Текст книги "Асманкель"

– Получается, дом и капитал Ирбису, Коран мне, творческий путь тебе?

– Выходит так.

– Так-то оно так, но я вижу, что-то тебя гложет.

– Ты и Ирбис отказались от принятия родового духа. В связи с этим судьбы ваших детей будут неприкаянными, так как они не обретут нашего племенного духа по линии отца. Неприкаянность детей в будущем раскроет вам глаза. Вы начнёте проникаться духом нашего рода и постепенно восстановите в сердце своём оберег рода «Турт кара» – Небесную Птицу Ворона. Но на то уйдёт много драгоценного времени.

– А разве мы не способны сформировать свой род?

– Думаю, что нет. Для этого минимум нужно жить духовной жизнью. И потом, кто отказывается от начала, тот подвергает опасности своё будущее.

– А мы, значит, отказались?

– Не отказались. Не принимаете. И забываете, кто вы.

– И кто мы?

– Вы потомки великих воинов, шаманов, внуки бия, дети настоящего солдата. А сила воина, как говорил мне отец, в вере. Языческая вера наших предков тесно сплелась с исламом суфийского толка, никак не противореча религии пророка Мухаммада. И у нашего рода имеется свой духовный символ – Небесная Птица Ворон. В тебе, как и в Ирбисе, пока нет духовной основы. А без неё будущее находится в опасности.

– Ты хочешь сказать, что моё будущее в опасности?

– Да. Твоя беспечность когда-нибудь приведёт тебя в тупик, то есть к саморазрушению, ибо ты не силишься противостоять темной стороне твоей сущности и никак не жаждешь развивать светлую.

– Хватит читать нотации! Может быть, ты говоришь всё правильно. Но не тебе знать и не тебе решать, как нам жить с братом. На то воля Аллаха.

– Воля Аллаха – это в первую очередь воля твоя, Арстан.

– Не богохульствуй, братишка.

– Правда твоя, богохульствую, раз бисер мечу и горохом о стенку стучу.

– Смерть отца не даёт тебе права оскорблять старшего брата.

– Прости, я и не думал этого делать, просто вы оба никак не поймёте, что ваш братишка вырос и стал взрослым.

– Прощаю. Так что отец говорил о нас с Ирбисом?

– У Ирбиса всё нормализуется, как только он найдёт дорогу в храм мусульман. У тебя же сложится непростая судьба, которая отвернётся от тебя, вслед за ней и весь мир повернётся к тебе спиной. За твои тёмные делишки. Но даже тогда у тебя будет возможность развернуть мир лицом к себе. Воспользуешься ты шансом или опять, извини за выражение, профукаешь его, отец не знал.

– Да, красиво расписал. Впечатляет. А что сказал отец о тебе?

– Сказал, что мне ещё долго придётся бороться с искушениями, скитаться по свету, пока обрету свой домашний очаг. Я частично утрачу дар понимать язык природы, ибо слишком увлекусь умными книгами. Но если вовремя себя остановлю и устремлю свой взор в иную сторону от сознательного выбора, в ту, на какую укажет сердце моё, то обрету самого себя, того, кто сможет связаться с духом Небесной Птицы. Как получится на самом деле, покажет время.

