Текст книги "Книга победителей"

Майя Плисецкая
Майя. Прерванный полет

Майя ПЛИСЕЦКАЯ. Великая балерина. Легенда. Эпоха. Ее триумф начался в Большом театре, и победоносное шествие продолжилось по всему миру. Балетный век Плисецкой превышал все мыслимые и немыслимые каноны. Она танцевала даже в почтенном возрасте и всегда оставалась в профессии эталоном…

В середине 90-х я снимал цикл программ на канале «Россия» (тогда он назывался РТР) о знаменитых актерах. Набираю немецкий номер телефона Плисецкой (вместе с мужем Родионом Щедриным в то время они жили в основном в Мюнхене): «Здравствуйте, меня зовут Вадим Верник, и я хочу снять о вас передачу». «Сначала мне надо понять, хочу ли я этого, – резонно ответила Майя Михайловна. – Перезвоните через три дня». И наконец слышу: «Я согласна». В ту пору Плисецкая еще гастролировала и для нашей съемки предложила на выбор один из городов: Токио, Париж или Миккели. Ей тогда было семьдесят лет – абсолютный рекорд для действующей балерины! Остановились на финском городке Миккели. Там мы общались с Майей Михайловной ровно неделю, с утра до вечера, и для меня это было огромным профессиональным и личным счастьем.

Первое впечатление

В коридоре концертного зала навстречу мне шла женщина крохотного роста в балетном комбинезоне. Только фантастические руки и лебединая шея выдавали в ней легендарную Плисецкую. Майя Михайловна сразу предупредила меня, что гример ей не нужен и что сниматься она будет без макияжа. Конечно, такое заявление озадачило – все-таки возраст солидный. Но как только включилась камера, произошло чудо: все морщины на лице мгновенно разгладились, Плисецкая помолодела лет на тридцать! Самое интересное, что такое преображение происходило на протяжении всех съемочных дней. Причем это заметили, кроме меня, и редактор Тоня Суровцева, и оператор. Я так и не понял тогда, что это было – мистика или мощное энергетическое поле самой Плисецкой? То же самое на сцене. В балете Мориса Бежара «Куразука» она выступала вместе с премьером балетной труппы парижского Гранд-опера Патриком Дюпоном. В тот момент, когда у Дюпона был сольный танец, Плисецкая сидела на сцене спиной к зрительному залу. И происходила поразительная вещь. Весь зал, как по команде, переводил свой взгляд на Плисецкую: ее выразительная спина «говорила» гораздо больше, чем сложнейшие па французского танцовщика! Я смотрел этот спектакль в Миккели несколько раз, и всегда была одна и та же реакция.

Строгая самооценка

В Финляндию я ехал, вооружившись слухами о тяжелом характере Плисецкой. Но это представление разрушилось в одночасье. Я увидел очень доброжелательную женщину. Впрочем, сама Майя Михайловна о себе говорила довольно строго. Вот цитата из нашей передачи: «У меня досады остались, что я была невнимательна к людям, которые хотели сделать мне добро. Сейчас это понимаю, но… поздновато». И в качестве примера рассказала о съемке балета «Леда», когда съемочная группа из Польши обиделась на нее и уехала, не закончив работу: «А по отснятому материалу это была, может быть, лучшая моя съемка». Признавать свои ошибки – удел сильных личностей.

