Текст книги "Пещера"

Да будет с тобой Время.

OO.

Да будет с тобой Время, мой хороший друг!

Мне приснился сон о том, что я на НТ. Не то сам, не то моя реплика. Вокруг невероятное количество весьма благосклонных тисей, но я совершенно не уверен в себе и не способен ни на какие действия. Можешь представить мое состояние, когда я очнулся от этого кошмара. Ты прав, бессмысленность всего предприятия удручает больше всего. Зачем им понадобились мои копии? Что они с ними делают? Возможно ли, что я когда-нибудь встречу свою реплику? Это будет совершенно невыносимым. Я должен буду убить мерзавца на месте.

Мое ожидание проходит чрезвычайно томительно. Без Сурика на станции невозможно ничего сделать, а за пределами станции тем более. Я не знаю, что происходит с моими аборигенами. В районе разыгралась непогода, им должно быть сейчас нелегко. Я надеюсь на лучшее, но плохие предчувствия неизменно одерживают верх. Пока я успешно борюсь с желанием отправиться наружу. Температурные условия благоприятные, солнце скрыто за плотной облачностью, но ветер слишком сильный. Если со мной там что-то случится, мне придется полагаться только на самого себя. Как моей команде. Но их четверо. Не чувствуя решимости, я затеваю с самим собой споры. Действительно – зачем? Зачем они рискуют и без того короткими жизнями? Неразумные существа. Оправдывает ли это мою бездеятельность? Оправдывает ли меня высокая ценность моей жизни? В чем ее ценность? В продолжительности? Я очень хочу оправдаться перед ними. Им сейчас нелегко, а я сижу в комфорте и безопасности и ничего не предпринимаю. Не пытаюсь ничем помочь. Я чувствую, что помощь требуется. Я чувствую, что они надеются на помощь. Но им ее абсолютно неоткуда ожидать. Я один знаю, как она близка. Нам предписывается не вмешиваться, но я не могу спрятаться за это предписание. Я не убежден в его логике и справедливости. Высокомерное правило напыщенной расы. Бессмысленное в нашей ситуации. Не имеющее здесь, на этой планете, никакой силы. Я хотел бы в него верить, но, к сожалению, не оно удерживает меня. А моя слабость.

Вот такими мыслями я загружаю свою голову. Без Сурика мое одиночество стало совершенно невыносимым. Неопределенность положения, как ты можешь догадаться, не помогает. Я очень сердит и в то же время испуган. Они здесь хозяйничали, подлые бестии. Моя станция перестала быть безопасным благословенным местом. Боюсь, что для меня – навсегда. Как поступает в таком случае Комиссия? Будет ли станция уничтожена? Впрочем, это не важно. Я буквально сижу и жду появления корабля, чтобы убраться отсюда навсегда.

Да будет с тобой Время.

Немногословный.

* * *

Павел хотел заснуть. Он, конечно, не мог надеяться на настоящий хороший сон. Высота, погода. Хороший сон давно уже редкость для него и дома, на равнине. Но ему нужно поспать хоть сколько-нибудь. Хоть пару часов, хоть час, хоть полчаса. Уйти в забытье, дать отдохнуть мозгу и телу. Горная ночь только началась, но надежда на сон быстро ускользала в холодный воздух палатки. Открыть окошко, выпустить наружу, ветер разнесет ее по всему свету. Не вернуть все равно.

Оба его товарища лежали тихо справа от него. Он боролся с тихой завистью. Не уснуть. Он знал это состояние своего мозга. Не угомонить никакой усталостью. Не важно, что тело просит отдыха. Натруженные руки, ноги, спина. Что будет утром? Завтра, сегодня?

Когда-то он мог выдержать такую ночь, забыть о ней утром. Были резервы, силы. Что будет утром? Павел терял веру в свое тело. Недавно вновь обретенную. Целый день ее выдавливал из него рюкзак, выдувал ветер, вымораживал холод. Который не отпускает даже в палатке. Павел пошевелил ногами внутри спального мешка. Они неохотно отозвались, не желая никакого движения. Они желали тепла и покоя.

Сегодня был самый тяжелый день на горе в его жизни. Завтра обещает быть тяжелей. И ничего с этим поделать нельзя. Началось все – как часто начинается в горах – с плохой погоды. Не сказать, что неожиданно. Они знали о ее приближении за несколько дней. Они всегда знали, что она придет рано или поздно.

