Текст книги "Под кожей – только я"

Часть вторая. Тео

В местности рассеяния не сражайся; в местности неустойчивости не останавливайся; в местности оспариваемой не наступай; в местности смешения не теряй связи; в местности – перекрестке заключай союзы; в местности серьезного положения грабь; в местности бездорожья иди; в местности окружения соображай; в местности смерти сражайся.

Сунь-цзы. Искусство войны

Глава 1

– Госпожа Ли поручила мне сопровождать вас, молодой господин Теофиль, во время посещения музея истории Нуркента.

– А разве она сама не присоединится?

Тео с трудом скрыл разочарование под маской вежливости. Пару недель назад в их отношениях с мачехой пролегла трещина. Из-за полнейшей ерунды, глупого спора. Сам виноват: ляпнул, что в голову взбрело, а заметив, как она вспыхнула от гнева и поджала губы, не отступил, продолжая из чистого упрямства доказывать свою правоту. Ли Чи, конечно, сохранила лицо, не высказала недовольства и даже, как было между ними заведено, поцеловала в лоб на прощание, но с тех пор отгородилась стеной молчания. Больше не приглашала сопровождать ее на встречах с владельцами торговых компаний, делегациями провинций Восточного побережья или менеджерами Транснациональной линии. Во время переговоров Тео всегда держался в тени, не раскрывал рта и вообще не выдавал, что понимает, о чем идет речь. А потом, оставшись с Ли Чи наедине, в лицах изображал, как жадный, но трусоватый делец постоянно нервически потирал потные руки, пытаясь выторговать скидку для перевозки товаров и в то же время отчаянно боясь показаться неучтивым. Или как плел развесистые словесные кружева чиновник, увиливая от прямого ответа на вопрос о том, почему вновь повышаются таможенные сборы. Ему удавалось так ловко подметить и ухватить характерные жесты, походку, мимику и интонации, что Ли Чи всякий раз звонко хохотала, прикрывая губы шелковым веером с вышитыми царственными павлинами-альбиносами.

Как же он так сглупил? Ему ли не знать, как легко лишиться ее расположения, вызвав тень досады на прекрасном лице? За несколько месяцев, прошедших с того дня, как он сел в роскошный вагон поезда, который унес его далеко на юго-восток, на окраину Срединной Азии, он не раз наблюдал, как лишались привилегий доверенные советники, чтобы, кажется, твердо усвоить урок: не перечь. Никогда. Ни в чем.

Но в тот злополучный день Ли Чи была так приветлива, мила и смешлива, что заражала искристым весельем всех вокруг. И он на миг забылся. Сболтнул, что было на уме. Тот истощенный старик в грязных лохмотьях выглядел совершенным безумцем. Весь вид его был так жалок, что, казалось Тео, он заслуживал не наказания, а брезгливого снисхождения. Но стоило ему об этом заикнуться, как между изящными, точно прорисованными тонкой кистью бровями Ли Чи залегла морщинка неудовольствия.

– О нет. Это опасный преступник. Смутьян, который дурит людям головы. Террорист, который торгует нелегальным оружием и закладывает бомбы. Захватывает заложников и имеет наглость выдвигать ультиматумы законным властям.

– Он?! Этот жалкий старик?

– Не он один. Вся их грязная шайка. Даже половины совершенного ими вполне хватило бы для трех смертных приговоров. Но ему долго удавалось скрываться от правосудия. Но горькая ирония в том, что его предали те, кого он считал своими соратниками. А ведь все могло сложиться иначе, если бы однажды он не совершил одну очень большую ошибку…

– Какую?

– Перешел дорогу клану Ли.

В этот момент старик поднял голову и посмотрел на Тео – так, словно кроме них двоих в огромном зале для торжественных приемов никого больше и не было. На его смуглом лице тенью проступил сгусток сырой, неизбывной тоски, от которой перехватывало сердце.

