Текст книги "Ядерная шамбала. Тайны атомного противостояния"

«Здравия желаю, господин майор!»

Если активность советских спецслужб проявлялась в засылке в Восточный Туркестан немалого количества кадровых разведчиков и агентов влияния, а также организации диверсионных групп и партизанских отрядов из местного населения, то участие Генштаба СССР в повстанческом движении региона поначалу ограничивалось отправкой в партизанские отряды советников и инструкторов. В основном такие прикомандированные работали в национальных частях формирующейся армии. Например, когда в апреле 1945-го был сформирован Особый 5-й дунганский кавалерийский дивизион под командованием Карим-хаджи Давузова, инспектором дивизиона стал подполковник Красной армии Палаткин. Вскоре дивизион был переименован в полк и усилен офицерами из СССР. Дунгане-ветераны тех событий до сих пор помнят фамилии своих боевых товарищей: майор Иванов, капитан Рахимов, старшие лейтенанты Жугра Субанов и Алексей Кучменко, лейтенант Еркеш Мусаев.

В этот же период отрядам повстанцев через советско-китайскую границу начали поставлять крупные партии оружия, в том числе артиллерию, а также боеприпасы, автотранспорт, оборудование для телефонной и радиосвязи и расходные материалы. В некоторых источниках сообщается, что успехи армии Восточно-Туркестанской Республики обеспечивались действиями как советской авиации, так и самолетов, ранее принадлежавших провинциальному правительству. По данным Петра Шейкина, например, бомбардировщики и истребители Национальной армии, пилотируемые советскими летчиками, участвовали в боях за Манас, Шихо и Дзиньхо.

А бывшая жительница Синьцзяна Екатерина Софронова, будучи еще девочкой, наблюдала за десантированием советских парашютистов в одном из районов Восточного Туркестана: «Когда мы были в пути, то вдруг над нами появилось множество самолетов, из которых начали выпрыгивать парашютисты и на своих распустившихся парашютах стали спускаться на землю. Их было так много, что все небо было покрыто ими, как звездами. Над нами приоткрыли покрывало, под которым мы сидели, и помню, каким необыкновенным мне тогда представилось небо, усеянное качавшимися белыми парашютами. Потом у многих людей появились шелковые крепкие веревки и нитки, которые они подбирали на полях».

Как вспоминал Александр Понькин, «полиновцы стали быстро теснить китайские войска, пытавшиеся не выпустить из своих рук занятые ими населенные пункты. Гоминьдановцам из-за своей слабой боеспособности пришлось отступить из Илийского округа через Топкинское ущелье, единственный горный проход, связывающий округ с остальным Синьцзяном. Шоссейная дорога, проложенная в 1935 г. от советской границы до Кульджи, шла через Топкинское ущелье до Урумчи. Китайцы, отступавшие из Тарбагатайского и Алтайского округов, готовили линию обороны в городе Шихо, где сходились дороги из трех северных округов на пути в Урумчи. Гоминьдановцы не устояли, несмотря на большое скопление их войск в Шихо. Говорили, что Советы ночью подтянули специальные части, которые вынудили китайцев сняться с позиций и отступить до Манаса, находящегося в 250 километрах от Урумчи».

Об участии с лета 1945-го регулярных советских войск на стороне Национальной армии ВТР в боях против гоминьдановцев упоминал и полковник ГБ Токон Усубакунов. В июне 1945 г. Политбюро ЦК ВКП (б) приняло специальное постановление об отправке в Синьцзян для укрепления Вооруженных Сил ВТР пятисот офицеров и двух тысяч сержантов и рядовых Красной армии. Несколько позже Берия письменно уведомил Молотова, что переброска «в Синьцзян рядовых и офицеров, демобилизованных из Красной армии для участия в повстанческом движении мусульман Синьцзяна» осуществлена.

Среди таких «переброшенных» числился и уже упоминавшийся бывший учитель из Казахстана Мирзигул Насыров, командовавший в сентябре 1945 г. кавалерийской ротой Национальной армии ВТР в боях за взятие Ташкургана и Аксу.

В одном из стрелковых полков дивизии Ивана Полинова пулеметная рота была сплошь укомплектована действующими военнослужащими Красной армии. В этом подразделении служил и уроженец с. Хайрузовка Большенарымского района Восточно-Казахстанской области Евгений Проскуряков.

