Текст книги "Под кожей – только я"

Глава 16

Три недели свадебных торжеств превратились для Луки в дурной сон – монотонный, утомительный и лишенный всяческого смысла. Тео в эти дни он почти не видел: мачеха практически не выпускала его из цепких лапок, превратив в услужливого пажа на светских приемах и раутах. И Тео, кажется, был неимоверно счастлив и горд броситься исполнять ее очередную прихоть. Лука только скрипел зубами, видя, как Ли Чи с благосклонной улыбкой принимает из рук брата бокал чистой воды, оброненную шелковую перчатку или веер.

Против ожиданий отца, Тео и в голову не пришло отказаться от дипломатической миссии, призванной укрепить связь между семьями. Более того, он воспринял это предложение с огромным энтузиазмом и радостью.

Вечером накануне его отъезда Лука зашел, чтобы проститься, но разговор вышел скомканным и сумбурным. Тео тараторил без умолку, все время поглядывая то на часы, то на дверь, которая так и осталась приоткрытой, и было заметно, что в мыслях он продолжает упаковывать последние чемоданы и сверяется со списком, чтобы ничего не забыть. Лука крепко обнял брата на прощание.

– Я страшно рад, что ты счастлив, Тео. Нет, правда. Хотя мне совершенно не по нутру эта Ли Чи.

– Да, я тоже поначалу отнесся к ней с опаской. Но она только кажется холодной и властной. На самом деле она чудесная. Смешливая. И очень любит сладости. Оказывается, девочек в Чжунго воспитывают в ужасной строгости, с кучей невообразимых, глупых запретов. К примеру, она не может съесть при посторонних ни кусочка. Однажды на балу она призналась, что ей отчаянно хочется попробовать пирожные. Я стащил для нее целое блюдо. Она была так счастлива!

Лука только недоверчиво хмыкнул.

– А вообще, знаешь, что самое поразительное? За все это время я так и не смог прочесть ее, как ни пытался. Она закрыта, как морская раковина. Но не от недоверия или мнительности – их учат блокировать поток сознания от чужого вмешательства еще в детстве, чтобы это вошло в привычку. И это… так странно, необычно. И тем увлекательнее разгадывать ее, наблюдая за тем, как она улыбается, взмахивает веером, поправляет складки кимоно…

– Это все славно, конечно. Одного не могу понять: зачем ты отдал ей фортепиано матери? Мне казалось, ты дорожил им.

Тео, которого вопрос застиг врасплох, смешался.

– Это всего лишь инструмент, не более того. Здесь он все равно пылился без дела. А Ли Чи найдет ему применение – она прекрасно играет. По-настоящему виртуозно.

– Ну разумеется. Совершенство, с какой стороны ни взгляни.

– Если бы тебе посчастливилось провести с ней чуть больше времени, ты бы и сам убедился, что это самая умная, образованная, тонко чувствующая женщина…

– О, да тут кто-то, как я вижу, совсем потерял голову. Возможно, мачеха слишком поспешила и выскочила не за того Вагнера? – произнес Лука с насмешливой улыбкой.

Тео вскочил. На его скулах проступили неровные красные пятна, а лицо застыло, как каменная маска.

– Что ты сказал? – выдавил он.

– Тео, ты славный малый. И я просто хочу предостеречь, чтобы ты не слишком-то обольщался насчет этой ослепительной красавицы.

– Я не нуждаюсь в твоих советах.

– Да не кипятись ты. Ты же рос здесь, в резиденции, как цветочек в оранжерее, и дальше собственного носа не видишь. Она сожрет тебя живьем, как удав кролика, и не подавится.

– Я не кролик. Я наследник мессера Ганзы, – отчеканил Тео.

– Ну да, разумеется. А я – даже не твой хост. Так, никто, безродный бродяга из портового города. Но иногда мне кажется, что я – единственный, кому не все равно, что ты рискуешь оказаться в заложниках ханьской мафии, отправляясь в это треклятое путешествие.

– Отец поручил мне важную миссию: представлять интересы семьи перед ключевыми бизнес-партнерами на Востоке. Это не детские шалости. Это то, к чему я готовился много лет.

– Да пойми же наконец: Вагнеры и Ли используют тебя в своих грязных играх, как разменную карту. Не будь дураком!

– Мне пора. Прощай, Лука.

