Текст книги "Башкиры. История Караная Муратова, пугачевского полковника"

4. На родине, в Бурзяне

Настала пора для поездки на родину к родителям и братьям. Лето только начиналось, время работ еще не подошло, Каранай собрался в Бурзянские края. Поехали всей семьей: Каранай и все его жены с внуками – Фатима, Гильминиса и Юмабика, старший сын Адильбай и младший

Бахтыгарей, их сопровождали Иктуса, Таймас и Мустафа тоже с женами и детьми, а также Мухамадьян и Азнабай.

Его отец, Мурат Алдаров, сильно состарился, в свои восемьдесят с лишним лет был уже седобородым старцем, однако держался прямо, имел ясность мысли и отменную память, мать сильно сдала, десять лет безнадежных ожиданий дались очень тяжело. Братья Алтынялил и Утеган были живы, каждый занимался своим делом, растили внуков. На большой туй созвали всех родственников, собралось много людей, дастархан накрыли в поле под открытым небом. Старик Мурат Адларов сказал собравшимся гостям: – Уважаемые родственники, друзья! Наступил для меня самый радостный день в жизни – вернулся из ссылки мой сын Каранай! Была война, мы с его матерью каждый день молились за него, чтобы Аллах уберег его от смерти или тяжелой раны. Потом мы с Маглифой долгие десять лет мечтали о том, чтобы наш сын вернулся домой. Аллах услышал наши молитвы – наконец, Каранай дома! Возблагодарим нашего Аллаха Всемогущего и Всемилостивого за его благодеяния:

«Бисмилляхир-Рохмаанир-Рохиим». Давайте послушаем нашего муллу, ибо только он может донести до ушей Аллаха нашу благодарность. Угощались свежим кумысом, медовой брагой, старики вспоминали прежние восстания, былых героев. Слушали рассказы Караная о войне, о Пугачеве, Кинзе Арсланове о сражениях под Мензелинском и тяготах жизни в Остзейском гарнизоне.

Простые люди, несмотря на запреты, и Указ Абей батша о забвении пугачевского восстания, хорошо помнили былые события. Молодые джигиты видели Караная впервые, для них он был легендарным земляком – героем пугачевского восстания, знаменитым полковником, прошедшим путь от Ырымбура до Стерлитамака и Уфы, до Бирска, Ногайбака, Мензелинска и

Казани, а под его началом было более десяти тысяч воинов. Они слушали истории об осаде Мензелинска, о знаменитом сражении под Аллагуватом, самой крупной битве повстанцев на этой войне, о походе башкир в Казань на помощь Пугачеву из уст непосредственного участника и руководителя. Они знали и помнили о том, что после того как были разбиты войска Пугачева Царицыным, и сам он был схвачен, когда Кинзя Арсланов бесследно исчез в приволжских камышах, тогда Каранай Муратов был самым решительным и боевым пугачевским полковником на Юге Урала, продолжавшим отчаянную борьбу.

Когда все закончилось и разошлись гости, старик Алдаров Мурат собрал сыновей:

– Каранай, скажи, где ты собираешься жить дальше, в своем ауле или вернешься к нам домой в Бурзян, к родителям и родственникам. Я уже в преклонных годах, жить осталось намного и хочу, чтобы ты жил рядом. А вы как думаете, Алтынялил, Утеган, а?

– Правильно говорите отец, хватит мотаться по белу свету, Каранай, возвращайся, здесь твоя земля, родина, – ответил Алтынялил. Восстание мы проиграли, сейчас воевать нет ни сил, ни желания, жизнь в лучшую сторону уже не изменится, успокой свою душу и просто живи.

– А что делать, надо жить дальше, прикупать землю, выращивать скот и умножать табуны, мы не должны отставать от других богатых старшин, надо только трудиться и богатеть. Тебе надо снова стать сотником, а то старшиной, ведь отец уже стар и кто-то должен занять его место. Авторитет у тебя есть, народ уважает, выберем тебя старшиной, правда утверждать будут в Ырымбуре, возвращайся, брат, – Утеган вопросительно посмотрел на него.

