Текст книги "Рождество наступает все раньше"

– Никаких тестовых продаж. Либо мы сразу выходим на общегосударственный рынок, либо бросаем эту затею.

Ему понравилось тихое перешептывание, вызванное этим дерзким заявлением. Кто-то присвистнул, как парковочный датчик, будто он заехал слишком далеко назад. Пласт всем своим видом изображал оскорбленную добродетель. Херн, сияя, глядел на него.

Эберхарт забарабанил пальцами.

– Так? Возражения?

– Да, – с сожалением изрек Пласт. – У нас ничего подобного нет, и мы не располагаем никакими реальными данными. Я думаю, браться за дело без проб было бы ошибкой.

– Я думаю, Барри прав, – вставил Херн. Боже, храни Джона Херна. – Если ждать год, лучше уж ничего не делать.

Райнекер спросил:

– Еще кто-нибудь? Все молчали.

– Изучи рынок, составь план, – сказал Эберхарт Барри. – Посчитай масштабы. Встретимся через неделю.

Херн пожал ему руку и, преисполненный гордости, похлопал Барри по спине, когда они выходили.

– Большой человек с новым брэндом! Барри позвонил Джастин. У нее была встреча с клиентом.

Так что он пошел потрепаться с Херном. В лифте тихонько играла «Maybe I'm Amazed». Не обезличенная инструменталка – полная версия, концертная версия. Что это значит? Барри подумал о Поле. В последнее время никто не сравнивал его новые песни ни с «Битлз», ни с «Уингс» периода до «Londontown». И все-таки: Пол понимал разницу. В любой момент «Maybe I'm Amazed» или «Let It Ве» могли передать по радио, будто в насмешку над его нынешней работой. С другой стороны, если тебе хоть раз удалось подняться до уровня гениальности, важно ли, сколько ты продержишься и будет ли после этого каждая твоя песня шедевром? А если песня действительно шедевр, может ли ее обесценить то, что ее тихонько играют в лифте?

ГЛАВА 7

Экспресс в сторону спальных районов

Пиппа разрезала пару колгот в сеточку, чтобы сделать ленту на голову, но все рано выглядела пугалом. Снег шел не переставая. Ледяное кольцо окружало их дом уже несколько недель, и в него вмерзала грязь, газеты и собачье дерьмо. Новый парень Дарьи, Брайан, сидел, развалясь, весь день в их квартире, курил траву, принимал экстази и звонил в секс-по-телефону. Он раздражал Пиппу всеми мыслимыми путями.

Она решила не записываться на занятия. Какой смысл? Она перестала думать о юридическом факультете. Раздумывая о будущем, она теперь не колебалась, а просто дулась на себя, что не знает, что делать. Винс съехал. В лучшем случае она теперь будет работать меньше. Она может и полностью потерять работу – Джастин от нее не в восторге. Существовало три основные темы для размышлений: работа на сейчас, работа на лето и вся оставшаяся жизнь.

В центре по профессиональному самоопределению и трудоустройству молодежи Пиппа заказала папку по архитектурным учебным заведениям. Пока она заполняла формуляр, она попросила еще папку правительственных стажировок.

– Погоди, – сказала библиотекарь, и ее лицо стало жестким. – Ты хочешь посмотреть архитектуру и правительство? – Она потянула папку к себе.

– Да, – сказала Пиппа, – правительственные стажировки в Вашингтоне.

Некоторые из сидящих за столами подняли головы, библиотекарь посмотрела на Пиппину прическу и прикусила губу.

– Ты записалась к консультанту?

– Я просто хочу посмотреть папки. Посмотреть, что вообще есть. – И Пиппа попыталась завладеть по крайней мере папкой по архитектуре.

Библиотекарша набрала воздуха, моргнула, предостерегающе положила сухую бледную руку на бумаги и чуть наклонила голову.