Кармен

Коронная партия Плисецкой – Кармен. Мы много говорили об этой героине, поскольку Плисецкая ее очень любила. Специально для Майи Михайловны легендарный балет «Кармен-сюита» поставил знаменитый кубинский хореограф Альберто Алонсо. После Плисецкой «Кармен-сюиту» танцевали многие замечательные балерины, но ни одна из них не смогла передать в таком объеме силу характера и страстность героини. Как будто Плисецкая заколдовала свою Кармен. Это было эталонное исполнение, классика жанра. Хотя поначалу, в 60-х, министр культуры Екатерина Фурцева чинила «Кармен-сюите» нешуточные препятствия, считая, что трактовка Плисецкой вредна для советского зрителя и порочит святую сцену Большого театра. Кармен-Плисецкая была вызывающе чувственна и эротична, она съедала красавца Хозе одним только взглядом. Но при этом была не роковой, а вполне обычной женщиной: подтрунировала над Хозе и пыталась приворожить его как-то по-детски, со смехом. И вот что важно: Плисецкая решительно отстаивала свою позицию, она могла танцевать Кармен только так, как считала нужным, без компромиссов. К своей цели шла напролом – она не знала слова «нет». Птица свободного полета – это роднило ее с Кармен. К счастью, сохранились записи Кармен в исполнении Плисецкой – этот танец стоит увидеть даже тем, кто далек от мира балета. Каноны и стереотипы дерзкая балерина взрывала на протяжении всей своей карьеры. «Я поменяла рисунок в партии Одетты в «Лебедином озере», и теперь все копируют меня», – со скромной улыбкой сказала мне Плисецкая.

Репетиции продолжаются

В Миккели я с интересом наблюдал, как Майя Михайловна занимается у балетного станка. Она приходила в класс каждый день и в течение часа выполняла все упражнения наряду с молоденькими балеринами. Я не уверен, что здоровье в то время у нее было идеальным. Дело в другом: в невероятном желании служить профессии, без которой свою жизнь она не представляла. После нашей съемки в балетном классе Майя Михайловна предложила: «Я сейчас репетирую вместе с Патриком Дюпоном балет «Послеполуденный отдых фавна». Только сейчас поняла, как его надо танцевать. Если хотите, снимите нашу репетицию». Я, конечно, был рад такой возможности. Поразительно в этой истории то, что Плисецкая в свои семьдесят лет как балерина была нацелена на будущее и думала о новых постановках.

Дефиле от Плисецкой

Мы проводили время вместе и за пределами концертного зала. Однажды Майя Михайловна призналась, что любит шопинг, и я предложил снять один из эпизодов в местном магазинчике. «С удовольствием, – ответила она, ничуть не переживая, что в городе нет ни одного бутика. – Если вещь мне понравилась, могу купить ее и на рынке, а если платье от Кардена, тоже неплохо». Впрочем, кутюрье Карден, я думаю, свои наряды Плисецкой все-таки дарил, поскольку она была его музой на протяжении многих лет. Я заметил, что Плисецкой больше нравились вещи ярких тонов. Даже черный кожаный плащ, в котором она была во время нашей прогулки, – блестящий, как будто лаковый. В одном из магазинов балерина устроила импровизированное дефиле. Она перемерила множество платьев и кофточек, и все это было идеально, по фигуре. Один фасон Майе Михайловне особенно понравился. В результате она купила пять одинаковых кофт, правда разных цветов! Даже в этом маленьком финском городке Плисецкую узнавали, просили у нее автографы. Она внимательно выслушивала поклонников, выразительно им кивала, а потом сказала мне, что вообще не знает иностранных языков.

Любовь на всю жизнь

С Родионом Щедриным я познакомился, уже когда наши съемки закончились. Плисецкая и Щедрин оказались в Москве, и я приехал в их квартиру на Тверской улице, чтобы показать на кассете нашу передачу. Трудно передать словами, с какой нежностью и любовью Родион Константинович смотрел на свою супругу на экране, а сама Плисецкая ловила в его реакции каждый нюанс. Вот такая первозданность чувств, хотя их союзу на тот момент было почти сорок лет. И опять цитата из передачи: «Щедрин – единственный человек, которого я полюбила, причем сразу». Во многом ради жены Щедрин, признанный автор симфонической и оперной музыки, начал сочинять балеты. Так появились «Анна Каренина», «Чайка», «Дама с собачкой». В этих балетах Плисецкая не только исполняла главные партии, но и была хореографом. И конечно, «Кармен-сюита» – гениальное балетное переложение Родионом Щедриным музыки Жоржа Бизе.