…Арстан очнулся и ощупал голову, она была прежней, без каких-либо изъянов. Так и не поняв, это случилось наяву или во сне и к чему вспомнилась последняя беседа с Асманкелем, он решил прогуляться на речку. Всё равно уже не спалось и начинало светать. Постояв недолго на скале, освежившись прохладным ветерком, Арстан спустился вниз. Повторил променад по речке, снова пробродил по знакомым местам, постоянно вспоминая последний разговор с Асманкелем. Так прошёл день. К своему удивлению, голода он совсем не ощущал. Любитель прогулок не пошёл домой, а вернулся на утёс, где и продолжил с удовольствием вдыхать полной грудью горно-речной воздух, чистый и немного разреженный. Бессвязные мысли не давали сосредоточиться на медитации, которой когда-то его научил Асманкель. Сидя в позе лотоса, надо было закрыть глаза и сделать двенадцать глубоких вздохов. Каждый вдох-выдох замедлялся и замедлялся, так выравнивалось дыхание, вытеснялось всё суетное, сознание отключалось, тело вводилось в транс, и активизировалось астральное тело. И когда тело переставало быть клеткой для иррациональной сущности, тогда можно было выводить её из себя. Загадывалось желание или то, что особо интересовало, волновало, беспокоило в жизни. Иное «я» выясняло всё, что нужно, и возвращалось в тело. Потом снова надо было повторить двенадцать вдохов и выдохов, чтобы принять в себя окончательно иррациональную субстанцию, и открыть глаза. Если внутренние глаза ничего не увидят, то внешние обязательно заметят информацию в виде картин как ответ на вопросы или желания. Тогда, в первый раз, Арстан вспомнил, у него что-то получилось. Его поразило не то, что он увидел, а то, что такое вообще возможно. Увиденные им фигуры (себя, стоящего на скале рядом с маленьким братом) со стороны не удивили тогда его, так он был сосредоточен на контурах предметов, которые всплыли откуда-то и предстали пред ним, неся в себе какую-то информацию. И он понимал смысл знаков.

Старший сын Барбека помнил: медитировать для начинающих лучше во время заката солнца, когда в вечернем полумраке относительно светло и предметы в общем-то ещё различимы. Такой полумрак длится минут десять максимум. Затем резко вокруг всё темнеет, а на таком тёмном фоне ничего не увидишь. Только на границе перехода вечернего света в ночь. Арстан попробовал помедитировать. Ничего не вышло. Он повторил. Снова ничего не получилось. Владыка природы разозлился: «Ни хрена не получается! Чушь собачья всё это! Чушь! Чушь! Стоп! Так нельзя. Что это я болтаю? Это не чушь. Прости меня, Господи! Прости меня, Асманкель. Простите меня и вы, дети природы, братья и сёстры мои. Похоже, мой брат прав. Проблемы мои неизбежны. И не просто так вспомнился наш последний разговор с Асманкелем. Я чувствую плохие перемены. И потому нервничаю и психую по пустякам. Братишка прав, я занимаюсь тёмными делами. Да, занимаюсь. Но я вынужден заниматься ими. Всё упирается в деньги. В их количество. В Средней Азии ценят и уважают дервишей и юродивых, но любят деньги. Любят хорошо жить, в достатке. Что в этом плохого? Жить хочется сегодня. Нормально жить…»

Вопрос Ирбиса прервал начинавшуюся истерику Арстана:

– Ты с кем там разговариваешь? Пошли домой, уже поздно.

– Пошли, видать, действительно уже всё поздно.

– Ты о чём?

– Так, о своём.

И в самом деле, у Арстана настанут потом тяжёлые времена. Его вынудят уйти с работы, а он был шкипером и ничего, кроме как возить грузы на барже за кордон и обратно, не мог. Потеряв работу, он утратит уважение жены, хотя это самое уважение он потерял задолго до развода, из-за своих похождений налево. Глава семьи уйдёт от супруги своей, оставив всё нажитое детям и их матери. Оставшись один на один с собственной судьбой, полной измен и предательства близких друзей и родственников, Арстан вдруг обнаружит в себе тягу к вере. Чтение намаза пять раз в день, соблюдение всех предписаний мусульманского шариата не принесут ему облегчения, не дадут работу и материальные блага, которые он не забывал просить у Аллаха, так как вера его была прошита определённой корыстью. Помытарствовав по казахским степям, сойдясь в гражданском браке со знакомой женщиной, он вернётся в Маймак – больше некуда было идти. Когда-то Арстан имел много денег и соответственно большой вес среди земляков. Ныне он превратился в бомбильщика, так в тех краях называли изгоев общества, пьянчуг и нищих, и утратил уважение земляков. Маймакчане, не все, отличались безразличием и жестокостью к тем, кто по разным причинам становился материально бесперспективным. Те, кто раньше лебезил перед шкипером, когда он был зажиточен и самоуверен, теперь зло насмехались над ним, не имеющим ни крова, ни работы. Несколько лет Арстану приходилось буквально жилы рвать, чтобы хоть как-то прокормить вторую семью.

