Текст книги "Асманкель"

После продолжительного обучения внук впал, как и дед когда-то, в глубокую задумчивость. Дед решил, что дело сделано, и исчез, как в воду канул. Но дух Ворона не уместился в сердце внука. Не уместился и рассеялся. Так наш род лишился главной опоры – духа Небесной Птицы. С тех самых пор в нашем роду начались и до сих пор не заканчиваются серьёзные проблемы с самим собой, с родственниками, с жизнью и с Богом.

После исчезновения Сака никто из его сыновей никого не желал слушать, не признавал лидером. Междоусобная грызня стала во главу угла их жизни. Из-за этого не единожды наш род мог исчезнуть с лица земли, так как брат поднимал руку на брата в борьбе за власть, влияние или просто из-за обыкновенной зависти. И каждый раз, когда очередная бойня между родственниками готова была положить конец нашему роду, на помощь караимам являлся основатель рода «Турт кара» Сак. И в очередной раз спасал наших предков от самоуничтожения.

Как мне рассказывали, он приходил к сыновьям во снах. А к снам вещим у нас в роду относятся благоговейно. Воюющие стороны после этого мирились. Правда, ненадолго. Понятное дело, такие дрязги не способствовали сохранению государства. Оно распалось. А сама долина не раз переходила после этого в руки то одного, то другого захватчика. Слава Всевышнему, наш род не вымер, хотя и мог.

Я так думаю, это благодаря нашему прапрадеду. Видать, сильно чувствует он свою вину перед нами, потомками его, за то, что вовремя не подготовил себе достойного преемника. Вот и мается между двумя мирами: этим и потусторонним. Не может он оставить нас на произвол судьбы, так как виноват. И Аллах ему позволяет быть с нами. До сегодняшнего дня Сак, незримо конечно, находится возле нас, готовый подать руку помощи. Дух Ворона хотя и рассеялся, но, похоже, не окончательно. Каким-то образом он ныне пребывает в Саке и ждёт, в кого можно будет вселиться наконец, чтобы тот окончательно отпустил основателя рода в мир вечного странствия. Если этого не произошло до сих пор, значит, преемник ещё не родился, и возможно, он родится именно от тебя.

– ?

– Предвижу твой вопрос. Дух нашего прапрадеда не находится в противоречии с учением пророка Мухаммада. Пути Господни неисповедимы. И каждая дорога правильная, если она ведёт к Творцу вселенной. Ислам – одна из дорог на небеса, эта вера есть горизонт Мухаммада, пророка нашего. Путь туда лежит через наши сердца, которые и поныне, не противореча ничему, управляются нашими родовыми духами, ставшими исламскими духами. Так решил Аллах, и этот деликатный вопрос пусть тебя не беспокоит.

– Отец, а как мне прапрадеда вызвать?

– Его вызывать не надо, сын мой. Он сам придёт. Тебе нужно сначала помолиться Всевышнему, затем подумать о нём. Правильно подумать.

– ?!

– Мудрые люди умеют правильно думать – делают это они разумом сердца, как дети, как птицы и звери, как цветок или травинка, небо или земля. Разум истинный находится в сердце, а мнимый – в голове. Правда, и в череп человека проникает свет божий, но чаще там гуляет багрянец шайтана. В сердце путь сатане заказан, но он может обволочь его своей коварной сетью. Помни об этом.

– Но я не умею так правильно думать…

– Умеешь, ты просто об этом не знаешь пока.

– А когда я буду знать?

– Когда определишься с курсом жизни.

– ?

– Некто, ступая по долине жизни, ориентируется, ну, например, по звёздам, если верит в свою сопричастность с космосом и ни с чем более. Другой ориентируется по свету, исходящему от святых, если относит себя к верующим. Третий – по голосу сердца, если посвящает себя небесам. Четвертый – по импульсам интуиции, если считает себя творческой личностью. То есть каждый ориентируется по своим символическим знакам, исходя из отражений этих знаков или символов в его внутреннем мире. Наш курс суфийский – постоянное совершенствование сердца и разума.

– Понимаю, отец.