Наслаждение танцем

В передаче Майя Михайловна сделала шокирующее, на первый взгляд, признание: «Я не танцевала в полную силу, чаще все делала «вполноги». Почувствовав мое удивление, сразу привела пример: «Балет «Дон Кихот». Дают третий звонок к началу спектакля, а я еще только крашу ресницы, хотя в этот момент уже обязана быть на сцене. Моя репетитор в панике хватается за голову, я же абсолютно спокойна. Первую вариацию танцую «не разогретая» и только к середине спектакля обретаю необходимую форму». Дальше Майя Михайловна поясняет: «Никогда не боялась, не волновалась – мне нравилось быть на сцене, я наслаждалась танцем». В этих словах – вся Плисецкая, формула ее успеха. Я задал Майе Михайловне вопрос: когда она поняла, что в балете может достичь бо́льших результатов, чем другие? Ответ был обезоруживающим: «Я лучше вам байку расскажу. Идет мужик по рынку. Навстречу мальчик: «Мужик, ты когда спать ложишься, бороду на одеяло кладешь или под одеяло?» Мужик думал-думал и спать перестал». Что ж, Майя Михайловна права. Истинный художник не задает себе подобных вопросов и не пытается найти на них ответы. Плисецкая была кометой, вихрем, стихией. Комета по имени Майя улетела в космос. И это самый лучший исход.

…Через несколько дней после возвращения из Миккели я обнаружил на автоответчике запись: «Вадик, это Майя Михайловна. Звоню просто так, узнать, как ваши дела». Ту запись с голосом Плисецкой я храню до сих пор.

Галина Вишневская
Солнечная Галина

Выдающаяся певица и педагог, народная артистка СССР Галина ВИШНЕВСКАЯ всегда была в центре внимания, но до последних дней оставалась женщиной-загадкой.

С Галиной Вишневской судьба сводила меня дважды. Первый раз в 1993 году. Я снимал телерепортаж с репетиции спектакля МХАТа «За зеркалом», где Вишневская играла императрицу Екатерину II: «Из Большого театра я перенеслась прямо во МХАТ! Красиво», – прокомментировала она, и добавила: «Этот спектакль – продолжение моей карьеры. Оперную сцену я оставила совсем. Я максималистка. Не привыкла петь так, знаете, «немножко». Бросила. Все, хватит». На профессиональной сцене Вишневская пела сорок пять лет.

Вторая встреча случилась в 1996-м. Театральный продюсер Давид Смелянский предложил мне сделать полуторачасовую передачу о Галине Вишневской и Мстиславе Ростроповиче в рамках проекта «Субботний вечер со звездой», который я вел на канале РТР (теперь «Россия 1»). Конечно, сказал я, это очень интересно, но у меня настойчивое пожелание, чтобы съемка проходила не в Москве, где звездные супруги бывали тогда наездами, а в их парижской квартире. После возвращения российского гражданства Вишневская и Ростропович активно участвовали в политической жизни России. Мне же хотелось поговорить с ними не о политике, а о музыке, о личном. И конечно, Париж, который стал их домом, для такого общения идеальное место. Через несколько дней Смелянский сообщил, что знаменитая чета согласна принять меня в своей парижской квартире. Причем до этого ни одна российская съемочная группа к ним не приезжала! Но оказалось, у Мстислава Леопольдовича есть еще встречное предложение, и он просит, чтобы я позвонил ему лично. Хорошо помню, с каким волнением набирал номер телефона. «Привет!» – сказал Ростропович бодрым голосом. Он любил мгновенно сокращать дистанцию, как будто знаком с человеком сто лет. «В Лионе ставится опера по книге Вишневской «Галина», и я хочу, чтобы вы сняли там репетицию, на которой будет присутствовать сама Галина Павловна. А потом уже Париж». Отличная идея.

И вот через месяц я вошел в здание Лионской оперы. Театр произвел странное впечатление: красные стены, черные железные лестницы… Ощущение, что ты попал не в храм искусства, а в каземат. Несколько шагов – и я в зрительном зале, на репетиции. Сначала вижу в центре зала гордую спину Вишневской и ее как всегда безупречную прическу. Галина Павловна была очень приветлива, в хорошем настроении. На сцене репетировали эпизод, когда молодую Галину принимают в Большой театр. «Поразительное чувство раздвоенности. Как будто я одновременно в зале и на сцене», – произнесла Вишневская. Я сразу обратил внимание на такой нюанс: Галина Павловна, которой в то время было 69 лет, выглядела значительно моложе и изящнее, чем певица-американка, которая репетировала главную партию. А молодость была прежде всего в глазах: два огонька, даже огня. Я испытал великую магию этих глаз-рентгенов.

