Текст книги "Я++: Человек, город, сети"

Фильмы без пленки

Движущиеся картинки были практически невесомыми с самого начала. Некоторые из ранних устройств представляли собой вращающиеся диски или барабаны с прикрепленными на них фотографиями, но они были безнадежно неуклюжими и показывали лишь несколько секунд мелькающего движения. В скором времени стандартом стала перфорированная прозрачная пленка, позволяющая вырезать лишнее, склеивать части и создавать киноповествования неограниченной длительности, которые проецировались на поверхность, сравнимую по размерам с фреской. Но в отличие от фресок это изображение, конечно же, не было привязано к поверхности, на которую оно проецировалось; это были эфемерные, совершенно невещественные наложения – похожие на движущиеся картины в камере-обскуре, только годные для многократного воспроизведения.

Позднее электроника устранила и ту остаточную материальность, которой обладало проецируемое изображение. Видеокамеры стали превращать движущиеся картинки в электромагнитные сигналы, которые можно было транслировать по воздуху и проводам, записывать на магнитную пленку, а затем отображать (пока идет сигнал) на экране кинескопа. С наступлением компьютерной эры в видеокамеры стали встраивать светочувствительные матрицы, а цифровые сигналы, носители и дисплеи сменили своих аналоговых предшественников.

Всю хронику поступательной дематериализации в миниатюре можно представить на примере оборудования для классных комнат и бизнес-презентаций. Сначала были классные доски для рисования грифелем, мелом и маркерами, на поверхность которых текст и изображения наносились тонкими, легко стираемыми слоями атомов. Затем появились слайдовые и диапроекторы, которые уменьшили эти слои и переместили их с поверхности доски на плоскость рядом с источником света. И наконец, в обиход вошли персональные компьютеры, программа PowerPoint, mpg-клипы и видеопроекторы.

К настоящему моменту в киберпространстве содержится самая внушительная и самая мобильная коллекция фото– и видеоизображений из когда-либо известных миру – куда обширнее любой картинной галереи, фото– или киноархива, любой библиотеки иллюстрированных изданий. Частично она хранится в специализированных фотобанках, таких как Corbis, – прямых наследниках фотоархивов, – но большая ее часть разбросана по бесчисленным интернет-страницам и открывается нам поэтапно, когда мы бороздим сетевые просторы. В результате средняя масса изображений, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, асимптотически приближается к нулю.

Невидимые деньги

Монеты – это интереснейший частный случай сочетания текста и изображения со множеством атомов. Первоначально ценность монеты определялась содержащимся в ней металлом; чеканка была лишь способом стандартизации веса и, соответственно, стоимости. Поэтому фальшивомонетчикам оставалось только подменивать атомы на менее ценные¹⁹.

Процесс абстрагирования, миниатюризации и дематериализации денег начался, когда монета стала метонимом – фрагментом, представляющим более крупные объемы металлов или других ценностей, хранящиеся в безопасном месте и при необходимости используемые для выплаты долга. Размер и вес перестали быть прямыми указателями ценности, перейдя в область графического дизайна. Теперь главное было – знать, кто именно обеспечивает ценность монеты своей казной, поэтому (вслед за Александром Великим) на аверсе стали чеканить голову правителя. Это позволило сделать денежные знаки меньше и легче. Для обеспечения географически протяженной системы обмена их пересылали со скоростью дилижанса или паровоза.

Всего лишь короткий шаг отделял металл от бумаги – а именно векселей, чеков и банкнот. Бумага была еще легче и особенно подходила для крупных номиналов, поскольку перемещать такие суммы в монетном выражении было обременительно. (Купюры крупного достоинства, вроде 500 евро, особенно полюбились контрабандистам и специалистам по отмыванию денег, поскольку соотношение их ценности и веса облегчает пронос больших сумм через контрольные пункты.) Бумага сама по себе не стоила практически ничего, поэтому фальшивомонетчики переключили усилия с подмешивания менее ценного металла на создание убедительных копий печатного текста и изображений; из металлургов они переквалифицировались в художников-графиков.

