Текст книги "Под кожей – только я"

Миа мягко коснулась его руки. Лука вздрогнул: он привык, что каждое его прикосновение заставляет ее деревенеть, обмирать, как зайца в высокой траве, который видит, как охотник вскидывает ружье. И хотя он изнывал от желания прикоснуться к тонкой линии ее ключиц, провести ладонью по сиротски обритой голове или хотя бы просто взять ее за руку, он давно привык сдерживать эти порывы, ревностно оберегая окружающий ее невидимый кокон от любого вторжения.

– А, вот вы где, голубки! – торжествующе воскликнула Ли Чи. – А мы уже практически отчаялись. Лукас, позволь представить тебе Отто фон Шпица, главу самой могущественной корпорации массового вещания Ганзейского содружества.

– Весьма польщен, господин фон Шпиц, – буркнул Лука. – Поразительно, что в Ганзе хоть осталось что-то, не принадлежащее Вагнерам.

– Эм-м, на самом деле семья Вагнеров является держателем контрольного пакета корпорации, – недоуменно выдавил фон Шпиц.

Ли Чи сделала большой глоток шампанского и помахала в воздухе хрустальным фужером.

– Милый Отто, окажите любезность: мой бокал совсем опустел, – с обворожительной улыбкой произнесла она.

Когда Ли Чи, проводив взглядом широкую спину железнодорожного магната, обернулась к Луке, глаза ее стали темными, как переспелые вишни.

– Хороший правитель, Лукас, никогда не позволяет себе разговаривать с подданными в подобном тоне. И не сочтет за тяжелый труд запомнить все, чем владеет.

– Да, ты права. Я повел себя как полный кретин, прости.

Взгляд Ли Чи потеплел.

– В последнее время ты просто сам не свой, я же вижу. Что происходит, Лукас, мой мальчик? Конечно, весь этот груз ответственности, который вдруг свалился на твои плечи… Все эти поездки, торжественные речи, званые вечера… Давай возьмем паузу, устроим небольшую передышку? На завтра назначен визит в Шверин, но, я полагаю, ничего страшного не случится, если отсрочить поездку и на несколько дней задержаться здесь. Тут, кажется, премилый городок с вполне приличным обществом…

– Нет. Хватит бездарно тратить время. Пора заняться делами. Завтра я возвращаюсь в Бремен.

– Но почему? Да еще и так внезапно?

– Я… видел Тео.

– Что?

– Ты же сама говорила про ментальную связь. Он отправил мне послание.

– Что? Ты получил письмо?

– Не совсем. Это были видения… как в детстве.

– Лука, мальчик мой, я не хочу тебя расстраивать и, поверь, я тоже страшно тоскую по Тео. И тоже часто вижу его во сне.

– Это был не сон!

– Хорошо. Расскажи, что ты видел?

– Образы очень сбивчивые, смутные… Серые стены, зарешеченные окна – не то больница, не то тюрьма… Я считывал его мысли, ощущения, воспоминания, как в открытой книге. И знаете что странно? – Лука, не замечая, все сильнее расчесывал руку, которая зудела, как от комариных укусов, пока Миа не накрыла ее своей прохладной ладонью. – Он не испытывал ни отчаянья, ни страха, ни боли. Он был погружен в покой, как в ванну с теплым соляным раствором и полной изоляцией от шумов и тревог внешнего мира. Как в капсуле сенсорной депривации. И во всем сквозило такое расслабленное, просветленное принятие несовершенства и несправедливости мира… Абсолютное примирение.

– Примирение? – задумчиво переспросила Ли Чи.

– Да. Это, пожалуй, самое точное слово. Оно постоянно всплывало, так или иначе. Тео… он словно прощался. Навсегда.

В глазах Мии блеснули слезы. Ли Чи молчала, напряженно размышляя о чем-то.

– Давай рассуждать логически, без лишних эмоций. Если… Это, конечно, всего лишь допущение с очень малой долей вероятности… Но если предположить, что все это – не сон, а послание, то… Тео жив. Жив, каким бы невероятным это ни казалось сейчас, спустя столько времени. А значит, мы его разыщем. Остальное пока неважно и несущественно. Лука, что еще ты можешь припомнить? Все, что угодно, любая мелочь может стать зацепкой, путеводной нитью. Не торопись, подумай. Вспомни хорошенько. Может быть, названия, цифры, имена?