Вечером мы вместе с Вишневской возвращались в Париж на скором поезде. Правда, Галина Павловна, как и подобает царственной особе, ехала в первом классе, а наша съемочная группа – во втором. До отправления поезда оставался еще час, и она предложила попить чая, а заодно обсудить детали дальнейших съемок. Скромный привокзальный буфет и Вишневская в роскошной норковой шубе и бриллиантах, – зрелище поистине кинематографическое. Я пожалел, что не сообразил заснять этот эпизод на камеру. На перроне в Париже мы попрощались, а назавтра нам предстояли главные съемки – запись интервью в домашней обстановке.

И вот с редактором и оператором мы подходим к дому в престижном парижском районе, на авеню Жоржа Манделя, где жила легендарная чета. Дверь открыла хозяйка. Невероятно элегантная, в черной облегающей кофте, черных брюках и… тапочках. В этих самых тапочках и была энергетика домашнего уюта, к чему я так стремился, настаивая на съемке в Париже. Из дальней комнаты раздается громкий энергичный голос Ростроповича. Великий музыкант всего пару часов назад вернулся из очередной гастрольной поездки. А еще нас ждал сюрприз. Специально для съемки Галина Павловна пригласила свою дочь Елену и внуков, которые жили в Париже.

Я так и не понял, сколько комнат в этой квартире. Нам для съемок предложили расположиться в двух гостиных. В одной – огромный массивный палехский стол, на двух его концах изображены скрипичный ключ и виолончель. А на стенах – картины, картины, картины… Уникальная коллекция русской классической живописи. Во второй комнате Вишневская с гордостью показала тяжелые шторы из Зимнего дворца: «С этими шторами я чувствую себя царицей!» На этом, как мне показалось, «царственное» самоощущение закончилось.

Многие считали, и я в том числе, что Вишневская командует своим мужем и близкими. Здесь, в Париже, все было иначе. Я увидел прежде всего любящую жену, готовую кротко и покорно выполнять любую прихоть своего венценосного супруга. Вот пример. Вместе с Галиной Павловной мы долго выстраивали съемочный свет для интервью. Вдруг в комнату стремительно входит Ростропович и говорит, что хочет присутствовать во время интервью жены. «Нет-нет, не надо», – воскликнула Галина Павловна. «Тогда сначала запишем интервью со мной, а ты подождешь». И Вишневская тихо, не произнеся ни единого слова, выходит из комнаты. Я, честно говоря, был потрясен таким поворотом событий!

Дальше – больше. Галина Павловна рассказала мне, что в их квартире есть комната, куда ей вход строго воспрещен. Это кабинет Ростроповича. Меня эта история заинтриговала – после долгих уговоров Мстислав Леопольдович сдался и разрешил сделать там съемку. Правда, кабинетом ту комнату можно было назвать весьма условно. Скорее, это был склад нот, беспорядочно лежащих почему-то на полу, рядом множество чехлов для виолончели. А в одном углу я заметил пыльную графическую картинку. На ней был изображен Ростропович с виолончелью, причем виолончель являлась его туловищем. На мой вопрос, кто автор, Ростропович ответил: «Сальвадор Дали».