– Но… – Тео уже и сам понимал, что стоило прекратить разговор, пока он не переступил границы безопасной территории, пока все еще можно легко обернуть в не слишком удачную шутку. Но слова вырывались помимо его воли, словно он под порывами ветра пытался удержать в руках вертлявый зонт. – Возможно, уважение к клану Ли только возросло, если бы вы проявили милосердие?

– Милосердие будет расценено как слабость. Как готовность идти на уступки. Он заслуживает смерти, мучительной и постыдной.

– Но разве…

– Оставим этот спор, мой мальчик. Не все местные обычаи и традиции понятны иностранцам.

По знаку Ли Чи двое охранников подхватили старика под руки и выволокли из зала. Тео, нахмурившись, проводил его взглядом, но через пару минут, когда Ли Чи предложила прогуляться перед обедом по саду, он уже выбросил мысли о странном старике из головы.

Казалось бы, пустяковая история, но взгляд старого безумца воспаленной занозой засел в памяти Тео. И Ли Чи словно подспудно чувствовала это, хотя они ни разу не обсуждали тот случай. С того дня в их отношения закрался холодок отчуждения.

Понурившись, Тео поплелся за господином Ли Хоем. Он приходился Ли Чи дальней, сложно вычисляемой родней – как смутно уловил Тео из уклончивых недоговоренностей и умолчаний, с его родственниками была связана какая-то давняя неприглядная история. Да и сам он особыми талантами не блистал, поэтому, несмотря на громкую фамилию, занимал в клане весьма скромное положение и обычно выполнял разные мелкие поручения. Вероятно, он еще не успел уловить смену погоды в отношениях Ли Чи и Тео и потому отнесся к предложению устроить пасынку госпожи Ли и юному наследнику Ганзы занимательную экскурсию со всей серьезностью и обстоятельностью.

Ли Хой битый час как заправский гид водил Тео по анфиладе огромных ярко освещенных залов музея истории Нуркента. Перемежая вирши народных поэтов цитатами из правительственных документов на выспренном мандарине, с гордостью демонстрируя архивные снимки, старинные инструменты и прочие пыльные артефакты, диорамы с крошечными фигурками и фрагменты кинохроник, он путано, то и дело скатываясь в несущественные подробности, излагал историю города, в одночасье возникшего среди пустыни, как мираж.

– Удивительно. Потрясающе, – время от времени произносил Тео, выдавая дежурную похвалу, как робот. Из-за выкрученных на максимум кондиционеров, которые гоняли по пустым залам мертвый воздух, он практически впал в анабиоз и утратил волю к сопротивлению.

Музей Нуркента был построен более полувека назад, но в залах до сих пор пахло свежей краской и лаком – это была вычищенная, переписанная набело история города, которую, как разряженных в аляповатые национальные костюмы кочевников с кувшином кумыса и пресными лепешками на подносе, демонстрировали чужакам – высоким гостям из дальних краев. Все здесь было пропитано победительным патриотизмом и безудержным энтузиазмом колонизаторов.

– Рад, безмерно рад, что славная история Нуркента вызвала у молодого господина Теофиля живейший интерес, – сощурившись в угодливой улыбке, заключил Ли Хой. Тео встрепенулся. Обнадеженный, что пытка экскурсами в историю наконец-то прекратилась, он даже не стал поправлять гида, который по ханьской традиции перепутал имя с фамилией.

– Скоро время обеда, и я взял на себя смелость забронировать кабинет в ресторане «Семь путей», – с гордостью сообщил Ли Хой.

– Спасибо. Перекусить после столь насыщенной культурной программы действительно бы не помешало. Но, если вы, конечно, не против, я бы предпочел посетить городской рынок. Я наслышан, что только там можно попробовать настоящую местную кухню.

Ли Хой замер и уставился на Тео в надежде, что он попросту ослышался, что юный наследник сейчас рассмеется и признается в неудачной шутке. Но Тео, на губах которого застыла вежливая улыбка, в ответ смотрел на него так же напряженно и выжидательно.

– Боюсь, молодой господин, это может быть опасно…

– Да бросьте! Что может грозить в Нуркенте представителю могущественного клана Ли и его почетному гостю?