– Хотелось вот ещё что добавить. Внутреннее содержание человека уникально и неповторимо, только если оно духовно наполнено. Что это такое, разберёшься тоже после. Всему своё время, как говаривал Экклезиаст. Главное, чтобы зерна, мною посеянные в твоё сердце, взошли и дали пищу для размышлений тебе и твоим детям. Я говорю о духовной пище, надеюсь, ты это понимаешь.

Так вот. Подытожим. О духе рода нашего и об ориентации по жизни ты информацию получил, буду полагать, достаточную. Повторюсь о твоих следующих шагах.

Никогда и никому не показывай того, что умеешь, и того, что знаешь. Кому-кому, а тебе этого делать нельзя, ибо небезопасно. Почему надо так, уже говорил. В будущем возникнут разные ситуации, в том числе и неприятные. Когда нет прямой угрозы жизни, даже если будут избивать, старайся не сопротивляться. Лучше быть немного побитым и униженным, нежели раскрыться, дав обидчику сдачу и тем самым обнажив свои возможности перед соперником или врагом. Обнажённый не защищён от коварств и предательств. Не подвергай свою судьбу смертельной опасности. Не раскрывайся. Лучше быть битым. Поверженный соперник или противник вызывает жалость или презрение – пусть, зато можно существовать, жить далее. А тебе жить надо.

Мой век завершается. Твой только-только начинается, и перед тобой стоит серьёзная задача – сохранение суфийского рода. Для этого тебе необходимо начинать жить заново, с чистого листа, позабыв о своём прошлом для чужих глаз.

– Но ведь все знают, что я сын бия.

– Ты перенёс стресс, находясь в тюрьме вместе со мной в возрасте восьми лет. Там ты онемел и оглох. Эта новость уже облетела наши края. В таком возрасте от таких потрясений легко тронуться головой – в это даже враг твой поверит. Поэтому смело можешь вести себя как дурачок. Конечно, не избежать провокаций, но тут смотри в оба. С годами, надеюсь, всё само собой позабудется и у тебя представится случай снова обрести себя настоящего.

Играть какую-то роль несложно. Этим лицедейством – обман или самообман – человечество занимается с самой своей колыбели. Об этом, если ты помнишь, мы говорили. И всё же повторю. Человек с самого начала существования уже имел в себе то, что требовалось скрывать от посторонних глаз. Те же изъяны, недостатки, предрасположенности к греху.

Тебе придётся не один год дурачить людей. Возможно, ты увлечёшься и на самом деле войдешь в роль простака так, что и не сможешь или не захочешь вспоминать себя настоящего, значит, не обретёшь самого себя. И покинешь этот земной мир глубоко несчастным человеком. Со многими так случается. Это трагедия, но такова цена увлечения. Вывод: не увлекайся.

Когда роль становится сутью, тень – плотью, судьба отказывается служить человеку, вернее, его тени или роли. Человек, потеряв свою судьбу или разминувшись с ней по глупости своей или по какой другой причине, неизбежно теряется в жизни. И в конце концов превращается в несуразное, жалкое существо. Помни об этом и не увлекайся ролью. Играя, бодрствуй постоянно, ибо, кроме того что тебе нужно будет выжить, ты внуку моему или правнуку, который, возможно, станет преемником родового духа, должен передать нашу веру в Аллаха, в суфийскую мудрость, в азыческие символы начала начал. Ты готов к этому?

– Да, готов.

– Кто увлекается какой-то ролью, может закончить жизнь тем, что растратит свою энергию на игру, не оставив ничего для жизни, для души, любви.

Наше сердце не только орган, гоняющий кровь по жилам, это сосуд для духовного содержания, и он не должен быть пустым, и его не заполнишь мнимой жизнью. Если в сердце твоём окажется пустота, всякое случается, то заполнить ты его сможешь только молитвами. Искренними молитвами.

Я сам подталкиваю тебя к лживой жизни, наказываю скрывать свою сущность, так как миссия твоя важна для всех нас. Тем не менее опасаюсь того, на что тебя обрекаю. Но кону будущее нашего рода. Понимаешь ли меня, сын?

