Текст книги "Золотой Лис"

Шон расположился так, чтобы солнце оказалось между ним и интересующим его участком. Это был старый испытанный трюк, позволявший следопыту получше осветить след. Затем он сосредоточил все свое внимание на этом клочке земли, поручив скаутам прикрывать его с тыла. На них можно было положиться; он сам обучал их.

Его аж затрясло от радостного возбуждения, когда он обнаружил след. Он наткнулся на него у самого подножия утеса. Один из круглых ручных валунов, когда-то занесенных сюда горным потоком, был сдвинут с места. Он на четверть дюйма отклонился от своего обычного положения в небольшой впадине, веками служившей ему ложем. Шон на всякий случай потрогал его пальцем, чтобы лишний раз убедиться в своей правоте. Ни за что на свете он не стал бы звать Матату, пока существовала хоть малейшая вероятность ошибки.

«Этот хмырь будет неделю издеваться надо мной, если я ошибусь со следом».

Валун был размером примерно с его голову; он слегка покачнулся от прикосновения. Да, сомнений не оставалось, его недавно сдвинули с места. Шон тихо свистнул, и Матату мгновенно возник перед ним, как джинн из волшебной лампы. Шону не требовалось указывать ему на свою находку. Матату тут же все увидел сам и одобрительно кивнул.

Беглецы умело скрывали свои следы, пытаясь сбить с толку погоню. Они поднялись по высохшему руслу гуськом, держась вплотную к отвесным скалам. Чтобы не оставлять следов, они перепрыгивали с одного валуна на другой, но этот, на их несчастье, слегка сдвинулся под весом наступавших на него людей.

Матату молнией устремился вперед. В сотне шагов от этого места он обнаружил след ноги раненого террориста; очевидно, она соскользнула с камня, на который он неудачно наступил, и коснулась мягкого белого песка. На песке осталась крохотная отметина. Только необычайно острый глаз мог заметить эту неуловимую разницу в цвете между песчинками на поверхности и теми, что недавно были выбиты из нижнего слоя.

Матату опустился на колени и внимательно осмотрел этот мимолетный отпечаток; затем он несильно дунул на окружающий песок, чтобы определить его рыхлость. Присев на пятки, он сосредоточенно анализировал факторы, вызвавшие различия в центре песчинок – влажность песка, угол падения солнечных лучей, силу ветра и, что самое важное, время, прошедшее с того момента, как песок был потревожен.

– Два часа, – произнес он наконец с непоколебимой уверенностью, и Шон ни на секунду не усомнился в его правоте.

– Они прошли здесь два часа назад, – доложил он Роланду Баллантайну.

– Как он это делает? – изумленно покачал головой Роланд. – Сначала привел нас в нужное место, а теперь еще и определяет точное время. За пятнадцать минут он сэкономил нам восемь часов. Как он это делает, Шон?

– Понятия не имею, – признался Шон. – Это просто какое-то чудо природы в шоколадной глазури.

– Ну что, будем опять скакать? – спросил Роланд. Он не говорил на суахили, Шону пришлось перевести его слова.

– Играем в «скачущего зайца», Матату?

– Ндио, бвана, – со счастливой улыбкой кивнул Матату, прямо-таки расцветая под восхищенным взглядом полковника.

– Пошли четырех человек по земле, – посоветовал ему Шон. – Пусть придерживаются русла реки; возможно, наверху им удастся обнаружить след.

Роланд отдал соответствующие распоряжения, и четверо скаутов, выстроившись в небольшую колонну, стали подниматься к краю воронки. Тем временем Шон вызвал вертолет, и все остальные взобрались на борт.

Они продолжали полет на север. Но не успели пробыть в воздухе и десяти минут, как Матату забился в руках Шона и завизжал:

– Назад! Поверни назад!

По команде Шона вертолет сделал широкий круг, и Матату наполовину высунулся из люка. Он быстро вертел головой, всматриваясь в землю, и впервые за все время погони казался не очень уверенным в себе.

– Вниз! – внезапно прокричал он, указывая на длинную полоску темно-зеленой растительности, которая тянулась вдоль неглубокой продолговатой впадины прямо по их курсу.

