Текст книги "Башкиры. История Караная Муратова, пугачевского полковника"

Глава XIII. Возвращение

Белhән ине Каранайзың йөрөган юлдарын

Белhән ине Каранайзың өмөт hыялдарын

1. Оренбург, май 1785 года

Каранай Муратов получил помилование в начале апреля этого года, после десяти лет ссылки солдатом, в Остзейском гарнизоне под Ригой. Прибалтика и Карелия были обычными местами для ссылок бунтовщиков, в солдаты ссылали бессрочно, до конца жизни. Но времена изменились, и повстанцев, достигших пятидесяти, лет начали отправлять домой.

Военная Коллегия прислала уведомление о помиловании Караная Муратова, которое было подписано 27 марта 1785 года, день в день, ровно через десять лет, но, пока шли документы из Санкт-Петербурга, прошло около двух недель. Каранай сидел в казарме и чинил свою куртку, пришивал деревянную пуговицу, которая оторвалась на плацу, когда вошел ротный командир и приказал:

– Солдат Муратов!

– Я! Каранай вскочил и вытянулся во фрунт.

– Приказано немедля явиться к господину коменданту крепости! Каранай оделся, привел в порядок амуницию, конвоиры встали по бокам и они пошли. В голове вертелись догадки: «Что же случилось такого, ради чего надо вызывать к самому коменданту, я давно привык к солдатской жизни, все делаю как надо и даже лучше многих. Как там было сказано в царском указе: «Навечно в солдаты», а что может быть хуже, казнь? Нет, для казни прошло слишком много времени, время казни прошло. Ладно, поживем – увидим». Полковник с седыми усами и бакенбардами посмотрел на него и негромко сказал:

– Каранай Муратов, получен приказ о твоем помиловании, Указ подписан самой Императрицей, матушкой Екатериной II, она тебя прощает. Отпускаем тебя на волю, поезжай на свою родину, в Оренбурге встанешь на учет. Ты ведь писать и читать по-русски умеешь, так вот что, подпиши бумагу о том, что больше никогда, никому и нигде не будешь говорить, что ты пугачевский бунтовщик. До конца жизни – понятно?

– Как же не понять, ясно, как божий день, Ваше благородие! У него перехватило дыхание, в голове немного помутилось, но виду не подал, а старался держаться прямо, не отводя глаз от коменданта. Пожилой полковник снова посмотрел на бывшего бунтовщика, тоже полковника и подумал: «Выдержанный и умный человек, говорят, что отчаянно воевал, здесь хорошо выучился, чужому для себя, русскому языку, стал хорошим солдатом, хотел бы я иметь таких помощников». А вслух приказал:

– Выдать ему проездные документы, завтра же отправить из гарнизона с оказией. Исполнять!

В канцелярии ему дали бумагу, где было сказано, что он отбыл свой срок наказания, проезд и кормежка до места жительства за казенный счет, а по прибытии в Оренбург встать на учет, как бывший бунтовщик.

И поехал Каранай Муратов на перекладных через всю империю – добирался через Псков, Смоленск, Козельск, Тамбов и Саратов, везде по пути следования в городах – крепостях спрашивали бумагу и отправляли без задержек. Кормежка казенная, скудная, сменной одежды и обуви не было, на пути стояли разливы рек, часто шел мокрый снег с дождем. Прошло более месяца мытарств, когда Каранай добрался до Оренбурга и остановился на постоялом дворе. Худой, обросший и оборванный он явился в военную канцелярию, чтобы доложить о своем прибытии.

– Что, Каранайка, отсидел свое, бунтовщик! – сказал писарь из казаков, прочитав его бумагу и со злостью посмотрев на него.

– Да, день в день, десять лет на службе Ее величества государыни анпиратрицы Екатерины второй, солдатом в Остзейском гарнизоне! – отрапортовал Каранай.

– То-то же, басурманин, впредь будешь знать, как бунтовать, – писарь достал толстую книгу для регистрации. В это время вошел столоначальник в форме есаула и поинтересовался:

– Что здесь делает, этот оборванец? Писарь вскочил и доложил:

– Бывший бунтовщик Каранай Муратов, Ваше благородие, прибыл из ссылки с Остзейского гарнизона, вот его сопроводительная бумага! Есаул прочитал затертую бумагу с гербовой печатью и произнес:

– А кажись, я тебя знаю, Каранай Муратов, ты ведь был полковником у Емельки Пугачева, так или не так?

