Текст книги "Ядерная шамбала. Тайны атомного противостояния"

Верный своим идеалам

Наряду с активизацией сотрудников и агентов советских разведок, работавших на периферии в партизанских отрядах, подрывная деятельность была развернута и в крупных городах Синьцзяна. Например, в столице провинции диверсионной группой руководил местный житель Махмуд Садретдинов (Садри).

7 июля 2006 г. газета «Новое поколение» (Казахстан) опубликовала о его деятельности очерк ветерана органов госбезопасности СССР, полковника Какена Абенова. В 1943 г., когда Махмуд учился на филологическом факультете университета Урумчи, его к сотрудничеству с НКГБ СССР привлек чекист «У». Оперативный псевдоним и настоящую фамилию источник не сообщил. Возможно, имелся в виду сотрудник НКГБ Адильбек Ульмасов[114]114
  Оперативный псевдоним – «Азраилбеков».


[Закрыть], работавший в Урумчи под прикрытием должности вице-консула. Однако казахстанской писательнице Димнуре Булатовой-Керей сам Садретдинов рассказал, что он был «привлечен к разведывательной деятельности в пользу СССР советским чекистом Георгием Серебряковым. Русскоязычные студенты университета “Синьцзян шеуян” знали о том, что в генеральном консульстве СССР выдаются листовки для распространения в Урумчи. Почти все студенты и учащиеся из российских эмигрантских семей, обучавшихся в университете “Синьцзян шеуян” и в русской гимназии, ходили за ними в здание консульства. Ответственным за листовки был Ахат Рустамов, татарин, жена у него была русской. Листовки были отпечатаны на русском языке в Ташкенте».

А Какен Абенов далее писал: «В 1944 г. вспыхнуло народное восстание и образовалась ВТР – Восточно-Туркестанская Республика. В сложившейся обстановке Советскому Союзу необходимо было иметь свои нелегальные источники для получения информации политического и военно-стратегического характера о положении национальных меньшинств и их отношении к Советскому Союзу. В выполнении этой задачи сыграл определенную роль разведчик-нелегал Махмуд Садретдинов, который не нарушал отработанную шефом-чекистом линию поведения. Надо отдать ему должное, что, не теряя чувства собственного достоинства и рискуя жизнью при репрессивных режимах – вначале Шинь Шицая[115]115
  Так в оригинале.


[Закрыть], затем Гоминьдана, он продолжал выполнять свой долг, добывая нужную информацию о ситуации в Китае и направляя ее по установленным каналам в Центр».

Сам же Махмуд Садретдинов так вспоминал о своем участии в тех событиях: «В конце апреля 1945-го мне пришлось убежать из-за возможного ареста и до конца июня скрываться в советском консульстве. Здесь была создана диверсионная группа, политкомиссаром которой назначили меня. Наша группа должна была найти секретный склад оружия в горах. Однако переданная нам карта оказалось неточной, склад не удалось отыскать».

Диверсионную группу, в которой политруком был Садретдинов, возглавлял бывший заместитель начальника Кучарской военной школы Николай Фирсов, последнее время работавший завхозом русского общества в Урумчи, а среди бойцов оказался и 20-летний студент Синьцзянского университета Василий Петров, будущий автор книги «Мятежное “сердце” Азии. Синьцзян: краткая история народных движений и воспоминания». Тайник же, в котором находились винтовки, пулеметы, гранаты и патроны, был, скорее всего, оборудован другим завхозом – подполковником ГБ Кириллом Орловским – еще в 1941 г. Найдя склад, диверсанты должны были вооружить жителей русских сел, готовых присоединиться к антигоминьдановскому восстанию. Но, как уже говорилось, из-за ошибок в координатах склад тогда обнаружить не удалось. Лишь в 1947 г. местные чабаны случайно наткнулись на советский схрон и достали содержимое. При этом часть тайников Орловского с оружием и боеприпасами так никогда и не была найдена.

Так и не найдя оружия и боеприпасов, группа Фирсова присоединилась к партизанскому отряду Калибека Рахимбек-улы, который вел боевые действия в районе Манаса. «В 1946 г. нас, советских разведчиков, вывезли в Алма-Ату, а в следующем году снова переправили в Китай, где еще шли боевые действия».