– Да, понимаю, отец.

– Хорошо. Если есть какие-нибудь вопросы, то спрашивай.

– Жить под маской несложно, но опасно, нужно бодрствовать постоянно. А что в жизни особенно трудно?

– Быть искренним и естественным, открытым. Такое не каждому дано. Помнишь нашего Тайгана, лучшего волкодава в округе?

– Да, помню.

– Помнишь, ты как-то спросил меня, почему наш Тайган не гавкает, как другие собаки?

– Ты ответил, что породистой и сильной собаке нет особой нужды демонстрировать окружающим свою грозность.

– Верно. Но речь не о нём. Дворняге приходится лаять, чтобы таким способом как-то скрыть свою слабость. Чего она стоит, видно невооружённым глазом. Потому как бесхитростна, то есть она не опасна.

Люди, сильные духом, живут как тайганы, неприхотливо и просто. С ними всё ясно. Люди слабовольные – как дворняги, но их просто так не раскусишь, ибо они умеют виртуозно скрывать свою сущность. Такие люди умеючи прячут свои истинные лица, лишённые достоинства, покрытые язвами пороков, головы их забиты всякими грязными помыслами. Они опасны.

Недостатки как таковые имеются у каждого человека, но не каждый отдаётся во власть своих нравственных изъянов. Только слабовольные. Подобные субъекты прячут чаще даже не сущность, а уязвимость свою, дабы не оказаться перед выбором. Ведь им придётся, при раскрытии их двуличия, либо меняться, либо нести ответственность. А они ни на то, ни на другое не способны. Они способны на коварство, предательство, бездушие.

Не будь слабовольным. Учись быть откровенным перед самим собой у братьев наших меньших. Их искренность, естественность и открытость раскрывают нам неведомые тайны о красоте, доверии судьбе, вечности, Аллахе.

Тайган не владел ни человеческим языком, ни знаниями людей, но только с ним, общаясь, я постигал эти тайны. Он научил меня сначала понимать, а затем общаться с птицами и животными, зверями и растениями. Или почти научил. Мы вдвоём, уединившись в горах, вели долгие беседы. Не раскрывая рта. Наши диалоги происходили на языке природы, на языке Начала Начал. О тайнах мироздания, о глубинах сознания твой отец узнал именно от него, своего лучшего друга – Тайгана.

Книги тоже многое человеку дают, но они не идут в сравнение с божьими созданиями – такими, как мой четвероногий друг. Он умел читать мысли, мог видеть события завтрашнего дня, видеть сквозь стены и горы, передавать мысли на расстояния. Это мог и человек когда-то. Мог, но разучился.

Тайган многому меня обучил. Оставалась ещё пара ступеней той лестницы знаний, по которой вёл меня волкодав, до понимания великой тайны мироздания, как произошли события, связанные с красными джигитами, убившие моего друга. Если помнишь, я тогда несколько дней лежал без еды и воды, так сильно переживал гибель друга. Так бы, наверное, и умер, если бы Тайган вдруг не пришёл ко мне во сне и не укорил меня в том, что я никудышный ученик. И я, устыдившись своей слабости, взял тогда себя в руки.

Запомни, всё, что ни делают звери, птицы, ветер, – всё правильно, ибо ими двигают не помыслы, а естество. А что естественно, то не преступно. Глупости и извращения не в счёт.

Я опять возвращаюсь к нелёгкой будущей твоей судьбе: совершенно не стыдно перенимать от природных детей их умение притворяться. Подобная вынужденная позиция не преступна, а естественна. Преступны мысли и желания, скрытые под маской добродетели, направленные на нанесение кому-либо страдания.

– Я понял, отец.

– Ещё. Не храни на сердце обид, злости и ненависти долго. Они съедают жизненную энергию, так необходимую для любви, веры, надежды – для жизни.

А теперь нам пора прощаться. Гюльсин вся измаялась. Не будем больше её томить. Подойди поближе. Встань на правое колено и наклони голову.