– Истинно так, господин есаул, был полковником!

– Не понимаю, зачем вам, башкирцам, нужно было идти с Пугачевым, он же чисто разбойник, сколько дворян казнил и разорил!

– За свою землю, которую отобрали, Ваше благородие, – Каранай Муратов смотрел прямо и не отводил глаз.

– Ладно, регистрируй и отпускай, – сказал есаул писарю и вышел, сердито хлопнув, дверью.

2. Встреча

Из Оренбурга Каранай послал с оказией письмо в аул, которое принес его семье сам Алибай Мурзагулов. Адильбай, Иткуста и Таймас, не мешкая, выехали в Оренбург, чтобы встретить своего отца, земляка и бывшего командира. Они нашли его на постоялом дворе, где он уже кормился в долг, с трудом узнали в худом обросшем, одетом в потрепанную казенную одежду человеке, Караная Муратова. Встреча была трогательной, никто не скрывал слез радости.

– Сынок, Адильбай, уж не чаял свидеться снова! Как твоя мама, семья, дети и внуки? – голос у Караная дрогнул.

– Хвала Всевышнему, все живы, ждут тебя с нетерпением, – радостно сообщил Адильбай, – вот доедем домой, устроим туй на всю округу!

– Вот и свиделись, Иткуста, Таймас, как я рад, что дожил до этого часа! – Каранай и его друзья крепко обнялись. Хозяин постоялого двора татарин Сагидулла забеспокоился, когда узнал, что этот постоялец, бунтовщик, бывший пугачевский полковник:

– Уважаемый Каранай абзый, простите за притеснения, я не знал кто ты такой! Вижу, что человек едет издалека, отощал, поизносился и устал с дороги.

– Сагидулла, я уже отбыл свое наказание в ссылке и сейчас еду домой в Башкирию.

– Не хотите помыться в бане, у меня она своя и как раз уже готова?

– Хорошо, уважаемый хужа, с превеликим удовольствием погрею кости и отмою всю грязь со своего грешного тела, – ответил Каранай.

– Есть ли тут цирюльник, нужно обрить голову и поправить бороду?

– Конечно, уважаемый старшина, есть, сейчас позову. Вскоре пришел цирюльник, русский мужчина, средних лет, и стал раскладывать свои инструменты.

– А кажись, я тебя знаю, Петр, не обознался?

– Истинно так, Петр Митрак!

– Ты же был канониром у меня, помнишь?

– Как не помнить, ты – Каранай Муратов, полковник! Слава, тебе господи, живой, а уж я думал, что казнили тебя! Откуда едешь? Оникрепко обнялись.

– Отслужил, я Петр, десять лет в Остзейском гарнизоне, сейчас еду домой. А это мой второй сын Адильбай, старший, если помнишь, был убит под Стерлитамаком. А ты Петр, как оказался тут?

– Во время страшного летнего сражения под Аллагуватом, когда нас побил генерал Голицын, погибли мои друзья канониры Петр Добров, Муртаза Яруллин и Ахматша Хужин, я был ранен и взят в плен, потом отправлен сюда, в Оренбург. Дали мне два десятка плетей и определили к солдатам цирюльником, как бывшему артиллеристу*, а сейчас я на вольных хлебах, работы хватает. Ну, Каранайка, садись, постригу и побрею тебя как положено, мне так все едино – православный ты человек или мусульманин, однако денег с тебя я не возьму.

После бани Каранай переоделся в одежду, которую передала для него Фатима, и, наконец, почувствовал, что он на свободе и скоро будет дома. Совершив вечерний намаз, мужчины сели ужинать, Адильбай, Иткуста и Таймас много расспрашивали о его поимке, суде и ссылке, поэтому легли спать далеко за полночь. Адильбай рассказал, как жила без него семья, как бедствовали, как обирали сначала каратели, а потом уже и местные старшины, пока не помог семье Алибай Мурзагулов. Когда поймали и казнили Бугаса батша и его атаманов, башкирских старшин и сотников заставляли собирать штрафных лошадей, скот, сено и зерно для царских войск, люди сами же и отвозили на подводах в Стерлитамак.

