Текст книги "Ядерная шамбала. Тайны атомного противостояния"

Лето-осень 45-го

6 августа 1945 г. американский стратегический бомбардировщик Boeing В-29 Superfortress «Энола Гэй»[162]162
  Самолет назван в честь матери пилота П. Тиббетса-младшего, в настоящее время находится в Нацио-нальном музее авиации и космонавтики США.


[Закрыть] («Enola Gay»), пилотируемый командиром экипажа полковником ВВС США Полом Уорфилдом Тиббетсом-младшим, сбросил на японский город Хиросима атомную бомбу «Малыш» («Little Boy»). Было убито и ранено свыше 140 тыс. человек. Вторая бомба – «Толстяк» («Fat Man»), сброшенная 9 августа командиром бомбардировщика B-29 Bockscar Чарльзом Суини на Нагасаки, уничтожила и искалечила около 75 тыс. человек. В общей сложности боевое применение ядерного оружия Соединенными Штатами обошлось японской стороне в 109 328 человек – убитыми, 78 488 – ранеными и 15 971 – пропавшими без вести.

Впечатление от разрушительной мощи нового сверхоружия Белый Дом решил подкрепить и пропагандистской акцией. Через шесть дней после бомбежки Хиросимы англоязычной общественности стал доступен ротапринтный отчет Генри Девулфа Смита «Атомная энергия для военных целей. Официальный отчет о разработке атомной бомбы под наблюдением правительства США» (Henry DeWolf Smyth, «Atomic Energy for Military Purposes. The Official Report on the Development of the Atomic Bomb under the Auspices of the United States Government»), где было рассказано, как была сделана такая бомба. А уже через месяц «отчет Смита» вышел в виде книги в издательстве Принстонского университета[163]163
  В 1946 г. книга была издана в переводе на русский язык Государственным транспортным железнодорожным издательством.


[Закрыть].

В монографии раскрывалось, как в США были получены уран-235 и плутоний-239. Главы книги носили красноречивые названия: «Металлургическая лаборатория в Чикаго в 1942 г.», «Проблема плутония в феврале 1943 г.» и «Проблема плутония с января 1943 г. до июня 1945 г.», «Общее рассмотрение вопроса о разделении изотопов» и «Разделение изотопов урана диффузией», «Электромагнитное разделение изотопов урана» и «Работа над атомной бомбой». А в приложениях можно было найти материалы о методах наблюдения быстрых частиц при ядерных реакциях и о первом котле с саморазвивающейся цепной реакцией, а также сообщение Военного министерства США об испытании атомной бомбы в Нью-Мексико 16 июля 1945 г. Из отчета следовало: ключевой технической проблемой в создании ядерного оружия является получение в достаточном количестве делящегося материала, что под силу лишь государству, обладающему высокими технологиями.

После столь явной демонстрации американского превосходства во владении оружием массового уничтожения темпы создания своей собственной ядерной бомбы в СССР были значительно ускорены. Сложившаяся ситуация вынуждала Кремль перевести уже ведущиеся в стране исследования по разработке атомного оружия на качественно новый уровень, поскольку требовалось не только научное решение проблемы, но создание новой сверхнаукоемкой отрасли промышленности для организации серийного выпуска такого оружия.

Тем более что с получением данных о том, как продвигаются работа над Ядерными проектами былых союзников по антигитлеровской коалиции, у советских атомщиков проблем не было. Как известно, вклад разведки в реализацию советского Атомного проекта оказался весьма весомым: именно зарубежные агенты и резиденты сообщили о получении нового элемента плутония в атомном реакторе, а также добыли решение многих технических проблем. И, как уже отмечалось, всего с 1941 по 1945 гг. благодаря операции «Энормоз» Москва получила около 12 тыс. листов секретной документации, связанной с работами над атомной бомбой в США и Англии.