В тот тяжелейший период его жизни в нём начнут просыпаться светлые духовные силы, о них говорил ему Асманкель, который каким-то образом узнает о печальной доле брата. И поспешит помочь ему. Эта помощь подвигнет главу нового семейства на переосмысление ценностей жизни. Светлые силы, начавшие просыпаться в Арстане, побудят его иначе глянуть на долю свою. И он на короткое время узрит причину собственных злоключений. Она окажется в его собственном бездушии и наркотиках, которые он контрабандным путём привозил из Афганистана в Союз. Арстан знал, что на эту гадость подсаживают молодых людей, превращая их в животных. Их зависимость приносила очень много горя родственникам и друзьям, огромные прибыли наркодельцам.

Бывают преступления, совершённые случайно, по незнанию, но и они безнаказанными не остаются. А уж сознательные согрешения тем паче. Падший барбекид должен был понести наказание за содеянное зло. Обо всём этом старший брат написал младшему. Асманкель, почувствовав внутренние перемены родного человека к лучшему, вновь исчезнет из его поля зрения, дабы не спугнуть эти изменения. Дальше Арстан должен был идти сам, он обязан был сделать самостоятельно в сторону духовного горизонта хотя бы несколько шагов. Без ожидания прощения себе – и тогда оно бы сошло с небес. Но этих шагов Арстан так и не сделает: бес снова овладеет его разумом.

На следующий вечер Арстан вернулся к утёсу и снова попытался медитировать. Не добившись связи с природой, он долго молча смотрел на закат, раз за разом спрашивая себя: «Чего же мне не хватает, чтобы овладеть медитацией?» И вдруг закат откликнулся на его вопрос, направив в его сторону некую тень, которая стремительно двигалась на него. Тень, оказалось, была отражением его собственных глаз. Они выглядели усталыми и грустными, но не печальными. В глубине грусти он рассмотрел блеклый-блеклый свет, который ритмично пульсировал. Тень исчезла так же внезапно, как и появилась. И тут Арстан вдруг заорал в сторону заката, куда улетела его тень: «Не трогай меня! Я такой, какой есть!»

Этой ночью ему приснился братишка на том самом утёсе. Расправив руки, словно крылья, и оттолкнувшись, он взлетел ввысь. И светло улыбался брату. Арстан заплакал и прошептал: «Асманкель, я на утёсе не то хотел сказать. Совсем не то». И увидел, что братишка кивает ему головой, мол, знаю, не переживай. А он переживал. Да так, что утром уехал в Ташкент в свою квартиру, никому ничего не объясняя: ни жене, ни детям, ни брату, ни снохе, ни племянникам, ни себе, оставив всех в отчем доме в полном недоумении. На сорок дней поминовения отца он не приедет.

Тюльпан

– Папа, пришла бандероль от дяди Асманкеля.

– Притчу, наверное, прислал. Твой дядя притчи любит сочинять.

– А притчи – это что?

– Это поучительные сказки для взрослых.

– Сказки я люблю.

– Раз любишь, тогда вскрывай пакет.

– Здесь и письмо есть.

– Письмо – это хорошо.

– Сказку я забираю.

– Ну а мне-то прочитаешь её?

– Конечно, только сначала я сама ознакомлюсь. Ладно?

– Валяй.

– Ну, я тогда к себе?

– Письмо оставь.

«Ассалам алейкум, дорогой брат! Что творится в краях моего детства и как у вас дела, как и прежде, не ведаю. Ни ты, ни твои дети на письма мои не отвечаете. Надеюсь, что всё у вас хорошо. На всякий случай напомню ещё раз, что мы всей семьёй переехали на постоянное место жительства в Россию. Приняли гражданство.