Ли Хой отвел взгляд, лихорадочно придумывая правдоподобную отговорку для отказа. Его страшила угроза навлечь гнев Ли Чи – причем в равной мере как тем, что он не исполнил прихоть ее гостя, так и тем, что он старался угодить ему слишком уж рьяно. Заметив его колебания, Тео, который уже не раз убеждался в справедливости ханьской поговорки о том, что иногда лисе стоит только произнести имя тигра, чтобы уладить дело, вынул козырь.

– Госпожа Ли давно обещала познакомить меня с этой самобытной и яркой страницей истории города, но это все время возникали какие-то срочные неотложные дела. Она ведь всегда так занята. Так что раз уж возник такой удачный случай, почему бы нам не воспользоваться им?

Ли Хой принял сокрушенный вид, став даже как будто даже ниже ростом.

– Если молодому господину Теофилю угодно взглянуть на грязных попрошаек с городских окраин, мне ничего не остается, как удовлетворить его каприз… Но все же пообедаем мы, позвольте уж мне настоять, в приличном месте.

Тео был счастлив покинуть обжигающе ледяной музей. Закрепив на лице плотно прилегающую защитную маску из нановолокна, он следом за Ли Хоем шагнул наружу, в обжигающий воздух. На календаре была уже поздняя осень, но в природных часах что-то сбилось, и белое солнце по-прежнему раскаляло рыжую степь, как медный таз, насылая на Нуркент пылевые смерчи. Мелкие речушки давно пересохли, листва на деревьях скукожилась и опала, а горожане старались лишний раз не выходить на улицу.

Хозяин ресторана, сухонький неприметный старичок, сложив лицо в угодливую гримасу и поминутно кланяясь, проводил их в отдельный кабинет в дальнем конце зала, отгороженный легкими раздвижными панелями. Древний кондиционер гудел, словно там было осиное гнездо, в которое ткнули палкой. Расторопные разносчики с подносами тут же заставили низкий стол из темного полированного дерева множеством тарелок, плошек, мисок и соусников.

– Этот ресторан принадлежит семье Фун, верным данникам клана Ли в пяти поколениях. Здесь чтут древние традиции настоящей гуандунской кухни. Попробуйте, молодой господин, это истинное наслаждение для гурманов, мозаика вкусов – не то что пресная и истекающая вонючим бараньим жиром синьцзяньская стряпня. Вот, к слову, легендарное блюдо «бой дракона с тигром».

– И где же повара разыскали представителей этих вымерших видов местной фауны? – улыбнулся Тео, силясь продолжать светскую беседу.

– О, это вымоченное в специальном соусе кошачье и змеиное мясо. К слову, рецепт маринада держится в строжайшей тайне и передается в семье из поколения в поколение.

– Невероятно, – выдавил Тео, подавляя рвотный позыв. Он жил в Нуркенте уже больше месяца, но так и не проникся желанием отведать некоторые деликатесы местной кухни. Ли Чи неизменно подтрунивала, видя его замешательство при виде супа из обезьяньих мозгов, запеченных в пряном карамельном соусе мышат или фрикасе из енотовидной собаки. В гуандунской традиции принято бланшировать, отваривать и запекать все, что опрометчиво попадется под руку повару.

Ли Хой, едва не давясь слюной от восторга, подробнейшим образом расписал, как именно приготовлены свиные уши, говяжий язык, гусиные шеи, петушиные лапы и прочие изысканные блюда. Тео ткнул в меню, выбрав простой отварной рис.

– Из-за уличного пекла я совершенно потерял аппетит, – солгал он.

Ли Хой только недоуменно пожал плечами, с поразительным проворством прихватывая куски из разных мисок и в промежутках утрамбовывая в рот пучки зеленого лука и острой квашеной капусты.

Когда стол стал напоминать поле ожесточенной битвы, разносчики внесли подносы с дымящимися плошками с лапшой и плавающими в бульоне вонтонами, а чуть погодя – бамбуковые корзинки с источающими дивный аромат димсамами из тончайшего рисового теста. А в завершении обеда, в качестве особого деликатеса, – громадного красноусого омара с парой лишних конечностей.