Однако в СССР по-прежнему не хватало радиоактивных материалов для реализации симметричного ответа Штатам. И Сталин принял решение о реорганизации структуры управления советским Атомным проектом. Постановлением от 20 августа 1945 г. для общего руководства всеми работами по использованию внутриатомной энергии Председатель ГКО создал Специальный Комитет с чрезвычайными полномочиями, своего рода «Атомное политбюро», во главе со своим заместителем Лаврентием Берией. Новому директивному органу поручалось руководство научно-исследовательской деятельностью в области атомной энергии, геологической разведкой и добычей урана, использованием месторождений радиоактивных элементов за пределами СССР – в Болгарии, Чехословакии и других странах, промышленной переработкой урана, производством специального оборудования и материалов, строительством атомно-энергетических установок, разработкой и производством атомных бомб, а также организация закордонной разведывательной работы в этой области.

Членами Комитета, список которого Сталин составил лично, стали нарком боеприпасов Б. Ванников (заместитель председателя), генерал В. Махнеев (секретарь), заместитель Председателя Совнаркома СССР М. Первухин, председатель Госплана СССР Н. Вознесенский, секретарь ЦК ВКП (б) Г. Маленков, заместитель наркома внутренних дел А. Завенягин, начальник Лаборатории № 2 АН СССР, научный руководитель проблемы И. Курчатов и директор Института физических проблем АН СССР П. Капица.

Как впоследствии вспоминал Ванников, 17 или 18 августа его вызвал к себе Сталин. Следом приехали Берия и Завенягин. Разговор пошел о создании атомной бомбы и о сугубо практических вопросах организации руководства работами. Вспоминая об этом разговоре, Ванников отмечал: «Сталин вкратце остановился на атомной политике США и затем повел разговор об организации работ по использованию атомной энергии и созданию атомной бомбы у нас в СССР». Сталин особо упомянул о предложении Берии возложить все руководство на НКВД и сказал: «Такое предложение заслуживает внимания. В НКВД имеются крупные строительные и монтажные организации, которые располагают значительной армией строительных рабочих, хорошими квалифицированными специалистами, руководителями. НКВД также располагает разветвленной сетью местных органов, а также сетью организаций на железной дороге и на водном транспорте».

Поэтому НКВД были также поручены разведка и доразведка ряда урановых месторождений, добыча и переработка руд на базе этих месторождений, строительство и эксплуатация рудников и обогатительных фабрик на существующих и вновь открываемых урановых месторождениях, строительство и эксплуатация заводов по переработке урановых руд и концентратов, разработка технологии наиболее рационального передела урановых руд на химические соединения и технологии получения из них металлического урана.

Фактически персональный состав Спецкомитета объединил все руководящие партийные и государственные органы, вовлеченные в создание новой научно-промышленной оборонной отрасли. Комитету было предоставлено право принимать оперативные меры по решению атомной проблемы, он имел полномочия издавать распоряжения, обязательные к выполнению для наркоматов и ведомств. Тем самым удалось решить проблему предотвращения негативных последствий межведомственных аппаратных согласований и в результате значительно сократить сроки создания ядерного оружия. В своей строго засекреченной деятельности Спецкомитет был подконтролен исключительно Сталину. И в случаях, требовавших решения правительства СССР, председатель Комитета Берия мог вносить свои предложения непосредственно на утверждение Главы государства.

Если внимательно изучить документацию Спецкомитета, который проработал почти восемь лет и провел около 150 заседаний, то станет ясно, что это был орган с весьма широкими полномочиями, укомплектованный высококвалифицированными специалистами, которые демонстрировали редкое для советской эпохи единство правящей элиты и науки. Комитет работал очень напряженно, четко и результативно. Его распоряжения реализовывались с точностью до дня и часа под покровом строжайшей засекреченности. Задания быстро доводились до сведения не только министерств и ведомств, но и конкретных предприятий, отдельных исполнителей.

