Текст книги "Башкиры. История Караная Муратова, пугачевского полковника"

4. Под Мензелинском

В деревне Бикбоу, расположенной на берегу реки, что в пяти верстах от Мензелинска, он занял под свою ставку дом зажиточного торговца Калимуллы. Это был самый большой дом в деревне, срубленный из ровных как стрела сосен*, с высокой дощатой крышей. Дом делился на две половины, в центре стояла большая печь с очагом, справа располагалась женская половина, ее освободили для писаря, посыльных и охраны, слева мужская половина. Комната была светлая, у стены широкая лавка, накрытая белой кошмой и паласами, а на пол тоже была постелена кошма, но только черная. Хозяин, мужчина средних лет, невысокого роста, крепкого сложения и с широким лицом, занимался скупкой мехов у местного населения и содержал небольшую лавку, продавая пилы, топоры, косы, серпы и другие промышленные товары. Калимулла встретил Караная с низким поклоном:

– Ас-салляму аляйкум, почтенный Мурат абзый! Каранай ответил на приветствие и сказал:

– Я полковник Емельяна Пугачева, начальник войск, буду жить в твоем доме, встречай как дорогих гостей.

– Хорошо, уважаемый полковник, все сделаю как надо, не сомневайтесь! В доме уже собрались Ырысай, Алдарбай, Иткуста, другие сотники и командир разведчиков Таймас.

– Таймас, нужно собрать командиров отрядов, будем обсуждать план осады и штурма крепости, отправляй гонцов.

– Хорошо, сейчас разошлю своих джигитов, думаю, что завтра к вечеру соберем командиров.

– Собирай завтра на полдень, после обсуждения они должны успеть вернуться и отдать приказ для подготовки к штурму. Таймас вышел к своим джигитам, было слышно, как он отдавал приказания.

– Сколько, по вашим прикидкам, здесь повстанцев, и сколько сможем собрать вокруг Мензелинска? – спросил Каранай сотников.

– Думаю, что всего здесь близ Камы восставших наберется народу десять-двенадцать тысяч, а для штурма Мензелинска можно будет отобрать боеспособных пять– семь тысяч, – сказал Иткуста.

– Много маленьких отрядов мишарей, татар, чувашей, мордвы, марийцев, которые находятся недалеко от своих деревень и аулов, среди них есть отряды, которые не хотят объединяться. Эти отряды небольшие и часто занимаются грабежами и притеснением местного населения, нам уже на них жаловались, – доложил Алдарбай. – Но больше всего жалоб на разорения хозяйств от отряда старшины Кара Табынской волости Кидряса Муллакаева*, надо бы с ним поговорить, нельзя позорить башкир, – сказал он.

– Пригласи его к нам, скажи, что есть военные вопросы, которые надо обсудить, а то может и не прийти, я его знаю, – задумчиво сказал Каранай. – Нет, лучше, пусть приедет со всеми завтра, а потом поговорим, он же старшина, заслуженный человек, командовал башкирами в польской войне. У этого человека есть страсть к наживе, эту натуру невозможно переделать, тем не менее, нужно поговорить с ним. Но вам приказываю, грабителей ловить и жестко наказывать, – строго посмотрел полковник.

– К атаману Торнову уже приводили несколько человек, так казаки их высекли нагайками и отпустили, взяв с них обещание больше не грабить, – сказал Таймас.

– Мне говорили, что старшина Нигматулла Бакиров* тоже отлавливает мародеров и бьет кнутом до первого раза, а кто попадался еще раз, то тому отрубали пальцы на правой руке, – вступил в разговор Алдарбай.

– А мы что будем делать с такими людьми? – спросил Ырысай.

– Бить кнутом, отбирать награбленное и возвращать хозяину, будь то конь, корова, бараны и другая живность, хотя, съеденное уже не вернуть, тут уж ничего не поделаешь. Но тех, кто особенно безжалостно отбирает последнее добро у бедного, того надо судить на площади и казнить на глазах у всех, я так думаю, – произнес Иткуста.

– Да, мы должны наводить порядок и справедливость в аулах, наказывать грабителей, иначе народ с нами не пойдет. Нам нужно создавать свои суды и выносить приговоры* о наказании грабителей и читать их перед народом, чтобы всем было видно, что у нас такой порядок, такой закон, – продолжил Каранай.

– Писари у нас пишут на татарском, арабском, а на русском языке писать некому, так что нам нужны грамотные дьяки, – посетовал Ырысай, – надо просить атамана Торнова, чтобы прислал*.