– Нет, ничего. Корявый куст за окном. Блеклое небо. И – это странно, но мне показалось, где-то на периферии маячил Флик.

– Кто?

– Мой друг из Гамбурга. Его семью депортировали в лагерь переселенцев где-то у южных границ, как и многих некоренных ганзейцев. Я искал его следы, но безуспешно.

Ли Чи механически провела ладонями по лицу – от подбородка к вискам, словно разглаживая латексную маску, поправила волосы, зачесанные в высокий хвост.

– Итак, завтра вы возвращаетесь в Бремен.

– А как же ты?

– В Шверине уже вовсю репетируют торжественный туш и разбили ярмарку на главной площади. Представь всю горечь постигшего их разочарования, узнай горожане, что все их усилия оказались совершенно напрасными. Как твой опекун, я просто обязана отправиться туда и постараться хоть как-то сгладить углы.

– Спасибо. Я так благодарен тебе. Серьезно, я уже стольким обязан тебе. С меня причитается.

– Пустяки, я задержусь буквально на пару дней. Миа, будь так добра, проследи, чтобы юный мессер не натворил глупостей за это время. И, прошу, будьте настороже с советником Юнгом. Не доверяю я этому старому хитрому лису.

Глава 10

Мэй Цзинь ворвалась в палату, преисполненная решимости и энтузиазма. Тяжелым молотком она сбила с окон проржавевшие шпингалеты, которые намертво удерживали створки, и в палату ворвался раскаленный воздух степи. Затем Мэй Цзинь заставила дежурных медсестер промыть не только пол, но и стены хлорным раствором такой концентрации, что у пациентов потом еще долго нестерпимо слезились глаза и свербило в носу. Улыбчивая и непреклонная, она обошла все отделение, как военачальник – войска накануне решающей битвы. Заставила выбившихся из сил санитарок перетряхнуть слежавшиеся, комковатые матрасы, перестирать серые простыни и загнать пациентов в затхлый подвал, где была оборудована душевая. Времени в обрез, да и тотчас вымокшим, обозлившимся санитаркам совсем не хотелось возиться с бледными, неуклюжими и тощими телами, покрытыми пятнами синяков от уколов. Сердитыми окриками они подгоняли тех, кто не слишком расторопно управлялся со скользким куском мыла, окатывали прохладной струей из резинового шланга.

Медсестры и санитарки, которые под вечер совсем сбились с ног, шушукались, что ожидается визит важной персоны. Волнительное ожидание разлилось по всему больничному корпусу, искрами статического электричества передалось даже тем пациентам, которые давно не проявляли никакого интереса к происходящему вокруг. И лишь Тео, единственный из всего корпуса, которого, как выяснилось, предстоящее событие касалось напрямую, оставался спокоен. Он не ждал никаких перемен.

В распахнутое настежь окно влетел слабый, едва уловимый запах глицинии, неуместный, избыточный, непостижимый здесь, в унылом лепрозории, посреди выжженной солнцем степи. Тео устало закрыл глаза. В коридоре послышались оживленные голоса и шум шагов. Среди шарканья множества ног Тео сразу же безошибочно узнал ее шаги. Сердце в его груди запнулось, и стало испуганной птицей биться в ребра.

Почтительно придерживая дверь палаты, доктор Ори, непрерывно склоняясь в мелкие поклоны, как заводная игрушка, пропустил вперед Ли Чи, прекрасную и безупречную. Она прижимала к лицу белоснежный платок, который источал тонкий аромат глицинии.

Тео хотелось вскочить с кровати, отбросив замызганное, провонявшее одеяло, и зарыдать от счастья и облегчения. Но затем на краткое мгновение он увидел себя ее глазами: жалкого калеку, распятого на продавленной кровати. На фоне застиранных казенных простыней его лицо выделялось потусторонней, синюшной бледностью. Голова обрита – неряшливо, неровно, на затылке торчат рваные клочки. «Нет, нет, не смотри! Не смотри, пройди мимо!» – мысленно взмолился Тео.

Ли Чи быстрым взглядом обвела палату, скользнула по лицу Тео и остолбенела.

– Кто это? – бесцветным голосом спросила она. – Не похож на местных.