Лука с тяжелым сердцем вышел в парк. Небо было обложено свинцовыми тучами, и в душном воздухе чувствовалось приближение грозы. Он долго бродил по дорожкам, распинывая белоснежную мраморную крошку от переполнявшего его чувства безысходности, пытаясь выместить овладевшие им злость и отчаяние, пока не заметил склонившуюся над разрытой клумбой знакомую фигурку в ярко-желтом дождевике не по размеру.

– Миа!

Заметив его, она отвернулась и торопливо вытерла тыльной стороной ладони мокрые ресницы, оставив на лице грязные разводы. Лука наклонился, чтобы достать из тачки уродливую луковицу, из которой уже проклюнулся тугой зеленый кончик стебля.

– Марк не привез новых писем из Гамбурга? – с деланным равнодушием произнес он.

– Да, вот, держи, – Миа достала из кармана сложенный в крошечный квадратик лист, который оказался наспех исписанным регистрационным бланком клиники. Почерк, несомненно, был Йоаны, но, вопреки ее всегдашней аккуратности, строчки наползали друг на друга, а буквы прыгали и испуганно жались друг к другу.

– Давно пришло письмо?

– Вчера. Плохие новости? – встревоженно спросила Миа, увидев, как изменилось его лицо.

– Да, не слишком радостные. Ма пишет, что не видела Флика уже несколько недель. По словам соседей, всю его семью переправили куда-то к южным границам. Как и многих других в том районе, где мы живем. Это, видимо, та самая программа переселения, о которой говорил мессер. На границах должны появиться новые города. Йоана и сама собралась уезжать из Гамбурга: в полевых лагерях переселенцев отчаянно не хватает медиков и лекарств. Она же сама еле на ногах стоит, это ее просто доконает!

– Нам с дедушкой тоже пришло предписание.

– Что? Ты серьезно?! Но он же лучший садовник дворцового парка!

Миа опустила голову, разглядывая носки красных резиновых сапог.

– Он места себе не находит. Прикипел сердцем к этой земле. Я боюсь, что он погибнет, как дерево, вырванное с корнем. Но ничего не поделать.

– Да брось, я поговорю с мессером. Или с Вольфом. Вы должны остаться во дворце.

– Не надо! – Миа испуганно схватила его за руку.

– Нет, надо.

– Лука…

– Я не позволю им вышвырнуть вас.

Поняв, что ей не переспорить, Миа только вздохнула.

Услышав просьбу Луки, Вольф настрого запретил ему докучать мессеру, занятому большими государственными делами, разговорами о жалком старом садовнике и его внучке. Луку ждало и еще одно горькое разочарование: отъезд Тео вовсе не разорвал их с дядей контракт, а, наоборот, сделал его бессрочным. Вольф ясно дал понять: до возвращения наследника мессера из Чжунго и речи не может быть о том, чтобы Лука покинул дворец. Советник распорядился, чтобы второго сына мессера обеспечили надежной охраной.

– Иными словами, ваши уверения, что я совершенно свободен в своем выборе, не стоят и ломаного гроша? Теперь я под арестом? – еле сдерживая ярость, произнес Лука. Он усмехнулся, вспомнив, что задал ровно тот же вопрос, что и полгода назад, когда он впервые переступил порог резиденции Вагнеров. Неужели прошло всего полгода?

– Разумеется, нет. Наш договор все еще в силе. Все это – забота о твоей же безопасности.

– Я больше не верю вам. Ни единому слову. Я не больше собираюсь плясать под вашу дудку, ясно? И мне не нужны ваши поганые деньги, – Лука выплюнул в лицо Вольфу слова, которые копились в его душе последние дни. Он сыт по горло их лживыми речами. Он больше не боялся гнева советника мессера. И не собирался играть чужую роль – ни минутой больше.

– Хорошо. Я разрываю наш контракт. Ты свободен, – холодно бросил Вагнер.

Лука не верил своим ушам. Что-то в тоне советника мессера заставило его насторожиться. Вольфганг Вагнер – не из тех, кто милостиво выпускает добычу из сомкнутых челюстей.

– Да, кстати, я немного навел справки. Йоана тяжело больна. Саркома. Без должного лечения ей осталось немного – год, в лучшем случае – два. Болезнь будет пожирать ее изнутри, она будет задыхаться и выхаркивать кровавые ошметки своих легких. Сожалею.

Лука стоял, пораженный, не в силах вымолвить ни слова. Звук голоса Вагнера стал приглушенный, словно произнесенное им долетало сквозь плотную пелену тумана.