– Я думаю, тебе нужно обратиться в отдел здравоохранения. Знаешь, где их кабинет?

Пиппа оттолкнула папку и в ярости вышла из комнаты, чувствуя на себе взгляды всех этих приличных студентов (которые точно знали, на какой именно должности и в какой именно компании они будут работать через десять лет). Она в бешенстве выкурила сигарету.

В агентстве по найму временного персонала на 41-й улице Ист-Энда женщина в темном костюме окинула ее взглядом и сказала, чтобы она не тратила время на прохождение теста: большая часть ее клиентов – брокерские конторы с Уолл-стрит, а там очень высокие требования к стилю одежды. Пиппа села на шестой поезд до Хьюстона и прошла по обледенелым тротуарам Броуэри, мимо оптовых магазинов, снабжающих рестораны, оптовых магазинов осветительной аппаратуры, мимо завернутых в одеяла людей. Сквозь щели уличных люков пробивался пар.

На рынке на Элизабет-стрит длинные, почти членообразные бамбуковые ростки лежали в ванночке с водой рядом с черными рыбами, которые смотрели остекленевшими мертвыми глазами из груды ледяной крошки. Здесь были бочонки коры, бутылки темных соусов и волосатые коричневые веревки в пластиковых пакетах. Судя по звуку, кто-то сзади собирался харкнуть. Она в ожидании задержала дыхание. В «Слоун», ближайшем к Барри супермаркете, все продукты плотно оборачивали пленкой и наклеивали сверху ярлыки. Здесь же перед глазами были крылья, жабры, кожа, шерсть и зубы. Тут взвешивали мясо на допотопных подвесных чашах, которые угрожающе раскачивались, если кто-то открывал дверь.

Пиппа купила пакет коричневых веревок, чтобы исследовать их поподробнее, легкий соевый соус и курицу, которую пожилой китаец завернул в коричневую бумагу. Он пришиб ее здесь же, за углом? Она пошла на запад, и бутылки звякали, когда сумка била ей по ногам. На Канал-стрит она купила маленького автоматического морского пехотинца, который полз по снегу с автоматом. Подарит его Барри на день рождения.

Пиппа села на первый поезд до 14-й улицы, перебежала через платформу и успела занять последнее свободное место в экспрессе в сторону спальных районов. Высокий человек встал прямо перед ней, держась за кожаную петлю. Она заметила, почти сразу, что у него расстегнута ширинка.

– Раз-два-три, застегни! – чуть не вякнула она, но решила, что лучше не надо. Метро – не самое подходящее место, чтобы подшучивать над людьми. Она забеспокоилась, не протекает ли курица. Когда поезд тронулся, из ширинки незнакомца показался пенис, будто самостоятельное живое существо.

Пиппа не верила глазам. В каких-то двух футах от ее лица. Женщина слева от нее склонилась над кроссвордом. Парень справа, в униформе рабочего и с блестящими, гладкими, как шкура животного, волосами, смотрел прямо перед собой. Женщина рядом с ним читала учебник. А этот человек с пенисом закрывал от ее взгляда людей напротив. Газету она выбросила по дороге. Пиппа вытащила солдатика, чтобы прочитать текст на коробке, но он был на китайском.

Мужчина разглядывал рекламные плакаты у нее над головой. Как он мог не замечать? Пенис уже частично выбрался из джинсов, и Пиппа совсем растерялась. Она не сможет встать, не задев его. Поезд замедлил ход. У нее в сумке для книг сырая курица – а вдруг она умрет прямо здесь?

Поезд остановился. В громкоговорителе зашипела статика, кто-то объяснил причину остановки. Барри говорил, что проблема с общественным транспортом заключалась не в транспорте, а в обществе. Что бы он сказал вот об этом? Наконец, поезд тронулся.