– Хорошо вы говорите, складно! Но душа у меня до сих пор горит, забыть прошлые дела невозможно. Но если посмотреть с другой стороны, то видно, что пока не сменится царь на троне в России, ничего хорошего для нас не произойдет. Абей батша уже в возрасте, сколько пройдет времени, пока она не уйдет на покой, неизвестно. Многие мои военные противники – генералы Бибиков, Голицын и другие уже умерли, да и наши старшины не вечные, люди умирают, а их дела остаются. Я надеюсь, что самые ярые наши враги тоже умрут, а на их смену придут более умные и понятливые правители. Я всегда вспоминаю слова Батырши, которые он написал в письме царице Елизавете: «Если падишах не одинаково обращает взор милости на своих рабов, не наказывает злодеев, и если он, презрительно относясь к своим подданным, потому что последние не состоят с ним в одной вере, чинит притеснения их вере и мирским делам, то и любой разумеющий поймет, что есть предел для таких злодеяний»*. Каранай помолчал и продолжил: – Я думаю и очень на это надеюсь, что такая тяжелая жизнь вечно продолжаться не может и когда-нибудь наступят для башкир хорошие времена! А, как и где жить дальше я пока еще не решил, дайте время, нужно отдохнуть и подумать.

Глава XIV. Земля под залог

1. 1788 год. Закладная

Прошло три года, как Каранай Муратов вернулся из ссылки, земляки его выбрали сотником, должность была утверждена Оренбургским губернатором, поэтому он стал «указным», и исполнял старшинские обязанности.

Ему шел пятьдесят четвертый год – у него была обритая седеющая голова, седеющие рыжие борода и усы, глубокие морщины на лбу и по углам глаз. С прошлого восстания и военных сражений, у него остался громкий командный голос и решительный взмах правой рукой, из-за чего его побаивались, и просьбы выполнялись без лишних разговоров. Сохранилась, присущая ему, ясность мысли, которая в критические моменты войны, не раз выручала его.

Каранай приехал в Оренбург с товарищами: Иткустой, Таймасом и сыном Адильбаем,

чтобы заложить принрадлежащею ему вотчинную землю по реке Салмыш, татарскому купцу Заятову на пятнадцать лет за две тысячи пятьсот рублей*.

Во дворе волостной канцелярии гражданского суда уже стояли расписные зеленые сани купца, запряженные парой черных жеребцов, а кучер подвешивал лошадям торбы с овсом.

– Успел раньше нас, – произнес Карнай и слез с коня. Следом спешились остальные, и, стряхивая снег с сапог, вошли в помещение канцелярии, там было тепло, топилась большая печь, у очага лежала охапка дров.

– Ас-салляму аляйкум, мырза, – приветствовал купца Каранай, давно ожидаете? Купец встал, и они поздоровались:

– Уа аляйкум ас-саллям, Каранай абзый, только что подъехал. Не передумали закладывать землю, помните наш уговор – на пятнадцать лет, до 1803 года!

Сеитовский купец Мухамет-Рахим Заятов занимался куплей-продажей земли, лошадей и другого скота и зерна. Ему на вид было около тридцати пяти лет, высокого роста, худощавый, с небольшой черной бородкой и усами. На голове красовалась бархатная зеленая тюбетейка с шитыми золотом узорами, поверх длинной навыпуск белой рубахи был надет темно-зеленый камзол. Синие штаны из толстой материи, подпоясанные наборным ремнем с серебряной застежкой и черные сапоги из телячьей кожи дополняли его одежду. Разбогател он после подавления пугачевского восстания, когда наступил голод, цены на зерно выросли, земли и скот продавали за бесценок, чтобы только не умереть с голоду. Сейчас положение стало лучше, землю стали продавать реже, да и цена на нее выросла, но хозяевам земель нужны были деньги, поэтому земли сдавали под залог.

В канцелярию вошли, подъехавшие из разных мест старшины: Ярмухаммет Баязитов, Кинзябулат Алкашев, Чувашбай Давлетбаков и другие, для засвидетельствования закладной. Об этом было договорено заранее, хорошо, что они приехали во-время и никого не надо было ждать. Наступило оживление, все были хорошо знакомы друг с другом, начались приветствия, восклицания и рукопожатия. Башкирские старшины знали купца первой гильдии из Сеитова, им не раз приходилось встречаться с ним на ярмарках и базарах, где продавали лошадей, зерно, а покупали ткани, промышленные товары и многое другое, необходимое в жизни.

– Ну, как купчая готова? – спросил Каранай.

– Сейчас будем составлять, а вот и писарь, – кивнул головой купец.