– Помню, как приехал в наш аул старшина Алибай Мурзагулов во главе команды из полусотни солдат за скотом и фуражем, – рассказывал Адильбай. Но за день до этого прислал своего гонца, чтобы предупредить о продовольственной команде, и мы успели кое – что припрятать. Алибай сам объезжал каждый двор и придирчиво осматривал хозяйство: – Так, хозяин, отдаешь коня, корову и сено. А где у тебя зерно? Писарь, все записывай у кого, что взяли, чтобы другой раз не ходить! Все погрузить и привезти в Стерлитамак к завтрашнему вечеру! Заехал к нам и громко позвал:

– Кто старший в доме, а ну, выходи! Я вышел и сказал:

– Я старший, Адильбай Каранаев! За мной вышли мама, Гильминиса и Юмабика, а дети остались сидеть дома.

– А знаете, где сейчас разбойник Каранай? Не знаете, а я вот знаю, сидит он в остроге в Остзейском гарнизоне! Ну, Адильбай, показывай, что у вас есть, да живее, солдатам нужно торопиться. Он прошелся по дому, заглянул в сараи:

– Забрать две коровы, лошадь, пять овец и сена воз, писарь, запиши! А ты Адильбай, все, что записали, сам завтра привезешь в Стерлитамак. Адильбай продолжил:

– Вот так мы узнали, что вы, отец, живы и сидите в остроге. А солдаты в ауле заходили в каждый дом и забирали все, что попадало на глаза, в первую очередь зерно, сено, скотину или заготовленное на зиму мясо, кроме конины. Зима была тяжелая, наступил голод, многие продавали свои земли за гроши, на этом богатели русские помещики и татарские купцы. У многих были отобраны вотчинные земли в пользу новых дворян из бывших русских офицеров, помещиков и богатых татар, помогавших царской армии и чиновникам в подавлении восстания. Но, все же, большинство старшин и сотников втайне помогали бывшим повстанцам и их семьям, не дали им разориться или умереть с голоду, а некоторых спасли от продажи в рабство. Да, наша земля богата на честных и бескорыстных людей, на этом и держится наш народ. Алибай Мурзагулов живой, снова стал уважаемым человеком, он много помогал бывшим пугачевцам. Адильбай заулыбался и прищурил глаза:

– Я же не сказал главного – мы нашу Сабиру отдали замуж за Хурамма, сына старшины Алибая так, что, мы теперь родня, это он привез твое письмо к нам домой.

– Хорошая новость, рад буду снова увидеть Алибая, постарел, наверное, – задумчиво произнес Каранай.

– Да, поседел совсем, начал сдавать, время никого не щадит, – промолвил тихо Адильбай.

– А как живут Сабира и Хурамм, дети есть? – поинтересовался Каранай и попытался мысленно представить свою любимую дочь. Но ее образ расплывался и исчезал как в тумане, да и лицо Хурамма он не смог вспомнить.

– Река Яик теперь называется Урал, слышал, наверное, – сказал Иткуста, – управляет нами Уфимское наместничество, есть Пограничная экспедиция в Ырымбуре*.

На рассвете, сели пить чай из большого блестящего медного самовара, хозяин был рад им угодить. Отдохнувшие за ночь сытые кони уже ждали у ворот, попрощавшись, башкиры вскочили на коней.

– Будете снова в Ырымбуре, заезжайте прямо сюда, для вас всегда найдется достойное угощение и ночлег, не забывайте, меня зовут Сагидулла! – крикнул на прощание хозяин остоялого двора, и помахал рукой, – счастливой дороги!

3. Дома

Выехали в степь, кони пошли резвой рысью, Каранай избрал самый короткий путь домой – вдоль реки Салмыш, через аул Шарлык, далее через реку Дему и аулы Тятер-Араслан и Уршакбаш. Он так торопился, что все расстояние около сто восемьдесят верст хотел покрыть за два дня. К вечеру, на закате, они подъехали к аулу Тятер-Араслан, на ночевку остановились у старого знакомого пугачевца, сотника. К исходу второго дня всадники доскакали до аула Каранай, кони, почуяв близость дома, пошли шагом. Была середина мая, стоял светлыйи чистый весенний вечер, было по-летнему тепло, на западе по высокому небу плыли розовые облака, свежий ветер доносил запах еще не просохшей земли и молодой травы. Они остановили коней на холме:

– Наконец-то я дома, вот она, наша земля, – произнес Каранай и вдруг почувствовал стеснение в груди, защипало в глазах от горячихслез, долго он мог произнести ни слова. Украдкой посмотрел на сына и своих друзей, те тоже не стесняясь, вытирали рукавами глаза.