Механизм руководства Атомным проектом действовал следующим образом. На основе отечественных научно-технических разработок и зарубежной разведывательной информации глава Спецкомитета Берия выбирал главные материалы и направлял их Сталину. Все основные документы по атомной проблеме подписаны лично Верховным. Специалисты отмечают высокую эффективность транслирования задач с уровня на уровень: высшее политическое руководство (Сталин), куратор проекта (Берия), научный руководитель проекта (Курчатов), обеспечивающие отрасли экономики (Ванников), а часто и наоборот, так как стремительный ход событий и катастрофический вал технических и экономических проблем давили на высшее руководство снизу. Но случалось, что и политическое руководство на основе собственного анализа ставило конкретные задачи перед учеными.

Вскоре организационная структура Атомного проекта получила дальнейшее развитие. 30 августа 1945 г. для непосредственного руководства указанными работами при Совнаркоме СССР было создано Первое главное управление, в основу которого легла научная и огромная производственная база расформированного Наркомата боеприпасов. Начальником его назначили генерал-полковника Бориса Ванникова, освободив от обязанностей наркома боеприпасов. Первым замом Ванникова стал генерал-лейтенант А. Завенягин. Другими заместителями Ванникова были назначены заместитель председателя Госплана СССР Н. Борисов, заместитель начальника Главного управления контрразведки генерал-лейтенант П. Мешик, бывший замнаркома цветной металлургии П. Антропов и замнаркома химической промышленности А. Касаткин.

Никакие организации, учреждения и лица без особого разрешения ГКО не имели права вмешиваться в административно-хозяйственную и оперативную деятельность ПГУ. Вся отчетность ПГУ отправлялась только Спецкомитету при ГКО, а после упразднения 4 сентября 1945-го ГКО – Бюро Совмина СССР.

По свидетельству П. Судоплатова, неоднократно участвовавшего в его заседаниях, «Спецкомитет по атомной проблеме обладал чрезвычайными полномочиями по мобилизации сил любых ресурсов и резервов для создания атомной бомбы. На практике это означало, что когда в Сибири стали строиться заводы по переработке урановой руды, пришлось сильно ограничить в электроснабжении ряд предприятий. Я вспоминаю яростные споры и нецензурную брань членов комитета Первухина и Вознесенского, когда обсуждался вопрос о том, за какими предприятиями сохранить в полном объеме потребление электроэнергии. Для меня было совершенно неожиданным, что Первухин, защищая предприятия курируемой им химической промышленности, нападал на Вознесенского, члена Политбюро, старшего по положению…

Заседания Спецкомитета обычно проходили в кабинете Берии. Это были жаркие дискуссии. Помимо острых споров о распределении электроэнергии, Первухин продолжал свои нападки на Вознесенского, требуя увеличения фондов цветных металлов для нужд предприятий химической промышленности, занятых в производстве ядерного топлива. Меня удивляли взаимные претензии членов правительства. Берия вмешивался в эти споры, призывая Первухина и Вознесенского к порядку. И я впервые увидел, что все в этом особом правительственном органе считали себя равными по служебному положению независимо от того, кто из них был членом ЦК или Политбюро».

В непосредственном подчинении ПГУ находились важнейшие производственные объекты будущей советской атомной промышленности: завод № 48, производивший горнорудное и химико-технологическое оборудование для уранодобывающих предприятий; завод № 12, выпускавший металлический уран, а также строительство комбината № 6 для добычи и переработки в концентрат урановой руды; комбината № 817 (Челябинск-40) для получения радиохимическим методом плутония-239; комбината № 813 (Свердловск-44) для обогащения урана-235 газодиффузным методом; завода № 412 (Свердловск-45) для обогащения урана-235 методом электромагнитного разделения изотопов.