Позже он вспоминал: «Окончив семь классов, я работал в колхозе. В январе 1945-го призвали в армию. Служил в пулеметной школе 118-го запасного учебного стрелкового полка в Алма-Ате. В мае 1945 г., уже после Победы над фашистами, нас вдруг собрали по тревоге и начали отбирать добровольцев. Мы думали, что в пограничные войска…

По железной дороге нас доставили до станции Сары-Озек, оттуда – автомашинами до Хоргоса. И здесь объявили: “Будем переходить государственную границу, всем снять погоны, знаки различия и награды. Сдать документы”. В небольшом китайском городке в семи километрах от границы нас встретили уже местные пограничники. В китайской форме, но с русскими физиономиями. Здесь мы уже лишились и своей формы. Взамен получили “хэбэ” серо-зеленого цвета, а вместо обмоток и ботинок – кожаные сапоги. На плечи – погоны со знаками различия Восточно-Туркестанской Республики. И накормили нас от пуза. Дома, в полку, мы что ели: так, баланду с картошкой или вермишелью. А здесь – мяса вдоволь, плов!..».

Однако это съестное изобилие неожиданно отрицательно сказалось на боеспособности советских солдат. Да еще и демаскировало перед местным населением их участие в военных действиях на стороне Восточно-Туркестанской Республики.

Из рассказа бывшего военврача НА ВТР Елизаветы Шейкиной: «Прибывших с той стороны границы солдатиков в Чимпанзы накормили мясом без нормы. И той же ночью многих с расстройством желудка привезли в наш госпиталь. Я утром пришла на смену, завожу историю болезни, начинаю заполнять паспортную часть. Обращаюсь к солдатам, а они молчат. Вижу, что по-русски все понимают, а отвечать не хотят! Я пошла к главврачу: в чем дело? А к обеду уже пришло разрешение из штаба, все солдатики сразу заговорили, заухаживали за нашими девчонками…».

Почти две недели советские красноармейцы, а теперь временные военнослужащие Национальной армии ВТР, как значилось в выданных им документах, привыкали к новым званиям и обращению к старшим в чине. Командир взвода старший лейтенант стал, например, «господином поручиком». Пулеметная рота была интернациональной, но русских – всего три-четыре человека, остальные – казахи, узбеки и таджики. Пришлось бойцам приспосабливаться и к новому оружию.

Из рассказа Евгения Проскурякова: «Пулеметы, правда, выдали советского производства – 12,7-миллиметровые крупнокалиберные станковые системы Василия Дегтярева и Георгия Шпагина образца 1938 г. – ДШК. А вот пистолеты, винтовки и автоматы – немецкие, трофейные. Нас строго-настрого предупредили, чтобы советские пулеметы не попали врагу в качестве трофеев. Вплоть до расстрела. А шмайсеры, конечно, ерунда были. Чуть пыль попадет, сиди – драй его. У меня-то в Союзе пэпэша был. Куда как лучше оружие…

Нашу пулеметную роту придали стрелковому полку дивизии Полинова, полностью укомплектованному русскими военнослужащими, из местных. С боями дошли до Шихо. И встали в оборону, потому что здесь сходились три основные дороги. Китайцы сформировали отборную часть – из одних офицеров – и зашли к нам в тыл. Но мы, конечно, их из пулеметов расхлестали. Одного китайца-генерала в плен взяли. Там 12 сентября 1945 г. я получил пулевое ранение в ногу. И война для меня закончилась.

Сначала меня привезли в госпиталь только что освобожденного от гоминьдановцев Чугучака. Вскоре – в кульджинский военный госпиталь, где я пролежал до конца сентября. Потом меня с другими нашими военнослужащими отправили из Кульджи в Хоргос. На советской погранзаставе нас переодели: забрали чапаны, сапоги, шапки яловые. Мы снова намотали обмотки. Уже в Панфилове нам вернули советские документы. А в своей части я обмишулился. Захожу в канцелярию, представляюсь по привычке: “Здравия желаю, господин майор! Рядовой Проскуряков для дальнейшего прохождения службы прибыл!” А он смеется: “Знаю, знаю, Проскуряков, где ты служил! Можешь теперь про “господина” забыть!”»