«Алуэт» стал медленно и осторожно снижаться. Матату присмотрел посадочную площадку на дальнем конце впадины.

Теперь под ними простирались заросли густого колючего кустарника; повсюду из них торчали огромные муравьиные кучи. Это были настоящие башни из гладкой красной глины, твердой, как бетон, высотой по плечо взрослого мужчины, чем-то похожие на надгробные камни на кладбище; они усеивали всю землю, делая высадку весьма трудной и опасной.

«Этот маленький засранец выбрал самую скверную зону высадки из всех возможных, – разочарованно подумал Шон. – Какого черта его потянуло именно в это место?»

Вертолет завис в воздухе; Шон повернулся к Роланду и крикнул:

– Оружие к бою, старина! – после чего последовал за Матату.

Они спрыгнули на землю, отбежав в сторону, залегли за одним из муравейников.

Он даже не повернул голову, чтобы посмотреть, как остальные скауты выбираются из люка. Он не отрывал глаз от стены колючего кустарника, обступившего их со всех сторон; держа винтовку наперевес, с большим пальцем на предохранителе, пытался пронзить взглядом эту зеленую завесу. Хотя вероятность того, что какой-нибудь террорист находится в радиусе пяти миль от зоны высадки, была совершенно ничтожна, все же меры предосторожности в таких ситуациях принимались автоматически, они вошли в привычку.

«Этих ублюдков здесь нет», – заверил себя Шон. И в этот момент каким-то невероятным, сверхъестественным образом они очутились под ураганным огнем.

Шквал автоматного огня обрушился на них с левого фланга, из гущи кустарника. Воздух вокруг наполнился оглушительным треском очередей. В считанных дюймах от его лица пули выбивали пыль и мелкие кусочки красной глины из сверхпрочной стены муравейника. Реакция Шона была мгновенной. Он перекатился по земле, занял удобную позицию и, вскидывая винтовку к плечу, краешком глаза увидел жуткую сцену, маленькое пиршество смерти.

Один из скаутов, последним покидавший вертолет, не успел укрыться от огня. В то самое мгновение, когда его ноги коснулись земли, автоматная очередь угодила ему в живот, согнув его пополам и отшвырнув назад шага на три. Пули, вылетая из его спины, превратили тело в бесформенный мешок. Они вытянули за собой его кишки и развеяли их по ветру тонкими розоватыми полосами, замутняя чистый, пронизанный солнечным светом воздух. Затем он рухнул в кустарник и скрылся из виду.

Открыв ответный огонь, Шон сообразил, что произошло: Матату приземлил их прямо на поле боя. Мысли прыгали у него в голове в такт коротким, выверенным очередям его винтовки. Да, маленький засранец на сей раз превзошел самого себя. Он посадил их прямо на головы террористов.

Одновременно он пытался поточнее оценить обстановку. Очевидно, банда была застигнута врасплох их внезапным появлением так же, как и они сами. Они не успели подготовиться к обороне, не говоря уж о том, чтобы устроить засаду. Скорее всего они только-только расслышали шум приближающегося вертолета, а скауты через считанные секунды уже сыпались на них сверху.

Неприятный сюрприз, подумал Шон, целясь по вспышкам от «АК», которые разрывали листву колючего кустарника всего в тридцати шагах от него.

По опыту он знал, что партизаны из племени шона, с которыми они имели дело, были первоклассными бойцами, отважными, упорными и преданными своей борьбе. Однако у них все же были две очевидные слабости. Во-первых, они плохо стреляли; им почему-то казалось, что количество выпущенных зарядов компенсирует неточность стрельбы. Другим их недостатком было неумение быстро реагировать на неожиданную ситуацию. Шон был уверен, что в ближайшую минуту-другую террористы, засевшие в кустарнике, будут пребывать в весьма растерянном и дезорганизованном состоянии.

Значит, нужно немедленно атаковать, подумал он и выхватил из-за пояса фосфорную гранату. Выдергивая чеку, он уже открыл было рот, чтобы крикнуть Роланду Баллантайну: «Давай, Роланд. Поднимай ребят! Бейте этих ублюдков, пока они не оправились».