– Красота какая, эх, век бы жить, не умирать, – сказал Иткуста, утирая слезы.

– Нет ничего лучше нашей земли, – тихо произнес Таймас. Они спешились, постелили молитвенные коврики и помолились: «Бисмилляхи – рахман ир – рахиим», – Каранай воздал хвалу Аллаху Всевышнему и милосердному и его пророку Мухаммеду за добродетель, за то, что не оставил его в трудные времена, помог выжить и дойти до своего дома. Они шагом поехали по аулу, на улице дети играли в альчики, увидев Адильбая, Иткусту и Таймаса, они остановились и стали рассматривать четвертого, незнакомого им человека. Старший из них забежал в дом, и тут же за ворота вышел пожилой мужчина, взглянув на незнакомца, он остановился в замешательстве.

– Не узнаешь меня Буранбай? – спросил его Каранай.

– Каранай, – спаси меня Аллах! – воскликнул Буранбай! С возвращением родной, мы уже и не надеялись тебя увидеть, уповали только на Всевышнего, десять лет прошло ведь, десять лет!

Всадник спешились, Каранай обнял старика, а тот крикнул внукам:

– А ну, дети бегите и кричите, что приехал Каранай, а ты, самый быстрый, мчись до его дома, сообщи Фатиме апай радостную весть! Через несколько минут почти весь аул собрался на небольшом майдане:

– Каранай агай, как доехали, как здоровье?

– Дайте дойти до дома, до семьи, – попросил он, – завтра приходите к нам, я вам все расскажу. Навстречу ему уже торопилась Фатима, а за ней другие жены, дети и внуки.

Пять дней назад приехал Алибай Мурзагулов с сыном Хуррамом, визит был неожиданным, без предупреждения. Они спешились, Таштимер повел коней в стойло, а Фатима смотрела на гостей с некоторым недоумением, их лица были какими-то значительными и серьезными, но в тоже время спокойными, без тревоги. Алибай подошел к Фатиме и протянул обе руки:

– Фатима, хвала Всевышнему, есть хорошая новость! Поздравляю тебя, Фатима, – твой муж Каранай Муратов помилован, он уже прибыл в Ырымбур, вот от него письмо. Надо ехать за ним, посылай скорее сыновей! У нее внезапно закружилась голова, и подкосились ноги, она присела на лежащую возле ворот колоду. Таштимер бросился к ней:

– Мама, все хорошо, какое счастье, что отец жив и скоро будет дома! Фатима прошептала:

– Хвала Аллаху! Он услышал мои молитвы и дал мне счастье на старость лет! Зови всех домой, завтра утром поедете в Ырымбур за отцом.

А сейчас, она торопилась навстречу к мужу и отцу своих детей в их окружении и никак не могла добраться – такой длинной была эта дорога! Увидев ее, Каранай пошел навстречу, а когда дошел, то Фатима еле держалась на ногах, Каранай обнял ее, поддержал:

– Не плачь, Фатима, радуйся, я уже дома! Его окружили дети внуки, каждый хотел обнять и прижаться, даже внуки, никогда не видевшие его, чувствовали, что это очень близкий для них человек, и что день сегодня особенный. Так, в окружении своей семьи, он пошел к своемудому, к дому, который так часто снился в холодные ночи прибалтийского гарнизона.

Таштимер поехал на пастбище за баранами, жены и дочери накрывали к чаю, затопили баню, по – черному, единственную в ауле. Бикхужа и Бахытгарей поскакали по близлежащим аулам с радостной новостью, и звать соратников Караная, старшин и сотников на туй, по случаю его возвращения.

Утром Адильбай и Мухамадьян, бывший телохранитель Караная, зарезали двух баранов и разожгли огонь под большими казанами на улице. Стал съезжаться народ, собрались все старики и почтенные люди аула, уже наступил полдень, когда женщины накрыли во дворе большой дастархан. За главным сидели мужчины, отдельно женщины и маленьким детям было накрыто поодаль от взрослых. Мулла Байтуря причитал молитву, воздал хвалу Аллаху Всевышнему и Милосердному и его пророку Мухаммеду за благополучное возвращение Караная домой, за здравие живущих и упокой в вечном раю погибших на войне. Прочитал суры из Корана о достойном муже, его мужестве в борьбе с неверными, благородстве и благочестии. Затем мулла благословил пищу дарованную Аллахом, всевышним и милосердным.