– Красавец, – мурча от предвкушения, похвалил Ли Хой, обмакивая вымазанные соусом пальцы в изящную пиалу, где плавал тонкий ломтик лимона. Мутант, выращенный на морской ферме и доставленный через всю империю в ящике со льдом, бессмысленно пялился в пустоту, лежа на блюде с экзотическими фруктами.

После доброго десятка опрокинутых стопок лицо Ли Хоя раскраснелось, а речь стала обрывочной, сумбурной, но еще более громогласной. Тео отложил палочки и поднял запотевший бокал.

– Благодарю вас, уважаемый господин Ли, за бесценные знания об истории славного города Нуркента и этот дивный обед. Пусть будут благословенны ваши дни и здоровы ваши близкие!

Тео надеялся, что тост будет воспринят как вежливый знак завершения порядком затянувшейся трапезы, но захмелевший Ли Хой лишь усмехнулся, приобнял его за-панибратски и, дыша в лицо алкогольными парами, выдал глубокомысленную тираду об опасностях, подстерегающих беспечного белого кролика в высокой траве.

– Так что, молодой господин, хоть я вас и всячески уважаю, но лучше бы вам быть пай-мальчиком и не совать нос за границы намеченного маршрута.

Тео примирительно поднял бокал и одарил Ли Хоя одной из самых беззаботных улыбок из своего широкого арсенала.

Глава 2

Но рынок Тео разочаровал. Место, о котором он был столько наслышан, оказалось не волшебным восточным базаром с узорчатыми коврами, вытканными вручную, и горами всевозможных специй, от запаха которых нестерпимо щекочет в носу. А убогой барахолкой с лотками, сколоченными вкривь и вкось из обломков фанеры, пластика и палок. Вслед за Ли Хоем он пробирался по тесным переходам между торговыми рядами, наполненными бестолковым гвалтом и толкотней, зловонным дымом от прогорклого масла и сладковатым смрадом гниющих отбросов. Тео хотелось развернуться и побыстрее оказаться в кондиционируемой тишине салона автомобиля, где витает тонкий аромат кожи хорошей выделки, упредительной почтительности и респектабельного комфорта. Но после того как он сам настоял на посещении базара, проигнорировав изворотливые попытки гида отговорить его, он уже не мог повернуть назад. Это значило бы потерять лицо. Тео не хотел выглядеть в глазах Ли Хоя самонадеянным изнеженным мальчишкой. Поэтому он с преувеличенным интересом присматривался к грошовому скарбу, выложенному прямо на земле под матерчатыми навесами, которые ничуть не укрывали от палящего солнца и жара нагретой за день степи.

– А почем эта вещица, уважаемый? – для проформы спросил он на мандарине, взяв в руки кособокий и аляповатый ночник, склеенный из разноцветных осколков стекла.

– Эту великолепную лампу я, так и быть, уступлю тонкому знатоку за тысячу двести.

– Сколько? – искренне возмутился Тео, прикинув в уме цену лампы в привычных марках.

– Ручная работа, другой такой нет, господин.

– Нет, спасибо, – Тео поставил ночник обратно.

– Тысяча, так и быть, для уважаемого господина с таким отменным вкусом.

Тео чувствовал, что мог бы легко сбить цену до трехсот юаней, а то и ниже, но желания торговаться просто из спортивного интереса не было: ночник был ему и даром не нужен. Он равнодушно скользнул взглядом по выставленным на продажу лампам и развернулся, чтобы уйти. Но продавец вцепился в него мертвой хваткой.

– Хорошо, господин, так и быть, назови свою цену?

– Уважаемый, я же сказал: мне не нужна эта лампа, я передумал.

Но лавочник наступал, пытаясь всучить Тео несчастный ночник, как бы он ни отнекивался. Тео растерянно оглянулся, но Ли Хоя и след простыл. «Вот ведь зараза, бросил в одиночку разбираться с этим сумасшедшим! А сам наверняка стоит за углом и посмеивается, наблюдая за всем этим фарсом».