Работаю в двух местах: спецкором в одной из местных редакций и инженерно-техническим работником в Камышинском порту. Таким вот образом пытаюсь содержать семью. Журналистика, конечно же, не та область литературы, которой мне хотелось бы посвятить всю свою сознательную жизнь, но эта работа помогает познавать местные нравы и быт. Ведь по долгу службы приходится везде бывать и со многими жителями степного городка и района общаться. Здесь есть литературный кружок, кстати, в нашем маленьком городке единственный. Сами поэты и писатели не столько самобытны, сколько наивны. В этом ничего плохого нет, наоборот, кружок даёт местным литераторам чувствовать себя творческими людьми. Правда, после Одессы и Риги здесь немного скучновато. Провинциальные сочинители отличаются от столичных романистов и новеллистов своей завидной самодостаточностью. В больших городах творческие люди всё время хотят чего-то: отзыва, внимания, признания и славы, а в маленьких городках, и тем более в сёлах и станицах, вполне удовлетворяются тем, что имеют, – парой строк в тетрадке и парой глаз напротив.

Я недавно дописал притчу-сказку и назвал: «Оранжевый тюльпан». Думаю, будет не лишним указать причину вдохновения. Попалась мне как-то внушительная по объёму книга о французских импрессионистах. Перелистывая альбом, я поймал себя на том, что вольно или невольно возвращаюсь к одной и той же картине импрессиониста-примитивиста Анри Руссо «Джунгли». Там в тропических зарослях куда-то по своим делам спешила, мне показалось, тигрица. На переднем плане перед хищницей выделялся чудный яркий цветок, напомнивший мне тюльпан, который я встретил однажды в наших горах. Цветок явно оказался не в своей среде, во всяком случае таково было моё восприятие сюжета картины. Символическое сочетание зверя и цветка так впечатлило меня, что я не спал всю ночь и к утру сами собой, Всевышний сподвиг, родились строки сказки. Черновой вариант притчи обрёл свою чистовую форму в России. Похоже, суфийская склонность творчество превращать в назидательные вещи опять сработала.

Сыну нашему Виталию уже семь лет. Мы осваиваем азы школьной науки. Жена Надежда библиотекарь, у неё потрясающая эрудиция. Она меня натаскивает по мировой и русской литературе. Я раньше думал, чем и гордился, что очень много прочитал содержательных художественных книг, а оказалось не совсем так. Век живи, век учись.

Знаю, сам не напишешь. Пусть кто-нибудь из детей черканёт пару строк.

Слухи дошли, что Арстан где-то поблизости от тебя. Узнать бы, как он?

Обнимаю, твой брат Асманкель».

Письмо исчезло в кармане брюк. Ирбис посидел ещё немного (у него была привычка читать только сидя) и позвал дочь.

– Ну и как?

– Хорошо.

– Я сейчас уйду по делам. Буду поздно. Но мне хотелось бы знать, о чём там. Почитай.

– Пап, может быть, ты утром сам прочтёшь?

– Я хочу голос дочери послушать.

– Хорошо. Я почитаю. «Оранжевый тюльпан». Так сказка названа. Так вот, продолжаю:

«Её звали Кеана, его – Лиан.

Когда-то очень давно на одном живописном огромном материке находилась долина. И там обитало множество разных существ. Все они жили дружно, не мешая друг другу и не нарушая всеобщей гармонии. До того, как туда явились страшные двуногие звери. Они быстро освоились на равнине, уничтожив прежних жителей, а кто выжил, те сами покинули родные места. Одно большое поле, полное красных тюльпанов, почему-то осталось нетронутым. Двуногие особи жили мерзко и безобразно. Земля страдала от их бесчинства и от того, что была лишена своих прежних детей. Она и попросила Око Небесное – орла – донести до ушей Отца неба, моря, земли и всего остального, как ей тяжело. Отец всего живого и неживого на земле и на небесах пожалел землю. И наслал на голову страшных двуногих зверей кару, ими заслуженную. И произошло в долине ужасное землетрясение с пожарами да ураганами. Этот участок материка выгорел, не оставив в живых ни одного непрощенного гостя. Когда всё улеглось, Отец всего и вся решил вернуть долине первозданное её состояние и дать возможность опять возвратиться на свои места всем изгнанным оттуда. И послал Он на выжженную долину много туч с проливными дождями. Затем послал им вослед ветер, чтобы он разогнал их и дал солнцу обогреть землю. Ветра звали Гирей. Он мог быть сильным, ревущим грозно и рушащим всё на своём пути, мог быть бодрящим и остужающим чрезмерно жаркие сердца, мог быть ласковым и весьма дружелюбным. Он не только исполнял поручения Творца, но и сам любил бродить по белу свету, по собственному желанию.