Когда поезд останавливался на 72-й улице, мужчину тряхнуло и торчком стоящий пенис выпрыгнул на открытый воздух. Мужчина быстро прикрыл его курткой и сбежал, сбив с ног пожилого дядечку. Женщина так и не подняла голову от кроссворда, рабочий продолжал пялиться прямо перед собой.

«Эй! Вы это видели!» – хотелось завопить Пиппе, но она не стала. Она пересела и отправилась прямой дорогой в институт записываться на занятия, прямо с сырой курицей в сумке.

Когда Дарья вернулась с Брайаном домой, Пиппа вскочила, чтобы их поприветствовать.

– Вы не поверите, – начала она и быстро рассказала им о происшествии, слишком поздно сообразив, что они еще даже пальто не сняли.

Дарья разразилась высоким, хриплым смехом.

– В жизни ничего смешнее не слышала.

– Это было не смешно.

– Это было не смешно, – передразнил ее Брайан. Пиппа поняла, что они, наверное, накурились. У Брайана сильно раскраснелись щеки, и он казался сердитым.

– Я не чувствовала опасности в тот момент, но сейчас мне неуютно. – Она оттащила Дарью в угол и спросила шепотом: – Это не то же самое, как если я думаю в метро, с кем из них я могла бы заняться сексом?

– Нет, – твердо сказала Дарья. – Он же его достал. Он был черный?

– Почему ты спрашиваешь?

– Тебя это возбудило? – бесстрастно спросил Брайан.

– Заткнись, Брай, – отрезала Дарья. – Ты что-нибудь сказала?

– А что? Что я могла сказать?

– Положи его на место? – предложил Брайан, расстегивая штаны.

Пиппа вылетала из квартиры вместе с курицей, хлопнув дверью. Что ее так расстраивало? Ведь не в первый же раз она видела член? У Барри она включила «Си-Спэн». Какой-то техасец соловьем разливался в пустой комнате по поводу бюджета, так что она попереключала между ток-шоу Опры Уинфри и MTV, все больше и больше злясь по поводу того, сколько намеков на секс и сколько женского тела ей показывают. Единственным безопасным местом оказался кулинарный канал.

Барри и Джастин пришли в семь тридцать и сели за стол. Джастин вела себя очень официально, элегантно и раздраженно.

– Ко мне приставал эксгибиционист в метро, – объявила Пиппа.

– Шутишь, – сказал Барри, расправляя салфетку на коленях. – Бедняга, не повезло.

– Что тут ужасного? – нетерпеливо передернула плечами Джастин. – Ко мне они пристают постоянно. – Она повернулась к Пиппе. – Он был черный?

– Почему все спрашивают об этом в первую очередь?

– Может, тебе не стоит ездить на метро, – заметила Джастин, запуская вилку в салат.

Как она может не ездить на метро? Джастин была в светло-коричневом костюме с черным платком и в светло-коричневых туфлях-лодочках с черными пряжками, которые идеально подходили к ансамблю.

– Мне ужасно нравятся твои туфли, – призналась Пиппа. – Скажи, пожалуйста, сколько они стоят? – Вряд ли сама она могла бы ходить на таких каблуках, тем более в такой снег.

– Триста долларов, – коротко ответила Джастин. – И они того стоят.

Иногда Пиппе трудно было решить, с ними она или против них.

Одержимый всегда одинок

Совет утвердил общенациональный запуск «Юрких ящериц» в сентябре, рабочий день Барри превратился в постоянный поток кисло-сладких поздравлений. Сам Эберхарт лично зашел к нему, чтобы сказать:

– Нам уже десять лет назад следовало создать детский отдел.

Барри теперь подчинялся непосредственно Райнекеру.

Барри набрал номер Джастин, и секретарь Боб попросил его подождать. Барри углубился в деловой раздел «Таймс». Джастин обычно раздевала его, как только он входил. И он лежал на кровати, пока она тщательно развешивала все предметы своего туалета.

– Ложись, – требовательно звал он каждый раз.