Бумажные деньги еще более ослабили связь между материальной составляющей и ценностью, которая стала абстрактной переменной, определяемой политическими факторами. Выпуская больше бумажных купюр и откладывая погашение, правительства получили возможность изыскивать необходимые средства. До 1973 года Бреттон-Вудская система пыталась стабилизировать стоимость валют, определяя их через золотой стандарт, однако эта практика ушла в прошлое фактически по всему миру. Сегодня бумажные деньги – это прежде всего удобное средство, снижающее операционные издержки в повседневных процессах обмена, являющихся двигателем рыночной экономики.

Тем временем появилась возможность послать деньги телеграфным переводом, из которой вырос такой прибыльный бизнес, как Western Union. К тому времени финансовые транзакции уже не подразумевали обмен металлом или бумагой, а могли производиться в гроссбухах финансовых организаций путем простого переноса цифр из одной колонки в другую. Но перенос этот с тем же успехом могли инициировать и соответствующие электронные сообщения. Это повышало скорость и еще более снижало операционные издержки при совершении сделок на расстоянии. Соответственно, множились и методы воровства: можно было ограбить банк или бронированный вагон и завладеть физическими символами, те же символы можно было подделать, а можно было быть умнее и ради собственной выгоды фальсифицировать записи в гроссбухах или вклиниться в телекоммуникационную систему и совершить мошенничество с использованием линий связи.

С появлением компьютеров и цифровых телекоммуникаций гроссбухи стали базами данных, электронными переводами начали управлять программы, а сами деньги приобрели сложные гибридные формы²⁰. Тяжелые, долговечные монеты до сих пор имеют ограниченное хождение; их полезно иметь с собой в небольших количествах, чтобы при надобности скармливать парковочным автоматам, машинам с газировкой, турникетам метро и другим электромеханическим устройствам. Банкноты складывают в бумажники и используют для более крупных покупок. Легкие пластиковые кредитные и дебетовые карты тоже носят в кошельках; они снабжены электронной идентификацией, их вставляют в считывающие устройства, которые осуществляют электронные переводы или изрыгают из своих недр купюры. Смарт-карты с транспондерами и устройства-аксессуары (такие как Speedpass и SmarTrip) передают платежную информацию на бензоколонки, турникеты метро, торговые автоматы и прочие пункты оплаты²¹. В интернете не нужен даже пластик; для транзакции достаточно номера кредитной карты. Передовые интернет-компании, такие как PayPal, пошли еще дальше и предоставляют возможность пересылки денег по электронной почте или даже прямого перевода с одного портативного беспроводного устройства на другое. С помощью электронных платежных сетей и систем безналичных расчетов большие объемы совершенно абстрактных и дематериализованных денежных средств с невероятной скоростью перетекают из одной организации в другую²².

Практика шифрованного электронного перевода способна сократить операционные издержки настолько, что микроплатежи становятся вполне рентабельными. В перспективе это радикальным образом понизит минимальную границу платежа. Вместо того чтобы приобретать всю книгу, можно осуществлять микроплатеж каждый раз, когда скачиваешь новую страницу. Похожим образом микроплатеж может производиться при каждом проигрывании музыкальной записи. И наоборот, гигантские платежи – электронные эквиваленты целых грузовиков банкнот – можно будет делать в одно мгновение. Электроника освобождает нас от сложившихся ограничений по объемам и частоте транзакций.

Более того, финансовые операции уже не ограничиваются прямыми цифровыми эквивалентами монет и банкнот; они включают в себя и такие сложные абстракции, как деривативы – финансовые инструменты, существование которых возможно только в киберпространстве. Транзакции постепенно выходят из сферы прямого контроля человека, утрачивая роль электронного эквивалента физической передачи наличных денег; они все более автоматизируются, например – с помощью программ, участвующих в биржевых торгах.