Обильная влага с небес и добродушные лучи солнца, как благостный бальзам, заживили все трещины и ожоги земли, и она, взбодрившись, возродила вновь всё, что могло жить на её просторах. Вскоре долина снова покрылась травами, цветами, кустарниками, деревьями. Туда вернулись прежние обитатели. И жизнь там потекла обновлённым чередом, каждый год весной озаряясь алым светом, исходящим от красных тюльпанов с большого поля, которое тоже возродилось.

Материк знатен тем, что обширен. Вдали от алой равнины находились джунгли, жившие своей особенной насыщенностью, своей средой и со своими обитателями. Как-то раз там прогуливался наш знакомый ветер Гирей. И встретил в джунглях долинное создание – цветок тюльпан. Погонщик туч, конечно же, догадался, каким образом в чуждой ему среде оказался цветок. Было страшное землетрясение в долине, был не менее страшный ураган, это сам предводитель всех ветров прошёлся вместе с ним по тем местам, вот он-то и сорвал с корнями некоторые цветы и часть из них забросил аж сюда. Чуждая среда, естественно, не приняла вынужденных переселенцев. Но один тюльпан каким-то образом прижился. Такое природное явление в джунглях Гирей наблюдал впервые. «Чего только в жизни не бывает», – подумал он, дивясь этому настоящему чуду. И ветер решил познакомиться с цветком поближе.

– Привет, дитя природы, – начал любитель погулять по белу свету.

– Здравствуй, – радостно ответствовало создание.

– Есть ли имя у тебя? – спросил Эолов ратник.

– Есть. Меня здесь нарекли Лианом, – отрапортовал цветок.

– Позволь мне отгадать того, кто нарёк тебя так. Орёл Око Небесное. Только он умеет видеть сквозь густые заросли даже тень от муравья, только он одним взглядом может определить сущность любого, кто попадётся ему на глаза. Он не только всевидящий и всезнающий орёл, он ещё и великий мастер давать имена, – продолжил разговор Гирей.

– Да, Око Небесное так меня нарек, – подтвердил Лиан.

– Позволю себе предположить, почему именно так он прозвал тебя. Твой тонкий, длинный, извилистый стебель, какого роста твои собратья я знаю, говорит о том, что ты тянешься к солнцу, к свету, к простору, как это делают настоящие лианы, извиваясь и обвивая деревья. Но ты тянешься вверх по другой причине, нежели лесные спруты. Ты тянешься к небу, и тебе ничего, кроме него, не нужно, а местным лианам необходима кровь деревьев, их душа, чтобы наполнить свою жизнь содержанием других, ибо своего они не имеют. За твой извив и нарёк тебя так Око Небесное. Он знает, что твоя историческая родина – долина, где открыто взору небо, где нет преград для лицезрения дальнего горизонта и где всегда пахнет волей. А здесь густые кроны деревьев полностью скрывают от тебя прелесть небесной синевы, которую ты не видишь, но чувствуешь своим открытым миру сердцем. Нравы местных жителей отличаются сильной подозрительностью, они не похожи на твоих собратьев, которые движимы любовью и доверчивостью. И ты такой же. Орёл, которого мы все зовём Оком Небесным, и усмотрел в тебе эту особенность – стремиться вверх по воле сердца, а не желудка. Он тонко уловил твою необычность, поэтому и дал тебе имя местное, но совершенно с иным значением. Ты не лиана, а именно лиан, то есть противоположность женщинам-гуриям, как мужчина благородный.

Тюльпан с нескрываемым интересом слушал Гирея. А тот продолжал говорить:

– Ты, я вижу, одинок. Цветов здесь предостаточно, как ты заметил, но они тебе не собратья. Поэтому они тебя и не принимают в свой круг, как не признают тебя здесь своим все остальные. Да, мой милый друг, тебе нужна широта и открытость поля, нужно много света, нужен вольный ветер и, конечно же, синее-синее небо. В общем, долина тебе нужна. А она далёко отсюда. И как тебе туда попасть, я не подскажу. А здесь тебе уготована погибель…

– Да, я чувствую близкую смерть, но не страшусь перейти из этого мрачного мира в места вечной радуги. Только вот сердце моё тоскует. Мы, тюльпаны, в одиночестве чахнем, – пожаловался цветок.