Благословляю тебя, сын мой, на жизнь трудную, но необходимую для продолжения рода нашего. Да будет выносливым тело твоё. Да будет стойким сердце твоё. Да будет сильным дух твой. Да не оставит тебя в трудностях и опасностях Аллах и да будет благословлен путь твой Всевышним. Аминь.

– Аминь.

Гюльсин уложила Аскера на бричку и повела лошадь с арбой по дороге, ведущей на альпийские луга. Барбек долго ещё стоял у берега речки и смотрел туда, где исчезли из виду его родители. На душе у него было спокойно. Затем оставленный всеми отрок присел на корточки и прочитал молитву. После встал и двинулся навстречу своей новой судьбе, которая теперь начиналась с берега этой горной речки Аса.

…Барбек на этих детских воспоминаниях вздремнул. В дрёме ему явился Сак, то, что это именно он, сын Аскера сразу понял по вороньим крыльям, которые выглядывали из-за спины. Старик, весь покрытый сединой, с длинной узкой бородкой, вёл за руку отрока к какой-то большой реке. Юноша не был Асманкелем, но очень смахивал на него. Когда умирающий глава семьи очнулся, то вдруг помыслил о реке Енисей и понял, что не сын, а внук или правнук его будет первым из их рода, кто ступит на их историческую родину как возвращенец. И возможно, именно он примет в себя дух Ворона. Но прежде чем такое произойдёт, Асманкелю придётся много потрудиться. От сына теперь зависит, кто станет преемником Сака, так подумав, Барбек снова заснул.

Ребин

«Кто эта молодая красивая женщина с изумрудными глазами? Кто она, приветившая меня в своём купе? Случайная комета, осветившая в сумерках мою одинокость? Или она предвестница каких-то изменений в моей жизни? Или она предтеча моей будущей любви? Или она и есть моя любовь?

Я ещё не знаю, как отношусь к Наташе, но то, что очень её ценю, это точно. Как не ценить её? Она ведь спасла меня от обморока. Потеря контроля над сознанием назревала из-за дум, которые становились неусвояемыми. А она огородила меня от наплыва мыслей своим неожиданным появлением в моей жизни. Похоже, мой ангел-хранитель так через разные лица, женские в том числе, помогает мне. За что ему моя искренняя благодарность. Белокрылый херувим является тогда, когда мне бывает очень плохо. Когда я зацикливаюсь на каких-то мутных мыслях, когда предчувствую смерть близких мне людей и страдаю сильно из-за этого. Он раз предстал в облике Айгуль, теперь Наташи. Интересно, почему мои чудные знакомства с женщинами и интимные с ними отношения предшествуют проводам моих близких людей в мир вечности? Мне непонятна такая последовательность. Что этим небожитель хочет сказать? Голова идёт кругом, ничего не соображаю. Немудрено сдвинуться по фазе. Надо сменить тему.

Как мой дед и мой отец умели жить просто, созерцая всё вокруг, высвободившись от всех мыслей? Удивительно?! Я не умею созерцать, ибо постоянно о чём-то думаю.

Моя голова никогда не отдыхает, всё время что-то переваривает без остановки. Иногда эта каша выводит меня из строя. Мысли, переплетаясь, издают звуки, похожие на какофонию. Звуковое наваждение доводит до отупения. Затем я валюсь просто оземь, и наступает блаженная тишина. Слава Богу, Он лишал меня рассудка не жестоко и безобразно, где попало, а в щадящем режиме – в комнате общежития или там, где временно я проживал. Свидетелей моих обмороков тоже, слава Аллаху, не было. А то бы задолбали расспросами, вопросами, советами. А мне в таком состоянии нужен был только покой, ведь после того, как приходил в себя, стало уже правилом, я сильно заболевал. Врачи писали что-то вроде ОРЗ и тому подобное в моей медицинской карточке, но я-то знал, что у меня не простудное заболевание, а душевное. От больничных листов не отказывался и отлёживался в постели неделю, восстанавливая душевное здоровье.

