядей, с которыми он спит, а он с ними точно спит. Мне нужен активный молодой парень, здоровый.

– Где он сейчас? – спросила Мёртл.

– Высыпается от той дряни, которой Альберт его вчера накачал.

– Альберт – это который твой бывший? Уверена, что он не знает, где ты?

– Абсолютно. Будьте спокойны – я ему ни разу не говорила, что моя фамилия Щупс. Я не идиотка. Моя мать – покойная теперь уже – не указывала девичью фамилию в брачном свидетельстве. Написала, что она Лайл, и приложила свидетельство о рождении лучшей подруги.

Белинда перевела дух, коротко задумалась, как сейчас идут дела у этого Альберта-мать-его-Понтсона, и продолжила рассказ о своем возвращении на родину.

Глава 24

Если бы Альберт мог читать Белиндины мысли, он бы ответил, что она рехнулась, если думает, что дела у него вообще куда-то идут. Последние несколько часов он только и делал, что винил шурина за его нервный срыв (хотя понимал теперь, почему тот хотел убить своего идиота-сына), клял сестру за то, что она спихнула на него своего дурацкого отпрыска, гадал, действительно ли Белинду выкрали, и, конечно, мерз. Может, на дворе и лето, зато вполне британское, с неба лило, а найти что-то более непромокаемое, чем куст живой изгороди, Альберт не смог. Его возвращению на руины дома препятствовало присутствие полицейского инспектора в плаще, дежурившего на задах разрушенного коттеджа. Открытия, совершенные тремя следователями, возившимися внутри, лишь ухудшили перспективы Альберта. Криминалисты обнаружили кровь на ковре в гостиной, а также и в кухне. В гараже, где раньше стоял похищенный «астон-мартин», они нашли повязку, которую Альберт себе соорудил, и получили еще одно доказательство: здесь свершилось чудовищное преступление. Покуда Альберт мокнул под кустом, следователи сидели в относительно теплой гостиной и обсуждали находки, а заодно и отсутствие Белинды Понтсон и Эсмонда Ушли.

– Ничего удивительного, черт бы его драл, что он не хотел отпирать гараж. Тут верняк убийства были. Этот тип запросто мог укокошить их на своей скотобойне самообслуживания и притащить трупы сюда, чтоб увезти их куда-нибудь на той тачке, которой сейчас нету, – говорил один.

– Ему нужно было их во что-то завернуть, чтоб притащить сюда. Иначе бы кровищей наследил будь здоров.

– И впрямь, – сказал третий. – Но вот во что? Во что-нибудь водо– и кровеотталкивающее.

– Ты небось на скотобойне у Понтсона-то и не был ни разу, не видал, как там. Сходи. На, возьми мой фонарь. У Чарли есть. Давай-ка я этот возьму и поищу вокруг полиэтилен и пластиковые мешки. А ты составишь пока общее впечатление.

– Ладно, идет, – сказал третий следователь и уверенно потопал через сад.

Вернулся он другим человеком.

– Милый боженька! Я думал, ты меня дурил, когда сказал, что это скотобойня. Эта сволочь Понтсон и впрямь убийца. Там, правда, никакой свежей крови нету. Все сухое. Непонятно.

Двое других следователей согласились.

– Сроду не видел ничего жутче. А еще вывеска, что это скотобойня самообслуживания, и вторая – «БЕЙ И ЕШЬ СВОИХ». Твари какие.

Двое других молчали. Они-то знали, что Альберт – местный жулик, он подбивал фермеров резать скотину самостоятельно – так дешевле, чем нанимать мясника. Это само по себе не преступление, да и в свете произошедшего мало что значило. Он всегда был прохвостом, и если есть в мире справедливость, ему положено было просидеть пару лет за решеткой. Акры засохшей крови на скотобойне и отсутствие жены и того парня явно указывали на то, что с ними произошло нечто поистине отвратительное.

Соскоблив сколько-то засохшей крови с пола и сфотографировав кровавые отпечатки на стенах гаража, они нашли свежее полотенце и подтерли следы преступления. Потом еще раз обыскали руины и присовокупили к уликам стреляные гильзы и заблеванный ковер, после чего вернулись в участок.