По утверждению Какена Абенова, «верный своим идеалам, разведчик Махмуд Садретдинов занимался проведением агитационной работы по разложению рядов воинских частей, состоящих из национальных меньшинств, расквартированных в Урумчи и Кульдже, что дало определенные положительные результаты. Отдельные военнослужащие перешли на сторону ВТР. При этом Садретдинов сам вступил в ряды армии ВТР, служил в отдельном кавалерийском дивизионе в дивизии генерала М. Искакова[116]116
  Вероятно, имелся в виду генерал-майор Исхакбек Мунинов, поскольку командир 1-го пехотного полка Маргуб Исхаков в Национальной Армии ВТР дослужился лишь до чина полковника и дивизией не командовал.


[Закрыть].

1949 г. ознаменовался победой народной революции в лице КНР – Китайской Народной Республики и созданием НОАК – Народно-освободительной армии Китая. В связи с этим армия РВТ[117]117
  Так в оригинале.


[Закрыть] была реорганизована в 5-й корпус под командованием Ф. Пескина. Старший лейтенант[118]118
  Этому званию в Национальной Армии ВТР соответствовал чин поручика.


[Закрыть] М. Садретдинов стал заместителем командующего по военной разведке. Позже М. Садретдинов, уволившись из армии, занялся мирным трудом, а в 1976 г. прибыл в СССР. Много лет он служил Советскому Союзу и своему идеалу».

В действительности же его судьба после победы китайских коммунистов сложилась вовсе не так гладко, как описывал полковник Абенов. Из воспоминаний самого Махмуда Садретдинова: «В 1950 г. я служил заместителем начальника оперативного отдела 5-го корпуса в г. Кульдже (т. е. бывшей армия ВТР). Как-то раз я увидел документ на китайском языке. В нем предписывалось разоружить офицеров корпуса под видом обмена на новое оружие. Я немедленно сообщил об этом советскому вице-консулу. Надо же было: он прямо заявил протест китайским властям. Меня “вычислили” быстро и я оказался в штрафном батальоне. Нам, шестерым офицерам, пришлось таскать двухлемешный плуг и распахивать обширное поле. Эту землю когда-то приобрел Фазылжан аксакал, затем его сын Айтуган Юничев “добровольно” отказался от нее (в противном случае Айтуган давно бы был на том свете). В 1952 г. меня реабилитировали, вернули награды. Но здоровье осталось в штрафбате, я стал инвалидом второй группы».

В 1958-м Садретдинов вновь был арестован и осужден на десять лет, однако после окончания срока ему объявили о пожизненном заключении и отправили в исправительный лагерь в пустыне Такла-Макан, где он отбывал срок до 1972 г. В 1976 г. китайские власти разрешили Садретдинову выехать в СССР, там его в Алма-Ате и встретила семья, ждавшая этого 20 лет.

Как русские генерала обманули

Надо отметить, что правительство Синьцзяна знало о волнениях в Илийском округе провинции. Однако временный губернатор и командующий провинциальными войсками Чжу Шаолян не оценил всей опасности народного восстания и не принял нужных мер. Малочисленные карательные экспедиции, посланные им в сторону Нилкинского уезда, уже не смогли остановить нарастающего антиханьского движения.

Как уже указывалось, 7 ноября 1944 г. в Кульдже начались уличные бои местных подпольщиков с китайским гарнизоном города. В первоначальной атаке приняло участие всего 400–500 человек, преимущественно уйгуры, казахи и «белые русские». Согласно показаниям одного свидетеля, которые гоминдановцы позже предоставили британскому консулу в Урумчи Джеффри Торрэлу, сигнал к атаке ровно в полночь был дан из советского консульства трассирующей пулеметной очередью в сторону штаба республиканских ВВС, расположенного в 60 метрах вниз по улице. Похоже, таким образом советские руководители национально-освободительного движения народов Синьцзяна против китайских властей решили отпраздновать 27-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.

Впоследствии генерал Чжу Шаолян так вспоминал о событиях тех дней: «6 ноября 1944 г. ко мне в резиденцию пришел генеральный консул СССР Евсеев. После нескольких похвальных фраз в мой адрес он заявил о необходимости поддержания двусторонних советско-синьцзянских связей, в связи с чем напомнил о празднике Октябрьской революции и пригласил на праздничный обед в советское консульство в 15.00 7 ноября. Он также сообщил, что обед подготовлен лично для меня, и что вечером того же дня будет прием, на который приглашены все остальные именитые люди Урумчи и представители властей.