– Понимаю. Но как тебе помочь? Не знаю. Мне жаль, что так с тобой случилось, а утешить тебя нечем. Я бы хотел остаться с тобой, но не могу, ибо я ветер и моя участь – носиться по всему миру, собирая новости для нашего предводителя. Но ты не унывай. Я буду навещать тебя, – так закончив знакомство с цветком, Гирей понёсся дальше, оставив тюльпан в отчаянии и тоске.

Погонщик облаков искренне проникся сочувствием к доле несчастного создания, но он и в самом деле не знал, как тому помочь. И смотреть далее на страдания милого нового друга Эолов ратник тоже не мог, потому и покинул его поспешно. Ему необходимо было подумать, как облегчить нелёгкую судьбу цветка. Летя сквозь непроходимые заросли, ветер услышал знакомое рычание и повернул на грозный звук. То подавала голос давняя знакомая Гирея, тигрица по имени Кеана. Так её прозвал мастер давать имена Око Небесное. Он с самого рождения её наблюдал за ней и видел, как она очень рано начала проявлять свой железный и неукротимый нрав. В уже полугодовалом возрасте она отбилась от своей матери и всего сообщества, такое событие у тигров произошло впервые. Среди хищников она отличалась неуправляемым норовом и пугающим бесстрашием. Будучи ещё совсем юной, отвоевала территорию охоты у своих матёрых собратьев, нагнала страху всему остальному зверью. Кеана наводила в джунглях на всех ужас своей необъяснимой агрессией и неимоверной силой. В конце концов тигрица добилась того, что все стали её панически бояться и прятаться, заслышав или завидев издали хищницу, и за это люто возненавидели её. В юном возрасте тигрицу одиночество не тяготило, а повзрослев, она вдруг почувствовала какую-то тоску в груди, тягу к душевному общению с кем-нибудь. Но никто не желал с ней иметь дело, даже собратья. То, что она чувствовала теперь, было ни на что не похоже, с чем бы она могла сравнить. Это её сначала сильно злило и раздражало, затем стало понемногу сводить с ума. В такие моменты бешенства лучше было не попадаться ей на глаза. Око Небесное за необъяснимую и необузданную жестокость нарёк её сначала Океана Злость. Со временем слово «Злость» и заглавная буква первого слова сами собой отпали за ненадобностью. Было достаточно тихо произнести «Кеана» – и всем ясно, о ком идёт речь.

Так вот. Одиночество повзрослевшей тигрицы стало сводить её с ума. Она впервые терялась и не знала, что ей делать. В состоянии безумия Кеана носилась по джунглям в поисках любой жертвы. Но, измотав себя окончательно и никого не задрав, так как все прятались заблаговременно, долго где-нибудь лежала и отчаянно рычала в небо. В рыке уже не слышались угрозы – в нём уже присутствовали тоска и жажда любви… В таком вот состоянии и застал тигрицу ветер.

– Привет, Кеана.

– Привет, Гирей. Ты единственный в этом мире, кто общается со мной.

– Прости, Кеана, но не ты ли сама виной тому?

– Конечно, сама, но что теперь о том говорить…

– Да уж, постаралась ты на славу. При одном твоём появлении обитатели джунглей немеют от страха или ненависти к тебе. Ты добилась полного одиночества.

– Да, это так.

– Но так будет не всегда.

– Ты о чём, Гирей?

– Всё может перемениться.

– Что именно?

– Наш предводитель, кому я поведал о тебе, сказал, что твоя судьба помечена небесной белокрылой Тигрицей: ни у кого нет такого яркого оранжево-чёрного окраса, а значит, она, судьба твоя, будет необычной.

– Мне от этого не легче.

– Кстати, о необычности. Ты в курсе, что в джунглях появился долинный цветок тюльпан?

– Тюльпан?

– Да.

– Долинный цветок?