– Верно, однако, ищите грамотных дьяков и здесь в окрестных церквах, наверное, найдете, рассылайте грамоты и на русском языке.

5. Ужин

Каранай с Алдарбаем, совершив омовение и помолившись, приступили к трапезе. Хозяйка дома приготовила гуся и лапшу с бульоном, нарезала свежего кислого хлеба, за дастарханом сама прислуживала. Гусь был отменным, лапша и бульон просто отличными, потом стали пить чай из большого желтого медного самовара, посуда, поданная к чаю, была расписана зелеными и красными витыми травяными узорами. У хозяев была красавица дочь шестнадцати лет, она появилась только один раз, чтобы приветствовать гостей, мать и отец опасались «разбойников», поэтому постарались, чтобы она не выделялась своей красотой и богатыми одеждами. Ее звали Махинур, у нее были правильные черты лица, белая кожа, черные брови, волосы черные густые и вьющиеся сплетены в две косы, куда были вплетены серебряные монеты. На голове шитая зеленая бархатная татарская шапочка, поверх которой накинут белый платок. Девушка одета кромно, но не бедно: отрезное в талии платье из плотной ткани, шитый узором зеленый бархатный камзол, на ногах мягкие сапожки с небольшим каблуком и расшитые узором. Каранай вспомнил любимую дочь Сабиру: «Как она в новой семье, здорова ли, может быть уже и беременная. А как живет моя семья, все ли у них в порядке? Что делать, такая жизнь у башкир – все время на коне, в походах, а нередко в восстаниях. Так же жили наши отцы и деды, теперь настала и моя очередь – это судьба, женам приходится трудно и дети скучают без отцов».

После ужина, перед сном, Каранай спросил Алдарбая:

– Ты знаешь, как погиб твой прадед Алдар Исекеев, дедушка Мурат тебе рассказывал?

– Да рассказывал, – ответил тот, – я много слышал о его подвигах и что его повесили, – негромко ответил тот.

– Да, его казнили в Мензелинске в 1740 году. Было восстание башкир в 1739 – 40 годах, которое разгромили царские войска. Тогда начальником Оренбургской экспедиции был Кириллов, а его помощником был человек по имени Тавтиляу – Тевкелев, которого до крещения звали Кутлумухамедом. Он потомок татарских мурз, и жестоко расправился с башкирами аула Сеянтус, тогда жители аула были перебиты и около сотни заживо сожжены в сараях. Весной 1740 года глава Оренбургской комиссии генерал Урусов вызвал твоего деда Алдара Исекеева в Самару якобы для переговоров, а когда он прибыл с башкирскими старшинами, то их арестовали, заковали в кандалы и отправили в Мензелинск к генералу Соймонову*. Здесь, после долгих пыток Алдара

Исекеева и еще пятерых старшин повесили.

– Хочется разгромить этот ненавистный Мензелинск, а потом отрубить головы всем царским генералам, – прошептал Алдарбай.

– Город нам обязательно нужно взять, – твердо произнес Каранай, – но о штурме города поговорим завтра с атаманами отрядов.

6. Знакомство

К полудню следующего дня собрались почти все командиры местных повстанческих отрядов. Это были люди разных национальностей, вероисповеданий, возрастов и положения, но их всех объединяла ненависть к своим угнетателям помещикам. Отряды разношерстные, многие вооружены, как попало, некоторые из этих отрядов не представляли собой военную силу. Более известные из них – Байсак Биктитмиров, Бузан Смаков, Тойгузя Мымыков, Ишкара Арсланов,

Ишкильда Ишмурзин, Абдулла Ягафаров, Саянфин Юсупов. Они подходили к полковнику Каранаю Муратову и докладывали о численности и вооружении своих отрядов, наличии пушек и зарядов, ружей и пороха, писарь вел учет войск и вооружения.

Прибыл и Кидряс Муллакаев, Каранай учтиво поздоровался с ним, башкирские старшины имели большой авторитет, поэтому ему не хотелось перед другими выказывать свою неприязнь. Каранай хотел показать всем собравшимся, что в его войсках есть военный порядок, приказы командиров выполнялись неукоснительно и четко. Когда башкиры шли в поход, то в команде или полку, всегда были люди одного рода и сейчас, команда Караная, набранная еще во время сбора у Стерлитамака, состояла в основном из родственников и земляков. Командиров сотен он назначал, невзирая на родственную близость, сугубо по личным качествам – храбрости, умению воевать, обеспечить бойцов питанием, а лошадей фуражом. В тяжелые военные времена только личный авторитет являлся для Караная, да и для всех воинов, главным мерилом. Там, где командовали казацкие, башкирские и мишарские старшины был военный порядок, было единоначалие, назначенные сотники и младшие командиры приказы выполняли неукоснительно.