– Минутку, – говорила она, разглаживая складки.

– Джастин!

– Иду! – говорила она и с разбегу прыгала в кровать. Все обычно начиналось на такой холодной и жесткой ноте. А с тех пор, как они отказались от презервативов (даже не сдав анализы – принимая во внимание плачевную историю сексуальной жизни Барри за последний год), она исчезала в самый критический момент и до бесконечности плескалась в ванной. Возвращалась она с ледяными руками. Это случалось каждый раз, как они занимались сексом. Зачастую до этого не доходило – она устала, она сердита, у нее молочница или голова болит.

Боб опять появился в трубке: Джастин перезвонит. И так каждое утро. Его возмущало то, как складываются отношения.

Херн просунул голову в дверь.

– Послушай: родители Джини приезжают восьмого, так что в доме никого не будет. Не хочешь провести выходные в Вермонте?

Чтобы не дать себе слишком обрадоваться, Барри поскорее позвонил Джастин.

– Это не чрезвычайно важно, но довольно срочно, – сказал он секретарю Бобу, который попросил его подождать. Джастин взяла трубку.

– Так вот, у них есть камин и до горы пятнадцать минут, и я подумал, мы можем отправиться, как только ты освободишься в ту пятницу, – сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало как можно безразличнее. – Как оно тебе кажется?

Последовала пауза, а потом она тепло ответила:

– В лучшем виде, честно говоря, – и ему стало физически легче.

Он начал говорить ей что-то личное, но она тут же оборвала его:

– Мне пора.

Барри опять почувствовал себя лишним. «Пэкер Брибис» принадлежало девяносто восемь процентов Джастин. С другой стороны, она сказала «да». Он выбежал на улицу и купил путеводитель по Новой Англии. Позвонил, заказал билеты на подъемник и столики в ресторанах. Все равно она все отменит в последнюю минуту.

После обеда представители «Фридкин Мак-Кенна Де Фео» ждали в комнате с телевизором и прочим оборудованием, вид у них был разгоряченный, щеголеватый, какой-то нездешний. Барри начал совещание:

– Мы видим «Юрких ящерок» как жизнерадостный, энергичный продукт для подростков.

– Пока не проведут тесты, – прервал Райнекер, – это «Кусочки фруктов».

– «Кусочки фруктов», – послушно повторил Барри, стараясь изгнать сарказм из интонации. – Мы нацелены на подростков старшего школьного возраста, но мы привлечем все возраста молодежной музыкой, уникальной формой, веселым названием.

– Прикольно, – сказал Лен Лефкович, креативный директор, жуя конфету, – Эй, ребята! Тянучие, тягучие, взрывные, с…

– Так вы хотите оттолкнуть женщин с 18 до 45? – сказал Райнекер, будто объяснял что-то ребенку. – Наиболее значительную часть потребителей.

Барри что-то пропустил?

– Это же детский отдел.

– Когда у нас будет продукт для детей, будет и детский отдел. Мамаши имеют больший потенциал.

Мамаши!

– Мамаши не покупают конфет. Райнекер разглядывал его сквозь стальную оправу своих очков.

– Твои исследования показывают обратное, – наконец заявил он. Этот негодяй использует его цифры против него самого. – Полностью натуральные – в этом вся разница. Стратегия, подразумевающая натуральные фрукты, идеально соответствует нашему имиджу, мы лучше всего это умеем.

Барри возмутился, но не подавал виду. Они не полностью натуральные. Это конфеты.

– Конфеты – это по-американски. – Он продолжал настаивать. – Все на этом зиждется – мгновенное вознаграждение, ненужные траты, лишние калории. Сахар! Давайте все-таки назовем это конфетами и получим удовольствие.

– Фруктовые рулетики, – бредил Лен, широко раскрыв глаза. – Фрулетики. Самый настоящий фрукт в рулетике.

– Акустическая гитара, – сказал новый арт-директор.