Ведущими научно-исследовательскими и опытно-конструкторскими организация ПГУ стали Лаборатории № 1 и № 2, филиал Лаборатории № 2 (впоследствии КБ-11) и Лаборатория № 3. Из НКВД в ПГУ передали головной технологический институт атомной промышленности НИИ-9, из Министерства химической промышленности – НИИ-13 и НИИ-26. Проектные работы велись в ГСПИ-11 и ГСПИ-12 (Московская проектная контора). Научно-технический отдел разведки был передан под контроль Спецкомитета. ПГУ превратился в огромный секретный супернаркомат. Директива Сталина обязала ПГУ обеспечить создание атомных бомб – урановой и плутониевой – в 1948 г.

Одновременно с организацией Специального комитета был сформирован Ученый (Технический) совет по атомной энергии, в который по предложению Берии вошли А. Алиханов, Н. Вознесенский, А. Завенягин, И. Кикоин, И. Курчатов, А. Иоффе, П. Капица, В. Махнев, Ю. Харитон и В. Хлопин. При этом, по словам очевидцев, Сталин рассуждал так: «Давайте назначим председателем Ученого совета тов. Ванникова, у него получится хорошо, его будут слушаться и Иоффе и Капица, а если не будут – у него рука крепкая; к тому же он известен в нашей стране, его знают специалисты промышленности и военные».

Лаврентий Берия после назначения председателем Специального комитета остался заместителем Председателя Совнаркома, но подал заявление с просьбой об освобождении его от обязанностей наркома внутренних дел. На маршала возлагалась организация закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах, проводимой разведками Наркомата государственной безопасности, Разведывательного управления Красной армии и других ведомств.

В сентябре 1945 г. в Среднюю Азию на урановые рудники отправилась комиссия во главе с заместителем начальника Первого Главного управления Совета Министров СССР, отвечавшим за разведку и добычу запасов урановых и ториевых руд на территории Советского Союза и стран Восточной Европы, Петром Антроповым[164]164
  Будущий первый министр геологии и охраны недр СССР (1953–1962), Герой Социалистического труда (1954).


[Закрыть]. Берия поручил ему разобраться на месте с состоянием дел и принять срочные меры к резкому увеличению объема добычи стратегического сырья.

А ученые-атомщики в США тем временем вплотную приблизились к созданию термоядерного оружия. Часть физиков в Лос-Аламосе, в том числе Энрико Ферми, переключилась на исследование этой проблемы. В сентябре 1945 г. советской разведке удалось добыть изложение лекций, прочитанных Ферми специалистам Лос-Аламоса. Документ содержал важные исходные идеи о первоначальном варианте термоядерной бомбы, получившем название «Super».

27 сентября 1945-го группа «С», занимавшаяся сбором разведданных по атомной проблеме, была преобразована в Отдел «С» НКВД СССР. Начальником Отдела стал генерал-лейтенант Павел Судоплатов, а его заместителями – генерал-лейтенант Николай Сазыкин, генерал-лейтенант Амаяк Кобулов и генерал-майор Наум Эйтингон.

В обязанности специалистов и ученых, работавших в Отделе, входили регулярные доклады о получаемых разведывательных материалах на заседаниях Спецкомитета и Технического совета. В штате Отдела были два офицера – научные сотрудники, физики по образованию Аркадий Рылов и Яков Терлецкий. Они посещали семинары Капицы и Ландау, организовывали работу по переводу и редактированию поступавших материалов по атомным работам, проводили их оценку и докладывали на заседаниях Технического совета Спецкомитета.

Профессор физического факультета МГУ, лауреат Ломоносовской (1944) премии за работы в области магнитной индукции Я. Терлецкий стал ведущим научным консультантом Отдела «С». В 1945 г. он защитил докторскую диссертацию по теме «Динамические и статистические законы физики» и стал доктором физико-математических наук. Кроме того, Терлецкому принадлежал успешно реализованный метод получения сверхсильных магнитных полей путем быстрого взрывного сжатия металла в магнитном поле. Теперь в его обязанности входило оценивать добытые разведывательные материалы по ядерному оружию, подытоживать их и доводить информацию до группы Курчатова[165]165
  По данным П. Судоплатова, Я. Терлецкий в 1943 г. отклонил предложение И. Курчатова работать на него.