Появление дематериализованных, абстрактных и невидимых форм денег отразилось и в архитектуре. Когда-то банки строились вокруг своих укрепленных хранилищ – мест, где богатства аккумулировались в самом буквальном смысле. Их обслуживали легко отличимые бронированные машины, а располагались они в удобных местах, облегчающих клиентам процесс внесения и снятия со счетов монет и банкнот. Затем банкоматы совместили в себе возможности служб электронных переводов и миниатюрных, автоматически управляемых сейфов, обеспечив тем самым более широкое географическое покрытие и круглосуточное обслуживание. Примерно в то же время вместо бросающихся в глаза механических кассовых аппаратов в магазинах и ресторанах стали устанавливать скромные устройства для считывания карт. Затем подсоединенные к сети персональные компьютеры позволили совершать финансовые транзакции практически в любом месте. Когда деньги сбросили с себя последние оковы материальности, места их аккумуляции и перемещения – некогда заметные элементы городской структуры, чья важность подчеркивалась архитектурными средствами, – обернулись заурядными электронными коробками, безымянными серверными фермами и незаметными операционными офисами.

Подвижная музыка

Чтобы сделать музыку мобильной, ее нужно отделить не только от места, но и от момента ее первичного исполнения. Волновые колебания придется перемещать и во времени, и в пространстве.

Бродячие трубадуры делали это, заучивая мелодии и перемещаясь с места на место. Музыкальные темы и идеи распространялись через личные контакты во время представлений. Случались и совместные импровизации – почти как у джазменов. В целом необходимо было личное присутствие.

Начиная с IX века нотная грамота стала в Европе физическим воплощением памяти музыканта – с ее помощью можно было записать и сохранить инструкции по исполнению произведения. Первые нотные книги были, по знаменитому определению Нельсона Гудмана, «способом обеспечения неизменности произведения от исполнения к исполнению», что, кроме прочего, привело к сужению возможностей для импровизации и способствовало единообразию религиозной службы, к которому стремились церковные власти.

Практика записи музыкальных партитур провела логическую черту между композиторами и исполнителями (что, впрочем, не мешало одному человеку совмещать в себе обе роли). Кроме того, она обозначила тонкую, но отчетливую разницу между музыкой и такими видами искусства, как живопись. Художники, как правило, не работают по чужим указаниям; картина – это уникальное произведение конкретного автора, созданное в определенное время и в определенном месте, по терминологии Гудмана – автографическое. Однако произведения, имеющие партитуру или сценарий, могут исполняться бесчисленное количество раз в разных местах, и значит, они – аллографические²³.

Аллографические произведения могут исполнять не только люди, но и механические устройства, способные считывать определенным образом закодированную партитуру. В конце XIX века эту возможность живо продемонстрировала пианола Эдвина Воути. Первоначально она представляла собой большой деревянный шкаф, приставленный к обычному пианино. Из шкафа торчали покрытые войлоком рычажки, каждый из которых нависал над своей клавишей. Последовательности нот были закодированы в перфорированных бумажных лентах, управляющих движениями этих механических пальцев. Ленты для пианол можно было изготавливать во время исполнения, но чаще мастер производил перфорацию непосредственно с партитуры.

В последующие десятилетия появились более изощренные модели механических и воспроизводящих пианино и обозначились два различных направления их использования. Зачастую технология механического пианино применялась для фиксации и позднейшего воспроизведения выступлений знаменитых музыкантов – что, к примеру, позволило сохранить наследие исполнителей джаза и регтайма того периода. Композиторы же иногда использовали пианолы как средство превзойти возможности человеческой руки. В 1930-х эра пианол закончилась в связи с Великой депрессией и растущей конкуренцией со стороны менее дорогостоящих, более компактных и гибких в использовании граммофонов.

Граммофон, как и его прямой предок фонограф, работал напрямую со звуковыми колебаниями. В 1877 году Томас Эдисон успешно продемонстрировал «фонограф на оловянной фольге», в котором использовался обернутый фольгой цилиндрический барабан, установленный на ось с резьбой. Подсоединенная к игле мембрана улавливала акустические вибрации и наносила соответствующую волнообразную бороздку на вращающуюся фольгу. Для проигрывания игла звукоснимателя, проходя по той же бороздке, передавала вибрации на более чувствительную мембрану репродуктора. Эдисон прочел в рупор «У Мэри был ягненок» и сразу же проиграл механическое эхо с жестяным отзвуком.