По горячим следам в 1945 г. в красноармейской книжке рядового Проскурякова записали: «Участвовал в военных действиях против гоминьдановцев в составе Национальной армии Восточно-Туркестанской Республики». А когда в 1950 г. он увольнялся в запас, запись изменили и теперь в графе «Участие в боях» его военного билета значится: «С 9 августа 1945 г. по 3 сентября 1945 г. – в войне с Японией в составе 118 запасного стрелкового полка». Из-за этой «липы» его едва не лишили статуса участника Великой Отечественной войны, ведь 118-й полк ни в каких военных действиях не участвовал, поскольку был запасным и находился в глубоком тылу. Поэтому позже в военный билет дописали: «С 05.1945 по 12.08.1945 г. – ВЧ 57930». А поскольку война с Японией официально закончилась 2 сентября 1945 г., то и дату ранения Евгению Проскурякову перенесли с 12 сентября 1945-го на месяц раньше – 12 августа.

Казахстанцы Мирзигул Насыров и Евгений Проскуряков, конечно, не единственные советские ветераны «военных действий против гоминьдановцев в составе Национальной армии Восточно-Туркестанской Республики». Бывший пограничник Михаил Трушин из города Коломна (Россия) во время Великой Отечественной войны служил в 11-м дважды Краснознаменном кавалерийском полку, расквартированном в Киргизии. Когда в Синьцзяне началось восстание против чанкайшистского режима, он подал рапорт о командировке в Восточный Туркестан. Работал инструктором, готовил командиров взводов повстанцев. Здесь и День Победы встретил.

В армии ВТР служил и житель столицы Киргизии Макай Усупов. После окончания войны с Германией он был переведен в распоряжение воинской части 9525 НКВД СССР, сформированной, как считалось, из «добровольцев» для выполнения особого правительственного задания.

Журналистам аксакал поведал: «Называть нас добровольцами было бы не совсем точно. В один из июльских дней 45-го года молодых бойцов, в основном уроженцев Средней Азии, посадили на поезд и повезли в неизвестном направлении. Через некоторое время мы очутились на границе Казахстана с Китаем и вскоре были переброшены в Синьцзянскую провинцию, в которой вместе с китайцами проживали уйгуры, казахи, кыргызы, русские и другие национальные меньшинства. Наша задача заключалась в том, чтобы научить новых друзей тому, как обращаться с оружием, вести боевые действия. Ведь люди были не военные, из мирных жителей».

Кыргызстанец в составе революционной регулярной армии ВТР вместе с другими земляками воевал в качестве командира стрелкового взвода в дивизии генерала Исхакбека Мунинова, принимал участие в освобождении городов Шихо и Цинхэ, других населенных пунктов. Кроме Макая Усупова, по крайней мере, еще один известный бишкекчанин принимал участие в вооруженной борьбе в Синьцзяне на стороне повстанцев. Это – филолог и доктор философских наук Геннадий Зенков. Среди военных наград ученого – ордена и медали Восточно-Туркестанской Республики.

Разменная карта: забрать или нет

На протяжении всей первой половины XX в. возможность присоединения если не всего Синьцзяна, но хотя бы его части к Советскому Союзу постоянно будировалась то в лице официальной власти провинции, то в простонародье, особенно среди белоэмигрантов. В 20-40-х годах прошлого столетия граница между двумя государствами здесь была достаточно условной, что время от времени вновь разжигало территориальные споры.

В годы Гражданской войны, когда власти Восточного Туркестана не имели достаточно возможностей контролировать границу, местным населением было уничтожено значительное количество пограничных столбов. В Маканчинском и Алакольском районах Семипалатинской и Талды-Курганской областей Казахстана было уничтожено свыше двадцати пограничных знаков. А в районе р. Сарычильды этого участка граница якобы была смещена на расстояние от 10 до 15 км в сторону Китая. Здесь рубеж был проведен по старой пикетной дороге, соединявшей границу Тарбагатайского и Илийского округов. Этот участок имел большое стратегическое значение, как наиболее удобный выход в казахские земли, позволявший контролировать огромную территорию к северу и западу от отрогов Тянь-Шаня, а также более удобный выход в Кашгарию. Именно по этому пути передвигались цинские войска и караваны среднеазиатских купцов. Поскольку китайские власти для поборов с кочевников использовали как раз эту дорогу, казахи называли ее «Кайци» («Ножницы»),

В конце 30-х годов лидер китайских коммунистов Мао Цзэдун имел свою точку зрения на территориальную целостность Китая. После раздела в августе 1939 г. между Берлином и Москвой ранее независимой Польши, Мао предложил схожий вариант: раздел Китая между СССР и Японией. Причем демаркационной линией он избрал р. Янцзы, протекающую практически по центру страны. Себя он видел правителем советской «половины» Китая, куда должны были отойти все западные провинции, включая Синьцзян. Однако Кремль не пошел на повторение польского сценария. Договор о нейтралитете между СССР и Японией, подписанный 13 апреля 1941 г., не предусматривал раздела Китая.