[Закрыть].

Отдел «С» также осуществлял тесное взаимодействие с другими специальными разведывательными службами советского руководства, которые не входили в систему органов безопасности и военной разведки, в том числе и строго засекреченной и потому мало кому известной специальной группой агентурной разведки при Председателе Совнаркома (Совета министров СССР) Сталине, существовавшей в 1945–1953 гг. По воспоминаниям Судоплатова, советская разведка в Англии и США только в 1944–1945 гг. смогла добыть 286 секретных научных документов и большое количество закрытых публикаций по атомной проблеме.

28 сентября 1945 г. Специальный комитет принял решение о сформировании в своем составе Бюро № 2 с подчинением непосредственно председателю Комитета Берии. Работники этого Бюро должны были осуществлять перевод, сбор и изучение документов и материалов по атомной проблематике из разных зарубежных источников, в том числе разведывательных, передавать их на рассмотрение Технического совета. Начальником Бюро № 2 стал Судоплатов, его заместителями – Сазыкин, Эйтингон и Василевский.

К слову, один из руководителей «атомной разведки» СССР полковник Лев Василевский в 1936–1937 гг. был командиром и комиссаром Отдельной авиационной части Управления пограничной и внутренней охраны УНКВД Киргизской АССР, расквартированной на границе с Восточным Туркестаном для поддержки действий Особой танковой бригады. Среди задач этой особой воинской части было снабжение армии Синьцзяна оружием, однако есть данные, что красноармейцы также принимали участие и в боях на стороне провинциального правительства против местных повстанцев. Поэтому о ситуации на северо-западе Китая Василевский знал не понаслышке.

5 ноября 1945-го Лев Арцимович на 60-тонном магните Лаборатории № 2 достиг обогащения урана до 12–15 процентов, получив за сутки 70 микрограмм урана-235. В это же время Исаак Кикоин начал экспериментальное изучение различных методов разделения изотопов урана.

Не дирижер, а продюсер проекта

В полном соответствии со сталинским указанием «Кадры решают все!» специалистов для реализации Атомного проекта СССР подбирали очень серьезно. Научные институты и высшие учебные заведения, промышленные предприятия и исследовательские лаборатории, действующая армия и тыловые службы, геологические партии и учреждения ГУЛАГа – везде, где было можно и нельзя, отыскивались нужные люди и направлялись в распоряжение Спецкомитета. При этом если в 1942–1945 гг. в Союзе непосредственно в теме было задействовано около ста человек, то в США над разработкой ядерной бомбы в тот период трудилось 50 тыс. человек.

29 декабря 1945 г. Указом Президиума ВС СССР Берия был освобожден от обязанностей наркома внутренних дел СССР. 10 января 1946 г. он и новый нарком Круглов подписали акт приема-сдачи дел по наркомату, а 15 января в газете «Известия» в разделе «Хроника» появилось официальное сообщение: «Президиум Верховного Совета СССР удовлетворил просьбу заместителя Председателя СНК СССР т. Л.П. Берия об освобождении его от обязанностей Наркома внутренних дел СССР ввиду перегруженности его другой центральной работой. Народным комиссаром внутренних дел СССР назначен т. С.Н. Круглов».

10 января 1946-го совместным приказом наркома внутренних дел СССР Сергея Круглова и наркома государственной безопасности СССР Всеволода Меркулова Отдел «С» НКВД СССР был передан в НКГБ СССР.