Как бы я философски ни относился к жизни, после третьего обморока был сильно обеспокоен странным поведением моей психики. И после долгих проб нашёл-таки способы защиты от пугающей путаницы в голове. Это физические нагрузки, собеседник, чтение книг, слушание музыки, конкретная мысль о ком-то или о чём-то. Благодаря всему этому я стал трудоголиком, любителем спорта и беседы, чтецом книг, пристрастился перечитывать замечательных литераторов, тех же Фёдора Достоевского, Марселя Пруста, Рильке, моего друга Эрика Панса и других авторов. Научился слушать музыку. Очередь музыки приходит, когда первые варианты противостояния хаосу в мозгу не срабатывают. Тогда наступает пора симфоний. Моя любимая – Третий концерт Сергея Рахманинова. Нравится рок-музыка, уважаю Виктора Цоя, приятна энергетика Фредди Меркьюри. Если и Рахманинов не помогает, тогда прикладываюсь к алкоголю. Помогает, но лучше этим не злоупотреблять.

В данной ситуации, когда голова кругом идёт, подходит только конкретная мысль. Что ж, попробую зацепиться за тему с поездом. Так как именно в нём, постоянно трясущемся, мои думы переплелись, перемешались, стали противоречивыми и опасно кашеобразными.

Поезд. Наташа. Так, направление выбрал. Она чем-то напоминает маму мою. А мама моя…»

– Асманкель, ты о чём опять задумался? – женский голос прервал его мысли.

Он и не слышал, как вошла Наташа. За короткое время их близости он стал ей родным человеком, непонятным, неизвестным и притягивающим к себе своей отстраненностью и одинокостью. Она чувствовала в нём внутреннюю пламенную силу, которая не довлеет, не обжигает, а греет, и к этой мощи её неостановимо влекло.

– Не успел задуматься. А хотел о маме.

– И мне хочется о ней послушать.

– Тогда внимай. Земная судьба моей мамы была тяжёлой, драматичной и потому великой. Величие её – в стойкости, добровольной жертвенности и истинной любви.

– Про любовь чуть подробнее.

– Любовь, она бывает разной, но истинная, как я её понимаю, без жертвенности не бывает.

– Вопрос не по теме можно?

– Можно.

– Где ты так умно научился говорить?

– Иногда, чтобы съязвить, некоторые употребляют слово «умно». Надеюсь, это не тот случай.

– Конечно же, нет. Но замечание принимается. Давай подберём синоним слову «умно».

– Пусть будет «содержательно».

– Согласна. Тогда, учитывая поправки, повторю вопрос: где или как ты научился содержательно озвучивать свои мысли?

– Если допустить такое, то, наверное, всё началось с элементарного подслушивания.

– ?

– Мой отец имел друзей в основном из ссыльных, таких тогда называли политическими. Они отличались высокой эрудицией, глубоким умом и твёрдым характером, не совсем угодным власти. Политических регулярно сажали в тюрьмы и после освобождения рассеивали по весям Средней Азии, запрещая им появляться в больших городах, включая столицу. Изгои социалистического общества чаще всего собирались в Джамбуле, это недалеко от нашего аила, туда съезжались с разных сторон. Отец всегда брал меня с собой. Я, затаив дыхание, впитывал, словно губка, все их слова. По истечении времени обнаружил в себе манеру высказываться и размышлять как они: не как положено или надо в соцобществе, а иначе, субъективно, противоречиво, нестандартно, без рисовки. Для ответа, думаю, достаточно. Но я хочу продолжить эту тему в другом направлении, если ты не против.

– Нисколечко.

– Самая ёмкая содержательность кроется в божественном молчании. Когда-то человек это понимал, потому был немногословен. С активизацией интеллекта начали появляться слова, что вывело его на авансцену другой жизни. И там он развернулся вовсю. Далее преобладание интеллекта оттеснило в тень духовную сторону нашей жизни. И с началом умного многословия интеллект незаслуженно играет ключевую роль в судьбах большинства людей. И чтобы скрыть своё необоснованное лидерство, он вуалирует словами, томами, информациями, передачами все свои шаги.

В античные времена интеллект бравировал ораторством, в Средние века впечатлял изданиями объёмных книг, ныне зомбируют нескончаемыми материалами средств массовой информации.