Однако Роланд опередил его. Очевидно, ему в голову пришла та же самая мысль.

– Вперед, ребята! В атаку!

Шон вскочил на ноги и одним сильным движением запустил гранату по высокой траектории. Описав в воздухе крутую дугу, она упала в тридцати ярдах от него; прогремел взрыв, и кустарник окутался слепящим белым облаком фосфорного дыма. Кругом градом посыпались горящие ослепительным белым пламенем обломки.

Шон мчался вперед, затылком чувствуя маленькую черную тень, которая не отставала от него ни на шаг. В сущности, Матату и был его тенью. Перед ними с грохотом взрывались другие гранаты; кусты разлетались фонтанами щепок под взрывами и шквалом автоматного огня, расчищавшим дорогу атакующим скаутам.

Под этим стремительным натиском банда дрогнула и распалась. Один из них выскочил из кустов шагах в десяти впереди Шона; это был молодой парень, еще подросток, в драных синих джинсах и мягкой военной фуражке защитного цвета. Горящие частицы фосфора прилипли к его обнаженному торсу. Они с шипением гасли, оставляя на коже дымящиеся черные пятна. От него исходил вкусный запах, как от мяса, поджариваемого на костре.

Шон выстрелил в него, но очередь прошла чуть ниже. Она прошила левое бедро парня, и тот рухнул на землю. Автомат вылетел у него из рук, он перекатился на спину и закрыл лицо руками.

– Не надо, мамбо! – завопил он по-английски. – Не убивай меня! Я христианин – ради Господа нашего пощади!

– Матату! – рявкнул Шон; он даже не оглянулся, зная, что тот рядом. – Куфа!

Он перепрыгнул через покалеченного террориста. Магазин его автоматической винтовки был уже наполовину пуст. Он не мог позволить себе впустую потратить хотя бы один патрон, а у Матату был с собой нож, которым он сдирал шкуры с убитых животных. Он ежедневно часами оттачивал его, и тот был острым как бритва. Если бы перед ним был командир отряда, Кортни, возможно, и сохранил бы ему жизнь, чтобы потом допросить, но этому никчемному сопляку Шон велел Матату со спокойной душой перерезать горло. Пушечное мясо вроде него не представляло для них никакого интереса, а лечить его было бы чересчур накладно.

Скауты, как тайфун, пронеслись через кустарник, и менее чем через две минуты все было кончено. Это даже нельзя было назвать схваткой. Это все равно, что выставить щенков китайского мопса против стаи диких собак. Скауты шеренгой прошли сквозь заросли, затем развернулись и направились обратно.

– Обыщите этот район, – распорядился Роланд Баллантайн. Он стоял примерно в двадцати ярдах от Шона. Ствол его винтовки был обращен к небу, и нагретый металл заставлял воздух вокруг себя колыхаться, как при мираже в пустыне. – Отлично сработано, Шон. А этот твой маленький черный дьявол просто прелесть. – Он бросил взгляд на Матату.

Матату как раз выпрямлялся над телом подстреленного в бедро террориста. Он перерезал ему горло одним движением, проведя ножом сбоку по шее и вверх под самое ухо, чтобы зацепить сонную артерию.

Он поспешно засеменил обратно на свое законное место рядом с Шоном, на ходу вытирая лезвие ножа о бедро, но при этом не преминул благодарно улыбнуться Роланду Баллантайну. Оба были охвачены победной эйфорией, их головы все еще кружил запах боя и крови.

Между ними в кустах валялось тело еще одного партизана. Его одежда и кожа все еще дымились от выгоревшего фосфора, на рубашке выступили яркие пятна крови, вытекшей из многочисленных огнестрельных ран. Роланд Баллантайн прошел мимо, даже не взглянув на него. Казалось невероятным, что человек, получивший столь ужасные повреждения, мог остаться в живых.

Террорист резким движением перевернулся. К своей изрешеченной груди он прижимал пистолет «токарев». Невероятным усилием, последним в его угасающей жизни, он поднял пистолет, и его ствол почти коснулся Роланда, стоявшего к нему спиной.