8 апреля 1946 г. вышло постановление Совета министров СССР, которым на базе филиала курчатовской Лаборатории № 2 учреждалось Конструкторской бюро № 11. Его начальником был назначен генерал Павел Зернов. А 26 июня глава ПГУ Б. Ванников подписал приказ № 1286-525, которым регламентировались и конкретизировались основные направления выполнения правительственного постановления. По этому приказу начальник Отдела кадров ПГУ совместно с П. Зерновым обязывались в месячный срок подобрать для КБ-11 необходимые для его укомплектования кадры. В пояснительной записке «О кадрах, необходимых для развертывания научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ в КБ-11» были перечислены тринадцать основных тем, под которые предстояло подобрать конкретных специалистов.

Масштабность работа по подбору кадров для бурно развивающейся атомной отрасли СССР приобрела летом 1946-го. Но многие из привлеченных научных сотрудников, инженерно-технических работников и рабочих ранее с государственными и военными секретами не сталкивались и не имели практических навыков работы на режимных объектах. Поэтому по линии органов госбезопасности требовалось обеспечить качественный индивидуальный отбор и проверку этих людей. Отдел кадров Первого Главного управления возглавил полковник А. Богатов, до этого работавший в кадровой системе НКГБ СССР.

В соответствии с режимом секретности и уровнем допуска к закрытой информации сотрудники ГБ устанавливали степень пригодности ведущих специалистов исследовательских учреждений, ВУЗов, оборонных предприятий и организаций к возможной работе в Ядерном центре. Часть вероятных кандидатов не прошла сито дотошного контроля. По утверждению некоторых исследователей, в архиве Всесоюзного НИИ экспериментальной физики до сих пор хранятся списки работников, затребованных или рекомендованных Юлием Харитоном к работе в КБ-11. Но на объект эти люди так и не попали. Возможно, при тщательном рассмотрении не подошли их деловые или организаторские качества. Но вполне вероятно и вмешательство спецслужб…

Однако если тот или иной специалист был крайне нужен для дела, то по отношению к нему проявлялся определенный либерализм. Ю. Харитон не раз в этой связи вспоминал ситуацию с Львом Альтшулером. Этот основоположник динамической физики высоких давлений не скрывал своих симпатий к «буржуазной лженауке» генетике и антипатий к ее тогдашнему гонителю академику Трофиму Лысенко. Причем вел себя так демонстративно, что служба безопасности Ядерного центра решила удалить «диссидента» с объекта. Но телефонный разговор Харитона с Берией спас Альтшулера. Всемогущий куратор Атомного проекта ограничился одним вопросом: «Он вам очень нужен?» Получив утвердительный ответ Харитона, Берия сказал: «Ну ладно!» – и повесил трубку. Инцидент был исчерпан.

При этом, как вспоминал Павел Судоплатов, «по указанию Берии все ученые, задействованные в советском Атомном проекте, были обеспечены приличным жильем, дачами, пользовались спецмагазинами, где могли наравне с руководителями правительства покупать товары по особым карточкам; весь персонал Атомного проекта был обеспечен специальным питанием и высококвалифицированной медицинской помощью. В это же время все личные дела ученых, специалистов и оперативных работников, напрямую участвовавших в проекте или в получении разведывательной информации по атомной проблеме, были переданы из управления кадров в секретариат Берии».

Тем не менее, при всем либерализме главы Спецкомитета по отношению к своим подопечным ученым, режим секретности проекта был на весьма серьезном уровне. Руководство страны учитывало, что разведки иностранных государств располагали данными о довоенных ядерных исследованиях в Советском Союзе, многие из которых были опубликованы. Теперь же, в новой обстановке, когда возможность создания ядерного оружия стала доказанным фактом, зарубежные спецслужбы будут стремиться всеми силами и средствами получить информацию о работах по созданию ядерного оружия в СССР. В связи с этим 15 ноября 1945 г. в системе Наркомата государственной безопасности СССР был организован Отдел «К», на который возлагалась задача контрразведывательного обеспечения объектов атомной промышленности.