Дверь кабинета отворилась, оттуда вышел молодой татарский джигит в коротком зеленом камзоле и белой рубахе навыпуск с расшитым воротом, держа под мышкой кипу бумаг, которую он заносил на подпись и печать к своему начальнику. Он вынул из кармана большой ключ на цепочке и, отворив дверцу сейфа, достал бумагу, чернила и очинил перо.

– Так, кто у нас сдает землю? – он посмотрел на присутствующих.

– Я, Каранай Муратов.

– Так, пишу, 1 ноября 1788 года, – продолжил писарь.

Подписав закладную и получив деньги, башкиры разъехались: кто домой, кто по родственникам, а Каранай и его спутники отправились за покупками в Ырымбур, в Гостиный Двор*, где было много торговых лавок. Накупив гостинцев и другого товара, они поехали по центральной улице и остановились против дома Тимашевых*, – это двухэтажное здание с мезонином заметно выделялось среди других строений города.

– Богатый и красивый дом, хорошо, наверное, там жить, тепло, – заключил Таймас.

– Говорят, что хозяин-то, подполковник Тимашев уже умер, это он нас, старшин, первый и допрашивал, когда нас поймал поручик Лесковский, – негромко произнес Каранай, – а теперь его нет в живых. Мы-то живы, а его уже нет, что тут скажешь, – Каранай задумчиво посмотрел на своих спутников.

– Некоторые, заимев власть и богатство, начинают думать, что они бессмертные, но люди все равны перед лицом Всевышнего, – произнес Иткуста, – я об этом часто думаю.

– Многие уже умерли или погибли, – откликнулся Таймас, – вот и генералы Бибиков и Голицын, их тоже нет, – говорят, что первый умер от болезни еще во время восстания, а второй умер уже после – он дрался на дуэли и был убит.

– Я слышал про это, думаю, что он погиб как солдат в бою – защищал свою честь, – сказал Каранай, – это я понимаю.

– Сколько нужно лошадей продать, чтобы построить такой дом, а Иткуста? – спросил Таймас и повернулся к своему другу, – у Тасимова такой же большой дом, сам видел. Говорили, что он продался русским и принял християнскую веру.

2. Аул Кинзи абыза

Путники, постояв немного, тронулись дальше, нужно было засветло доехать до Кинья-Абыза*. Каранай давно хотел приехать туда, в это известное всем башкирам место, ведь аул основал сам Кинзя Арсланов еще до пугачевского восстания, там должны были быть еще живы родственники и бывшие повстанцы.

Выехали в поле, снег, шедший всю ночь и раннее утро, перестал, кругом было бело, сквозь снег торчали засохшие стебли травы, а на голых деревьях одиноко висели, не сорванные еще ветром, бурые листья. «Вот и зима пришла, пора на охоту», – подумал Каранай и оглянулся на своих спутников, те тоже ехали в задумчивости, а Иткуста негромко напевал что-то. Стояла глубокая тишина, пушистый снег приглушал звуки, на душе у него было спокойно от мирной жизни, удачно совершенного дела и чистого мягкого белого снега, что ни о чем не хотелось думать.

Было уже поздно, когда подъехали к аулу Кинья-Абыз, расспросив людей, они нашли дом Кутлугильды Абдрахманова. Путники спешились, Каранай постучался, через некоторое время в ответ послышалось:

– Кто там ходит в сумерках, как албасты?

– Кутлугильде агай, это я – Каранай Муратов!

– Сохрани, меня Аллах, неужели это ты, Каранай? На крыльцо вышел пожилой мужчина и, прищурившись, оглядел нежданных гостей, потом радостно всплеснул руками:

– Вот не ожидал тебя встретить, Каранай, вот как встреча! Говорили, что тебя, то ли казнили, то ли сослали вместе с Салаватом! А ты живой и опять дома, на родине!

– Это мой сын Адильбай, а это старые боевые друзья Иткуста и Таймас, он прошли со мной всю войну, – представил спутников Каранай.

– Очень хорошо, будем знакомы, я – Кутлугидьде Абдрахманов, слышали, наверное. – Ну, проходите в дом, проходите! Эй, кто там, джигиты, встречайте дорогих гостей – коней в стойло, присмотреть за ними, как следует! Такие гости, такие гости!

3. Домой, в Каранай

Рано утром тронулись в путь, на ночевку остановились в Тятер Араслане, ближе к вечеру того же дня они поднялись на гору за аулом Кайраклы, теперь шла равнина до самого Караная.

– Смотрите, лисьи следы! – крикнул Адильбай и отъехал в сторону, высматривая след.