– Роланд! – отчаянно завопил Шон; реакция Роланда была мгновенной, но она явно запоздала. Пуля должна была угодить ему прямо в позвоночник с расстояния трех футов.

У Шона не было времени вскинуть винтовку к плечу. Он выстрелил от бедра, целясь наугад, руководствуясь лишь многолетним инстинктом охотника. Заряд попал террористу в лицо. Его голова раскололась, как перезревший арбуз под ударом лопаты; бездыханное тело опрокинулось на спину. Так и не выстреливший «токарев» выпал из его омертвевших пальцев.

Роланд Баллантайн медленно выпрямился, не сводя глаз с изувеченного трупа. Ноги террориста все еще конвульсивно дергались. Роланд заглянул в его выпученные глаза и увидел в них свою собственную несостоявшуюся смерть; в эту минуту он почувствовал всю бренность бытия, и чей-то голос твердил ему, что это всего лишь небольшая отсрочка.

Он с трудом оторвал взгляд от тела и перевел его на Шона.

– Я твой должник, – отрывисто произнес он. – Готов вернуть тебе должок в любое время. – Он отвернулся и крикнул скаутам, чтобы они собрали убитых. Для этого в «алуэте», висевшем у них над головой, было припасено достаточно зеленых полиэтиленовых мешков.

Ле-Морн-Брабант представлял собой иззубренную гору черной вулканической лавы; казалось, она угрожающе нависает над ними, даже несмотря на то, что они находились почти в четырех милях от нее, в самом центре быстрого океанического течения.

Эти сапфировые потоки, закручиваясь вокруг оконечности острова Маврикий, создавали невероятное изобилие морской фауны; среди заядлых рыболовов-спортсменов всего мира это место пользовалось огромной популярностью. Помимо него, существовали и другие знаменитые морские угодья, такие, как окрестности Великого Барьерного рифа, у Кабо-Сан-Лукас на Калифорнийском полуострове или же с подветренной стороны острова Новая Шотландия. Обитавшие в этих местах большие косяки рыб привлекали крупных океанских хищников – гигантских меч-рыб и голубых тунцов. Помериться силой и ловкостью с этими лоснящимися чудовищами приезжали мастера спортивной рыбной ловли со всех континентов.

Шаса Кортни предпочитал каждый раз нанимать одну и ту же лодку с одной и той же островной командой. Дело в том, что каждая лодка создавала в воде только ей одной присущие колебания, вызванные неповторимым сочетанием моторной тяги, конструкции гребного винта и конфигурации корпуса; это сочетание столь же уникально, как отпечатки пальцев у человека. Колебания либо привлекали рыб, либо, напротив, отпугивали их.

«Ле Бонэр» была счастливой лодкой. Она буквально притягивала рыбу, а ее шкипер в зоркости не уступал баклану. Он мог без труда разглядеть морскую птицу, ныряющую за стайкой рыб на самом горизонте, или, к примеру, на расстоянии мили увидеть серповидный спинной плавник меч-рыбы и по нему определить ее вес с точностью до десяти килограммов.

Однако сегодня они никак не могли разжиться приманкой. Вот уже почти два часа бороздили прибрежные воды, а на снастях все еще не было ни одной рыбешки.

Повсюду, куда ни кинь взгляд, мелькали косяки рыб. Индийский океан, казалось, кишмя кишел ими. Они проносились близко к поверхности воды, как тени от гонимых ветром облаков; над ними огромными стаями кружили морские птицы и, обезумев от жадности, пронзительно крича, ныряли и ныряли без конца, в исступлении заглатывая добычу. Каждые несколько минут из воды, словно заряд картечи, выстреливали серебристые скумбрии, образуя длинные изогнутые арки, ослепительно сверкающие в лучах палящего тропического солнца.