Сидя под мокрым кустом, Альберт уловил обрывки разговоров следователей и ужаснулся. Он построил скотобойню «сделай сам», чтобы водить за нос налоговиков, а она теперь вызвала у полицейских гнусные подозрения. И подумать не мог, что его вывески наведут кого-нибудь на мысль о том, что он сам людоед-убийца. Он совсем недавно отозвал рекламное объявление с тем же девизом из местной газеты – пожаловался местный викарий, – но теперь-то, после исчезновения жены и этого придурка Эсмонда, полиция об этом объявлении узнает. Вот и говори теперь, что пахнет жареным.

Но вот что еще хуже: вся скотобойня за годы работы утоплена в животной крови, и если полиция решит проанализировать ДНК – а она так решит, это точно, – то не сможет различить, чья это кровь – свиная, коровья или чья-то еще.

Дрожа от холода и сырости в саду, Альберт начал уже соглашаться с мнением полиции: ему следует провести пару лет за решеткой – пусть даже и за преступления, которых он не совершал. Придя к этому трудному выводу, он дождался, когда чертов полицейский, стороживший руины, наконец уснет в кресле посреди гостиной. Альберт убедился, что полицейский и впрямь крепко спит, после чего выбрался из-под куста и на цыпочках прокрался по улице к стоянке подержанных автомобилей. Он выберет наименее приметную и смоется отсюда подальше.

Все это время он раздумывал, куда девались Белинда с Эсмондом. Может, они все еще в больнице, Эсмонду делают промывание желудка. В таком случае Альберту стоит махнуть прямиком туда…

Но, если вдуматься, так поступать не следует. Там могут заподозрить, что он попытался отделаться от этого лоха, отравив его алкоголем. А могут глянуть, в какой Альберт кондиции, и сразу вызвать кого надо.

В конце концов Альберт решил, что безопаснее всего послушаться первого импульса и рвануть отсюда. Он добыл ключи от «хонды» и понесся к Саутэнду на скорости 100 миль в час. Когда он туда доберется, поселится в мотель, а не в навороченную гостиницу, где ему наверняка предложат отнести багаж и спросят, отчего он весь мокрый. Нет, он найдет что-нибудь подешевле и поскромнее, где не станут задавать никаких вопросов. Заплатит наличными.

И тут Альберт вспомнил, что наличных у него при себе нету, а его богатство все еще в сейфе под полом спальни. В ту же минуту, когда его посетило это озарение, полицейский патруль со включенными мигалками приказал ему прижаться к обочине.

Час спустя его уже проверили на алкоголь и задержали за вождение в нетрезвом состоянии на скорости в 120 миль в час без документов на автомобиль с никудышными тормозами и лысыми покрышками.

– Предстанете перед местным судьей нынче утром, – сообщили ему, – за опасное вождение и пьянство за рулем. Считайте, вам повезло. Могли и сами убиться, и кого-нибудь еще прикончить.

Полицейский заблуждался. Наутро Альберта поместили в полицейский фургон и отвезли назад в Эссексфорд на допрос к начальнику участка, который уже убедился, что Альберт Понтсон и его сестра – уголовники-психопаты.

Глава 25

Вера Ушли, накачанная успокоительными в отделении экстренной помощи, к прибытию начальника полицейского участка оправилась окончательно. Она села на кровати и потребовала вернуть ей одежду. Начальник участка велел дежурному врачу переместить Верину кровать в отдельную палату, и врач подчинился – немедленно и с удовольствием. Остальные пациенты в палате зааплодировали. Всех уже тошнило до смерти от воплей миссис Ушли, чтоб ей вернули ее душку и дитя любви, Эсмонда.

– Кто этот Эсмонд? Ваш муж? – спросил начальник участка, которому только что позвонил старший помощник министра внутренних дел, сообщил, что работа полиции на любом уровне – арестовывать преступников, а не рушить их дома, и на этом закончил разговор, не дожидаясь ответа. – Он мне сказал: «Эти дела пусть творит “Аль-Каида”», – поделился он с Верой.