Вначале, глядя на Дмитрия, Павел ожидал ее прихода, как подобает опытному восходителю. С осторожной уверенностью. Она пришла и обрушилась на них, кровожадная и яростная. Такова ее природа. И захлестала по нежным щекам мальчика и щетинистым впалым щекам бывалого восходителя. Который и в лучшие свои годы всегда старался избегать такой непогоды. А кто ее не избегает? В такую погоду нужно лежать на печи и мечтать в полудреме. О нежном голосе и волнующем силуэте.

Им здорово повезло – с ними был Дмитрий. Разумеется, это было не случайное везение. Они не отправились бы в этот поход ни с кем другим. Им давно повезло с отцом и с другом. На Дмитрия погода не оказывала видимого действия. Она только заставила его надеть дополнительный слой одежды, большие защитные очки и прикрыть голову капюшоном куртки. За темнотой очков были те же спокойные, прищуренные глаза. Его спутники знали об этом. Им не нужно было их видеть. Они видели коренастую, неразрушимую фигуру. Слышали хриплый, громкий голос. Укрепляющий веру в охлажденных сердцах. К сожалению, спутники слишком быстро перестали обращать внимание и на это. Они совсем перестали обращать внимание. В рюкзаке на спине отца, Саша часто терял ориентацию и предпочитал раскачиваться с закрытыми глазами. Иногда мерно, иногда резко. Не раскрывая глаз, он отвечал на вопросы отца.

– Тебе не холодно?

– Нет.

– Пошевели пальцами правой ноги.

– Пошевелил.

– Теперь левой.

– Пошевелил.

Отец оставлял его в покое еще на полчаса. Саше не было страшно, только неудобно и холодно. Он знал, что их не ожидает ничего, с чем отец не сможет справиться. Он чувствовал упругость его ног, силу рук и твердость сердца. Не открывая глаз, он представлял себе, что это он поднимается по скалам, по льду. Ставит ногу туда, где ей положено стоять, прикладывает руку туда, где ей нужно быть. Он представлял, что в его сердце нет усталости, нет сомнения. Только тихая радость от ощущения того, что он именно там, где ему нужно быть. На середине выглаживаемой непрекращающимся ветром стены, ведущей к вершине высокой горы в самом сердце бесконечной горной страны.

Павлу доставалось не много Дмитрия, но он был благодарен и за это. Когда они собирались в относительно удобных местах, вынимали Сашу из рюкзака, прикрывали его телами от ветра и заставляли двигать ногами и руками. Мальчик на удивление не замерзал. Павел знал, что Дмитрий останавливался бы реже, если бы он не отставал. Он знал, что замедляет движение, но сил для того, чтобы огорчаться, у него не было. Оставалось только немного сил для благодарности. Он балласт. Без него Дмитрий был бы много веревок выше, может быть, уже во втором лагере. От него не было никакой пользы. Он нес на своих плечах рюкзак со всем их барахлом, но не обманывал себя этим. Дмитрий смог бы унести и это. А то, что не смог, без того бы обошелся. Павел смирился с ролью балласта. Это было нетрудно в компании лучшего друга. В знак благодарности он отдавал все оставшиеся силы, чтобы идти быстрее. Тверже ставить ногу туда, где ей нужно стоять, крепче держаться рукой там, где ей нужно быть. Как Дмитрий, как его несгибаемый друг. Даже невидимый, он помогал ему. Павел знал, что Дмитрия не пригнет беспомощно к скале этот порыв ветра, что его нога не согнется под тяжестью рюкзака, что в его сердце нет места для сомнений. Что он оставил сомнения внизу, на теплой равнине.