Охваченные паникой, они пытались спастись от огромных хищных рыб, которые кружили в темных глубинах где-то под косяками. Это был один из тех безумных дней, столь редко встречающихся в жизни рыбака, когда рыбы вокруг было слишком много. Прожорливые хищники так яростно преследовали косяки, что те просто не успевали кормиться. Вся их энергия уходила на то, чтобы как-то улизнуть от ненасытных чудовищ, снова и снова совершавших свои опустошительные набеги. Так что им было не до маленьких, в палец длиной, наживок, которыми команда «Ле Бонэр» пыталась их соблазнить.

Стоя на мостике футах в пятнадцати над палубой, Шаса пристально вглядывался в прозрачную синюю глубину. Он мог отчетливо видеть бесконечные орды скумбрий, похожих на толстые сигары длиной с его предплечье, проносящиеся за кормой «Ле Бонэр». При этом они едва не задевали за крючки, не проявляя к ним ни малейшего интереса.

– Нам нужна всего-навсего одна приманка, – причитал Шаса. – В такой день меч-рыба гарантирована, только бы раздобыть приманку.

Эльза Пинателли, стоявшая рядом с ним, вдруг резко перегнулась через перила. На ней был только миниатюрный, пурпурного цвета, бикини, позволявший свободно любоваться ее гладким загорелым телом, напоминавшим золотистый каравай, который вынули из горячей печи.

– Смотри! – крикнула она.

Шаса обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть меч-рыбу, выпрыгнувшую из воды у самого борта «Ле Бонэр». Скорость и мощь ее броска, разметавшего косяк скумбрии, подняли ее высоко в воздух. Ее глаза были размером с теннисный мяч, а мечевидный отросток на морде длиной и толщиной не уступал бейсбольной бите. Вода серебряными каскадами обрушивалась вниз, стекая по бокам; громадная голова моталась из стороны в сторону. В своем прожорливом неистовстве она даже переменила цвет, подобно хамелеону, и теперь сияла сине-сиреневыми полосами, столь яркими, что они затмевали собой даже синеву тропического неба.

– Сверхтяжеловес! – выкрикнул Шаса; этим термином бывалые рыбаки обозначали рыбину, способную потянуть на весах больше мистических тысячи фунтов.

Меч-рыба между тем рухнула обратно в море; она ударилась о воду боком, произведя при этом шум, похожий на артиллерийский залп.

– Приманку! – простонал Шаса, хватаясь за голову в стиле шекспировских трагедий. – Полцарства за приманку.

С полдюжины других лодок из Блэк-Ривер, растянувшихся по водной глади до самого горизонта, судя по всему, испытывали те же рыбацкие муки. По судовой рации то и дело звучали сокрушенные восклицания шкиперов. Приманок не было ни у кого, а вокруг шастали донельзя обнаглевшие меч-рыбы, просто мечтающие совершить самоубийство.

– Я-то что могу сделать? – урезонила его Эльза. – Ты что, хочешь, чтобы я прибегла к силе своих колдовских чар и заговорила тебе рыбу?

– Я вообще-то не уверен, что это будет полностью соответствовать спортивной этике, – ухмыльнулся ей в ответ Шаса. – Но уже готов на все. Приступай же, моя несравненная колдунья!

Она открыла сумочку и нашарила в ней губную помаду.

– Пикапу-трикапу, скорики-ерики, абра-кадабра! – торжественно произнесла она и начертила на его обнаженной груди некий багровый иероглиф, сильно смахивающий на фаллос. – Заклинаю тебя! Завлекаю тебя! Загоняю тебя!

– Вот-вот. Это то, что надо. – Шаса громко рассмеялся. – Лично я с радостью клюнул бы на такую магию.

– Между прочим, в это надо верить, – предупредила она его, – иначе колдовство не сработает.

– Я верю, – горячо заверил ее Шаса. – Особенно насчет того, чтобы запрячь тебя и хорошенько прокатиться раза два-три.

Вдруг на палубе под их ногами кто-то из членов команды пронзительно заверещал, и они услышали механическое жужжание трещотки, приделанной к одной из маленьких удочек.

Смех застрял у Шасы в горле. На мгновение он благоговейно уставился на нее.

– Черт бы меня побрал! А ведь ты и в самом деле ведьма! – пробормотал он, бросился к лестнице и кубарем скатился на палубу.