– Забавно! Я вижу в твоих глазах любопытство! Насколько помню, тебя ничто здесь не интересует. Вернее, не интересовало. А тут глазки сверкнули. А что, может быть, вас познакомить? Что ты молчишь? Невдалеке отсюда томится от одиночества дивный цветок иного мира. Здесь страдает от того же бесстрашная тигрица. Если я что-либо и понимаю в этой жизни, то в данном случае вы оба подходите друг другу. Скажу больше, вы созданы друг для друга, так как вы оба безмерно одиноки.

– Я не уверена.

– Ты – и не уверена? Не смеши меня. Кеана, решай, я и так с тобой тут задержался. Решай: или идём к нему, или я полетел дальше.

– Я согласна.

То, что произошло далее, даже много повидавшего ветра Гирея потрясло.

– Как ты красива! Как ты величественна! – воскликнул Лиан, увидев тигрицу. – Как тебя зовут? – восторженно спросил он.

– Кеана, – вдруг смутившись впервые в жизни, то ли от бесстрашия цветка, то ли от ёкнувшего в груди как-то сладко сердца, ответила тигрица.

– Кеана?!

– Да.

– О тебе здесь много нехорошего плетут языками. Но ты совсем не такая. Я это вижу. Я это чувствую. Меня зовут Лиан, – представился цветок.

– Ты необыкновенный, – ещё больше смущаясь, тихо промурлыкала тигрица.

Гирея сразила молния. Ветер постоянно находится в движении, так предписано ему свыше, и он согласно природе своей не может остановиться даже на миг. А тут вдруг замер, застыл на месте от увиденного им, от произошедшего на его глазах невозможного события – два совершенно разных существа влюбились друг в друга с первого взгляда! Стрелы Амура многозарядным залпом пронзили их сердца. Ошеломлённый воздушный странник вспомнил, о чём говорил их предводитель: о необычайности судьбы хищницы и неисповедимости путей живых существ в нашей жизни, о том, что у каждого особенного создания коренным образом меняется судьба, когда настаёт час, чтобы свершилось предначертание, о котором ведает только Верховный Бог. В данном случае свершилась Любовь, и она наглядно продемонстрировала, что для неё не важна форма или среда, важна родственность душ.

Благословив Кеану и Лиана, Гирей умчался дальше по своим делам, ещё и ещё раз дивясь чудесам земным.

Влюблённые тем временем, оставшись вдвоём среди недружелюбной для них среды, более не разговаривали. Они полностью доверились своим чувствам. Тигрица прилегла к цветку, а тот в свою очередь прильнул к ней. Как только их дыхание и стук их сердец заработали в одном ритме, всё вокруг них пришло в движение. Деревья закружились в красивом вальсе, с каждым новым па убыстряя круговорот, и вот все танцующие деревья вихрем разлетелись в разные стороны, а над влюблёнными открылось синее-синее небо, куда они, счастливые, воспарили. Там они долго и плавно кружили среди белоснежных облаков. Утомлённые сладостным танцем два существа к утру вернулись на землю и заснули блаженным сном.

Тигрица не знала, что тюльпаны ночью отдыхают, то есть спят. Но цветок не позволил себе стать пленником вековечного режима луковичной жизни и сосредоточил все свои силы на бодрствовании, чтобы не упустить ни секунды ощущения радости от парения с любимой. Сил на бодрствование хватило до утра. С рассветом его жизненная энергия стала стремительно угасать. Придремавшая Кеана к полудню очнулась от стонов Лиана. Вокруг стояла невыносимая жара, а рядом лежал цветок в обмороке. Тигрица решила, что срочно нужна влага. Ни мгновения не раздумывая, она рванула с места и исчезла в дебрях. Вернулась быстро, правда, вся мокрая. Кеана легла так, чтобы максимально увлажнить Лиана. Тюльпан ожил, но глаза его были полны печали.

– Что с тобой? – спросила Кеана.

– Я умираю. Не ведаю, как у вас, а у нас, цветков, каждый знает, когда приходит время покидать этот мир навсегда и когда только на определённый период, чтобы вновь по весне возродиться. Моя печаль не оттого, что я не вернусь больше сюда никогда и не оттого, что не вернусь в эту жизнь вообще. Я печалюсь, что не смогу более увидеть тебя. Джунгли не моя среда, а это значит, что здесь мне не дадут весной возродиться вновь, расцвести, как позволяет оживать долина, родина тюльпанов. И всё же я благодарен судьбе за встречу с тобой. И сочту за честь уплатить за одну такую встречу своим полным исчезновением из жизни, навсегда, – ответил Лиан.