Я, к сожалению, не исключение: своё субъективное содержание обрамляю интеллектуальным многословием, специальными терминами.

Стараюсь с детства проникать в суть элементарных вещей, но пока не всё получается. Но зато постоянная практика излагать мысли вслух сделала из меня, наверное, неплохого ритора. Но это совсем не то, к чему я стремлюсь по жизни. Велеречивость к содержанию никакого отношения не имеет. Поэтому ваш покорный слуга ещё не научился содержательно выражаться, он пока только пользуется словами, а не их сутью.

– И всё равно ты для меня умён, то есть содержателен, и суть ты излагать умеешь.

– Просто у тебя такое восприятие моей вербальности.

– Да неужели?

– Вот мой брат иначе воспринимает мои слова. Он уверен, что я перед ним рисуюсь, бравирую терминами. И из-за его предвзятого отношения к моей лексике мне очень трудно до него достучаться. Он слышит не меня, а термины, которые его сильно раздражают. Кстати говоря, заумных и синонимичных слов я не так много-то и знаю и, следовательно, их не использую в речи или в литературных вещах своих, в связи с чем они проигрывают в восприятии, так я думаю. Вот, например, любой коренной москвич по болтологии любого провинциального писателя или учёного за пояс заткнёт в дискуссии на разные темы, если не на все. Ибо эрудирован и имеет язык без костей. Творить он по большому счёту не умеет, но классно, виртуозно использует чужие идеи и труды. Творчество в хорошем смысле этого слова – дело захолустных авторов, которые безостановочно стекаются в столицу страны, где их ждут москвичи или те же провинциалы, ставшие зубастыми, когтистыми, продуманными, коварными и циничными в мегаполисе. Речь не обо всех.

– Спорное утверждение, но не это сейчас меня интересует.

– А что?

– Расскажи о реакции твоего брата на твою, по его мнению, заумность.

– Мы как-то с ним спорили о плюсах и минусах цивилизации. Разговор на эту тему он начал первый. Он любил фантазировать на темы материального обогащения, видя оное именно в продаже дефицитных продуктов, в применении в своих целях технических достижений. Достигнув воображением олигархического состояния, он увлечённо продолжал мечтать уже о власти, которая покупалась им на нажитые непосильным трудом богатства. Стартовал он с поста председателя поселкового совета станции Маймак, затем его волосатая рука добиралась до главы района, оттуда перекочёвывала в областной центр, и завершалась карьера в столице республики. До Москвы у прожектёра почему-то мечты не доходили. Москва, с её возможностями, как полагаю, для него была образом бога. В осуществимость своих воздушных планов он свято верил, ибо был убеждён, что человеческий высокий интеллект на всё способен, имея в виду свой. И меня это всегда удивляло. Если допустить реализацию его прожектов, то как бы он собирался справиться с другой проблемой, более серьёзной?

– Какой?

– Социалистическая система если и давала какому-то высокому интеллекту развернуться, то только на общественных началах или в закрытых исследовательских институтах оборонного профиля. Или в теневой преступной структуре. Мой брат не имел склонности к научным исследованиям и матёрым рецидивистом стать не мог, духа на то бы не хватило. Ну и как он собирался заработать баснословные деньги? Фарцовка и контрабанда приносили доходы, но не такие, какие нужны были для осуществления грандиозных планов.

И мне поэтому захотелось возразить ему, выразить сомнения по поводу предпринимательских, заметь законных, возможностей в социалистической системе, где обогащаются только воры в законе и власть имущие партийные бонзы. И я в пылу, огульно конечно, обвинил социалистическое общество, имея в виду верхнюю прослойку, во всех бедах. Удивленный брат заметил, что общество состоит из людей, и спросил меня, за что я так не люблю их. Собратьев я люблю, но больше всего обожаю человека. Так я хотел ему ответить, но вместо этого выдал, мол, я мизантроп. На самом деле, конечно же, не так. Брат вспылил и понёс какую-то околесицу. Я сначала оторопел, но потом до меня дошло, что он не знает значения слова «мизантроп». И ему почудилось, что младший брат умничает и бравирует терминами. То есть натурально издевается и насмехается над ним. Но я-то не рисовался, не издевался и не насмехался. Просто я так разговариваю. Таков мой естественный лексикон. Я считаю его очень бедным, ибо он не охватывает и сотой, если не тысячной, части всего словарного объёма русского языка, действительно мощного и прекрасного. Например, киргизский язык великолепен в деталях, но в энергетике и в символической и образной мощи нет равных русскому языку. Поэтому в области познания языка Лермонтова мне работать и работать над собой. Что и стараюсь делать с кропотливой настойчивостью. Наверное, мне это нужно, а брату, выходит, – нет. Поэтому мы не состыковываемся в беседе.