После докладов полковник Муратов поговорил со всеми, потом сказал:

– Уважаемые атаманы, старшины и сотники, мы все собрались вместе, что взять этот ненавистный город и стать хозяевами этого края. Для этого нам нужно воевать сообща, по одному плану, мы должны стать настоящей армией, сейчас мы все вместе решим, что нам нужно сделать, чтобы взять Мензелинск. Когда возьмем его, то нам откроется дорога в Казань, сюда придет Емельян Пугачев со своей главной армией и у нас будет огромная сила! Начали обсуждать надежность городских укреплений, откуда вести обстрел из пушек, обозначать места для атак и размещение войск. Предложений было высказано много, а Каранай Муратов который раз думал о том, как трудно вести войну с необученными и не привыкшими к приказам повстанцами. Когда все возможные варианты были обсуждены и решено, как действовать, полковник обратился к командирам повстанцев:

– Главное на войне – это выполнение намеченного плана действий. Приказы выполнять во что бы то ни стало, полк или сотня – это части большого войска, успех которого зависит от успеха всех ее частей. Руководить таким большим войском, а по численности это целая армия, нам будет тяжело, но у нас, старшины, нет другого пути!

7. Кидряс Муллакаев

Когда стали расходится, Каранай подошел к старшине Муллакаеву. Тому было уже за шестьдесят лет, однако он выглядел крепко и солидно: невысокого роста, на голове красовался высокий малахай из соболя с хвостами, заметное брюшко подпоясано крепким кожаным ремнем с серебряными украшениями. На боку висела дорогая сабля с узорчатым эфесом в позолоченных ножнах, за пояс заткнут пистоль польского шляхтича. Каранай все это заметил: «Одет старшина дорого, будто собрался в гости, а не воевать, пистоль из Польши, такой же, как и у меня, а сабля хоть и дорогая, но слабая, при хорошем ударе не выдержит».

– Кидряс агай, останьтесь, поговорить надо.

– О чем же, Каранай, план штурма есть, мне надо успеть к своим джигитам, – старшина недовольно насупился.

– Я не задержу. Агай, говорят, что вы обираете местных людей, многие жалуются. Вы понимаете, что мы боремся за лучшую жизнь для народа без притеснений и самоуправства. Вы перешли на нашу сторону, чтобы воевать с царскими войсками, а ведете себя, как и они, отбираете у людей последнее. Зачем вы это делаете, хотите грабежом нажить себе добро? Торгуя честью, не разбогатеешь. Слышал я от своего отца, что вы выдали нашего повстанца Кильмяка Нурушева и получили за это награду, Вы потеряете наше доверие. Старшина Кидряс нахмурил брови, он не любил, когда ему указывают, тем более люди моложе его, поэтому резко сказал:

– Каранай, ты еще молод, чтобы меня учить, как жить! Отряд у меня не маленький, кормить людей надо, что мне теперь ходить и просить, как милостыню? А про Кильмяка – это неправда, лгут мелкие людишки! Лицо Караная стало жестким, глаза засверкали, он сделал шаг в сторону старшины, но сдержался:

– Кидряс агай, конечно, вы старше меня по возрасту, но я здесь поставлен самим Бугас батша и мы все воюем за свободную и справедливую жизнь. А когда повстанцы грабят бедноту – это несправедливо, – это позор! Про Кильмяка я слышал от своего отца, поэтому зря вы говорите, что он лжец! Берегитесь, Кидряс агай, оскорблять отца не позволю! Если ваши люди будут при грабеже пойманы, то они будут наказаны беспощадно, передайте это всем. Старшина ничего не сказал, повернувшись к сопровождающим джигитам, кивнул головой и все вышли. Иткуста и Таймас, присутствовавшие при разговоре, переглянулись:

– Ходили слухи про Кильмяка, но я не верил этому, а выходит, что это правда. Старшина Кидряс со временем перейдет к карателям и будет воевать против нас, – вот, что произойдет, – сказал Иткуста.