– Разумеется, в клинике доктора Крау…

– Я согласен, – оборвал его Лука, не дослушав.

Вольф щелкнул пальцами, и к ним приблизилось трое крепких парней. Лука не знал их имен, но лица показались ему смутно знакомыми. Темно-синие костюмы строгого кроя, как у служащих магистрата, а походка уверенная, пружинистая и взгляд – цепкий, как репей.

– Да, и вот еще что, – Вольф достал из внутреннего кармана квадратный плоский футляр и аккуратно раскрыл его. На бархатной обивке лежал стальной браслет. Вольф с сухим щелчком замкнул его на правом запястье Луки. Металл, плотно обхватывая руку, приятно холодил кожу. Внезапно по руке полыхнуло белым пламенем боли. Лука пошатнулся. Он согнулся пополам, зажав руку между коленей – однажды он видел документальный фильм, где волк, пойманный в капкан, отгрыз собственную лапу, чтобы вырваться на свободу, и сейчас он, кажется, прочувствовал отчаяние и тоску дикого зверя.

– Черт возьми, что это?

– Новейшая ханьская разработка. Браслет внедрил под кожу микроагентов. Ли Чи предупредила, что в первые минуты ощущения… несколько болезненные, – Луке почудилось, что голосе Вольфа проскользнуло вовсе не сожаление, а скрытое предостережение. – Онемение пройдет через несколько часов, когда датчики интегрируются с нервными импульсами.

Он почувствовал, как на правое плечо опустилась тяжелая ладонь охранника. Руку вновь охватило неистовое ледяное пламя.

– Через пятнадцать минут в вашем расписании лекция по военной истории Древнего мира, господин Вагнер, – сказал телохранитель. – Самое время выдвинуться в сторону аудитории.

Покачиваясь от пульсирующей боли, от которой перед глазами плыло облако черных мошек, Лука проследовал в лекционный зал.

– Ты была права, – упавшим голосом сказал он при следующей встрече с Мией. – Мне не удалось переубедить Вагнера. Скорее, советник мессера не отсрочит, а ускорит вашу депортацию – назло мне. Прости, я только все испортил.

– Здесь нет твоей вины. Все к этому шло, так или иначе. И дедушка даже воспрял духом: собирается показать мне места, где прошло его детство.

– Если ты уедешь, мы больше никогда не увидимся. Вольф обвел меня вокруг пальца, украл мою жизнь, мои мечты. Я собирался в сентябре поступить в мореходку, я готовился несколько лет, впахивал на сломе, как проклятый, чтобы заработать на учебу. А теперь все прошло прахом.

– Никто не может украсть твою мечту.

– Я уже пропустил экзамены, а значит, потерял целый год. Сомневаюсь, что я вообще когда-нибудь выберусь отсюда… Я здесь как в тюрьме.

Миа помолчала.

– Давно, еще до болезни, я мечтала стать балериной. Представляла, как выпорхну в лучах софитов на темную сцену – невесомая, как белый лепесток орхидеи. Музыка все время звучала во мне. Она и сейчас звучит, когда все остальные звуки стихли. И ее никто не отнимет. Как и твои мечты о море.

Спустя несколько дней ему удалось выбраться в сад во время получасового перерыва между лекциями. Разумеется, в компании настороженных, как бойцовские псы, охранников, которые отслеживали теперь каждый его шаг. Он вытягивал шею, надеясь увидеть желтую непромокаемую куртку, за которую в шутку дразнил Мию резиновым утенком. На разрытых клумбах, у живой изгороди и на берегу прудика с медленными лупоглазыми карпами занимались своим делом, не поднимая головы, десятки садовников. Но ни Мии, ни старого Вана среди них не было. Не встретил он их и на следующий день, а когда попытался расспросить других садовников, те отводили взгляд и молча качали головой.

Глава 17

Минул август, а за ним и сентябрь, и потянулись серые осенние дни с монотонным дождем. После того как Вольф заковал его в браслет, Лука демонстративно бойкотировал занятия медитацией, и советник мессера, убедившись, что принуждение в данном случае совершенно бессмысленно, отступился. Отчасти в пику дяде, отчасти – чтобы хоть на несколько часов избавиться от неусыпного надзора, Лука стал едва ли не каждый день бывать в особняке советника Юнга. Телохранителям, которые превратились в его персонального трехголового Цербера, доступ туда был закрыт. Слово советника легендарного мессера еще что-то значило.