– Странно как-то ты отвечаешь на вопросы: издалека, прихватывая и развивая другие темы, которые возникают по ходу повествования. Но не нудно. Интересно. У тебя, кстати, и тембр голоса подходящий для рассказчика, завораживающий. Ты этим тембром и интересным повествованием гипнотизируешь собеседника, усыпляешь его бдительность, осторожность, и он весь становится твоим слушателем, а, может быть, впоследствии – и не только слушателем.

– Меня смущают два обстоятельства: это бдительность и осторожность слушателя, которые мною усыпляются. Попахивает как бы коварством с моей стороны…

– Какой ты, однако, мнительный, оказывается. У меня, похоже, не получилось, но я вроде как комплимент тебе сказала…

– Ну, тогда мне надо спасибо сказать.

– Пожалуйста.

– Слушай, что-то в горле пересохло. Давай-ка по чуть-чуть хлопнем благородного напитка.

– Давай. Затем ты мне обязательно ещё чего-нибудь расскажешь. Про маму.

– Хорошо, расскажу. Но я хотел бы и тебя послушать.

– Не вижу препятствий.

Проводница и пассажир после непродолжительной беседы незаметно для себя перешли с вербального на астральное общение. Так происходит тогда, когда двое сливаются в нечто единородное. Много позже Асманкель не раз вспоминал ту ночь, когда он и Наталья непонятно как вошли в транс одновременно и отключились от реальности. Отчётливо помнил, как их астральные тела отделились от материальной своей формы, покинули поезд и переместились в какой-то гребенщиковский город золотой. Там они, взявшись за руки, долго гуляли по аллее изумительно красивого парка, затем переместились за город на проселочную дорогу, а оттуда – на широкое поле, полное изумительно красочных цветов. Солнце стояло в зените. Ни одного облачка вокруг. Небо аж звенело своей синевой. Они прилегли на траву и несколько минут (если, конечно, здесь уместно время) молча смотрели ввысь, к чему-то прислушивались и присматривались.

Наташа напомнила ему, телепатически разумеется, что теперь ждёт рассказа о матери. Он ей в том же стиле поведал историю, которую они не только слышали, но и видели, как будто сидели в старинном кинотеатре. Асманкель рассказывал, а перед ними происходили события повествования: «У Кюнсулу счастливого и безмятежного детства не было после смерти отца, зажиточного бая, когда ей шёл шестой год. Её мама умерла при родах. Так вот, девочка осиротела окончательно. В те года в Киргизии приютов не создавали. Детей, оставшихся без кормильцев, забирали к себе родственники, воспитывая их до совершеннолетия. Потом они могли указать на дверь повзрослевшим пасынкам и падчерицам, этим самым говоря, что их долг перед ними выполнен сполна и далее они сами в ответе за свои судьбы. Могли оставить у себя до скончания их века. Всё зависело от взаимоотношений в семье. Таков был обычай у местных жителей.

Кюнсулу забрал к себе её родной дядя. Совершая благородный поступок: не оставлять на произвол судьбы племянницу, он и не подозревал, какую тягостную жизнь уготовит ей. Дядя обожал дочь родного брата. Восхищался её лучезарностью и ангельским оптимизмом. Удивлялся её способности схватывать всё на лету. Очень уважал её знания иностранных языков, ведь зажиточный умерший брат не жалел средств на учителей, особенно арабского языка, ибо почитал Коран, но читать на языке пророка Мухаммада Священное Писание сам не умел. Ещё особо ценил в ней абсолютный музыкальный слух и талант сочинять сказки. Собственные дети, к его огорчению, ни к чему не тянулись, ничего не усваивали и никаких талантов не проявляли. Их у него народилось целых десять. Самый младший пребывал ещё в том возрасте, который называют грудным. Вот он последний, кто вселял надежду отцу, что вырастет достойным джигитом долины.