– Если вы про моего брата, то фамилия у него не Каида. Его зовут Альберт Понтсон. Куда он девался? Я оставила на него Эсмонда, и Альберт должен был его беречь от моего мужа, который пытался его убить.

– Какая жалость, что у него не получилось, – пробормотал начальник участка, которого вся эта семейка основательно достала, но тут же пожалел о сказанном. Вера соскочила с кровати и кинулась на него с разбегу. Стул вместе с ним рухнул на пол, попутно приложив начальника участка головой об угол прикроватной тумбочки. Врач и две медсестры отвезли его на каталке в отделение неотложной помощи и наложили десять швов.

Старший инспектор наблюдал за тем, как силами нескольких полицейских Веру снова водворили на кровать и заковали в наручники на щиколотках.

– Попробуете еще раз вскочить с кровати – эти штуки вам все ноги переломают, – предупредили Веру.

Та откинулась на подушки и заплакала:

– Я хочу знать, что мой брат Альберт сделал с Эсмондом. Мой муж пытался убить его. Я вам говорила.

– В смысле, он пытался убить мистера Понтсона. Зачем?

– Потому что он сказал, что его трое.

– Трое? У вашего мужа есть брат-близнец? В смысле, два брата-близнеца, они тройняшки? Вы это хотите сказать? В таком случае, откуда вы тогда знаете, с которым из них спите?

– Не понимаю, о чем вы вообще! – завопила Вера.

– Теперь нас таких двое. А, ну конечно, ваш муж попытался убить троих Понтсонов. Что ж, я его понимаю. Одного жулика Аля хватило бы.

Вера полоумно вытаращилась на него.

– Я этого не говорила. Не надо вкладывать в мои уста лишнего, – заныла она, желая, чтобы кто-нибудь вложил туда нелишнее.

Старший инспектор приложил все усилия, чтобы прояснить собственное сознание, и начал заново:

– Скажите мне одно: кто пытался убить двоих? Больше я ничего не хочу знать.

– Хорэс.

– И Хорэс – это ваш муж?

– Конечно. Мы женаты двадцать лет.

– Хорошо. Понял. Сейчас он чем-то болеет и, как вы утверждаете, попытался убить Эсмонда. Эсмонд – ваш единственный сын?

– Да. Он кидался на него с разделочным ножом.

Старший инспектор задал ей вопрос, который счел совершенно уместным:

– А Эсмонд – в самом деле ваш сын? В смысле, может, ходили налево и булочка-то в духовке запеклась от другого?

Таких выражений Вера прежде не слышала.

– Это как? Я ужин готовила в тот момент.

– Я имел в виду, что у вас, может, случился роман на стороне, а не с мужем, и вы забеременели, когда он в вас эякулировал?

– Когда он в меня что? – уточнила Вера, чьи романтические чтения ограничили ее словарь.

– Когда он в вас слил.

– Слил? В смысле?

– Ладно, скажем – когда вы занимались любовью.

– Если б даже мы и занимались, он должен был быть там. Но мы и не занимались.

– Ладно-ладно, забыли. Я пытаюсь разобраться, почему ваш муж хотел заколоть вашего сына. Вот и все. Должна же быть какая-то причина.

– Он сказал, это оттого, что Эсмонд – вылитый он.

– Я бы предположил, что это как раз гарантирует ему, что вы не изменяли ему с другим мужчиной, – сказал старший инспектор.

– Я же вам сказала – я не такая. Я всегда была абсолютно верна.

Старший инспектор запросто готов был в это поверить. Даже сексуальный маньяк не положил бы глаз на Веру Ушли. И муж у нее, скорее всего, страшилище. На этой ноте он закончил беседу и отправился поглядеть, как себя чувствует начальник участка. Никак. Швы легли плохо, пришлось переделывать.

– Ад и ужас. Еще немного, и я сам слечу с катушек.

– Да и я тоже. В деле чуднее мне разбираться еще никогда не приходилось.