Процесс был неотразимо симметричен, и сам Эдисон воспринимал свое изобретение как устройство для личных записей – что-то вроде появившегося позднее диктофона. Однако уже в 1890-м начала развиваться индустрия звукозаписи. Музыканты записывали свои выступления, затем звукозаписывающие компании производили большие партии копий и распространяли их как законченный фирменный продукт интеллектуальной собственности. В итоге был создан коммерческий и правовой режим, при котором потребители могли лишь проигрывать записи в частном порядке; их права публичного воспроизведения, перезаписи и включения записей в новые произведения были строго ограниченны. Для защиты своих интересов звукозаписывающие компании применяли криминализирующую риторику, используя такие термины, как «воровство» и «пиратство».

С ростом популярности радиопередач в 1920-е годы технические и коммерческие интересы звукозаписывающей и вещательной индустрии стали совпадать. Решающим моментом этого сближения стало возникновение компании RCA Victor, образовавшейся после того, как радиовещатель Radio Corporation of America приобрел производителя граммофонов и грампластинок Victor Talking Machine Company. На смену механическим фонографам пришли электрические микрофоны и усилители. И звукозапись, и вещание в основе своей занимались фиксацией, копированием и распространением электрических аудиосигналов. Повысилось качество звука, исполнителям больше не приходилось толпиться возле записывающего рупора, поскольку теперь у каждого был индивидуальный микрофон. Записи теперь можно было редактировать и перекомпоновывать.

С момента рождения фонографа и до начала цифровой эпохи сменилось множество всевозможных звуковых носителей, которые развивались в направлении повышения точности воспроизведения, снижения стоимости, объема и веса. Цилиндры для фонографа делали из оловянной фольги, затем из навощенного картона, потом из цельных блоков воска. Граммофонные пластинки, впервые появившиеся в 1890-х, изготавливали из твердого каучука, шеллака, винила и даже, в качестве диковинки, из шоколада. Они были различных диаметров и проигрывались на скоростях 33 1/3, 45 или 78 оборотов в минуту. Проволочные магнитофоны пользовались популярностью совсем недолго. Магнитная пленка, различавшаяся по ширине и количеству дорожек, использовалась в формате бобин и кассет и стала важным этапом долгосрочных усилий по минимизации количества привязанных к музыке атомов. К 1979 году, с появлением плеера Sony Walkman, записи и проигрыватели уменьшились до размеров носимого аксессуара.

Неизбежный переход с аналоговых на цифровые форматы записи начался в 1980-х с появлением компакт-дисков и цифровых DAT-аудиокассет. Однако персональный компьютер и интернет открыли куда более революционные возможности – аудиофайлы можно было записывать, редактировать и проигрывать на любом компьютере, их можно было хранить онлайн и мгновенно распространять по всему миру в дематериализованной форме. Стали возникать стандарты для всех этих действий, и в результате мир захватил формат MP3²⁴. В скором времени, к ужасу Американской ассоциации компаний звукозаписи, появились программы, позволяющие перекодировать треки компакт-дисков в файлы MP3, а также цифровые эквиваленты плееров Walkman (прежде всего МР3-плеер Rio) для хранения и проигрывания этих файлов.

Более того, быстро сформировалась инфраструктура сетевого распространения, а именно каталоги доступных файлов, поисковые машины, менеджеры загрузки и программные МР3-проигрыватели. Возникший в 1999 году Napster стал наиболее заметным и радикальным вызовом господствующей системе дистрибуции звукозаписей. Ключевой идеей Napster была координация абсолютно децентрализованной одноранговой сети распространения файлов²⁵. Napster создал центральный онлайн-каталог имеющихся в системе МР3-файлов, но сами они не хранились на его серверах. Вместо этого пользователи держали файлы у себя на компьютерах и позволяли другим скачивать их со своих жестких дисков. Когда им нужен был файл, которого у них не было, поисковый движок Napster обнаруживал его и загружал. К началу нового тысячелетия показателями интеллектуального (если не коммерческого) успеха Napster стали перегруженные его пользователями сети и инициированные представителями звукозаписывающей индустрии судебные процессы. Процесс дематериализации музыкальных записей и приведения их в состояние крайней степени мобильности был завершен²⁶.