Экзотика продолжалась. Я попросил у Вишневской разрешения взять небольшое интервью у домработницы, которая жила с ними уже много лет. Галина Павловна с испугом замахала руками: «Я боюсь, Вадим, задавать ей лишние вопросы. Хотите, поговорите с ней сами». Мужественно иду на кухню и натыкаюсь на глухую стену отчуждения. Домработница категорически отказалась говорить на камеру. Она призналась мне, что мечтает об одном – как можно скорее уехать из этого ненавистного Парижа к себе домой, в деревню! Вот такие шекспировские страсти…

Конечно, свою супругу Ростропович боготворил. С лукавой улыбкой, почти заговорщицки, он сказал в интервью, что уже приготовил Галине Павловне сюрприз к ее предстоящему 70-летию. Когда я спросил о феномене певицы Вишневской, ответ был такой: «Невозможно описать мои чувства, когда я слышу ее голос, как невозможно описать словами чудо. Это все равно что о картине «Джоконда» сказать: Леонардо да Винчи нарисовал ее на холсте и использовал такие-то краски… Послушай и замолчи». Лучше, по-моему, и не скажешь.

…С Ростроповичем Вишневская встретилась на фестивале в Праге в 1955 году. Роман развивался стремительно. Процитирую слова Ростроповича из моей передачи: «У меня была непрерывная атака, я постоянно острил. Она держала лицо пальчиками: перестаньте меня смешить, у меня будут морщины». А вот мысли Галины Павловны об отношениях мужчины и женщины: «Любовь – понятие необъяснимое, а страсть быстро проходит. Главное в отношениях – это доверие и, как сказал Сент-Экзюпери, ответственность перед тем, кого мы приручили». Мне понравились слова Ростроповича «за сорок лет я к ней так и не привык» – настолько сильны были его чувства к жене.

Я знаю, что характер у Вишневской был весьма непростой. Она могла быть резкой, авторитарной и не терпящей никаких возражений. Мне понравилась рассказанная ею история о том, как она отказалась участвовать в премьере, когда увидела декорации, которые по цвету сливались с платьем ее героини. На предложение сшить платье другого цвета Вишневская ответила решительным «нет». В результате полностью перекрасили готовые декорации!

Ну а я увидел совсем другую Вишневскую – мягкую, чуткую, нежную, дипломатичную. С какой теплотой она рассказывала в передаче о том, как обожает своих внуков, а их шестеро! С гордостью показала мне программку концерта, в котором участвовали ее внуки Иван и Сергей: «Вот только автограф забыла попросить». В этот момент Вишневская уютно расположилась на диване, а рядом дочка Елена и двое внуков. Красивая мизансцена. Я почувствовал, как нравится ей ощущать себя хранительницей домашнего очага. Ведь только закончив вокальную карьеру, она смогла по-настоящему уделять внимание своим близким.

В паузе между съемками редактор Тоня Суровцева обратила мое внимание на любопытную деталь. Обычно возраст женщины выдают руки: морщины здесь ничем не скрыть. А у Вишневской кожа на руках была гладкая-гладкая. Я спросил Галину Павловну, что помогает ей держать себя в тонусе. Ответ был лаконичный: «Утром мимо всех зеркал прохожу в ванную, наношу на лицо крем, и лишь после этого я могу взглянуть на себя в зеркало». Еще вопрос: «О какой партии вы мечтали, но так ее и не исполнили?» «Кармен», – сказала она, не задумываясь. Гордая, сильная, величественная и непокоренная – такова Кармен. И такой же была Вишневская. Она получила суровую закалку в блокадном Ленинграде. После этого она уже не боялась ничего… Я напомнил Галине Павловне о нашей первой встрече в Московском Художественном театре на репетиции спектакля «За зеркалом». Рядом с мхатовскими актерами Вишневская выглядела органично, но не было налета театральности, такая в хорошем смысле трогательно-наивная игра. «Я сейчас чувствую себя Екатериной Великой». И действительно, какой взгляд, какая стать!

Вишневская закончила оперную карьеру серией триумфальных спектаклей в парижской Гранд-опера. Это был «Евгений Онегин». В партии Татьяны она начинала свою вокальную карьеру, ее же исполнила в завершение. Круг замкнулся. А возвращение из эмиграции совпало с юбилеем Вишневской, и этот юбилей был отмечен грандиозным гала-концертом в Большом театре (я был тому свидетелем). Особо впечатлил номер, когда Майя Плисецкая танцевала «Умирающего лебедя» под аккомпанемент Мстислава Ростроповича.