Повышенные меры безопасности принимались и в отношении ученых, а также административных руководителей Атомного проекта. Из числа сотрудников ГБ была организована их личная охрана. К сожалению, сами физики-ядерщики не всегда понимали необходимость закрытости своей деятельности и порой безалаберно относились как к маскировке объектов, так и к собственной безопасности.

Это сегодня каждый школьник, воспитанный телевизором, знает, что рисование крестов или иных фигур на поверхности, равно, как развешивание цветных флажков на высоких точках или вспышки фейерверка, демаскируют любой объект для вероятного воздушного противника. Откуда про это было знать большинству кабинетных ученых, далеких от жестких рамок режимного предприятия?

Например, один из основателей советской ядерной энергетики академик Анатолий Александров вспоминал: «Вообще давление со стороны Берии на всю нашу работу было сильным. Вот, например. При сдаче одного из объектов на его высокой трубе вывесили красный флаг. Ну, это произошло чисто случайно, что там вывесили этот флаг. Просто работяги имеют такой обычай, когда сдается объект – они вывешивают флаг. Ну и так как трубища была здоровенная, то видно было этот флаг со всей округи. И тут же, конечно, поднялся по этому поводу невероятный скандал. Флаг этот моментально оттуда стянули. Кого– то посадили. Кого-то сняли. В общем, целый был переполох довольно большой. Берия сам по этому поводу звонил, и Махнев звонил. В общем, это немедленно все сработало аж до самого высокого уровня.

Еще пример. Курчатов когда-то решил поучиться ездить на лошади. Сел он на лошадь, где-то это было не в Москве. И тут же через 20 минут ему запретили, позвонил Берия, а ну слезайте немедленно. Да, было такое. А нам со Славским[166]166
  Ефим Славский – один из руководителей проекта по созданию советского ядерного оружия, позже – руководитель атомной промышленности СССР.


[Закрыть]запретили ездить на охоту, тоже было, на Урале нам запретили ездить на охоту. Тоже Берия запретил».

Зато специалист в области управляемого термоядерного синтеза и физики плазмы Игорь Головин, с 1944 г. работавший в Лаборатории № 2, по воспоминаниям его коллег поражался «государственному подходу и диапазону деятельности Берии». И «вовсе его не боялся, как, впрочем, многие, уверенные в своей правоте люди. Один раз даже попросил подвезти до Москвы на спецпоезде. Берия согласился. Утром на какой-то станции, где поезд остановился, Игорь Николаевич выскочил на перрон и стал делать свою любимую зарядку. И тут до него стала постепенно доходить странность ситуации: время не раннее, а перрон пуст и станция пуста. С чего бы это? И вдруг заметил: по ту сторону станции оцепление, а за ним – серая молчаливая толпа. Вскочил в вагон, поезд тронулся. Маленькая деталь: привычный дежурный с желтым флажком оказался в погонах генерала. Поезд миновал его, Игорь Николаевич оглянулся. Генерал снял фуражку, отер пот с лица и перекрестился».

Один из ведущих сотрудников Лаборатории № 2 и КБ-11 Кирилл Щелкин вспоминал, что за восемь лет, пока Берия отвечал за работу по Атомному проекту, ни один сотрудник этой отрасли не был арестован. При этом главе Спецкомитета удавалось, находясь в Москве, держать руководство КБ-11 в постоянном напряжении. О любых происшествиях в лабораториях, конструкторских бюро или на производстве доверенные лица лично докладывали ему немедленно, в любое время суток. Берия тут же звонил директору П. Зернову и говорил примерно следующее: «Ты там спишь, а я из Москвы должен разбираться, что у тебя там случилось. Разберись и доложи». И это позволяло руководство КБ держать в тонусе, потому что администраторы программы знали, что от всевидящего ока Лаврентия Павловича ничего утаить не удастся.