Палубный матрос втащил пойманную рыбу, пеламиду, одну из разновидностей скумбрии, в лодку и нежно прижал ее к себе. Рыба билась и извивалась в его руках, но он еще крепче притиснул ее жирное округлое тело к своей груди. Это был красивый экземпляр, отливающий голубовато-серебряным металлическим блеском, с заостренной мордой и похожими на кинжалы хвостовыми плавниками. Нижняя часть туловища была испещрена черными поперечными полосами. Шаса с облегчением заметил, что крючок застрял в самом краешке ее челюсти. Значит, жабры не пострадали.

Он выдернул крючок из ее челюсти и приказал матросу:

– Переверни ее!

Тот послушно перевернул пеламиду, и она мгновенно перестала трепыхаться. Оказавшись вниз головой, рыба, как правило, теряет ориентацию и волю к сопротивлению, чем охотно пользуются рыбаки.

Шаса аккуратно разложил перед собой инструменты для наживления, как хирург, готовящийся к операции. Он выбрал длинный тамбурный крючок и осторожно вдавил его в глазницу пеламиды. Тупой стальной наконечник отодвинул глазное яблоко, ничуть не повредив его. Затем он просунул иглу дальше, через небольшое отверстие в черепной кости рыбы. Пройдя насквозь, конец крючка вышел наружу в той же самой точке противоположной глазницы. Рыба никак не прореагировала на эту процедуру и по-прежнему спокойно висела в руках матроса.

Шаса прицепил к стальному тамбурному крючку моток дакроновой лески и столь же осторожно протянул ее через рану. Затем он бросил тамбурный крючок и схватил огромный крюк для ловли меч-рыбы. Несколькими быстрыми умелыми движениями он закрепил этот крюк прямо между глаз пеламиды. Та была все еще жива, более того, практически невредима. Даже ее зрение нисколько не пострадало.

Шаса отошел в сторону и кивнул матросу. Тот встал коленями на планшир и нежно, как заботливая нянька, опустил пеламиду за борт. Оказавшись на свободе, рыба устремилась прочь, унося за собой тяжелую стальную постромку и привязанную к ней дакроновую леску. Секунду спустя она бесследно растворилась в синих глубинах.

Шаса стоял наготове у боевого кресла. Толстое удилище покоилось в специальном пазе. Катушка «фин-нор-тайкун» была сделана из легчайшего алюминиевого сплава, покрытого золотой защитной пленкой. Тем не менее она весила свыше пяти килограммов и вмещала более километра дакронового шнура. Леска с легким шипением разматывалась с катушки. Шаса слегка касался ее кончиками пальцев, чтобы регулировать натяжение.

Он заранее пометил леску шелковыми нитками через каждые пятьдесят ярдов. Теперь он позволил ей размотаться на сто ярдов, прежде чем закрепить рычаг катушки.

Тем временем матрос уже опускал фал одного из двадцатифутовых утлегарей, которые торчали по обоим бортам лодки, как гибкие стальные антенны. Утлегари применялись для того, чтобы в случае использования нескольких приманок не дать лескам перепутаться, а главное, чтобы удобнее было выбирать провисшую леску, когда меч-рыба клюнет.

– Нет, – остановил его Шаса. – Я буду держать ее сам. – Так можно было точнее определять глубину погружения приманки и длину выбираемой лески. Правда, для того чтобы вручную управляться с леской, требовалось куда больше терпения, опыта и выдержки, чем спокойно покачиваться в кресле, предоставив это дело технике.

Шаса осторожно снял с большой катушки сотню футов лески, свернул ее в бухту и положил на палубу. Затем он уселся на корме «Ле Бонэр» и скомандовал шкиперу:

– Вперед!

Шкипер потянул за рычаг стартера, и лопасти винта начали лениво вращаться. Дизельный мотор все это время работал на холостых оборотах, и «Ле Бонэр» потихоньку двинулась вперед, слегка покачиваясь на волнах.