– Повторяю последний раз, уважаемый: мне ничего не нужно! – в сердцах бросил Тео, уже без улыбки. Но когда он попытался всучить торговцу ночник, тот ловко увернулся. Лампа, выскользнув из рук Тео, упала на землю и разлетелась на мельчайшие осколки. А по касательной задела еще несколько ваз и горшков. С лица лавочника слетела маска угодливого радушия.

– Ах, так? – прошипел он.

– Я компенсирую ущерб, – примирительно пробормотал Тео. – Скажите, сколько я должен?

– Десять тысяч юаней.

– Сколько?! – выдохнул Тео.

Лавочник жестом подозвал пару плечистых молодчиков, которые все это время были неподалеку и со скучающим видом наблюдали за разыгрывающейся на их глазах сценой.

– Секунду, – Тео быстро проверил баланс на счете. Меньше семи тысяч. Он беспомощно огляделся, выискивая в толпе зевак Ли Хоя: ему давно пора бы прийти на выручку почетному гостю клана Ли, который оказался в щекотливой ситуации.

– Ну так как?! – наступал лавочник.

– Давайте условимся на шести с половиной и разойдемся с миром?..

– Хватай мерзавца! – заверещал торговец, как будто его ошпарили кипятком.

Бугаи усмехнулись, предвкушая расправу над щуплым долговязым лаоваем. Тео напрягся, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-то из уроков по восточным единоборствам, однако на ум приходила только пара стоек, совершенно бесполезных и смешных в этой ситуации. Он сжал кулаки и нахмурился, молясь о том, что его свирепый вид противники примут за готовность биться насмерть.

Вдруг земля под ногами Тео содрогнулась. Ударной волной его отбросило на нагромождение ваз и ламп, которые под весом его тела с хрустом раскрошились. Впрочем, до этого уже никому не было дела. Все вокруг заволокло черным дымом и гарью, мимо Тео бежали перепуганные люди, закрывая руками окровавленные лица, прижимая к груди плачущих детей. В невообразимом гвалте он отчетливо разобрал лишь одно слово. Уйгуры.

– Эй, вставай живее, надо уходить, если не хочешь иметь проблем с полицией, – незнакомый парень протянул Тео руку, чтобы помочь подняться.

– Спасибо, – пробормотал он. – Это какое-то недоразумение.

– Иностранец? Как ты вообще оказался здесь, на рынке? Да еще и без охраны? Ну что, очухался малость? Надо спешить, полиция будет здесь через минуту.

Тео на автомате просканировал намерения паренька: прямая угроза его жизни не считывалась, и на том спасибо.

– Я – Шнырь, кстати, – сказал паренек, увлекая его за собой.

– Лукас, – Тео и сам не знал, почему решил представиться именем брата. Просто оно первым пришло на ум.

– А ты неплохо шпаришь по-местному. Ты как вообще оказался в Нуркенте? Здесь не слишком много чужаков.

– Я здесь проездом, с отцом. Он торговый представитель крупной компании из Бауэрна. И, пока идут переговоры, один из его деловых партнеров устроил для меня экскурсию по музею истории Нуркента, – на ходу сочиняя легенду, где переплелись правда и выдумка, Тео машинально провел рукой по саднящей щеке. На грязной ладони остались следы крови. То, что ему, находясь так близко к эпицентру взрыва, удалось отделаться лишь царапинами и ссадинами, теперь представлялось настоящим чудом.

– Ручаюсь, в этом музее не было ни одного стенда, где бы рассказывалось о голодных бунтах в бедных районах. Как и о людях, которые укладывали сияющие гектары железнодорожных рельсов, а теперь доживают свой век в жалких лачугах, за гроши разбирая груды мусора на городской свалке.

Паренек свернул в один из безликих проулков. В дорожной пыли рядом с дверью, выкрашенной облупившейся зеленой краской, дремала старая патлатая собака. При виде Шныря она прижала уши и суетливо застучала по земле хвостом, но не двинулась с места.