– Подросток на качелях, – добавил новый копирайтер.

– Подросток на покрышке, раскачивается над залитым солнцем озером, – импровизировал Лен. – Вкуснятина, которую любят ваши мамаши.

У Барри совсем упало сердце.

– У меня кариес начинается от одних ваших разговоров. Послушайте, мамаши раскупают «Дижонский медовый с ранчо», не успеешь вилкой махнуть. Но они не купят конфеты, если их об этом конкретно не попросят. Нужно ориентироваться на детей, чтобы они довели мамаш до белого каления. У нас может быть основной брэнд, назовем его «Юркие ящерки»…

– Никто старше пяти лет от роду не попросит «Юрких ящерок», – насмешливо отрезал Райнекер. Все рассмеялись.

– Как ни назовите, – не сдавался Барри, – но потом должен стоять детский определитель. «Кусочки фруктов», «Кусочки фруктов от ящерки». Отдельные кампании, одна группа о другой не знает.

Ну почему ему всегда больше всех надо?

– Расширение линии. – Райнекер был недоволен его чрезмерным рвением.

– Помните фокус-группу на Рождество?

– Это было феноменально, – поддержала его Айрис. Самое время. – Дети просто с ума посходили. А рептилии сейчас в большом ходу.

– Кампания, проводимая сразу в двух направлениях..

– Вносит ненужную путаницу в умы людей и стоит в два раза больше, – закончил Райнекер, кривясь от отвращения. – Так мы ничего не добьемся. Соберите фокус-группу.

Барри и не ожидал такого взаимопонимания, как при работе с Херном, или свободы для маневров, как с Пластом. Но он надеялся – в дополнение к тому, что его подпускают ближе к источнику власти, – что он научится чему-нибудь у Райнекера. Однако всемилостивый повелитель был не в настроении наставлять.

Барри вернулся к себе за стол и постарался сосредоточиться. В путеводителе перечислялись только крупные достопримечательности. Ему хотелось ей позвонить, но он себя остановил. Его достало постоянно осторожничать с Джастин! Пора уже расслабиться и пустить все на самотек. Если они планируют отдохнуть вместе, почему бы ей, черт возьми, не познакомиться с его матерью?

Секретарь Боб снова попросил его подождать.

– Что? – Она была очень занята. Он сказал сквозь зубы:

– Я хочу познакомить тебя с моей матерью.

– Ладно, организовывай. – Джастин хотела, чтобы он положил трубку.

– Хорошо, – буркнул он и обиженно отключился.

На глаза ему попались осенние листья с обложки путеводителя, и он рассмеялся. Проклятый неврастеник.

В четверг вечером в дверь Барри позвонили. Вошла его мать Роза, мятая и измотанная, с торчащей вверх прядью белых волос. К его разочарованию, она даже не попыталась привести себя в порядок.

– Они весь список закупок переврали, – с нажимом сказала Роза, большая, грудастая. – Весь. Если бы я не проверила, осталась бы без сырья. – Она схватила телефон и сообщила его номер двум автоответчикам. Потрогала мятые складки на платье и тяжело уселась на диван, звякнув бусами. – Может, я отойду от дел.

– И что? Уедешь во Флориду, чтобы там умирать?

– Нет, чтобы жить. – Она зачерпнула морковкой немного соуса.

– Превратишься в тихое растение, как тетя Сильвия. Устрой себе каникулы, Роза.

– Я устраивала, – сказала она, шумно грызя морковь. – Ездила во Флориду. Ты все пропустил – было очень красиво. И очень легко.

Позвонили в дверь.

– Когда это «легко» означало «хорошо»? – спросил он.

– Легко – это когда выглядишь все лучше и лучше, – отозвалась она.