Я обрадовался этому предложению. На следующий день ровно в назначенное время я прибыл в консульство. Здесь мне оказали достойную встречу. На обеде присутствовали генконсул, его заместители, секретарь и переводчик. Все по очереди пили со мной водку. От навязываемых тостов под лозунгом уничтожения фашизма совместными усилиями отказаться было трудно.

Блюд было великое множество, мы просидели примерно до четырех часов дня. За это время я изрядно опьянел. В 19.00 начался прием в честь годовщины Октябрьской революции для различных руководителей всех сфер края, на который не прийти мне было невозможно. Опять оказалось множество желающих выпить со мной, после приема начались танцы. Подача горячительных напитков не прекращалась.

С приема я вернулся только в полночь совершенно пьяным. Упав на кровать, уснул мертвецким сном. Проснулся только в десятом часу утра 8 ноября. Вижу: у изголовья кровати стоит начальник моего штаба Ио Да. По его напряженному лицу я понял: что-то стряслось. Он доложил о начале вчера в полночь волнений в Кульдже и спросил о мерах по противодействию бунтовщикам. По его словам, весть о беспорядках пришла в 3 часа утра. Но так как я был пьян, они не смогли меня разбудить и поэтому пришлось ждать пробуждения.

Лишь тогда я пришел в себя и понял, что мое приглашение на званый обед было заранее запланированным мероприятием советского консульства. Я попался на крючок лаомаоцзы»[119]119
  Оскорбительное слово о русских, симметричное «узкоглазым». Василий Петров в своей книге приводит похожее китайское ругательство по отношению к русским – «лоо-моза» («старая шапка»).


[Закрыть].

Бросок через перевалы

Из воспоминаний Токона Усубакунова: «Ожидалось, что народно-освободительное восстание начнется в Кашгарии, при этом наш отряд “Батыр” должен был двинуться туда через перевал Торугарт, а “Буйгу” – через Иркештам. Но восстание началось в октябре 1944-го в Илийском округе. Поэтому спецотряды были срочно переброшены на участок советско-китайской границы под Хоргос».

Отряд «Батыр» перешел границу с Синьцзяном 25 декабря 1944 г. и уже через сутки вступил в бой с гоминьдановским гарнизоном города Суйдун. Попытки советских бойцов с ходу захватить старую крепость при помощи штурмовых лестниц не удались, на третий день стена была взорвана из подкопа и ханьский гарнизон сдался. В этом бою погиб политрук отряда Термичинов.

Командование решило усилить отряды «Батыр» и «Буйгу» привлечением в их состав местных жителей из числа уйгуров, казахов, киргизов и русских, проживавших в Суйдуне и его окрестностях. 31 декабря 1944 г. отряд вошел в город Курэ в 40 км от Суйдуна. К 3 января 1945-го отряд за счет местных жителей был расширен до дивизиона. В это время гоминьдановское командование спешно перебросило пехотную дивизию из Урумчи в сторону Кульджи, где шли ожесточенные бои повстанцев. 6–7 января в ущелье Еке-Терек примерно в 70 км от административного центра Илийского округа китайские войска были атакованы силами бойцов спецотрядов «Батыр» и «Буйгу», поддержанных уйгурскими партизанами во главе с Гани Маматбакиевым и кавалерийским эскадроном под командованием полковника Королева. Позиционные бои в окрестностях Кульджи продолжались практически до конца января 1945 г., пока не было сломлено сопротивление последних групп правительственных войск в городе.

И консул просто отвернулся

То, что в развернувшихся на севере провинции событиях активную роль играл Советский Союз, для администрации Синьцзяна практически с самого начала восстания тайны не составляло. Гоминьдановская администрация пыталась объяснить аккредитованным в Урумчи дипломатам западных стран, что налицо – скрытое вторжение СССР на территорию дружественного государства. Но услышаны китайцы не были.

Американским консулом в Урумчи в октябре 1944 г. стал Роберт С. Уорд[120]120
  В источниках встречается – Ворд.