– Воспитанник номер 765882, – сверившись с обходным листом, деловито пояснил доктор Ори. – Случай совершенно нетипичный и довольно запутанный. Поначалу демонстрировал вызывающее неповиновение принятым в лагере порядкам, и даже озвучивал совершенно курьезные фантазии… Но затем, оказавшись в благотворной атмосфере, показал добрую волю к перевоспитанию в духе мудрых традиций и законов Великой Империи. Однако, учитывая его мутную историю, перед финальным заключением об освобождении начальник лагеря постановил провести ряд медицинских процедур, призванных проверить его благонадежность. На самом деле при обычном раскладе это вмешательство не причиняет пациенту никакого вреда: мы просто сканируем воспоминания, выстраиваем связи привязанностей, выявляем потенциально опасные моменты, слегка – кхм – подчищаем и заносим в информационную базу. Однако здесь всё с самого начала пошло не по протоколу.

Ее зрачки расширились, залив радужку черным. Тео хорошо знал этот взгляд. Ли Чи была в ярости.

– Что вы имеете в виду?

– Воспитанник номер 765882 сопротивлялся проникновению в сознание. Сопротивлялся отчаянно и упорно.

– Разве процедура проходит не под глубоким наркозом?

– В том-то и дело, что согласно новейшей методике применяются только легкие седативные препараты. Это заметно упрощает проникновение.

Слушая рассказ доктора Ори, Ли Чи разглядывала Тео со странной смесью презрения, сожаления и злости. Так в старом фильме, который любил пересматривать Вольф, красивый брюнет с холеными усиками смотрел на своего любимца, гнедого ахалтекинского скакуна, который, споткнувшись под ним на скачках, не взял барьер и серьезно повредил ногу, перед тем, как пристрелить его. В этом взгляде не было сострадания – лишь обида и недовольство избалованного ребенка, сломавшего занятную игрушку, которая еще не успела наскучить. Тео протянул тонкие нити к сознанию Ли Чи и не встретил привычного защитного барьера. Она методично просчитывала ходы большой шахматной партии, где на кону стояла Ганза. По праву наследования Тео должен был стать следующим мессером, и в руках Ли Чи он был удобной пешкой. Но его побег спутал все планы. После нескольких сорванных телефонных переговоров Вольф Вагнер заподозрил неладное и угрожал полным разрывом дипломатических связей. Она перетряхнула пол-империи, ее люди нашли бы даже черную кошку в темной комнате. Но никому бы и в голову не пришло искать избалованного мальчишку здесь, в лагере перевоспитания, где коновалы превратили его в овощ, живой труп. Теперь, когда Вольф уже не стоял на пути, а Лукас слушался каждого ее слова, мертвым Тео был, пожалуй, даже более полезен, чем живой. Хотя… Все же стоило придержать эту фигуру на случай, если придется в решающий момент сделать внезапный ход конем. Потому что ее противник умен, необычайно умен. И опасен.

Обессилев, Тео закрыл глаза и отключился от потока чужого сознания. Продавленная больничная кровать медленно засасывала его разбитое тело, как росянка – увязнувшую в ядовитом сиропе мошку.

– Уби-и-и-и! У-у-у-би-и! – раздался вопль с соседней кровати, высокий и протяжный, как крик экзотической птицы. Ли Чи брезгливо поморщилась.

– Так или иначе, это всего лишь мальчишка. Как он мог сопротивляться?

– У-у-у-би-и-и-и-и! – снова закричал тощий старикан. Тео не знал его имени. Никто не помнил его имени, даже он сам. Имя его, как и вся прошла жизнь, давно были скрыты плотной пеленой забвения.

– Поверьте, я и сам до сих пор нахожусь в недоумении, хотя досконально анализировал этот случай. Прежде мы сталкивались с настолько умелым отражением воздействия, только когда проводили вмешательство в сознание уйгурских террористов.

Где-то в углу загрохотали ведра – это Флик, попятившись, налетел на тележку санитарок. Ли Чи прикрыла глаза, прислушиваясь к шепоту интуиции.