Это были всего лишь Карен и Карлос. Барри поцеловал сестру, у которой уже сейчас, в тридцать один, был изможденный вид и чрезмерно серьезное выражение лица, как у юной гимнастки. С тех пор как в седьмом классе у нее случилась анорексия, она стала похожа на пришельца. Карлос был выше ее сантиметров на тридцать, его светлые вьющиеся волосы и загорелое лицо лучились здоровьем, как будто он вытягивал цвет и жизненную силу из нее. Карлос занимался полировкой старой мебели и вроде бы приехал из Аргентины. У обоих были одинаковые сережки в левом ухе – значит ли это, что они помолвлены?

Позвонили в дверь. Шумно и поспешно вошла Джастин, извиняясь, на ней был ярко-синий костюм, который Барри не нравился. Когда все были представлены друг другу, он усадил мать в торец стола, сам сел напротив, Джастин и Пиппа устроились слева от него, Карен и Карлос – справа.

Джастин посмотрела на Пиппу, открыла рот и сразу закрыла.

– Давно вы занимаетесь этим бизнесом? – спросила она Розу.

– Да такое чувство, будто уже лет сто пятьдесят. – Они замечательно поладят. – Папа основал «Девичьи наряды» в 1936-м. Оно процветает с 1958 года, как раз когда я за него взялась.

– Мама хочет позволить профсоюзам выгнать ее на пенсию во Флориду, – объяснил Барри. – Я думаю, это ошибка.

– Моя бабушка жила во Флориде год, – любезно отозвалась Джастин. – Вернулась. Я думаю, она без нас скучала.

– Ну, это тоже резон, – сказала Роза, склонившись над супом с закрытыми глазами.

Джастин повернулась к Карен.

– Я слышала, вы художница.

Карен кивнула, истерически помешивая минестроне. Руки у нее были грязные. Карен нравилось быть неловкой и никем не понятой.

– У вас есть галерея?

– Я выставлялась в галереях, школах, ресторанах, – пробубнила Карен, сжимая ложку в кулаке. – Но ничего достойного упоминания. – Довольно вежливо сказано для Карен. Она ревниво разглядывала Джастин. Ага, гляди получше: вот как одеваются настоящие женщины. Барри не мог себе представить Карен в постели с Карлосом – да с кем угодно, если подумать. Когда-то она гонялась за ним по дому, чтобы повыдавливать ему прыщи, и он подозревал, что ей нравится сам процесс. В этом было что-то евангелическое.

Роза уже не участвовала в общении, занятая, наверное, мыслями о тупицах, которые на нее работали. С ее лица не сходило ожесточенное выражение, веки отяжелели. Она походила на Линдона Джонсона. Надо было познакомить Розу со своей нареченной лет десять назад, когда у нее еще хватало энергии этим интересоваться.

Беседа разделилась. Барри и Джастин заговорили с Розой о ее нынешних проблемах с профсоюзами, Карен и Пиппа обсуждали Бруклин, а Карлос жевал барашка. В прошлом году Карлос подарил ему на день рождения чудовищный шкафчик, цвета электрик, который едва держался на маленьких тощеньких ножках и не подходил ни к одной вещи в квартире Барри. Они обязательно спросят, где он, и придется врать, что он его сломал и отдал в мастерскую.

Роза добралась до телефона, набрала номер, яростно давя на кнопки, быстро поговорила, рыкнула в бессильном бешенстве и бросила трубку. У нее на лице отразилось одновременно множество эмоций, будто у Брандо, размышляющего, предавать ему своего брата или нет. Пиппа принесла ангельски очаровательный фруктовый пирог.

– Они и трети этого не тратят на женщин, – сказала Карен Пиппе о чем-то, и Барри машинально отозвался:

– Эй, слезай с трибуны, бунтарка.

Карен посмотрела на Карлоса, и он положил вилку.

– Нам пора, – заявил он. Они надели свои заляпанные краской пальто.