Постепенно она набрала ход и вышла на свою обычную прогулочную скорость. Леска в руках Шасы заметно натянулась. Он чувствовал вес пеламиды на ее противоположном конце. Теперь рыба следовала за лодкой, как собака на поводке. По углу, под которым леска входила в воду, Шаса определял глубину погружения своей приманки. Слабые подергивания хвоста пеламиды и то, как она время от времени трясла леску, пытаясь уйти в сторону или нырнуть, говорили ему о ее самочувствии и подвижности.

Через несколько минут рука Шасы затекла и онемела, но он мужественно переносил все неудобства и весело окликнул Эльзу, по-прежнему стоявшую на мостике:

– Почему бы тебе еще разок не колдануть насчет завлекания и запрягания?

– Это колдовство можно использовать только один раз. – Она решительно покачала головой. – Теперь тебе придется как-нибудь обходиться самому.

«Ле Бонэр» неспешно продвигалась вперед, зарываясь носом в невысокие волны; затем, по распоряжению Шасы, она приступила к широкому плавному повороту в северном направлении.

Где-то в середине поворота леска в руке Шасы вдруг ослабла и провисла; он быстро вскочил со своего места на планшире.

– Что случилось? – нетерпеливо крикнула Эльза с мостика.

– Может, и ничего, – процедил он сквозь зубы, сосредоточив все внимание на леске.

Она снова натянулась, но теперь характер движений пеламиды резко изменился. Сжимая леску кончиками пальцев, он ощущал каждое ее колебание; ошибки быть не могло. Рыба явно была охвачена паникой; она бешено дергалась, пытаясь сорваться с крючка, но «Ле Бонэр» медленно и неотвратимо влекла ее за собой.

– Внимание! – предупредил Шаса свою команду.

– Что происходит? – снова спросила Эльза.

– Нашу пеламиду что-то изрядно напугало, – объяснил он. – Наверное, она что-то заметила там, внизу.

Он представил себе ужас, объявший маленькую беспомощную рыбку при виде гигантской тени, которая бесшумно кружит вокруг нее в синих прозрачных глубинах океана. Меч-рыба, судя по всему, держится крайне настороженно. Пеламида ведет себя неестественно. По всем правилам она должна была немедленно броситься наутек. В данную минуту меч-рыба опасливо примеривается к добыче, но вскоре жадность возьмет верх над осторожностью. Прошла минута, затем другая; Шаса ждал, перегнувшись через транец, не в силах совладать с охватившим его возбуждением.

Внезапно леска вырвалась у него из пальцев, но на какое-то мгновение он все же почувствовал на конце громадный вес ее величества меч-рыбы, поразившей пеламиду широким тупым концом своего страшного шипа.

– Есть удар! – возопил Шаса, вздымая руки над головой. – Глуши мотор!

Шкипер послушно перевел рычаг на ноль, и «Ле Бонэр» застыла на месте, нервно покачиваясь. Шаса поднял леску; теперь он держал ее одними кончиками пальцев, бережно, как некую хрупкую драгоценность. Но она даже не шелохнулась; никаких признаков жизни на другом конце. Тот сокрушительный удар убил пеламиду мгновенно.

Перед его мысленным взором вновь возникла картина того, что происходит в этот момент там, внизу, в таинственных синих глубинах. Прикончив свою жертву, меч-рыба вновь кружит около нее. Она может потерять к ней всякий интерес, или же ее может спугнуть какое-нибудь неестественное движение добычи. Теперь главное было не допустить ни малейшего колебания лески, способного ее встревожить.

Секунды тянулись одна за другой, долгие и вязкие, как патока.

– Она пошла еще на один круг, – подбадривал себя Шаса. Он с надеждой посмотрел на леску, но она по-прежнему не шевелилась.

– Она ушла, – скорбно объявил шкипер по-французски. – Она не стала есть.

– Если будешь каркать, я оторву тебе яйца, пессимист долбаный, – рявкнул на него Шаса. – Никуда она не ушла. Она просто решила сделать еще один круг.

Тут леска дернулась в его пальцах, и Шаса издал торжествующий крик.

– Вуаля! Что я говорил!

Эльза захлопала в ладоши.

– Ну же, рыбка. Понюхай хорошенько. Ешь на здоровье, это же так вкусно, – уговаривала она меч-рыбу.