– Желаете ли, уважаемая госпожа Ли Чи, пройти с инспекцией в соседнее отделение? Я с радостью расскажу вам о…

– Благодарю вас, доктор Ори. Я увидела достаточно, чтобы удостовериться в профессионализме медиков лагеря, их рвении и преданности делу, заслуживающих всяческих похвал. Безусловно, корпорация продлит гранты на научные исследования. Кроме того, мне бы хотелось обсудить один момент конфиденциального свойства…

Выходя из палаты, Ли Чи остановилась и с приветливой улыбкой сказала что-то Флику. Тот вздрогнул, побледнел и пару раз кивнул, отвечая на ее расспросы. Тео хотелось спрятать голову под подушку, чтобы не слышать оглушающее громкого звука удаляющихся шагов, но и это теперь было ему не под силу.

Глава 11

Вернувшись в Бремен, Лука на четыре часа заперся в рабочем кабинете с советниками, которые при мессере Вольфганге Вагнере заведовали делами Ганзейского содружества: затянувшимся военным конфликтом на западной границе, бюджетом и налоговым режимом, миграционной политикой (точнее, расселением некоренных ганзейцев в отдаленные приграничные территории), дипломатическими отношениями с соседними странами и прочим. Получив приглашение юного мессера немедленно явиться в резиденцию, государственные мужи, занимавшие посты по пять, семь, а то и с добрый десяток лет, были порядком встревожены и озадачены. Каждый счел своим долгом прихватить объемный доклад, чтобы ознакомить юного правителя с текущим положением дел. Дожидаясь приглашения в зал для совещаний, они тихо перешептывались и многозначительно морщили лбы. А после – расходились молча, даже не пожимая рук на прощание, красные и всклокоченные, точно все это время бегали взапуски вокруг овального стола из полированного красного дерева.

Когда все разошлись, Миа крадучись пробралась в зал для совещаний. Лука сидел, уронив голову на скрещенные на столе руки.

– Ты как? – робко спросила Миа, тихо коснувшись его плеча.

Он устало улыбнулся.

– Все хорошо. Но, кажется, мне все же не обойтись без советника. Эти крючкотворцы любому задурят голову. Станешь моим хостом, Миа?

– Что ты! – в ужасе отшатнулась она. – Это должен быть образованный, умудренный человек. Искушенный в государственных делах. Как советник Юнг. Или Ли Чи.

– Да, но… Ты – настоящая. Я не знаю, как сказать… Ты – как камертон.

– Нет, – покачала головой она. – Если ты назначишь хостом неграмотную внучку садовника, это безмерно оскорбит твоих опекунов.

– Как и в случае, если я отдам этот титул лишь одному из них, так что выбор не слишком велик.

Лука помолчал.

– Но ты рассуждаешь, как прирожденный хост, который руководствуется только интересами клана, а не собственными интересами… Видимо, не остается ничего иного, кроме как смириться с тем, что я буду обязан сверять каждый свой шаг с Ли Чи и советником Юнгом до совершеннолетия. Или, точнее, пока Тео не займет законное место мессера, к которому его готовили с самого детства. Надеюсь, он не слишком рассердится: я тут немного порезвился, – он лукаво улыбнулся.

– Что? Что ты сделал?

– Узнаешь из вечерних новостей. Ручаюсь, ты будешь в восторге.

К ночи весь Бремен гудел, как растревоженный улей: горожане, от напудренных модниц до степенных старичков, которые день-деньской просиживали с чашкой эспрессо за столиком уличного кафе и глазели на прогуливающихся, обсуждали последние новости. «Война окончена» – кричали заголовки передовиц. Смысл этих двух простых слов ускользал от понимания, вызывая лишь смутную тревогу и растерянность: война на западных рубежах шла так долго, что давно стала привычным фоном мирной жизни, полной маленьких радостей и тревог. Никто не помнил, кто развязал войну, что стало яблоком раздора, как далеко продвинулись или, напротив, отступили за это время армии – сводки с названиями крошечных городков, скрупулезным перечислением сбитых вражеских беспилотников, уничтоженной техники и живой силы давно стали белым шумом в информационной повестке дня. Гораздо больше людей занимали афиша на выходные, ресторанная критика и прогноз погоды на завтра. Но сейчас, услышав, что война окончена, люди прислушивались к новой, незнакомой тишине, как если бы затяжной осенний дождь, который трое суток без перерыва монотонно стучал по кровле, оконным стеклам и листьям деревьев, в одночасье перестал. Однако в общем хоре восторженных голосов прозвучали и недовольные: для быстрого заключения перемирия пришлось пожертвовать частью захваченных территорий и отступить к укрепленным рубежам. И нашлись те, кто усмотрел в этом признак слабости и недальновидности нового правителя.