– Я слышал от его разведчика, что старик Кидряс посылал одного человека к генералу Бибикову и что тот привез письмо на русском языке, но прочитать его не смог. Получается, что Иткуста прав, доверять этому старику нельзя, – Таймас посмотрел на своего командира.

– Он, конечно, берет в свой отряд только верных ему людей, я боюсь, как бы он не схватил и не продал кого-нибудь из наших. Таймас, надо поговорить с тем разведчиком, пусть он сообщает нам, что там у них происходит, – заключил Каранай.

8. Первый штурм

На следующее утро Каранай Муратов с проводниками стал объезжать окрестности Мензелинска, чтобы самому ознакомиться с местностью. Перед штурмом Мензелинска, как обычно, было предложено сдаться «не противиться государю», но гарнизон Мензелинска дал отказ. Первая атака была предпринята 23 декабря в седьмом часу утра. С восточной стороны к стенам приблизилось около полторы тысячи человек, их встретила огнем артиллерия капитана Алексеева, повстанцы отступили. На следующий день они подошли с западной стороны, с крепости открыли огонь из орудий, повстанцы атаковать не стали. На третий день, в семь часов утра снова с западной стороны подошли около пятисот человек и вели перестрелку до полудня. Эти три атаки были разведкой боем, генеральный штурм начался 26 декабря в 6 часов утра.

Под огнем четырнадцати пушек, семь тысяч повстанцев подошли к городу со всех четырех сторон. С реки пугачевцы открыли сильный огонь, стремясь ворваться в панскую слободу, но здесь их встретил пальбой капитан Тихановский. Штурмующим войскам сильно мешали ров и река Мензеля, поэтому восставшие, переправившись в другое место, атаковали город с восточной стороны, оттесняя команду капитана Алексеева в город. Чтобы создать панику, повстанцы стали поджигать гумны и крайние избы, однако к капитану Алексееву вовремя подоспела помощь, и он выбил повстанцев из города.

9. Помощь осажденым

28 декабря в осажденный город пробились двести солдат Томского пехотного полка во главе с капитаном Евсевьевым, эта помощь была послана по приказу Фреймана из Заинска. Отряд был замечен повстанцами еще далеко на подступах к Мезелинску, пехота шла строем по дороге, тянувшейся вдоль реки Мензеля, на берегу которой росли высокие стройные сосны, подходившие вплотную к дороге. Алдарбай послал гонца с приказом для артиллеристов:

– Изготовить пушки для стрельбы по колонне, не пропустить солдат в город!

Канониры Митрак Петр, Добров Петр, Муртаза Яруллин и Ахматша Хужин на подводах с пушками подъехали по бездорожью на пригорок перед поворотом, расставили сани с пушками, две из них небольшие, а третья пушка – единорог, из которой стрелял сам Петр. Первыми начали стрельбу Муртаза и Ахматша, их выстрелы были не очень точными и гранаты взорвались рядом с колонной, однако, подобрав раненных, солдаты продолжали идти. После выстрела лошади пушкарей шарахались в сторону и сбивали прицел, ездовые их удерживали с трудом, поэтому приходилось снова наводить пушки – стрельба была не точной. Петр Митрак был истинным мастером своего дела, его пушка выстрелила удачно, ядро разорвалось в центре колонны и солдаты стали разбегаться. После этого конница пошла в атаку, пытаясь загнать их на лед реки Мен зеля, в это время пушки продолжали огонь по колонне и реке, чтобы разбить лед, солдаты несли потери. Но капитан Евсевьев был опытным командиром, он пресек панику, усилил боковые колонны солдат и аръергард, две повозки с пушками поставил в центр, потом, отстреливаясь, стал медленно двигаться к главным городским воротам. Этот аръергард оказался для конников непреодолимым препятствием, когда для пехоты оно было спасением от конницы, иначе пешему солдату невозможно отбиться от кавалерии. Потеряв убитыми девятнадцать солдат и раненными около трех десятков, капитан Евсевьев сумел добраться до городских стен, откуда тут же начался пушечный обстрел наступающих. Повстанцы отошли, потеряв в этой стычке около полторы десятка человек убитыми и раненными. Рано утром, уже первого января, повстанцы снова подошли к городу с двух сторон и потребовали сдаться, однако, получили отказ, потом была продолжительная перестрелка.

10. Военный совет

После неудачных попыток взять Мензелинск, полковник Муратов собрал командиров повстанческих отрядов своей ставке в ауле Бикбоу для военного совета.