…После съемок в Париже я больше ни разу не пересекался с Галиной Павловной. Возможно, это было осознанно с моей стороны. Я не хотел быть в общем хоре ее почитателей. В моей памяти осталась Вишневская, какой я ее увидел и узнал. И Париж, который я посетил тогда впервые, ассоциируется у меня прежде всего с ее именем. Была весна, начало марта. Прохладно и солнечно. И солнечная Галина Вишневская.

Евгений Леонов
Кредит доверия

Евгения ЛЕОНОВА знают все. Леонова любят все. Его роли никогда не становились сенсацией (в самом слове «сенсация» есть привкус сиюминутного, быстропроходящего). Обычно он играл простых, скромных, добропорядочных персонажей, «негероев» в привычном понимании. У Евгения Леонова был талант – слышать время. В его героях отражена судьба страны, судьба послевоенного поколения.

В жизни все ждали от Леонова юмора, анекдотов, полагая, что он такой же балагур и весельчак, как и на экране. А он был совсем другим. Внутренне сосредоточенный, достаточно замкнутый и неулыбчивый. Говорил тихо, медленно. Один раз я слышал, как Леонов пошутил. На пляже в Ялте к нему подошла женщина с осторожным вопросом, не брат ли он артиста Леонова, уж больно похож. «Нет, – ответил Евгений Павлович. – У меня, правда, есть дальний родственник-актер – Михаил Пуговкин».

…1991 год. ИЗ РАЗГОВОРА С ЛЕОНОВЫМ у него дома, на 3-й Фрунзенской улице. «Я учился в седьмом классе, когда началась Отечественная война. Поэтому в моем детстве все немножко сдвинулось, мне пришлось стать взрослым в четырнадцать-пятнадцать лет. В школе играл в драмкружке. Еще до эвакуации из Москвы Московского Художественного театра успел побывать на всех его спектаклях, был потрясен увиденным. Во время войны работал на авиационном заводе учеником слесаря. И хотя меня потом отправили в техникум, я все отчетливее ощущал тягу к искусству. Читал на вечерах стихи Блока, рассказы Чехова. Так родилось желание идти в театральную студию.

Когда я предстал впервые перед экзаменационной комиссией в студии на Пушечной улице, я завыл, прокричал стихи Маяковского – члены комиссии заулыбались. Я вдруг почувствовал свою неотесанность, необразованность… Впрочем, все было ясно: лицо круглое, облик смешной – меня приняли на амплуа комика. Потом был театр имени Станиславского, которым в те годы руководил Михаил Михайлович Яншин. Его я считаю своим главным учителем».

МАРК ЗАХАРОВ: «Впервые я увидел Леонова в Театре Станиславского, и он казался мне обаятельным, приятным «простаком», коих в ту пору было предостаточно. Но за прошедшие годы Евгений Павлович прожил сразу несколько жизней, перебрался из одной театральной эпохи в другую, пропустив через свое сердце такие боли, а через сознание такие мысли, что преобразился из милого паренька в человека безмерной судьбы».

ИЗ РАЗГОВОРА С ЛЕОНОВЫМ: «Актеру свойственно хвататься за то, что уже найдено; с годами обрастаешь штампами, которые крайне трудно счищать. Я пришел в Ленком в начале семидесятых. Зарплату стал получать в два раза меньше, чем в академическом театре имени Маяковского. Но мне казалось, что Марк Захаров обладает способностью что-то «опрокинуть» в актере, расшевелить его. Надо, как учил Станиславский, из-под самого себя выбивать стул, на котором удобно расположился… Эту неустроенность, бесконечные сомнения ощущаю всю жизнь».

ИННА ЧУРИКОВА: «Я считаю Евгения Павловича великим актером, настоящей звездой, причем, звездой теплой: от его слова, взгляда у людей что-то оттаивает внутри».

Герои Леонова обладают обостренным чувством доброты, у них большой запас душевной прочности. Музыкант Сарафанов в «Старшем сыне», бывший фронтовик, слесарь Приходько в «Белорусском вокзале», бригадир Потапов в «Премии»… Все было в их жизни: бесконечные удары судьбы, горечь утрат. Но душа не зачерствела, каждый сумел сохранить искренность, первозданность своей натуры, те нравственные качества, которые заложены были в детстве, юности.