Впрочем, гораздо более сильный резонанс вызвала новость о смягчении миграционной политики. Некоренным ганзейцам, которые были принудительно включены в программу переселения, новый указ разрешал не только вернуться в крупные города, но и заявить о законном праве собственности на ранее принадлежавшие им землю, недвижимость и прочее изъятое в пользу государства имущество.

И, наконец, третья, самая диковинная и совершенно завиральная новость заключалась в том, что отныне всем жителям Ганзы, от мала до велика, не грозила нищета и голодная смерть. Неважно, трудился ли ты с утра до ночи на сломе, разгружал баржи в порту, торговал фруктами на рынке, пек хлеб, обучал детей грамоте, вел прием пациентов в клинике, рисовал портреты на заказ или пока еще только раздумывал, как проявить свои таланты и способности – счет айдибраса каждую неделю пополнялся. Деньги, конечно, невеликие, но вполне достаточные, чтобы разжиться не только горячим ужином, но и крепкими ботинками. Безусловный базовый доход – так пятничные выплаты называли в газетах – был гарантирован за счет инвестиционного поступлений от управления многомиллиардным капиталом семьи Вагнеров.

– Молодой мессер – наш парень, из народа, сам не раз засыпал с голодным брюхом, вот и решил чутка поделиться золотишком с теми, с кем судьба обошлась сурово.

– Да не больно-то он щедр! В сравнении с богатством, которое свалилось на его голову, это просто тьфу, плевочек!

– Да ты бы и пфеннинга своего не отдала бы, старая сквалыга! Живи да радуйся! Я вот вечерком подниму пенную кружку за здоровьице юного мессера.

– Как будто тебе нужен особый повод, пьянчуга!

Разговор парочки обывателей, случайно услышанный Ли Чи в то время, когда ее мобиль притормозил на развязке, пропуская встречный поток, вызвал у нее кривую усмешку. Она подняла стекло, отгородившись от шума внешнего мира, и откинулась на высокую спинку велюрового сиденья. Ее тонкие пальцы с безупречным маникюром постукивали по подлокотнику, точно разыгрывая беззвучный торжественный марш. Марш победителей. «Итак, мальчишка решил примерить царственную мантию благодетеля нации. Что ж, прекрасно. Мечтатель, который рассчитывает разом осчастливить всех и каждого в отдельности, – разве можно вообразить более жалкую и слабую фигуру? Да, сегодня в его честь звучат овации. Но посмотрим, во что это обожание обернется завтра. Никого чернь не свергает с престола с такой яростью, как вчерашних кумиров». Она легко хлопнула сложенным веером по левому плечу водителя.

– В резиденцию. И побыстрее.

Прекращение попыток захвата новых территорий на западных рубежах Ганзы автоматически означало прекращение поставок киборгов из Армии Неспящих взамен тех, что вышли из строя, а это совершенно не входило в планы клана Ли. И глава клана обрушит сокрушительную силу своего гнева именно на склоненную голову Ли Чи, единственной законной дочери. Кровное родство только утяжеляет ее вину перед семьей. Ей придется придумать ответный ход прежде, чем новости долетят до Чжунго. Прежде, чем она услышит его глухой, надтреснутый голос, от звучания которого тотчас леденеют стопы. И решение нашлось – изящное, как у знаменитой головоломки Ласло Фейеша Тота.

Ли Чи взлетела по парадной лестнице резиденции Вагнеров, однако ни в рабочем кабинете, ни в личных покоях Луки не было.

– Мессер Вагнер на прогулке в парке, – церемонно известил Матиас. – В сопровождении юной госпожи Ван. И просил не беспокоить. «Даже если на Землю упадет метеорит», – так и сказал, госпожа Ли.

Ли Чи молча развернулась и направилась в дворцовый парк. Шпильки ее изящных лаковых туфлей увязали в белой мраморной крошке дорожек, а узкое платье-футляр, сшитое в точности по ее меркам, сковывало шаг. Однако это нисколько не сказалось на ее решительном настрое обойти, если потребуется, каждый закоулок огромного парка. Впрочем, вскоре она заметила Лукаса, который о чем-то увлеченно рассказывал Мие, нелепо размахивая руками. Заметив Ли Чи, он осекся и посмурнел. Ли Чи, напротив, лучезарно улыбнулась.