– Как ее зовут?

– Кого? – во взгляде Шныря сквозило недоумение, как если бы Тео спросил об имени камня на обочине дороги или фонаря.

– Собаку, разумеется.

– Никак, – пожал плечами Шнырь. – Собака, и все тут. Зачем еще какое-то имя?

– Да ты славная, – Тео присел на корточки и погладил широкий лоб собаки. Та покорно прикрыла веки и замерла, только хвост еще быстрее застучал. Где-то недалеко завыли полицейские сирены.

– Ну же, идем!

Рассеянные солнечные лучи, пробивающиеся сквозь треснувшее пыльное стекло, не столько освещали помещение, сколько обозначали тусклыми бликами причудливые вещи. Стеллажи вдоль стен были заставлены пузатыми разнокалиберными банками и бутылками, излучавшими мутное зеленоватое свечение. В них, как в илистой глубине заросшего ряской пруда, угадывались очертания странных чудищ: ощерившейся кривыми клыками змеи, хитинового панциря с бесчисленным множеством лап и клешней, уродливого скрюченного эмбриона с раздутой головой. В огромных ларях и плетеных коробах были свалены обломки пожелтевших костей, узловатых корневищ растений, змеиных выползков, медвежьих лап, сушеных тушек летучих мышей и жаб, а по стенам развешаны пучки трав и кореньев, названий которых Тео не знал. На стуле в углу дремал упитанный господин с облетевшим венчиком седых волос.

– Это мастер Ху, он тут вроде аптекаря. Многие из здешних верят в силу жизненных сущностей животных и растений: что настойка на скорпионе и притирка с перемолотой берцовой костью тигра даруют им бодрость духа, ясный ум и долголетие. Ну и мужскую силу, само собой.

Тео избегал слишком уж пристально вглядываться в содержимое склянок, опасаясь, что вид свернувшейся на дне змеи накрепко запечатлится в сознании и потом еще не раз явится во снах.

– Мастер Ху сдает не одну из задних комнат и не допекает с расспросами. Главное – чтобы я каждый вторник оставлял у его двери кувшинчик с байцзю. Сомневаюсь, что он и лицо-то мое вспомнит, – Шнырь хохотнул. – Иногда меня даже одолевают сомнения, жив ли старикан еще или уже откинулся и превратился в один из своих проспиртованных экспонатов.

Шнырь провел его в захламленную темную комнату, принес таз с теплой мутноватой водой и серое полотенце.

– Вот, держи.

Тео кое-как обтер лицо. Левая щека горела и пульсировала.

– Неслабо, конечно, тебя приложило, – участливо поцокал Шнырь. – Ну да ничего, заживет.

– А это что такое? – Тео кивнул на серебристую полусферу, которая выглядела совершенно инородным предметом в обшарпанной, замусоренной комнате.

– Что? А, это? Так это ж «Сон наяву». Ты что, ни разу не пробовал? – удивился Шнырь. – Сильная вещь. Многие из местных спускают на это весь заработок. Рискнешь? Первый раз – так уж и быть, задарма.

Тео нерешительно кивнул. Шнырь усмехнулся и запер дверь. Шлем, оказавшийся совсем невесомым, плотно охватил голову, вдавился в височные кости.

– Слишком давит.

– Так и должно быть, чтобы видеть сны наяву.

– Какие, например?

– Есть разные программки, – Шнырь вытащил из-под кровати старую обувную коробку, в которой россыпью хранились разноцветные пластины размером с ноготь. – Отпадная вечеринка, свидание с голливудскими звездами, райский остров, полет птицы, гарем падишаха… Но, честно говоря, я не любитель сфабрикованных локаций, даже если компьютерная графика не подкачала. Настоящие воспоминания экстремальщиков – вот где крышесносное погружение в фуллриал. Только здесь ты не только видишь и слышишь все в стерео, но и чувствуешь запахи, прикосновения: короче, все даже реальней, чем в жизни. Это, конечно, подороже, потому что зачетные новинки сложнее выудить из потока всякого шлака. Притом не всегда и угадаешь, что хорошо зайдет: есть те, кто готов выложить заработок за три дня, чтобы в сотый раз пересмотреть прогулку по дождливому осеннему парку, а кто-то залипает на поездке в токийском метро в утренний час пик.