Джабраил, так нарёк своего наследника глава семьи, в отличие от братьев и сестёр, вечно пребывавших в хмуром и мрачном настроении, часто смеялся и радовался жизни. И послушно, смирно вёл себя только с Кюнсулу. А в её отсутствие тоже впадал в меланхолию, беспричинно хныкал и плакал. А моя мама, сама ещё дитя, в ребёнке души не чаяла, всё своё свободное время посвящала ему. И ему первому читала или рассказывала свои новые сказки. Вторым внимательным и преданным слушателем, понятное дело, являлся отец Джабраила.

То ли из-за отношения дяди к племяннице, то ли ещё почему, никто объяснить не мог, но в семье, куда приняли сироту, её тихо ненавидели все, кроме грудного малыша и его родителя. Семья, объединённая ненавистью, при любой возможности старалась обидеть приёмыша и поизмываться над ним. Гадкие дела свои группа проделывала в отсутствие хозяина, когда тот уезжал в горы на пастбища к отарам овец в тёплое время года и на кошары, в которых держали до весны скотину. Но он раз в полгода обязательно недели на две возвращался домой, чтобы навестить детей, жену и любимую племянницу Кюнсулу. Сирота никогда не жаловалась, но скрыть синяки от побоев мачехи и двоюродных старших братьев и сестер, свою исхудалость и замученность не удавалось, как она ни старалась. Ну и соседи выкладывали главе семьи всё, что творилось у него дома, когда тот в горах пас овец. Кудайберген, так его звали, делал внушение жене и старшим детям, физическое в том числе, и после этого в их доме наступало затяжное затишье. А девочка всем на удивление быстро поправлялась, не по дням, а по часам. И эти две недели она спокойно посещала школу и с упоением училась, успевая наверстать упущенные уроки по разным предметам, ведь ей мачеха не всегда позволяла посещать храм знаний.

Отведя душу с младшим сыном и юной сказочницей, преданный и благодарный слушатель снова уезжал в горы и строго наказывал жене и детям не обижать сироту и не препятствовать её учёбе. Но, как только лошадь главы семьи скрывалась за горизонтом видимости, мачеха первым делом полчаса за волосы таскала падчерицу и била её скалкой по спине, затем отбирала все гостинцы, подаренные ей дядей, и с утра до ночи гоняла бедняжку по хозяйству. В другие дни ей нравилось заставлять падчерицу работать на улице в сильные морозы и не пускать погреться в дом или сарай подолгу. Бог миловал девчушку: она ни разу не обморозила ноги, ни разу не простудилась. И эта божья милость ещё более бесила злую женщину. Было ещё одно обстоятельство, доводившее многодетную мать до бешенства, – Кюнсулу никогда не плакала. Когда били, то сжимала зубы и молчала, и чем больше избивали, тем сильнее сжимала она свои челюсти, чтобы только не вскричать и не заплакать, не дать обидчикам всласть нарадоваться её болью и слезами. Ещё она никогда не прятала своих глаз – просто смотрела прямо им в зрачки, без напускного гнева, без затаённой обиды, тем более без страха перед ними. Те в свою очередь где-то в глубине души понимали, что несправедливы по отношению к ней, и потому не выдерживали ни взгляда её, ни молчаливого укора, начинали паниковать, бить, боясь встретиться с её глазами, куда попало, и быстро уходили восвояси. Но даже при беспорядочном избиении ей доставалось изрядно. Пройдёт много лет, мама нас всех уже родит, и мы уже все почти повзрослеем, как у неё начнут выпадать зубы один за другим. Отчего спрашивается? Не от тех ли детских переживаний и сжимания челюстей? Не от болезней ли? Думаю, от всего вкупе.