– Лукас, дорогой, я, конечно, ни минуты не сомневалась, что ты способен преподнести сюрпризы, но тебе все же удалось меня по-настоящему удивить! Браво, мой мальчик!

– Ты… не сердишься?

– За что? За то, что ты вознамерился войти в историю как самый любимый в народе мессер?

– То есть… ты не собираешься меня отчитывать?

– Разумеется, нет! Весь Бремен, да что там, вся Ганза сегодня ликует и празднует. Прекратить затянувшуюся, бессмысленную войну, вернуть кров обездоленным и несправедливо изгнанным, избавить людей от страха голодной смерти… Твой отец гордился бы тобой.

– Сомневаюсь. Скорее, он замуровал бы меня в темном подвале вместе с полотнами старых мастеров и античными статуями в наказание за то, что я разбазариваю семейный капитал.

Ли Чи звонко рассмеялась.

– А может, и так. Герхард был довольно… прижимист. Так или иначе, теперь только тебе решать, как распорядиться фамильным наследством. И раздать деньги, чтобы заручиться поддержкой толпы, – отнюдь не самый глупый шаг. Тем более, что ты фактически ничем не рискуешь: все равно эти деньги стекутся обратно в семейный фонд через банки, продуктовые лавки, доходные дома, аптечные сети и похоронные бюро, которые принадлежат Вагнерам.

Лука помрачнел. В интерпретации Ли Чи все начинало выглядеть в ином свете – как будто он действительно рассчитывал тем самым извлечь выгоду. Так или иначе, разубеждать и заверять, что он действовал исключительно из добрых побуждений, он не стал. Он был благодарен и за то, что мачеха, похоже, действительно не собиралась поучать или распекать его за своевольный поступок. И вообще, кажется, Ли Чи сегодня витала в мыслях где-то далеко.

– Как Шверин?

– Что? А, прекрасно. Милый провинциальный городок. Музыканты духового оркестра постарались на славу: как только грянул торжественный марш, в небо поднялись вороны со всей округи. Кстати, горожане безмерно признательны тебе за новый мост.

Лука усмехнулся.

– Ну и прекрасно. Хоть на что-то сгодились деньги Вагнеров. Кстати, я тут между делом прикинул, во сколько ежегодно обходилась бессмысленная война на западных границах и… содержание Армии Неспящих. Это страшные, астрономические суммы, которых хватило бы, чтобы накормить всех голодных и дать крышу над головой обездоленным. Это противоречит прежним договоренностям между нашими семьями, но, может быть, при твоем посредничестве удастся расторгнуть соглашение и отослать наемников обратно в Чжунго?

Между бровей Ли Чи пролегла тонкая морщинка.

– Отправка солдат Армии Неспящих была жестом дружбы и доверия. По ханьским понятиям разорвать контракт – значит, оттолкнуть протянутую руку, нанести смертельное оскорбление.

– Как же быть?

– Это крайне тонкий момент, Лукас. Так с ходу и не скажешь. Но ты мог бы… допустим, выступить в поддержку операции Чжунго по освобождению Средней Азии от террористических банд уйгуров, которые прячутся в дальних аулах в горах, и отправить специальный батальон Неспящих.

– Но это значило бы, прекратив войну на западе, тут же развязать ее на юго-востоке, да еще так далеко… Получается, все лозунги о мире – ложь? Жители Ганзы…

– Жители Ганзы проглотят все что угодно и не подавятся. Стремительная и практически бескровная война на дальних рубежах, против одичалых дикарей, которые закладывают бомбы в туристические автобусы, на рынках и в больницах, – кто посмеет высказаться против?

– Только… там же живут и мирные люди. Они ни в коем случае не должны пострадать.

– Мирные люди? Не забывай, это изверги, которые похитили и держат в заложниках твоего брата. Кто знает, может быть, удастся наконец выйти на след Тео. Кстати, мне удалось выяснить, что «Примирение» – это не просто слово. Так называется одна из террористических банд. Эта огромная подпольная сеть, на счету которой – сотни, тысячи смертей.

– Хорошо. Перебросим Неспящих на восток, – глухо ответил Лука, опустив голову.

Брови Мии, которая слушала разговор молча, быстро переводя взгляд с одного на другого, взметнулись. Она порывалась сказать что-то, но так и не решилась произнести ни слова.