[Закрыть], переведенный сюда с такой же должности во Владивостоке. Не успев вникнуть в дела провинции, где уже полным ходом шло восстание, консул сразу начал делать неверные выводы. В специальном докладе помощнику Государственного секретаря США Дину Гудерхему Ачесону он сообщал: «Каждый китаец, с которым приходилось общаться сотрудникам консульства с начала восстания, искренне убежден, что в нем принимает участие СССР. Во время моего первого звонка генералу Чжу Шаоляну, он категорически заявил, что восстание было инициировано Советским Союзом. Генерал утверждал, что группа местных русских, которая начала восстание, была завербована советским консульством. По словам генерала, руководил группой бывший русский советник генерала Шэн Шицая Полинов. Настоящая же база восстания, по утверждению генерала Чжу Шаоляна, была на русской границе в городе Хоргос. Из России восставшие получали помощь и припасы. Чтобы доказать это, он предъявил 20-миллиметровые противотанковый и зенитный снаряды, а также пять винтовочных патронов 25 калибра. Во время второго и последующих диалогов генерал развил эти обвинения. Он утверждал, что ночью можно было видеть отблески света фар советских грузовиков, везущих помощь восставшим».

Несмотря на заявления китайской администрации, Уорд скептически оценивал надежность и бесспорность предъявляемых ему доказательств. Американский консул упорно не хотел верить в едва замаскированную агрессию Советского Союза против Синьцзяна. И посылал своему руководству информацию с выводами, которые ставили под серьезное сомнение официальную точку зрения китайской стороны. Роберт Уорд, в частности, писал: «Китайцы уверены, что восстание – это советская провокация. Однако не похоже, чтобы русские пошли на это в ситуации, в которой они, в конце концов, могут найти простой способ воздержаться от подобной акции и избежать обвинений. У них есть все основания заявить, что восстание является протестом против многих лет дурного управления со стороны китайцев».

Эта точка зрения в американской историографии порой продолжает бытовать и поныне. Например, Линда Бенсон отмечала: «Ни униформа, ни вооружение, используемое армией ВТР, не доказывают советского подстрекательства к восстанию, но они действительно демонстрируют степень советской материальной помощи ВТР в течение ее решающего первого года». И ее соотечественница – политолог из Майами (США) доктор Джун Тойфель Дрейер – в своих публикациях упоминала о деятельности в то время в Синьцзяне тайных советских агентов, которые «снабжали диссидентских лидеров этнических групп финансовой помощью и обещаниями в продвижении и поддержке». То есть, оружием, техникой и обмундированием снабжали, а подтолкнуть к боевым действиям – ни-ни…

Зато самолеты ВВС США, базировавшиеся на аэродромах в Синьцзяне, принимали участие в боях против повстанцев на стороне провинциального правительства. Как вспоминал в своей книге «Мятежное “сердце” Азии» уроженец Чугучака Василий Петров, воевавший в то время против китайских властей в Манасском уезде, «гоминьдановское командование начало применять против нас авиацию. Сначала прилетал истребитель-разведчик, обнаружил нас и улетал. Через некоторое время появлялось звено бомбардировщиков-Дугласов с американскими летчиками, которые подвергали бомбежке заимки, где нас видел разведчик. Но мы к тому времени уже меняли позиции, прятали лошадей и людей, и бомбардировки не наносили нам вреда. Ни разу американцы не попали в цель. Мы даже стали думать, что летчики сочувствуют партизанам и поэтому сбрасывают бомбы на пустые заимки».

Сведения о ситуации в Синьцзяне, поступавшие в Вашингтон из Урумчи, были крайне разноречивы. По данным Валерия Бармина, временно исполнявший обязанности консула Хоррас Смит сообщал послу США в Китае Кларенсу Гауссу, что лично видел «много сотен алтайских казахов, вооруженных новыми советскими винтовками и штыками». Опираясь на эту информацию, Гаусс еще 19 октября 1944 г. доложил в Вашингтон, что «в сентябре-октябре 40 казахов вторглись на китайскую территорию в 8 километрах южнее Чинхуа, 100 казахов вторглись в 16 км севернее Чинхуа, а еще 900 алтайских казахов ограбили и сожгли степной город Фуюнь в 40 километрах севернее Чинхуа, два пограничных блокгауза на юго-запад от Кашгара были захвачены 500-ми советскими солдатами в сопровождении казахов или киргизов». Однако никакого противодействия советскому военному проникновению в Восточный Туркестан со стороны США оказано не было.

Столь же противоречивой была и позиция консула Англии в Урумчи Джеффри Торрэла. Но дело здесь не в возможной «политической близорукости» или неопытности западных дипломатов, работавших в этот период на территории Синьцзяна. Большая Игра диктовала свои правила, в которых вчерашний соперник сегодня мог оказаться союзником, а недавний партнер – злейшим врагом. Дипломатам, похоже, просто приказали «не видеть» всевозрастающего влияния Советского Союза в регионе. Для союзников СССР по антигитлеровской коалиции, особенно Соединенных Штатов, было крайне необходимо, чтобы Кремль согласился вступить в войну против Японии на Дальнем Востоке. Ради разгрома Островной империи США были готовы пожертвовать северо-западной территорией Китая.