Леска слегка подрагивала, и Шаса для верности пропустил сквозь пальцы еще несколько дюймов. Он ясно видел, как меч-рыба тыкается в добычу своим жестким носом и переворачивает ее головой вперед, чтобы было удобнее ее заглотить.

«Боже, не дай ей почувствовать крюк», – вознес Шаса молитву к небесам. Петля, державшая крючок, позволяла его острию плотно прижаться к голове пеламиды и незаметно проскочить вместе с ней в бездонную утробу меч-рыбы. Но стоило петле сбиться или ослабнуть – нет, Шаса даже думать об этом не хотел.

Леска вновь на длительное время замерла, затем снова напряглась и начала плавно, но неуклонно разматываться.

«Заглотила, заглотила», – ликовал Шаса, пропуская леску меж пальцев; бобина, лежавшая на палубе, постепенно уменьшалась, леска фут за футом переползала через транец.

Шаса бросился к своему вращающемуся креслу и поудобнее в нем устроился. Он натянул привязные ремни и прикрепил их к специальным кольцам на блестящей катушке «фин-нор». Ремни образовывали своего рода небольшой гамак вокруг его ягодиц и нижней части спины, который был соединен непосредственно с катушкой.

Только люди, незнакомые с этим видом спорта или же преднамеренно введенные в заблуждение, думают, что рыбак намертво пристегивается к креслу наподобие летчика-истребителя и таким образом получает заведомое преимущество перед рыбой. На самом деле единственное, что удерживает его в кресле, так это его собственная сила и чувство равновесия. Стоит ему допустить малейшую ошибку, и рыба, весящая более тысячи фунтов и мощная, как судовой двигатель, без труда стащит его за борт вместе с удилищем и устроит ему очень быстрое и приятное путешествие на глубину пятисот морских саженей.[13]13
  Морская сажень – 1,83 м.


[Закрыть]

Едва Шаса уселся за удилищем и включил катушечный тормоз, отмеренная леска кончилась, барабан остановился, и конец удилища согнулся, словно отвешивая поклон могучей твари в океанских глубинах.

Шаса уперся ногами в приступку, чтобы перенести на них основную нагрузку.

– Allez! – крикнул он шкиперу Мартину. – Вперед!

Мартин открыл дроссельный клапан, тот изрыгнул густое облако маслянистого черного дыма, и дизельный мотор взревел, как раненый медведь. «Ле Бонэр» рванулась вперед, тараня набегающие волны.

Ни один человек не обладает достаточной физической силой, чтобы засадить огромный рыболовный крюк в твердую, как камень, пасть меч-рыбы. Поэтому для того чтобы зазубренный конец крюка покрепче застрял, Шаса использовал всю мощь двигателя своей лодки. Барабан катушки мерно гудел, протискиваясь между массивными тормозными щитками, леска раскручивалась и уносилась в море сплошным белым потоком.

– Arrкtez-vous! – Шаса решил, что крюк уже как следует зацепился. – Стой! – скомандовал он, и Мартин тут же закрыл дроссель.

Лодка остановилась и замерла, как бы выжидая. Удилище изогнулось так, будто леска была привязана ко дну океана, но катушка, удерживаемая тормозом, была неподвижна.

Затем рыба помотала головой, сотрясая толстое удилище с такой силой, что оно ходуном ходило в своем пазу, как тростинка на ураганном ветру.

– Начинается! – крикнул Шаса.

Неожиданное натяжение лески, по-видимому, застало рыбу врасплох, но даже «Ле Бонэр» была не в состоянии сдвинуть эту громадину с места против течения.

Наконец-то она осознала, что что-то явно происходит не так, как надо, и предприняла первый отчаянный рывок. Леска вновь заструилась с катушки, наполняя воздух ослепительным белесым блеском; Шасу приподняло с сиденья, как жокея, пришпоривающего скакуна на финишной прямой. От сильнейшего трения внутри массивной катушки возникли искры; она задымилась. Смазка на подшипниках таяла и закипала. Кипящие брызги вылетали из-под кожуха вперемешку со струйками пара.