– Это что, реальные воспоминания людей?

– Ну да, просто кто-то продал права на ретрансляцию, чтобы чуток подзаработать. Что тут такого? – пожал плечами Шнырь. – Нормальный бизнес. Не грязнее прочих. Ну так что, определился с выбором? Вообще-то тем, кто пробует впервые, я всегда предлагаю просто довериться потоку – шлем сам выловит что-то интересненькое и неожиданное. Закоулки собственного подсознания всегда увлекательнее чужих фантазий.

Перед лицом Тео медленно опустилась тончайшая линза из углеродного наноматериала. Ионное напыление придавало всему потусторонний синеватый оттенок. В динамиках зашуршало что-то вроде белого шума. Это поначалу тревожило и раздражало, но постепенно Тео стал улавливать путанный, сбивчивый ритм. Так или иначе, все это явно не тянуло на «нечто крышесносное». Тео недоуменно улыбнулся и хотел было сдернуть шлем, но покачнулся и едва устоял на ногах: голова закружилась, и все поплыло перед глазами, как будто он оказался в эпицентре восьмибалльного землетрясения. Шнырь придержал его и усадил на пол, заплеванный, засыпанный скомканными обертками и контейнерами от уличной еды. Тео с трудом подавил брезгливость и на мгновение прикрыл глаза.

А когда открыл, захламленная комната неуловимо изменилась. Как будто кто-то смягчил краски, сгладил очертания предметов, наполнив все теплым, переливчатым, нездешним светом, как на старом фотоснимке. Тео почувствовал острый укол в сердце. Нет, он вовсе не утратил ощущения реальности и все так же ясно осознавал, что находится в нелегальном виртусалоне в компании странноватого парня по прозвищу Шнырь. Но в то же время он снова стал ребенком, который видит красоту и гармонию мира даже в самых обыденных и невзрачных вещах. И, главное, мама была здесь, где-то совсем рядом. Он не видел ее, но твердо это знал. Как и то, что она никогда не покинет его. Вот ее теплая ладонь легко провела по его порядком отросшим вихрам, слегка взлохматив их. Он услышал, как она тихонько напевает. И тревога, напряжение, от которых каменели плечи, исчезли – впервые за много месяцев. По лицу Тео текли слезы, но он улыбался.

– Вот ведь торкнуло, – пробурчал Шнырь. – Ну все, сеанс окончен. Поигрался, и хватит. Тут не Диснейленд.

Он грубо стянул с головы Тео шлем, и все вокруг снова стало беспощадно тусклым, плоским, уродливым и раздражающе реальным. Тео почувствовал, как тошнота подбирается к самому горлу, и прикрыл рот ладонью.

– Эй, даже не вздумай, – мрачно предупредил Шнырь. – Сам затирать будешь.

– Что это, черт возьми, было? – спросил Тео, безуспешно пытаясь сфокусировать взгляд и подняться на ноги.

– Да не дергайся ты, посиди чуток, пока совсем не отпустит. Если по-умному, то это электронный галлюциноген. Контактные сенсоры улавливают волны мозга, а чип преобразует и их в визуальные образы. Многие из местных подсаживаются на этот морок, потому что это помогает хоть как-то мириться с окружающим адом. Спускают все деньги и подыхают с голоду. Но ты, я гляжу, паренек с головой, аккуратный. Захочешь еще разок нырнуть – адрес знаешь. Только уже не за спасибо, ясное дело. Ну давай, бывай. И не шляйся больше по рынку в одиночку, – Шнырь чуть ли не в спину вытолкал обескураженного и оглушенного Тео на улицу. Пройдя несколько кварталов, он вызвал такси.