– Нам не удается взять Мензелинск, не хватает пушек и пороху. Мы не знаем, сколько войск в гарнизоне крепости, там нет наших людей. В отличие от казаков, башкир и мишарей, местные татары не слишком боевые и не привыкли воевать, хотя повстанцев и много, но как военная сила они слабы.

– Джигиты, у вас есть какие-нибудь соображения, что нам нужно делать? Выступил вперед Байсак Биктимиров:

– Нам нужно взять сначала укрепление поменьше Мензелинска, Елабугу* или Заинск*, захватить там пушки, ружья и порох вооружить повстанцев. Провиант и фураж тоже нужен, люди голодают, кони слабеют.

– Нам сейчас нужна одна, хоть и маленькая, победа для поднятия духа народа, к тому же это усилит страх среди людей в крепостях, – задумчиво произнес старшина Кидряс Муллакаев.

– Но мы не можем оставить Мензелинск и все идти на Елабугу, осажденные могут выйти из крепости и разбить повстанцев. Чтобы идти на Елабугу, нам нужно разделить войска, но хватит ли этих сил для его взятия? Село теперь укрепленное, стоит на берегу реки Камы, взять его будет трудно, – озабоченно сказал Бузан Смаков, – туда прибыл майор Перский с ротой солдат в сто человек с пушками.

– Тогда лучше взять Заинск, крепость поменьше, там тоже есть пушки, ружья и порох, которые так нам нужны, – предложил Ишкильдя Ишмурзин, командир татарского отряда.

Итак, 10 января оставив часть войск Байсаку Биктимирову продолжать осаду, Каранай Муратов двинул войска к Заинску, где стояли, окружив крепость, отряды местных повстанцев. Однако 12 января, когда основные силы пугачевцев ушли на Заинск, осажденные предприняли вылазку, устроили засаду отряду повстанцев, подходившему к городу, и рассеяли его. Затем атаковали деревни Мазино и Деуково, множество пугачевцев было убито, Мензелинцы тоже понесли потери – был убит капитан Тихановский, а капитан Алексеев ранен. 15 января Заинск с тысячным гарнизоном был захвачен повстанцами, однако дальнейшее наступление на Билярск решено было не предпринимать. Объединенные войска под командованием Караная Муратова вернулись под Мензелинск и продолжали его осаду. В последствие, эта крепость находилась в окружении восставших на протяжении четырех месяцев и неоднократно подвергалась штурмам, но пугачевцам крепость так и не удалось взять, хотя были заняты Набережные Челны, Мамадыш и Ижевск.

В январе 1774 года почти вся территория Казанского уезда и Прикамья была у восставших, на осажденную Елабугу* пугачевцы совершили около двенадцати приступов, но крепость взять не удалось. В течение этого месяца отдельные отряды Караная Муратова перешли через Каму и Вятку и приблизились к Казани. Тем временем 4 января 1774 года из Казани выступил генерал А. Бибиков, а на следующий день команда Кардашевского, которая рассеяла в деревне Каюки небольшой отряд повстанцев, а 7 января вступила в Арск, что под Казанью. Итого, к этому времени по левобережью Камы было сосредоточено более шести тысяч восставших, русских, татар, башкир, удмуртов.

Осада Мензелинска продолжалась до марта, но его так не удалось взять. Окончательно осаду сняли в марте подошедшие крупные силы генерала Шерьятова. В целом против пугачевцев действовали восемь боевых генерала и десятки полковников со своими командами.

Вернулись разведчики Мустафы с новостями из под Кунгура:

– Салават Юлаев собрал большое войско под Красноуфимском и Кунгуром, 23 января они атаковали город Кунгур. С ним атаман Кузнецов* с командой в одну тысячу русских, а у Салавата пять тысяч башкир конников. Мы видели это сражение, с утра команда Салавата обстреливала город из десяти пушек, установленных на санях, запряженных парой лошадей, которые переходили с места на место. Его бомбардиры подбили две большие крепостные пушки и пробили брешь в стене, потом повстанцы начали занимать предместья. Но атаман Кузнецов начал штурм со своей стороны с опозданием на два часа, защитникам крепости удалось перебросить свои пушки и отбить атаку войск Салавата. Во время повторного штурма двадцать четвертого января Салавата ранило в ногу, наступление прекратилось, и он уехал залечивать свою рану. «Салават оказался воином божьей милостью», – подумал Каранай, – «это было видно еще под Ырымбуром, наш башкирский народ всегда был богат на военные таланты».