ИЗ РАЗГОВОРА С ЛЕОНОВЫМ: «Моя мама была не очень грамотной женщиной, но необыкновенно сердечной. Порой в доме не хватало еды, зато всегда был избыток гостей: сестры, тетки, племянницы… И навсегда запомнились мамина теплота и доверчивость».

Герои Леонова прожили жизнь «с Богом в сердце», говоря словами молочника Тевье, сыгранного Евгением Павловичем в спектакле «Поминальная молитва» (пьеса Григория Горина по мотивам Шолом-Алейхема).

ИЗ РАЗГОВОРА С ЛЕОНОВЫМ: «Я давно думал о Тевье – персонаже, в котором сочетаются драматизм, лиричность, юмор. Премьера намечалась на 1 сентября 1988 года, но летом, на гастролях в ФРГ, у меня случился тяжелейший инфаркт, на несколько секунд остановилось сердце. Лишь через два года я смог выйти на сцену в роли Тевье».

АЛЕКСАНДР АБДУЛОВ: «Очевидно, что после того, как у человека случается такое несчастье, что-то в нем меняется. Евгений Павлович познал смерть, заглянул ей в глаза, и от этого, вероятно, в самом его взгляде появилась вселенская мудрость. Когда он выходит к зрителям в «Поминальной молитве», идет подключение прежде всего к нему, актеру Леонову. Он может говорить о сложностях нашего бытия, национальных проблемах, о Боге, жене, детях, и ему сразу верят. О высоких материях Леонов умеет говорить пронзительно и просто, попадая в сердцевину проблем».

Когда Евгений Павлович сыграл Тевье-молочника, многие критики назвали эту работу актерской вершиной Леонова. Возможно, это одна из его вершин. Тевье-Леонов близок настроениям зрителей, в нем есть тревога и беспокойство, желание прикоснуться к простым и вместе с тем проверенным веками ценностям и идеям.

ИЗ РАЗГОВОРА С ЛЕОНОВЫМ: «В нашем обществе мы всё сумели поставить под сомнение, и нам уже кажутся лицемерными сами понятия «не убий», «не прелюбодействуй». При чем тут заповеди, раз мы научились лгать, выдавать желаемое за действительное. Мы говорили, что наше искусство самое лучшее в мире, и в то же время топтали Шнитке, выдворяли из страны выдающихся музыкантов, писателей, кому надо бы поклониться».

Сыграв Тевье, Леонов вернул на сцену Веру, очистил понятие нравственности от шелухи времени. В этом трагикомическом образе маленького человека, который всю жизнь мечтал о счастье, о том, чтобы дом был полной чашей, мечтал о покое в семье, Леонов передал ощущение полноты жизни. Вот почему в финале, когда краски сгущаются до предела, наступает очищение.

ЛЮБОВЬ МАТЮШИНА, исполнительница роли Голды: «Леонов вместе с Захаровым разлили в спектакле ауру душевного соприкосновения. Когда мы, участники спектакля, находимся за кулисами, наши личные отношения остаются такими же, какими они были только что на подмостках. Такое в театре случается нечасто».

ИЗ РАЗГОВОРА С ЛЕОНОВЫМ: «Я мечтал сыграть короля Лира. В Лире есть тема обманутой доброты, обманутой доверчивости. Почему-то мало кто посмотрел на шекспировского героя с этой точки зрения. Правда, чтобы сыграть такую роль, нужно, чтобы кто-то из режиссеров увидел тебя в этой роли».

Леонов не сыграл не только Лира. У него вообще почти не было классических персонажей. А ведь он мог бы стать превосходным исполнителем героев Достоевского, со своей способностью к исповедальности, состраданию, со своей глубиной и простодушием.