Это был самый тяжелый день на горе в его жизни. Завтра обещается быть тяжелее. Если придет. Когда он вслед за рюкзаком пробрался внутрь палатки и растянулся во весь рост в теплоте и безветрии, появилось на мгновение чувство, что он больше отсюда никуда не уйдет. Потом он увидел озабоченные глаза Дмитрия и оживленные глаза Саши. Отец и сын не теряли времени даром. Ему оставили кружку чая, Дмитрий занимался приготовлением ужина. Есть совсем не хотелось. Обычное на горе дело. Но почему не хотелось пить? Он пропускал в себя порции теплой жидкости, надеясь, что тело не забыло, как распорядиться ей с наибольшей пользой. Он не знал, чем еще помочь своему телу. Оно молчало. Или он перестал слышать. После нескольких ложек каши и еще полчашки чая он почувствовал наконец усталость. В палатке стало тепло от горелки, лица напарников расслабились и посветлели. Он надеялся, что и с его лицом происходит то же самое. Дмитрий говорил о том, что придется подождать улучшения погоды. Небольшого просветления или, по крайней мере, ослабления ветра. Он обращался к ним обоим, но говорил, конечно, для Павла. Павел слышал и не слышал. Он ничего не отвечал, только кивал иногда головой в знак согласия. По шуму ветра было трудно представить, что он когда-нибудь закончится или ослабнет. Может, только весной или летом, когда их след здесь давно простынет. После еды и разговора Дмитрий вышел наружу, потоптался вокруг палатки и залез внутрь, не сказав ни слова. Наступила горная ночь.

Сегодня был самый тяжелый день в моей жизни. Что будет завтра? Завтра нужно будет встать, надеть рюкзак и пройти через еще один такой день. Такие же скалы, веревки. Только ветер задует сильней. Отдыхает ли мое тело? Отдыхает, наверно, без движения. Нужен сон. Не заснуть. Не заснуть больше на этой горе. Никогда не заснуть. Встать завтра и потащить рюкзак опять. Сколько времени? Может, завтра уже пришло. Утро еще не пришло. Завтра, наверно, не пойдем. Дмитрий хочет дать ему отдохнуть целый день. Нужно спать, какой отдых без сна? Не пробраться ему еще через один такой день, как сегодня. Или вчера? Не дойду. Дойду. Шаг за шагом. За спиной Димы. Потом еще один или два дня до пещеры. А потом спуск. Куда тебя занесло? Если застряну в дороге, Диме придется несладко. Нельзя на него это нагружать. Он только кажется железным. Каждый год подлечивает спину. Пещера пещерой, а горы просто так никому не даются. Нужно остаться здесь, переждать. Он дойдет без меня. Зачем он меня взял? Ведь знал, что буду обузой. Тянет с собой в вечность. Одному там грустно. У меня хороший друг. Подводить его нельзя. Останусь в палатке, пережду. Или лучше начать спускаться. Отдохну денек и начну спускаться. Оставить рюкзак, зачем он мне там? Диме придется взять немного еды и спальник Саши. И веревку. Возле пещеры нужна веревка. Потянет? Хочет, чтобы все вместе дошли. А ты чего хочешь? Не одолеть мне горы, не одолеть этот ветер и холод. Ни вверх, ни вниз. Перестать сопротивляться, сделаться частью горы, неподвижной, равнодушной и к ветру, и к холоду. Сдашься просто так, без боя? Дима не позволит. У него повязаны руки, надо ему помочь. Как ему лучше помочь?

Как там мое солнышко? Нужно идти вниз, к леднику, в долину, к своей жене. Не хватит сил спуститься? Хватит. Поспать бы. Хоть несколько часов. Сколько времени? Не нужно было выходить из первого лагеря, не нужно было идти наверх совсем. Чувствовал. Тогда жалел бы об этом до конца жизни. Правильно, что пошел. Завтра соберешься с силами – и наверх. Вслед за спиной Димы. Умереть собрался здесь? Умирать никогда не поздно. Закрыть глаза и заснуть хотя бы на часок.

Павел подвинул ноги. Палатка непрерывно тряслась под ветром. Дима проверил растяжки. Не порвутся. Разве это ветер? Не может порвать палатку. Бывало и хуже. Не так ты обессилел. Должен быть еще запас. На один, два, три, четыре дня. В пещере восстановимся. Дима обещает домашние условия. Проспал там три дня. Его, где ни положи, будет спать. Должно там что-то быть. Не зря идем, не зря тащим туда пацана. Тащим. Завтра пойдешь наверх, а там будь что будет.