После трапезы стали задавать вопросы: – Уважаемый Каранай агай, видел ли ты Бугас батшу, Кинзю Арсланова, Салавата Юлаева? Каранай немного задумался, лицо его просветлело:

– Да, было славное время, когда рубили царских карателей, сколько воды с тех пор утекло! Юлая Азналина и его сына Салавата Юлаева встретил под Стерлитамаком, где нас собрал Алибай Мурзагулов. Юлая Азналина я знал еще по восстанию Батырши и Польской войне, а Салавата видел впервые, настоящий джигит – крепкий, горячий, у него мужественное и умное лицо. Говорил он очень убедительно и красиво, слагал песни, но я его песни слышал всего один раз. В Бердах под Оренбургом был на Военной Коллегии, потом была общая встреча старшин с Кинзей Арслановым. Кинзя абыз – умнейший человек, таких среди башкир я больше не встречал, честь ему и хвала. А сколько народу он поднял на святое дело освобождения, а как его уважали Бугас батша и казаки! Говорили, что его не смогли поймать, и он скрылся в казахских степях и до сих пор живой. Бугас, конечно, не царь Петр III, это было видно сразу, он казак с реки Дон, много чего видел на свете, воевал, отличился, за крамолу сидел в острогах, бежал. Уж, очень тяжкая жизнь была тогда у казаков и башкир – у всех служилых людей. У всех кипела кровь от негодования на царских прислужников за унижения и издевательства над народом. Ямилька Бугас, хоть и простой казак, но смог поднял народы по Яику и Волге, он навечно останется в памяти, и особенно, нашего башкирского народа. Потом я видел его казнь. Меня и других атаманов и старшин привезли в Москву, чтобы мы это видели. Мы стояли и смотрели, как ему сначала отрубили голову, а затем руки и ноги – четвертовали. Потом повесили атаманов Перфильева, Шигаева, Падурова и Торнова. Было тяжело это видеть и горько сознавать, что мы побеждены. Но доблестный муж должен все стерпеть и все вынести ради своего справедливого дела. Да, нас победили, но не сломили!

Стемнело, гости стали расходится, Каранай, уставший от впечатлений и переживаний, прилег на нары и мгновенно заснул. Это был безмятежный и благодатный сон впервые за тринадцать лет жизни, сон человека, который сделал все что мог и теперь имеет священное право на отдых и покой.

3. Ветераны

На следующий день он послал Адильбая к Мурзагулову в аул Альбей, Каранай просил его собрать старшин и сотников – всех знакомцев по восстанию, ему не терпелось их увидеть. Адильбай вернулся уже на следующий день:

– Отец, – Алибай агай просит приехать уже завтра, хочет поговорить наедине, погостите у него, пока не приедут остальные – старшин он собирает на третий день.

– Да мне и самому не терпится его увидеть, увидеть Сабиру и внуков, выезжаем завтра, передай Иткусте, Таймасу, Мухамадьяну и Азнабаю, пусть собираются в дорогу.

Ранним утром, когда розоватое солнце только показалось на горизонте, они выехали со двора. Каранай с Фатимой взяли с собой самого младшего сына Бахтыгарея, другие жены и внуки остались дома. Когда солнце поднялось к полудню, они остановились у подножья холма, где бил мощный родник, давая жизнь новой речушке. Каранай прилег на траву и посмотрел на чистое голубое небо: в высоте, в прозрачном мареве, пели жаворонки, прохладный ветерок обвевал лицо, качались травы, а кругом, до самого края, были дорогие сердцу картины Урала. Он вспомнил о том, как на чужбине часто мечтал о том, чтобы, когда-нибудь, хоть краешком глаза, увидеть свою родину, увидеть эти холмы и родники в ясный весенний день. Он глубоко вздохнул и подумал: «Больше никогда отсюда не уеду, буду жить, и доживать свой век, отпущенный Аллахом, среди своих детей, внуков и друзей – соратников».