Справедливости ради надо отметить, что и ученые американского Атомного проекта столь же негативно относились к попыткам спецслужб и военных «посягать» на их личную свободу. И об этом даже знала советская разведка. Как вспоминал Павел Судоплатов, в одном из донесений в рамках операции «Энормоз» сообщалось «о серьезных разногласиях генерала Гровса и Сциларда. Гровс был в ярости от академического стиля научной работы Сциларда и его отказа подчиняться режиму секретности и военной дисциплине. Гровс не доверял ему и считал рискованным его участие в проекте. Он даже пытался отстранить его от работы, несмотря на громадный вклад Сциларда в осуществление первой в мире цепной ядерной реакции урана».

Однако и в СССР не всем маститым ученым нравилось, как были организованы работы по созданию атомной бомбы. И здесь весьма характерным оказался скандал, связанный с уходом из проекта директора Института физических проблем Петра Капицы.

Во время войны он разработал новый способ получения жидкого кислорода для металлургической и химической промышленности и возглавлял Главкислород при Совете народных комиссаров. В мае 1945 г. был награжден орденом Ленина с вручением золотой звезды Героя Социалистического Труда. Наряду с Курчатовым, Иоффе, Хлопиным и другими поначалу вошел в тесный круг создателей Атомного щита Родины. Однако 3 октября 1945-го Капица направил Сталину письмо, в котором просил позволить ему выйти из состава Специального комитета и Технического совета.

Как выяснилось, он хотел отказаться от выполнения важнейшего правительственного задания из-за «недопустимого» отношения Берии к ученым. Капица писал, что, например, приглашая его к участию в Атомном проекте, маршал «просто приказал своему секретарю вызвать меня к себе». Видимо, начальник Главкислорода полагал, что заместитель Председателя СНК СССР должен был к своему подчиненному прийти лично и долго и любезно упрашивать…

«…Было время, – писал директор ИФП, – когда рядом с императором стоял патриарх, тогда церковь была носителем культуры. Церковь отживает, патриархи вышли в тираж, но в стране без идейных руководителей не обойтись». Только наука и ученые могли бы стать фундаментом технического, экономического и политического прогресса. «Вы лично, как и Ленин, – тонко льстил Капица Сталину, – двигаете страну вперед как ученый и мыслитель. Это исключительно повезло стране, что у нее такие руководители, но так может быть не всегда… Рано или поздно у нас придется поднять ученых до “патриарших” чинов». Только тогда ученые с энтузиазмом могли бы служить своей стране. «Поэтому уже пора товарищам типа тов. Берия начать учиться уважению к ученым». Пока еще не пришло время «тесного и плодотворного сотрудничества политических сил с учеными», – заключал Капица. И так как он не мог быть патриархом, он предпочел бы «в монахах посидеть» и уйти из Специального комитета.

Сталин не ответил на это письмо со странными и витеиватыми церковными аналогиями. Однако Капица не успокоился и 25 ноября написал новое, изложив на восьми страницах свои критические замечания по организации работ Атомного проекта. Путь к созданию атомной бомбы, который был выбран, писал он, – не самый быстрый и дешевый. Соединенные Штаты потратили 2 миллиарда долларов, чтобы создать самое мощное оружие войны и разрушения. Это равносильно примерно 30 млрд рублей, и Советский Союз вряд ли сможет вынести такое бремя в ближайшие два-три года, когда идет восстановление народного хозяйства. Советский Союз имеет только одно преимущество, – писал Капица, – он знает, что бомбу можно сделать, тогда как американцы шли на риск. Но советская промышленность слабее, она исковеркана и разрушена войной, в Советском Союзе меньше ученых, а условия их труда хуже, американская научная база и индустрия научного приборостроения сильнее. Эти препятствия не означают, что Советский Союз должен сложить оружие. «Хоть и тяжеловато будет, но, во всяком случае, попробовать надо скоро и дешево создать атомную бомбу. Но не таким путем, как мы идем сейчас, он совсем безалаберен и без плана.