На протяжении почти десяти лет, пока генерал-губернатор Синьцзяна Шэн Шицай вел просоветскую политику, центральные власти Китая не имели претензий к Москве по поводу постоянного нарушения границы с Восточным Туркестаном со стороны СССР. Автомобильные и авиационные перевозки советских грузов выполнялись тогда и по таким маршрутам, когда и как это было выгодно Союзу. Ни одной официальной жалобы гоминьдановской администрации по этому поводу зафиксировано не было. Однако, как только глава провинции изменил вектор своей политики, правительство Чан Кайши начало ревностно отслеживать любые реальные или надуманные нарушения советской стороной границы с Китаем. После ряда инцидентов в марте 1943 г. на советско-китайских рубежах официальный Чунцин 9 марта 1943-го обратился к Москве с нотой протеста, требуя от правительства СССР прекратить вторжения самолетов советских ВВС в китайское воздушное пространство и нападения на китайских пограничников. Хотя претензии гоминьдановских властей не были подтверждены доказательствами, Чунцин ясно дал понять, что намерен резко ограничить советское присутствие в Синьцзяне и не потерпит более покушения со стороны СССР на территориальную целостность Китая.

В 1943 г. вице-министр иностранных дел гоминьдановского Китая У Гожэнь заявил послу СССР Александру Панюшкину, что, по имеющимся у него документам, советские пограничники нарушили советско-китайскую границу и передвинули пограничные знаки на синьцзянскую территорию на три-четыре километра. Китайская сторона предлагала провести проверку границы, ссылаясь на Пекинское соглашение от 31 мая 1924 г. Панюшкин сообщил в Москву о претензиях МИДа Китая. В ответ получил указание затянуть обсуждение вопроса на неопределенное время. В итоге дипломатическо-пограничный конфликт угас сам собой. И до сих пор осталось неизвестным: переставил ли позже СССР пограничные знаки, или они остались на новых местах, на каком конкретно участке это могло произойти, не этот ли случай породил легенду о произвольных перестановках столбов в первые годы Советской власти?

Одновременно посол СССР в Китае в своем докладе «О современном международном и внутриполитическом и экономическом положении Китая к концу 1942 г.» писал о планах Гоминьдана осуществить после окончания Второй мировой войны территориальную экспансию за счет СССР: «Среди китайских военных в настоящее время культивируются экспансионистские устремления. Им подсказывается, что Китай должен распространить свое влияние на все территории, которые при той или иной династии признавали суверенитет Китая или зависели от него. В Военной академии на внутренней стороне ворот для назидания офицерства вывешена карта», где указаны как принадлежащие Китаю «пограничные с Синьцзяном территории советских республик… Готовясь к предстоящей мирной конференции[201]201
  Глав СССР, США и Британии в 1943 г.


[Закрыть], Китай уже сейчас хочет заручиться обещаниями СССР, США и Англии по ряду территориальных позиций… Китайцы говорят – пусть объявляют какие угодно свои территории под международным контролем, а те территории, на которые претендует Китай, должны быть отданы ему».

Тем не менее, северные провинции Китая, в том числе и Синьцзян, продолжали оставаться предметом торга между великими державами, находящимися по разную линию фронта. Например, весной 1943-го Министерство иностранных дел Японии обратилось к руководству Германии с предложением оказать посреднические услуги в организации советско-германских переговоров о заключении сепаратного мира на Восточном фронте. Внешнеполитическое ведомство Страны восходящего солнца подготовило специальный план переговоров, по которому Третий Рейх должен был возвратить Советскому Союзу все оккупированные территории. Мало того, Токио был готов пойти навстречу Москве и предложить огромные уступки со своей стороны, в том числе отдать СССР Южный Сахалин и Курильские острова, признать «советской сферой влияния» Маньчжурию, Внутреннюю Монголию и Северо-Западный Китай. В Большой Игре этим территориям предстояло стать разменной монетой в геополитических интересах крупнейших держав мира.

Существует версия, что японские дипломаты встречались в Москве с Иосифом Сталиным и ознакомили его с предложениями Токио и Берлина. Однако в итоге попытка заключения сепаратного мира успеха не имела: 14 сентября 1943 г. ТАСС официально заявил, что вопрос о мире с Германией не подлежит обсуждению.