Обычно Лука почти наугад вытягивал с полки книгу и усаживался поближе к огню. В его распоряжении был час, а то и два, пока браслет на правой руке не начинал нагреваться и покалывать кожу мелкими электрическими иглами: так телохранители напоминали о том, что время родственного визита истекло.

Обычно тишину кабинета нарушали только шепоток прогорающих в камине дров и вкрадчивый стук, с которым фигуры шагали по шахматной доске. Старый советник если и вел беседы, то определенно отвык делать это привычным для всех остальных людей способом. Лука фамильной способностью так и не овладел. Иногда он, как учил Вольф, пытался настроиться на нужную волну, но это требовало колоссального, запредельного напряжения и концентрации – как будто вслушиваешься изо всех сил, пытаясь разобрать тихое невнятное бормотание сквозь шипение и треск радиопомех. Спустя пару минут голова просто разламывалась от боли.

Случалось, Лука невидящим взглядом смотрел в тлеющие угли камина или на раскрытую страницу, в то время как мысли блуждали далеко. Он думал о тысяче вещей сразу: о Флике и его застенчивых и смешливых темноглазых сестрах, о том, как в его доме всегда чудесно пахнет свежими лепешками и жгучим карри, о том, как надсадно кашляла Йоана на излете зимы, о певучих ладонях Мии и о том, с каким внимательным и серьезным лицом она слушала, даже когда он нес всякую околесицу. И о Тео, конечно. Который за все эти дни не нашел свободной минутки, чтобы отправить брату хотя бы короткое сообщение. А ведь, как ни крути, весь этот сыр-бор с переселением неганзейцев разгорелся в том числе и по его вине. Если бы он не был настолько глуп и самонадеян, жалкой шайке незадачливых грабителей вряд ли удалось бы похитить его средь бела дня и держать в заложниках несколько месяцев. Странно, что даже хитромудрому Вольфу не удалось выйти на след похитителей. А может, все дело в том, что он не слишком-то и старался?..

«А вот это интересная мысль», – прозвучал в его голове вкрадчивый голос советника Юнга. Лука вздрогнул и обернулся: советник старого мессера со скучающим видом раскладывал бесконечный карточный пасьянс.

«Это моя любимая игра. Она называется: «А что, если…». Правила простые: разбирая запутанную ситуацию, надо очертить круг всех тех, кто может быть косвенно заинтересован в том или ином исходе дела, а затем предположить самые отвратительные мотивы и поступки. Как ни удивительно, почти все предположения оказываются не так уж далеки от истины. Так что: кто мог быть заинтересован в исчезновении Тео – на какое-то время, а может, и навсегда?».

«Вольф», – предположение зрело уже давно и сейчас упало в его ладонь, как спелое яблоко.

«Мотив?»

«Тогда после смерти мессера власть и семейный капитал перешли бы к нему. Хоть он и твердит, что никогда не задумывался об этом, я ему не верю. Больше не верю».

«Прекрасно. Еще?»

«Ли Чи. Чтобы мессер был более сговорчивым при обсуждении закупки армии киборгов и отказался от пошлин за проход судов по Северному морю».

«Еще?»

«Это мог быть сам мессер. Возможно, он давно вынашивал идею о переселении всех неганзейцев на периферию, и похищение наследника стало хорошим, веским, прямо-таки железобетонным доводом, не вызывающим споров. Поэтому похитители не требовали выкупа и не причинили Тео вреда».

«Еще?»

«Не знаю, это же мог быть кто угодно! Даже вы».

«Мотив?»

«Ну, предположим, вы не любите мессера или даже самого Тео и просто хотели им насолить».

«Еще?»

«Не знаю… Не Матиас же! Хотя Тео часто витает в облаках и в такие минуты игнорирует его, как предмет мебели, вряд ли он мог так сильно обозлиться на него за это…»

«Прекраснно. Но ты забыл еще одного важного персонажа».

«Да, и кого же?»

«Это мог быть ты».

«Я?!»

«Ну да. И здесь мотив прослеживается особенно легко: потерянный сын, который случайно узнает о своем происхождении и, ослепленный завистью к удачливому брату-близнецу, назначает ему тайную встречу и устраивает похищение. Возможно, он намеревался получить огромный выкуп, которого хватит до самой смерти, но не исключено, что в его голове были и мысли о том, чтобы выдать себя за наследника мессера и занять его место».