От амбаров к серверным фермам

До эры дематериализации (э. д.) поселения строились вокруг стационарных, централизованных мест накопления материальных ценностей – главным образом излишков пригодной для хранения сельскохозяйственной продукции вроде зерна. Рассмотрим, к примеру, виллы Палладио в Венето примерно IV века до э. д. Они были окружены полями зерновых, виноградниками, фруктовыми садами и скотными дворами. Урожай зерна хранили на чердаке (где, кроме прочего, оно служило термоизоляцией), вино и сыр – в подвале (где всегда было прохладно), а потребители всего этого жили прямо посередине, в бельэтаже. Поскольку транспортировка осуществлялась за счет мускульной силы, очень важно было, чтобы расстояния между полями и хранилищами были небольшими, а от хранилища до потребителя – и того меньше. В этом была ясная пространственная логика и замечательная зрительная четкость; понять всю систему можно было, окинув ее одним взглядом.

Затем, с появлением все более эффективных транспортных технологий, основой планировки крупных городов стали разветвленные сети распределения, связывавшие производства различной специализации с местами накопления и потребления продукции. Поскольку транспортные издержки по-прежнему составляли значительную часть стоимости транспортируемых товаров, а на перемещение на дальние расстояния уходило много времени, местоположение всех этих пунктов во многом определялось соображениями досягаемости. К примеру, склады должны были располагаться достаточно близко и к поставщикам, и к клиентам. Таким образом, на формирование больших индустриальных городов II века до э. д., таких как Чикаго, решающее влияние оказывали их железнодорожные сети. А очертания городов I века до э. д., таких как Лос-Анджелес, определяли уже шоссейные дороги. На пешехода или водителя вид этих протяженных систем не производил особого впечатления, но с воздуха сразу становилось ясно, как они работают.

На заре э. д. – около 2000 года по старому летоисчислению – возникла новая модель. Серверы и серверные фермы, встроенные в высокоскоростные телекоммуникационные сети, обозначились как критически важные места накопления, характерные для новых городских структур. В отличие от предшественников – амбаров, складов, банковских хранилищ и библиотечных собраний – там хранились дематериализованные активы в цифровом формате: тексты, изображения, видео, музыка, компьютерный код и деньги. Эти помещения оставались совершенно неприметными, поскольку занимали сравнительно небольшие площади, никак не обозначались в целях безопасности и не оставляли никакого простора для архитектурного творчества. Более того, им была свойственна пространственная неопределенность; общепринятые практики рассредоточения резервных копий, кэширования файлов вблизи от предполагаемых пользователей, распределения баз данных по бесчисленному количеству серверов и постоянному переводу информации на новые устройства хранения затрудняли определение точного местоположения конкретных единиц. (В этом смысле сетевой документ совсем не похож на какой-нибудь ценный манускрипт, к примеру, Келлскую книгу, которая хранится в хорошо известной точке Тринити-колледжа в Дублине.) По мере распространения сетей и повышения их эффективности стоимость перемещения цифровых данных снизилась до ничтожной по сравнению с их ценностью, центральное расположение перестало играть существенное значение, и важные серверы могли теперь эффективно работать в отдаленных районах.

В итоге развитие недорогой миниатюрной электроники сделало связанные с такими серверами места производства и потребления все более разбросанными в пространстве и подвижными. Теперь они скорее были увязаны со свободно передвигающимися индивидами, нежели со стационарной архитектурой. Сегодня, когда вы качаете данные на свое беспроводное устройство или, наоборот, посылаете информацию с него, вам не важно, где находятся серверы, к которым вы при этом подключаетесь. Чаще всего вы этого не знаете и знать не хотите. Чем больше вы пользуетесь дематериализованными товарами, тем меньше вас волнуют местоположение и расстояние. И тем хуже заметны связи, определяющие суть происходящего.