Чем плохая смерть? Хорошая смерть. На горе, в компании своего лучшего друга, спасая его маленького сына. Не боишься смерти? Нет, не боюсь. Ничего не боюсь. Самая разрушительная сила во вселенной. Страхи, сколько у меня их было. Разных. Убрать самые глупые – и не останется ничего. Самый сильный. Неужели пришло мое время? Не ощущается. Почему такие мысли? Нужно заснуть, хотя бы на часок. Не хотел идти, не мог признаться себе. Диме, Саше. Предчувствия. Они всегда с тобой и никогда не оправдываются. Не первый раз ты не хочешь идти на гору. Но всегда шел и всегда возвращался. Думаешь много. Не одолеть еще одного дня под рюкзаком? Откуда ты это знаешь? Предчувствия? Херня твои предчувствия. Уже сто раз бы загнулся. Главное – ничего не бояться. Ничего, абсолютно ничего. Смерть – из самых легких страхов.

Маша, я честно буду сражаться до конца, но нельзя мне оставить Диму. Без меня ему не дойти, я его точка опоры, катализатор. Со мной он сможет все. Нам нужно принести мальчика в пещеру. Есть на свете вещи грустнее и страшнее смерти. Увядающие мальчики и распускающие сопли старики. Никогда мне не расплатиться с тобой. Никогда не понять, почему ты так долго остаешься возле меня и не пытаешься выглядеть несчастливой. Мне наша сделка никогда не казалось справедливой. Я только смотрел в твои глаза и убеждал себя, что она, наверно, справедлива. По недоступным мне причинам. Ты редко старалась выглядеть несчастливой.

* * *

– Ну, что будем делать?

– Пойдем наверх.

– Как себя чувствуешь?

– Сносно. Дойду. Не вниз же идти. У нас нет выбора.

– У меня нет, но у тебя есть. В пещеру можно сходить в следующий раз.

– С каких это пор у нас с тобой разные дороги в горах?

– Паш, это не шутки. Если загнешься там, что я буду делать?

– Оставишь, у тебя нет выбора. Сына нужно спасать. Я один вниз не пойду. Об этом нет разговора. Я ничего, Дим. Дойду. Голова не очень болит. Сколько до третьей палатки?

– Восемь веревок.

– Дойду. Рюкзак легче будет. Что я, восьми веревок не пройду?

Время терять было нельзя. Хорошая погода, как предсказывал вчера Дмитрий, не пришла, но день был абсолютно «ходябельный». Главное, что ветер значительно ослаб. Им нужно было быть на маршруте уже час назад. Дмитрий терпеливо наблюдал за мучительно медленными приготовлениями Павла. В первый раз в жизни он по-настоящему сомневался в друге. Ему нужно скорее вниз, хорошо бы с сопровождением. Без рюкзака. За рюкзаком можно вернуться. Но Павла не остановить. Теперь уже все уговоры напрасны. Нечего попусту тратить слова. Хочет – пускай идет, только бы побыстрее. Они наконец покидали ночевку, на которой сидели три дня. В палатке завелось много барахла. К концу сборов уверенность Дмитрия окрепла. Двигается. Посмотрим, что будет, когда вздрючит на себя рюкзак.

– Паша, это я отложил. Не нужно брать. Можно обойтись.

– А если сидеть придется?

– Не придется. На самый крайний случай – я схожу.

– Не пори, Дима.

– Паш, самое главное, чтобы ты забрался, остальное мелочи. Мне будет легче это поднять, чем тебя.

Павел был готов. Он тоже повеселел. Самым угрюмым из троих выглядел Саша.

– С таким рюкзаком я должен бегать. Завидный рюкзак. Ну что, пошли?

– Пошли.

Один за другим они вылезли из палатки. Павел помог погрузить Сашу на Дмитрия. Мальчик недовольно молчал после решительно прекращенных отцом пререканий. Он хотел идти сам, но взрослым было не до этого.

– Меня не жди. Я пойду медленно. Если совсем прижмет, вернусь назад. Думаю, что все будет в порядке.

Дмитрий кивнул головой. Они никогда не ходили порознь, никогда не оставляли друг друга позади на восхождении. Груз за спиной напоминал ему, почему он должен это сделать.

– Если совсем прижмет, отстегни рюкзак и иди сам. Я подберу.

– Да в нем почти ничего нет. Донесу.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Ну пока.

Дмитрий развернулся и зашагал. Вот конь. Два раза туда и обратно успеет. Павел надел на себя рюкзак и сделал первый шаг. Нормально. Всего восемь веревок. Погода хорошая.