Кроме того, не все официальные представители зарубежных государств, аккредитованные в регионе, в достаточной мере владели информацией о стратегических возможностях Восточного Туркестана. Британские дипломаты, работавшие в Китае, например, считали попытки Гоминьдана эксплуатировать природные ресурсы и развивать промышленность в Синьцзяне всего лишь рекламной кампанией будущих северо-западных передовых программ перед Вашингтоном, чтобы потребовать от США усиления финансовой и технической помощи. Причем, не только ради защиты страны от Японии, но и для предстоящей борьбы за власть с китайскими коммунистами и, возможно, Советской Россией. Учитывая бедность технологий и недостаток финансовых ресурсов региона, чиновники Его Величества как в Лондоне, так и Чунцине были убеждены в весьма невысокой вероятности того, что Восточный Туркестан сможет стать промышленно развитой областью даже после войны. Как показала жизнь, островные эксперты по Синьцзяну жестоко ошиблись…

Посол СССР в Чунцине Александр Панюшкин отмечал в своих мемуарах: «В июне 1944 г. в Китае побывал вице-президент США Уоллес. По имевшимся у нас данным, Уоллес в своих беседах с китайцами также призывал их к улучшению советско-китайских отношений. При этом он исходил из перспективы, что США, Китаю и Советскому Союзу придется вместе воевать против Японии. Однако он не возлагал больших надежд на Китай и в узком кругу американских дипломатов говорил, что только русские могут вести реальные боевые действия против японцев».

Мало того, в 1943–1944 гг., когда правитель Синьцзяна Шэн Шицай проводил свою антисоветскую политику, из Южного Китая в Индию для дальнейшей поставки через Кашгарию в СССР американскими самолетами было перевезено 10 600 тонн вольфрама и 4 339 тонн олова. По утверждению Михаила Сладковского, американская сторона делала это «по собственной инициативе».

Однако и чунцинское правительство Китая, несмотря на понимание практически неприкрытого советского участия в военной дестабилизации положения в Синьцзяне, а также гибель там в боевых действиях почти 30 тыс. китайских военнослужащих, так и не обратилось к Москве с официальной жалобой по этому поводу. Чан Кайши верил, что сможет договориться с Иосифом Сталиным.

Под знаменем ислама

12 ноября 1944-го было официально провозглашено создание на части Синьцзяна независимой Восточно-Туркестанской Республики. Первым ее Президентом и Премьер-министром стал Алихан Шакирходжаев.

В конце 1944 г., понимая, что в строящемся независимом мусульманском государстве «кадры решают все», Шакирходжаев инициативно обратился в Москву с просьбой оказать ему помощь тюркоязычными специалистами, которые могли бы работать в будущих министерствах, ведомствах и других официальных учреждениях в качестве советников. По мнению К. Хожамберди, этот шаг лидера Временного правительства был удачной возможностью для спецслужб СССР «внедрить этих сотрудников во все структуры ВТР для жесткого контроля ключевых фигур, а также возможность пропаганды из официальных органов для наших доверчивых и простодушных соотечественников преимуществ советского строя».

Вставший во главе Республики бывший мулла так излагал свою программу дальнейших действий: «Туркестанское исламское правительство создано: хвала Аллаху за его многочисленные благодеяния. Хвала Аллаху! Он придал нам героизм, чтобы свергнуть китайское правительство. Но даже если мы освободили себя, разве можем мы перед лицом Бога равнодушно смотреть, как вы, наши братья по религии, все еще страдаете под кровавым игом правительства жестоких китайских завоевателей. Несомненно, Всевышний не будет доволен. Мы не сложим оружие до тех пор, пока не освободим вас от кровавых лап ханьских поработителей, пока корни китайской власти не высохнут и не исчезнут с лица земли Восточного Туркестана, доставшейся нам от наших предков».