– Мы, тигры, тоже знаем, когда приходит срок покидать землю, но никогда не возвращаемся сюда. Наши души улетают куда-то на острова на небесах, к Небесной Тигрице. Но речь не об этом. Я могу перенести тебя в твои родимые места, в долину тюльпанов, но не знаю, где она находится, – сказала Кеана.

– Я знаю, – вдруг раздался голос ветра, – я тут подумал и решил вернуться к вам. Вдруг понадобится моя помощь… Выходит, правильно подумал. Такая встреча, как ваша, не имеет права закончиться просто потому, что среда для тюльпана не та. Ваша любовь обязана жить вечно. Поэтому, Кеана, поторопись: путь долог. Сначала разрой землю вокруг Лиана, затем осторожно бери его в свою пасть и беги что есть сил за мной. Тебе надо успеть к утру попасть в долину. Жить ему осталось до рассвета, об этом мне поведал Око Небесное. Тюльпану нужно умереть среди сородичей на родной земле. Тогда его дух сольётся с духами собратьев и они все возродятся весной следующего года.

Тигрица с цветком в зубах буквально летела к цели – в долину, на родину тюльпана, летела весь день и всю ночь без передышки. И наконец перед самым рассветом она достигла большого поля цветов, которые слегка покачивались и пребывали в дрёме. Кеана уложила среди них Лиана. Он ещё был жив, и умирая, тихо ей шепнул: «Я вернусь». Взошедшее солнце осветило всю округу, полевые цветы проснулись и раскрылись в этом сезоне в последний раз, окропив долину сочным алым цветом. Так они прощались со всеми до следующего года, искрились и улыбались, как бы говоря: до скорого свидания! Кеана хотела остаться рядом с Лианом, но его стан сник, затем высох, после ветер рассеял прах цветка по равнине, и ей ничего не оставалось, как вернуться в джунгли и готовиться к новой встрече.

На следующий год, весной, Кеана примчалась вновь на большое поле цветов к тому самому месту, где оставила возлюбленного. Бутоны ещё не распустились, но готовы были это сделать в любую минуту. Тигрица прождала весь день и всю ночь. К утру задремала. Её разбудил до боли знакомый голос: «Кеана, я вернулся». Она очнулась и ахнула: пред ней, сияя счастьем, весь светился красным пламенем Лиан. За ним, как по команде, стали раскрываться остальные тюльпаны, окрашивая долину кумачовым цветом. Всё это алое благолепие, радуясь, приветствовало мир и Кеану, от чего её охватила неописуемая радость. Не зная, как быть с таким невиданным счастьем, она, боясь что-то вспугнуть в себе, молча прилегла рядом с Лианом, зажмурила глаза и полной грудью начала вдыхать аромат любимого, с каждым вздохом ощущая всем своим сердцем душевную близость родимого существа.

Так продолжаться вечно не могло. И Лиан, и Кеана понимали, что сроки жизни цветка и зверя разные. И однажды их ежегодные встречи закончатся. Оба это понимали, но ни Творца мироздания, ни судьбу не просили отменить неизбежность, то есть расставание, считая, что Бог им дал и так много. Они жили и любили, но в глубине души всё же ждали дня расставания навсегда. Такой день мог наступить со смертью тигрицы. И её смерть приближалась. Расставание произошло бы, но на небесах приняли во внимание необычную любовь двух совершенно разных существ и решили иначе поступить, чем должны были. Когда старая Кеана в последний раз, с трудом, пришла на большое поле цветов, встретила утром вновь ожившего Лиана, прилегла рядом с ним и испустила дух, душа её не устремилась на небеса, на неведомые острова, а была оставлена на земле и обвенчана с душой Лиана. И на следующий год на том самом месте, где и поныне пребывают останки умершей тигрицы, вырос и расцвёл оранжевый тюльпан с тёмной полоской на цветке.