Разумеется, это доказывает, что Барри не может провести с семьей и пары часов, чтобы кто-нибудь не обиделся, обычно – Карен. А к Карен пристают на улице? Ее когда-нибудь насиловали? Для этого она не так привлекательна. Били ли Карен по голове в детстве? Может, он ее ударил?

Роза тоже решила уходить.

– Но ты даже не попробовала пирога, – предпринял попытку Барри. – Его испекли специально для тебя.

– Умираю, курить хочу, – объявила Роза. – Они обещали подвезти меня в своем фургончике.

– У них кошмарный фургончик, – шепнул он, и Карен недовольно на него воззрилась. Положа руку на сердце, буквально каждый ее поступок его раздражал. Скорее всего, это взаимно.

Когда они ушли, Джастин исчезла в комнате. Ну, по крайней мере они не упомянули про шкафчик.

– Карен внушает уважение, – восхищалась Пиппа, ее волосы при комнатном свете казались мультяшно-желтыми. – У нее собственная система ценностей.

– Нет, она просто ведет себя как несговорчивая ханжа, – сказал Барри, поглаживая лысину. Та никуда не делась. – Они держатся за это, потому что у них нет чистой одежды и горячей воды. Если бы я жил как они, я бы тоже верил в эту чушь.

Пиппа сделала ласточку, чтобы поставить горшок на место.

– Джастин твоей маме понравилась.

– Правда? – Она кивнула. Хотелось бы верить.

Закончив уборку, Пиппа набросила свою кожаную куртку и молча подала ему диск «Стили Дэн», который он одолжил ей в рамках программы по расширению ее музыкальных вкусов. Раз она ничего не сказала, не считает ли она его старым придурком за то, что он пытается подсунуть ей Лоренса Уэлка? Он по-дружески обнял ее на прощание. Лифчика на ней не было. Не стесненные ничем грудки приятно прижались к его груди.

– И во сколько же оттенков ты раскрасила волосы? – спросил он, примеряясь поперебирать корни, чтобы посчитать.

Она вывернулась.

– Спокойной ночи, Барри. – Она похлопала его по щеке, как бабушка, и вышла в своих армейских ботинках на черной платформе. Женщины такие странные. Барри отправился в спальню, в ванной как обычно текла вода. Он сбросил туфли.

– Ну? – спросил он свою любимую. – Все прошло лучше, чем я предполагал.

– Нет в тебе веры, – откликнулась Джастин из-за двери. Он повесил штаны на стул, стянул трусы и бросил в угол, голый залез под одеяло и сел, опираясь на подушки.

– Ты похож на мать как две капли воды. – Она вышла из ванной полностью одетая, в туфлях, и весь вечер рассыпался в прах.

Барри схватил ее за талию.

– Ты куда?

– У меня собака. – А на него ей плевать.

– Пригласи меня в гости, я ее выгуляю.

Никакой реакции. Почему всегда так? Он крепче обнял Джастин за талию, она опустила ладони ему плечи и замерла.

– Ты очень понравилась моей маме, точно говорю.

– Это мило.

Она принимала ласки, закрыв глаза.

– Иди сюда. – Он потянул ее к себе, на кровать.

– Барри, мне нужно выспаться.

– Я занимаю в твоей жизни хотя бы третье место? – Она посмотрела на него с усталостью и отвращением. – Почему ты на меня так смотришь, как будто мы все это уже тысячу раз проговаривали? Я твой новый парень, не забыла?

– Прости. Выдался трудный день.

Сейчас Барри ее просто ненавидел.

– Ну ладно уже, пойдем, если хочешь.

– Какое трогательное приглашение.

– Не надо вот этого.

– Слушай, делай, что хочешь, – сдался он, надевая штаны. – Только не жди, что я буду этим очарован.

Они поцеловались, пока она ждала лифта. Его раздражало, что она все время закрывает глаза, когда он ее целует или ласкает. Как будто на его месте может оказаться кто угодно.

Почему одержимость никогда не бывает взаимной?