Хотя Кремль неоднократно подтверждал отсутствие у него территориальных претензий к Китаю, этот вопрос продолжал беспокоить Чан Кайши, как минимум, в двух плоскостях – маньчжурской и синьцзянской. Поэтому для китайского генералиссимуса было крайне важно не только принципиальное признание Советским Союзом территориальной целостности Китая, но и его конкретное обязательство вывести Красную армию из Маньчжурии. Со своей стороны Советский Союз был готов уступить в вопросе судьбы Маньчжурии как неотъемлемой части Китая, но требовал от Китая признания Внешней Монголии независимым государством. Чан мог согласиться с советским присутствием в Монголии, однако настаивал на подтверждении ее статуса как части Китая, что было зафиксировано в 5-й статье советско-китайского соглашения от 31 мая 1924 г. Но Сталин в отношении МНР придерживался бескомпромиссной позиции. Достаточно сказать, что СССР отказался от более короткого (на 700–800 км) по сравнению с синьцзяно-среднеазиатским маршрута доставки вооружения Китаю через Туву и Монголию в связи с притязаниями Гоминьдана.

Американский журналист Лоуренс Калтер Розингер, находившийся в то время в Китае, отмечал: «Советско-китайские отношения оставались формально корректными, но среди официальных чунцинских кругов была широко распространена русофобия. В 1944 г. ни одно событие не встревожило китайское правительство так сильно, как советское продвижение против германских армий на западе. Чунцин боялся влияния сильного Советского Союза на политику в Китае и возможности вступления русских войск в войну на Дальнем Востоке». По утверждению журналиста, гоминдановцы считали, что СССР может «попытаться захватить Маньчжурию после поражения Японии или получить специальные позиции в северо-западной части провинции Синьцзян».

Опасения Чан Кайши оказались напрасными. 11 февраля 1945 г. Председатель Совета министров СССР Иосиф Сталин, Президент США Франклин Рузвельт и Премьер-министр Британии Уинстон Черчилль в ходе Крымской конференции руководителей трех союзных держав (4-11 февраля 1945) подписали Соглашение, по которому Советский Союз обещал вступить в войну против Японии на условиях: сохранения ctatus quo Внешней Монголии (Монгольской Народной Республики); возвращения Союзу южной части острова Сахалин и всех прилегающих к нему островов, а также передачи Курильских островов; интернационализации портового порта Дайрен и восстановления аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР; совместной эксплуатации Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железных дорог. Кроме того, СССР выразил «готовность заключить с Национальным Китайским правительством пакт о дружбе и союзе».

Генералиссимус Чан верил в возможность международного урегулирования вопроса положения в Синьцзяне. По слухам, эта проблема должна была обсуждаться на конференции Объединенных наций в Сан-Франциско (25 апреля – 26 июня 1945), поэтому активных боевых действий против Восточно-Туркестанской Республики со стороны гоминьдановской администрации не предполагалось, хотя китайское военное присутствие в регионе продолжало усиливаться. К апрелю 1945-го в Синьцзяне было сосредоточено уже более 100 тыс. военнослужащих национального правительства.

Советско-китайский договор о дружбе и союзе сроком на 30 лет был подписан 14 августа 1945 г. Он предусматривал оказание взаимопомощи в практически завершавшейся войне против Японии и отказ сторон от сепаратных переговоров о мире с Японией без взаимного согласования. Стороны обязались строить свои отношения на основе суверенитета, невмешательства во внутренние дела и признания территориальной целостности. Провинцию Синьцзян, таким образом, решено было оставить в составе Китая.

В некоторых источниках встречается утверждение, что в 1945 г. некие чины американской администрации в Китае обратились к Чан Кайши с просьбой продать территорию Синьцзяна, как когда-то российские власти продали США Аляску. Идея принадлежала генерал-майору американских ВВС Клэру Ли Ченнолту, известному не только своими боевыми подвигами, но и постоянными авантюрами и конфликтами с командованием.

Со своим предложением бравый ас пришел к командующему сухопутными войсками США на Китайском театре военных действий генералу Альберту Коуди Ведемейеру, которому проект понравился. 31 июля 1945-го во время переговоров Ведемейера с Чан Кайши в Чунцине о ситуации в стране и совместных действиях в случае высадки войск США в Китае американский генерал озвучил заманчивую для Штатов идею. Однако из-за успешно развивавшегося наступления армии Мао Цзэдуна на позиции гоминьдановцев задумка успеха не имела.