– И заячьи тоже! – откликнулся Иткуста, и погнал свою невысокую лошадку.

Вскоре показался аул, всадники прибавили ходу, за тополями, росшими на берегу речушки Кушкаин, выглядывали соломенные крыши саманных домов. Перешли вброд, неокрепший лед с хрустом ломался под копытами коней, поднялись на невысокий холм, из-за плетня выскочила с лаем собака, но, узнав своих, завиляла хвостом. У развилки Каранай остановил коня и с широкой улыбкой на лице обратился к друзьям:

– Завтра приходите ко мне с семьями, будет туй по случаю удачно совершенной сделки, да и поговорить надо. Все разъехались по домам, Каранай подъехал к своим воротам, дом у него был большой, построенный по русскому типу еще до восстания и крыт с соломой. Сараи для лошадей и другого скота тоже были срублены, крыты соломой и стояли в ряд, по двору, огороженному плетнем, бродили две свирепого вида собаки. У ворот их встретили Фатима и сын Таштимер, который принял повод.

– Хорошо доехали?

– Хвала Аллаху, все хорошо, Фатима. Сынок, Таштимер, присмотри за лошадьми.

Тот повел коней в стойло, а Каранай с Фатимой вошли в дом, жена помогла ему снять верхнюю одежду, лисий малахай и повесила на гвозди вбитые в стену.

– Каранай, как поездка, удачная? – она улыбнулась ему, – я рада, что вернулись целыми и невредимыми.

– Да, Фатима, поездка удачная, сговорились с татарином Заятовым за две тысячи пятьсот рублей на пятнадцать лет.

– Что дальше?

– Надо купить еще земли вокруг нашего аула с полями и с сенокосными лугами.

– Когда будешь выкупать?

– До конца зимы это надо сделать, а еще лучше уже сейчас. Подошла Гильминиса и полила Караную на руки воду из медного кумгана и подала полотенце.

– Как дети? – спросил ее Каранай.

– Хвала Всевышнему, все здоровы и соскучились, – она улыбнулась, – особенно Бахтыгарей, смотри, с каким нетерпением он ждет тебя.

– Сынок, Бахтыгарей, вот тебе подарок из Ырымбура: это книги на татарском и арабском языках. Читай и учись, сейчас это нужно, без грамоты нельзя, в нашем роду все мужчины грамотные, и ты не отставай, а вот бумага, чернила и перо. Третья жена Юмабика и дочь Айхылу накрывали дастархан к чаю, тут же вертелись внуки и внучки.

– Где джигиты?

– Таштимер и Биктимер с утра выехали на охоту на лису и зайцев по первому снегу, пора бы уже вернутся, – ответила Фатима.

– Хорошо, – сказал он, сегодня был хороший, удачный день. Завтра надо зарезать белого барана и созвать туй, к вечеру пригласить муллу и родственников.