ИННА ЧУРИКОВА: «Это наша вечная проблема: иметь такую грандиозную личность, как Леонов, и использовать его на среднем уровне. Средний режиссер снимает его в своей картине, дает роль, лишь бы тот посмешил, а леоновская мощь остается нераскрытой. Соглашается на такую работу Евгений Павлович, наверное, не сразу, но его уговаривают, человек он отзывчивый. Вот и получается: вместо того чтобы попытаться дотянуться до крупной личности и самим чуть-чуть приподняться, мы снижаем ее значимость».

Когда Марк Захаров дал Леонову сыграть чеховского Иванова, это вызвало у критики бурю протеста, – настолько непривычным показался сам облик персонажа. Иванов Леонова не обладал внешним великолепием и импозантностью – обыкновенный человек, лысый, с брюшком. Полоса жестоких испытаний приводит его к мысли о самоубийстве. Этот Иванов хотел служить людям, отдать им свое сердце.

МАРК ЗАХАРОВ: «Совестливость, стремление что-то сделать для людей, подарить им целебную силу – свойства самого Евгения Павловича. У него есть чувство вины и внутренней печали – не за себя, а за окружающих товарищей, за те события, которые творятся вокруг, чувство ответственности и соучастия в жизни государства, общества, коллектива, где он работает. Как популярный артист, Леонов неоднократно обращался в разные инстанции, чтобы помочь своим менее известным коллегам. Часто это касается и проблем театра. Помню, как он ходил вместе со мной (вернее, я был адъютантом при нем) хлопотать по поводу пиротехнических эффектов, без которых мы не могли обойтись».

АЛЕКСАНДР АБДУЛОВ: «Я не знаю человека, которому Леонов отказал бы в просьбе. Когда я жил в общежитии, он помог мне с получением квартиры. Евгений Павлович – безумный собачник, и к двери его квартиры уже несколько раз подбрасывали коробку со щенятами, понимая, что Леонов не выбросит их на улицу. И действительно, он берет этих щенков, едет с ними на птичий рынок и раздает, – причем, смотрит, хорошему ли человеку, обязательно с ним поговорит».

Конечно, Леонову приходилось играть и тех, кто ломает устоявшееся представление о нем как об актере, излучающем доброту. К примеру, его герой в фильме «Осенний марафон» (за эту роль Леонов получил приз на кинофестивале в Венеции) – сытый, довольный, атакующий «хозяин земли», утративший душевную энергию. Или Вожак в ленкомовском спектакле «Оптимистическая трагедия» Вишневского. Леонов не играет классического злодея, готового распорядиться о расстреле любого инакомыслящего. Его Вожак умеет быть мягким, терпеливым, приветливым. Леонов дает возможность подумать, что дело не только во внешних проявлениях жестокости. У его Вожака бесчеловечны вера и идея, поэтому путь, им избранный, ведет в тупик. Но и в таких ролях, от обратного, Леонов защищает красоту мира, гибнущую под натиском бездуховности и обывательщины. И как всегда, насмешливый и печальный взгляд, легкая ухмылка, горький привкус утраченных иллюзий.

ГРИГОРИЙ ГОРИН: «Величие Леонова в том, что он, как это ни парадоксально, меньше всего соответствует классическому представлению об артисте. Фигура, голос, пластика – все поперек. И дар перевоплощения минимален. Предстает ли он перед зрителем Вожаком, Ивановым или Винни-Пухом, все равно это Евгений Павлович, и никаких жеманных возгласов: «Ах, неужто? А я и не узнал…» Узнаем мгновенно и радуемся этому.

Такой огромный кредит, такое всенародное разрешение актеру оставаться самим собой в любых предлагаемых обстоятельствах надо было заслужить всей жизнью. Леонов заслужил! Природа наградила его уникальным даром – представлять в абсолютной точности самобытный, неповторимый облик истинно русского человека, со всеми его достоинствами и слабостями, величием и забавными чертами. Я думаю, Евгений Павлович это подсознательно ощущает постоянно. Отсюда его тяга к импровизации в любой роли. Он как бы прислушивается к самому себе, к тем словам и междометиям, которые выскакивают непроизвольно. И сам удивляется и ахает: «Вот я какой! Кто бы мог подумать?» И зритель вместе с любимым актером восклицает: «Вот мы какие!»