Алибай Мурзагулов встретил гостей у тесовых ворот. Каранай заметил, что хозяйство у заслуженного старшины крепкое: крыша дома крыта железом. «Говорили, что после восстания табунов у Алибая прибавилось, и что он ежегодно ездит продавать лошадей на ярмарку под Оренбург в Сеитовскую слободу или под Уфу, а то и на Ирбитскую ярмарку, многие старшины, как и Алибай, после восстания подняли хозяйство и разбогатели». Каранай почувствовал себя ущемленным – он отдал все силы для восстания, десять лет отсидел за это, а теперь видит, что он проиграл и своим. Однако, эти неприятные мысли он отгонял: «Дело не в табунах, или не только в табунах, а в том, что я, как и многие, сделал все ради своей страны, а ведь это никакими табунами не измерить». Он заметил, что Алибай начал сдавать, седина была уже на всю голову и бороду, мелкие морщины, собравшиеся возле глаз, стали глубже, а морщины на лбу не разглаживались, даже при широкой улыбке. «Годы неумолимы, еще не было человека, способного противостоять этому, будь то повелитель всех народов Чингисхан, или великий святой, познавший природу и цену вещам. А что делать нам, простым смертным, кто бы смог дать нам ответ или совет?» Каранай очнулся от мыслей и подошел к Алибаю, жизнь продолжалась по всем своим законам, нужно было соответствовать. Они обнялись, в этом прикосновении рук было все пережитое: близость в начале восстания, отчуждение, связанное с отступничеством Алибая и чувство благодарности друг к другу – Каранаю за то, что воевал до конца и Алибаю, за то, что он смог восстановить свою былую честь. В это время вышла из дома его любимая дочь Сабира и бросилась отцу на шею:

– Отец, как мы все счастливы, что вы живы и вернулись домой, а сколько дней и ночей мы мечтали об этом, хвала Аллаху Всевышнему и Милосердному – Вы вернулись домой! Подошел Хурамм, Сабира повернулась и сказала:

– Это Хурамм, мой муж, ты должен его помнить, у нас трое детей, твоих внуков. Каранай оглядел его, перед ним стоял крепкого вида молодой мужчина, среднего роста, широкий в плечах, с ясным взглядом карих глаз. Каранай первым протянул обе руки для приветствия:

– Ас-салляму аляйкум, сынок, я уже и не мечтал, что свижусь с вами, дети мои. Вижу, возмужал, стал настоящим мужчиной, будь таким и дальше, не посрами, нас, стариков. Каранай обнял его и расчувствовался. «Хорошо, когда есть дети и внуки, хорошо, что они знают и понимают, за что мы боролись, это дает нам, старикам и ветеранам, надежду, что мы умирали не зря, и что народ будет нас помнить»

– Уа аляйкум ас-саллям, отец, разрешите, вас так называть, Аллах Всемогущ, Милостив и Справедлив, дал нам счастье – снова увидеть вас! Проходите, пожалуйста, в дом!

На следующий день гостей вывезли на яйляу, отдохнуть на природе и попить свежего кумыса. У всех было праздничное настроение, собрались быстро:

– Каранай, ты теперь мой самый близкий родственник и самый дорогой гость, сват, отдыхай, там ведь, на краю земли, где тебе пришлось служить, такой благодати нет. Наша земля, наш край – лучшее место на земле, я так думаю. Нигде такой красивой природы нет, особенно летом – эх, жить бы, да не умирать! Каранай подумал: «Похоже, что жизнь устроена именно таким образом – без муки страданий человек не может до конца оценить радости жизни, как я сейчас. Казалась бы, простая вещь, выезд на яйляу, а я радуюсь, словно ребенок!»

Расположившись в тени, Алибай и Каранай заговорили о насущном, о прошедших и нынешних днях.

– После восстания нам пришлось собрать четыре тысячи штрафных лошадей, отбирали у всех – и у бедноты, у старшин, срок дали короткий, а после восстания лошадей было мало, поэтому пришлось отбирать все под чистую. На службу стали брать с каждого четвертого двора, а раньше, если помнишь, брали одного с восьми дворов. Но особенно тяжела «рабочая служба» – на пограничной службе башкир должен теперь заниматься тяжелой строительной и ремонтной работой в крепостях со своим конем и инструментом и на собственном содержании. Многие старшины, участники восстания, были смещены со своих постов и строго наказаны, а вновь назначенные «достойные и верные» должны строго наблюдать за народом, чтобы не было «злых умыслов» против властей. Мне тоже пришлось много работать, везде встречал недовольство и ненавистные взгляды, но я никого не сдал, и никого не предал, люди подтвердят это, – сказал Алибай. Каранай почувствовал нотки оправдания в его голосе: «Жизнь сложная штука, легко споткнуться, а подниматься тяжело», – вспомнил он поговорку.