4. Мирные заботы

За окном вечерело, поднимался ветер, пошла поземка. Каранай, попив чаю, удобно устроился на подушках. Нахлынули воспоминания – Пугачевское восстание, сражения и гибель старшего сына Алдарбая. Он был самым любимым сыном, названным в честь деда Алдарбая Исекеева, Каранай иногда думал, что если бы он назвал сына другим именем, то, может быть, тот остался жив. Но кто знает это наверняка, война есть война, и сейчас, несмотря на то, что прошло столько времени с тех пор, при воспоминании о сыне у него сжимается сердце и наворачиваются слезы. Он часто вспоминал и младшего брата Ырысая, горячего джигита, после его пленения под Тятербашем, о нем долго не было вестей, потом появились слухи, что его доставили в Мензелинск, а после долгих допросов и пыток повесили. Прошли десять лет поселения солдатом в гарнизоне, свинцовые воды Балтийского моря, сырая зима, холодные казармы и скудная чужая еда – вот удел ссыльного побежденного повстанца, да и просто солдата царской армии. Стоять на карауле в промозглые ночи, целый день выполнять на плацу ружейные артикулы, делать самую тяжелую работу и тосковать по дому в бесконечно длинные вечера. Утешала только одна мысль, что он сделал все, что мог, что было в его силах. Поднимал народ на борьбу, водил джигитов в походы, рубил царских карателей, наводил новый и справедливый порядок в занятых аулах, старался жить по совести. Теперь, когда все остались позади – война и ссылка, кровь и страдания, он осознал неумолимость хода времени и истории. Что бы ни делал человек, какие бы дела он не совершал, время все расставит по своим местам. В самом начале восстания, он, как и многие другие, думал, а правильно ли он поступил, что пошел воевать вместе с Бугас батша? Воевать нужно было, хотя многие, как и он, знали, что проиграют, что их разобьют, и что будет жестокая расправа. Теперь такой тяжелый итог: войну проиграли, порядки остались прежние, гнет усилился, жить стало еще хуже – начались тяжкие поборы, а царские чиновники, как и прежде, что хотят, то и творят. Еще больше стали заселять наши земли русскими, татарами и другими народами, что же делать – начавшиеся перемены продолжатся, ничто этого не остановит. Наступают новые времена, и он, Каранай Муратов, сейчас уже пожилой мужчина, смотрел на происходящее с горечью, и не в силах, что-либо изменить – ход времени и истории невозможно остановить. «Мы, башкиры, живем на своей земле, но под покровительством России, а покровительство это тяжкое, хотя народ, как и прежде, верой и правдой служит русскому государству, выполняя условия давнего Договора» – часто думал он. Иногда он пытался представить себе какая будет жизнь лет через десять, двадцать, неужели ничего не изменится? «Неужели и дальше будет такой же гнет и несправедливость по отношению к народу, когда же наступят справедливые времена, когда нам можно будет жить спокойно, без восстаний? Может быть тогда, когда умрет Абей батша и на трон России вступит новый император? Войны, конечно, будут, ни одно государство, в том числе и Россия не прекратит воевать за передел чужих земель, возможно, какая-то страна и нападет на Россию, и нам, башкирам, снова придется воевать вместе с русскими, как в Польше» – эти мысли постоянно одолевали его.

Вернулись с охоты джигиты, первая зимняя охота в этом году оказалась удачной. У каждого висели на седельном ремне по нескольку зайцев, Таштимер добыл еще и лису, а Биктимеру не удалось взять, поэтому он был несколько расстроен.

– Ничего, зима длинная, свое еще возьмешь, – утешал его Адильбай.

На следующий день собрались за обедом Иткуста и Таймас с женами, Таштимер привез на санях муллу, жены накрыли большой дастархан, приготовили бишбармак, мулла прочитал молитву во славу Всевышнего. Потом пили из большого самовара чай с душицей, медом, сахаром, баурсаками и баранками, которые привезли из города. Мулла прочитал дага – пожелания здоровья, благополучия и богатства гостеприимному дому и всем присутствующим, потом Таштимер отвез его домой. Обсуждали насущные проблемы аула, как перезимовать снежную и холодную зиму, сохранить скот, будущий приплод и обеспечиться кормами.

– У кого не хватит корма для скота? – спросил Каранай.

– У Рахимьяна две коровы и больше десятка овец, а летом он проболел и не смог накосить достаточно сена, а, что успел накосить, стоит на лугу в стогах, – вспомнил Адильбай.

– Рабига осталась без мужа, корма для двух коров совсем нет, – продолжил Таштимер.

– У Хатиба маленький сын, летом родился, и дочери всего год. Жена после родов болела, он с ней провозился и сена не накосил, – сказала Фатима, – вот кому нужно помочь и хлебом и кормами.

– В начале осени переехали к нам припущенники из Стерлитаматака, живут совсем плохо, – сказал Биктимер, – хозяина зовут Иштуган.

– У него очень красивая дочь Сулпан, ей уже 17 лет, по-моему, она нравится Биктимеру, – улыбнулась Фатима. Биктимер слегка смутился, но виду не подал:

– Да, она не только красивая, но и работящая все хозяйство держится на ней.

Вспомнили самых бедных, кому нужна помощь, чтобы старики и дети не умерли и дожили до весны. У кого есть взрослые дети, дочери на выданье, джигиты – будущие женихи, что умеют делать, какая от них польза аулу. Какие есть налоги, которые нужно заплатить, как разумно потратить деньги, а про тех, кто просится на поселение в аул Каранай, расспросить и узнать, кто такие и откуда, сидели долго, все тщательно обсудили.

Потом Иткуста взял курай и заиграл старинную мелодию о подвигах батыров, играл он мастерски, виртуозно, но в тоже время задушевно. Все затихли, и, слушая старинную песню о подвигах своих предков народных батыров, сидели, глубоко задумавшись и сопереживая, каждый был сейчас далеко, там, вместе с героями народной песни.