– Что?! – Лука вскочил на ноги. От возмущения его лицо пылало. – Но это же полная чушь!

«Ну же, тише, мой мальчик, тише! Это же всего лишь игра», – прошелестел в его голове насмешливый голос советника Юнга.

Советнику старого мессера понадобился не один десяток лет, чтобы отточить мастерство плести паучьи сети. Бесконечные интриги генералов и политиков, жадных до денег и власти, уже не занимали его как прежде, не будоражили мозг, не заставляли уставшее сердце биться чаще. Оставался лишь ледяной рассудочный страх, что смерть принесет не облегчение, а неизбывное однообразие, что он будет навечно замурован в своем обессилевшем, иссохшем теле, слепом, глухом, бесчувственном. Вечная серость. Безнадежный цвет, который вызывал мучительное содрогание. Уже не далек тот день, когда разум, которым он всегда так гордился, отступит, побежденный, перед неумолимым нашествием серого. Но пока он все еще в игре. И в рукаве по-прежнему припрятана пара козырей. Мысли об этом маленьком волчонке, которого он давно сбросил со счетов и который невесть откуда появился в самый непредвиденный момент и спутал все карты, царапали холодный мрамор разума Штефана Юнга, советника легендарного мессера Манфреда Вагнера, в сравнении с которым его отпрыски казались пигмеями.

В один из сумрачных ноябрьских дней, когда, казалось, солнце так и не поднялось над горизонтом, чтобы развеять лиловые сумерки, раздался легкий стук и в кабинет проскользнул чопорный камердинер. Лука оторвался от чтения и навострил уши. Советник Юнг, едва не впавший в летаргический сон за партией в шахматы, двумя пальцами, как дохлую рыбу, приподнял с серебряного подноса запечатанный конверт с черной окаемкой. Камердинер, склонившись, бесшумно удалился. Быстро пробежав послание, старый советник уронил лист на ломберный столик и задумался.

– Что-то случилось?

– Мессер мертв.

– Что?!

Лука бросился к столику и схватил письмо. Строки прыгали у него перед глазами: «… скоропостижно скончался… сердечный приступ…».

– Этого просто не может быть, – прошептал потрясенный Лука, пытаясь припомнить, когда видел мессера в последний раз – два или, может, три дня назад? – И что же теперь будет?

– Как раз здесь все предельно ясно. Вольфганг станет регентом – по крайней мере, до совершеннолетия Тео. Надо признать, он пользуется большой поддержкой во властных кругах. Даже представители враждующих кланов сходятся во мнении, что он – правитель с государственным мышлением. И, главное, договороспособный. Подчиняющийся доводам разума дипломат, а не хвастливый, подверженный внезапным вспышкам гнева солдафон, каким был его распрекрасный братец. Так что, полагаю, его назначение не вызовет никаких споров. Даже ханьская принцесска его поддержит, чтобы удержать Северное море.

– Но… Вольф всегда говорил, что не мыслит себя в роли мессера.

Советник Юнг усмехнулся.

– Он давно вынашивал идею государственного переворота. Полагаю, именно он стоит за похищением наследника.

– Что?..

– А как иначе объяснить, что похитителям удалось благополучно миновать все посты охраны, а потом несколько месяцев водить за нос ищеек и полицию? Эти глупцы просто следовали его инструкциям, пока Тео не соблазнил их шансом сорвать куш. Скорее всего, Тео о чем-то догадывался, поэтому и воспользовался шансом ускользнуть из Ганзы. Полагаю, и тебе не стоит возвращаться во дворец.

– Мне? Но я никогда ни на что не претендовал. И не собираюсь. Все, о чем я мечтаю, – поскорее вырваться из дворца и забыть всю эту семейку. И Вольфу прекрасно это известно – даже трех амбалов приставил, чтобы я не сбежал.

– Сегодня не претендуешь, а завтра… В мире нет ничего, в чем можно было бы быть твердо уверенным, кроме собственной смерти.

Лука метался по кабинету, а советник старого мессера напряженно обдумывал что-то.

– Пожалуй, я помогу тебе, чтобы внести некоторую сумятицу в планы Вольфа. А пока извещу его, что ты до глубины души потрясен случившимся и побудешь до похорон здесь, со мной.