5 января 1945 г. на съезде народов Восточного Туркестана была принята Политическая декларация Республики. Она гласила: «Китайская оккупация земли Восточного Туркестана ликвидирована. Созданная Восточно-Туркестанская Республика знаменует собой свободное и независимое государство, основанное на равенстве всех его граждан. Наша цель – рост благосостояния народа, для чего мы должны укрепить экономику Республики, поднять промышленность и сельское хозяйство, развивать животноводство и народные промыслы. Основной религией, которую исповедает большинство жителей Восточного Туркестана, является ислам. Однако свобода вероисповедания предоставляется верующим всех конфессий без исключения. Немаловажными вопросами являются развитие образования, культуры и здравоохранения. Мы за дружеские отношения со всеми странами мира, особенно Советским Союзом. В то же время мы готовы поддерживать политические и экономические связи с Китаем. Для защиты завоеваний Восточно-Туркестанской Республики нам нужна сильная армия. Банковская система, почтовая, телефонная и телеграфная связь, леса и все богатства недр принадлежат народу Республики. Мы беспощадно будем бороться с проявлениями коррупции среди государственных служащих».

К концу января Илийский округ был полностью очищен от гоминьдановцев. 5 февраля китайский генерал Тао Чжиюе сообщал в Урумчи о ситуации в Илийском округе: здесь провозглашена Восточно-Туркестанская Республика с центром в Кульдже и новое правительство полностью контролирует более десяти уездов с численностью населения свыше 500 тыс. человек. Данный инцидент полностью подготовлен в Алма-Ате, где вырабатывался план и проходили обучение регулярные армейские части, вовлеченные в восстание. Оружие, используемое восставшими, прямо свидетельствует о причастности СССР, так как оно советского и немецкого образцов, не говоря уже о тактике ведения боя, характерной для Красной армии.

Тем не менее, советский и российский историк Василий Петров в своей книге «Мятежное “сердце” Азии. Синьцзян: краткая история народных движений и воспоминания» и уже упоминавшаяся американка Линда Бенсон в монографии «Илийское восстание. Мусульманский вызов китайским властям в Синьцзяне. 1944–1949» единодушно категорически опровергали сведения о причастности советских войск или тайных служб к событиям того времени на территории Синьцзяна.

При всем том, для других исследователей истории Синьцзяна 40-х годов широкое участие Советского Союза в «революции трех округов» секретом не было. Например, Дэвид Д. Ван в своей монографии «В советской тени. Ининский инцидент» отмечал: «Один из главных лидеров восстания в Илийском округе Аббасов накануне восстания пересек советскую границу во главе с отрядом из более ста партизан. На китайскую территорию он вернулся с оружием, полученным от советских властей. В октябре 1944 г. Аббасов своими действиями поддержал выступление отряда Далелхана Сугурбаева, будущего лидера Илийского режима в Алтае».

Поэтому генерал Тао Чжиюе был совершенно прав, подозревая СССР в организации антикитайского восстания. Мало того, без координирования с советскими дипломатами и «кураторами» при руководстве ВТР как члены правительства, так и его глава Алихан Шакирходжаев не предпринимали сколько-нибудь серьезных шагов ни в военной области, ни и в вопросах государственного строительства. О подобных согласованиях говорят многочисленные сообщения в Москву, содержащие перечень обсуждаемых вопросов и проблем. Информации с заголовками вроде «О беседе председателя Временного правительства Восточного Туркестана А. Тюря Шакирходжаева с подполковником госбезопасности Прокопюком о действиях повстанцев в Синьцзяне» или «Сообщение тов. Егнарова с приложением текста контрпредложения повстанцев, разработанных совместно с Добашиным», свидетельствующие о повседневной тесной работе представителей СССР с повстанцами, поступали в заинтересованные советские ведомства и руководству Советского Союза практически еженедельно.

Вот только познакомиться с этими документами довольно непросто. Если часть переписки руководителей Атомного проекта хранится в фондах Государственного архива России и попала в открытую печать, то многие документы, касающиеся деятельности Лаврентия Берии, до сих пор недоступны исследователям, особенно иностранным, пусть они и живут в ближнем зарубежье и пишут на русском языке. Я, например, получил такой ответ на свой запрос в Управление регистрации и архивных фондов Федеральной службы безопасности РФ: «Ваше обращение об ознакомлении с материалами переписки Берии Л.П. с руководителями группы советников НКВД-НКГБ СССР в Синьцзяне рассмотрено. Сообщаем, что Центральный архив ФСБ России документами по интересующей теме, которые могут быть использованы в открытой печати, не располагает». Похоже, большая часть этой корреспонденции по-прежнему хранится под грифом «Совершенно секретно».