Разыскать специалиста, который не только извлечет микрочипы с датчиками биометрии и слежения, но и запараллелит несколько датчиков, чтобы отправить их в разные концы страны, обладая связями советника мессера, пусть и вышедшего в отставку, оказалось не так уж сложно.

– Занятная вещица, – задумчиво произнес советник Юнг, рассматривая микрочип. – Несколько лет назад мы горячо поспорили с Вольфом насчет правомерности их массового использования. И в то время хост мессера выступал ярым противником этой технологии. Как видно, он изменил свои взгляды. Знаешь, в чем принципиальное отличие от айдибраса?

– Что нарушителей режима можно мгновенно вырубить ударом тока?

– О, не только. Хотя в иных ситуациях это может оказаться весьма полезным свойством… С помощью айдибраса можно накапливать и анализировать огромные, колоссальные потоки данных о том, как и чем живет каждый человечек в гигантском муравейнике: распорядок его дня, привычки, предпочтения, сферы интересов, источник заработка и повседневные траты, круг знакомств, привычные маршруты… Но все это – лишь внешние проявления личности. А это, – старый советник поднес чип ближе к глазам и близоруко прищурился, – это ключ к сознанию, которое контролируют, как известно, выбросы гормонов. Ведь человек – всего лишь биологическая машина. Он может сохранять невозмутимый вид, но всплеск кортизола, дофамина или тестостерона выдаст его истинные чувства и намерения.

– Но зачем влезать под шкуру? Разве для поддержания общественного порядка недостаточно того, что установленные повсюду камеры и полицейские дроны мгновенно фиксируют преступления, а Эфор выдает полное досье на нарушителя?

– Чипы позволяют не просто засвидетельствовать преступления, а предотвратить их. А началось все, кстати, после очередной эпидемии: правительство Чжунго обязало каждого вместе с вакциной имплантировать биометрический чип, который отслеживает сердцебиение, температуру и кровяное давление. Специальные алгоритмы сигнализировали о том, что человек стал потенциальным разносчиком инфекции, еще до того, как он сам чувствовал недомогание. А также собирали информацию о том, где он был за последнее время и с кем контактировал. Это позволяло резко укоротить цепочки инфекции и купировать новую волну эпидемии за несколько дней. Пока звучит замечательно, правда? Наверное, поэтому в то время мало кто обеспокоился, что правительство получило полный доступ к информации о том, что заставляет того или иного человека смеяться или плакать, что злит или вызывает страх. Ведь гнев, радость, скука и любовь – это тоже биологические проявления, как и лихорадка или кашель. Досконально изучив механизмы возникновения той или иной эмоции, можно вызывать ее в любое время, по заказу.

– Неужели совсем никто не протестовал, что ему влезли в голову?

– О, разумеется, изначально биометрическое наблюдение преподносилось как временная мера, только до того момента, пока не исчезнет риск новой волны эпидемии. Но, как известно, любые временные меры имеют неприятную привычку переживать чрезвычайные ситуации. Кроме того, на горизонте всегда услужливо маячит новая угроза…

Лука потер правое запястье, ощущая его непривычную легкость.

– Куда планируешь отправиться? – безучастно спросил советник Юнг.

– Пока не знаю. Наверное, к морю. Но сначала я хотел бы увидеться с матерью. Только не уверен, что она по-прежнему в Гамбурге: насколько мне известно, она собиралась стать медсестрой в одном из лагерей переселенцев где-то на южной границе.

– В таком случае иди к восточным воротам, смешайся с толпой переселенцев, двигайся все время на юг, пока не пересечешь границу Ганзы. В Новой Баварии, неподалеку от Фрайбурга, разбит временный лагерь для интернированных. Вон там, на ломберном столике, в конверте предписание о перемещении, выписанное на чужое имя, и айдибрас. Денег на счету достаточно, но настоятельно советую не швырять их направо и налево, чтобы не привлекать лишнего внимания.

– Почему вы мне помогаете? – помолчав, спросил Лука.

– Может, мне просто скучно и хочется немного поддразнить Вольфа, который забыл о долге перед семьей? – усмехнулся Юнг.

– Он наверняка пустит по следу ищеек, чтобы разыскать меня и вернуть в Бремен. Не пройдет и двух дней, как он вычислит и переловит всех курьеров с чипами-дублерами.

Старый советник пожал плечами.

– Волк бежит за обедом. А заяц бежит от смерти. Так кто же из них не пожалеет сил, чтобы бежать быстрее?..