Небо по-прежнему было закрыто, через гребни переваливали быстрые тучи, но в природе отсутствовало неистовство последних дней. Ветер умерил свою кровожадность. Непогода переводила дух. В такие дни человек гор не должен жаловаться на погоду. Он должен идти своей дорогой, туда, куда ему нужно. Павел зашагал, ощущение слабости исчезло. Откуда-то еще есть силы. Три дня валялся без дела. Он подошел к началу веревки и пристегнулся.

Через час он мог думать только о том, как сделать следующий шаг. Ни о чем больше. Он потерял счет веревкам, но был уверен, что вниз идти дольше. Впрочем, уверенностью это назвать было нельзя. Просто он не мог остановиться и заставить себя посмотреть вниз. Старая привычка. Там вершина, самая верхняя точка маршрута. Иногда он вспоминал, что они не идут на вершину, что верхняя точка их маршрута – пещера. Он не думал о пещере, только изо всех сил поднимался вверх, уверенный, что это было почему-то очень важно.

Одинокий человек, ничтожная точка в морщинах лица большой горы. Наверх идет его путь. Там, наверху, есть скалы, лед, снег. Есть место, выше которого нет скал, льда и снега. На нем он найдет написанную чьей-то неловкой рукой записку. С него в ясную погоду видны другие места, выше которых только воздух. Далекие, неприступные. Во все стороны от него откроются пути вниз через нагромождения скал, льда и снега. Одни совершенно непроходимые, другие проходимые. По самому легкому из путей пройдет его дорога вниз. Ему непременно нужно вниз. Но сделать это можно только через верх. Он хочет домой, этот человек. К чистой клеенке своего кухонного стола с поставленной на него руками его жены тарелкой свежеприготовленного горячего супа. Ее руки будут шершавыми, когда он дотронется до них ночью под одеялом. Несмотря на обилие затраченного на них крема. Ему холодно, одиноко и иногда страшно. Отсюда нет безопасного пути домой, но именно сюда он пришел в поисках счастья, смысла жизни. В поисках самого себя. Здесь он ближе всего к простым правдам жизни. Здесь он ближе всего к тому, чтобы поверить в их существование. Здесь он чище и яснее всего в своих мыслях. О себе, своей жене, детях и всем остальном, что наполняет его мир. В мыслях, которые у него нет сейчас сил поддерживать.

Пришел резкий порыв ветра, человека с рюкзаком бросило на скалы. Он ударился локтем и выругался. Никто его не услышал.

* * *

Мария готовила суп. Любимый суп Павла. После многих лет она тоже в конце концов привыкла к его вкусу, но для себя никогда не готовила. Сегодня захотелось. Она варила большую кастрюлю, как обычно. Павел расправляется с такой за несколько дней. Он мог есть его каждый день. Этот суп всегда выручает Марию.

Она вспомнила, как первый раз сварила этот суп по рецепту из журнала. Как он понравился ее молодому мужу. Много кастрюль супа назад. Она подошла к окну и открыла форточку настежь, в кухне стоял густой запах. На улице совсем темно. Скоро зима.

Три недели как Павла нет дома. Марию начало одолевать беспокойство. Не очень острое, из тех, от которых не избавиться никак. Всегда с ней – и день и ночь. И сегодня с самого раннего утра, как только она раскрыла глаза.

Очень важно правильно посолить. Это решало, увидит ли она блаженное выражение его лица или молчаливое, почти недовольное. Искусство соления давалось ей нелегко. Мария потянулась за банкой с солью.

После тарелки этого супа Павлу можно подать что угодно. Можно просто чай. Он будет сытый и довольный. Если сухари приготовлены правильно. С ними тоже следует быть осторожной. Должны быть точно такие сухари, как в первый раз. Тот же хлеб, тот же размер и форма. Слегка поджаренные. Ее муж не одобряет эксперименты с едой.

Сегодня были ее любимые сухари, хотя она давно согласилась, что они не очень подходят к этому супу. Все равно вкусно. Поджарены слегка. Как она любит.

Ей всегда хотелось угодить мужу. Даже когда она думала, что больше не любит его. Когда было меньше всего пересоленных супов и подгорелых сухарей. Когда интерес к экспериментам пропал. Неприятное время, которое непонятно откуда пришло и непонятно куда ушло. Когда они наговорили друг другу. Ничего такого, что невозможно забыть. Почти забылось. Она говорила себе: я больше не люблю его. И удивлялась, что ничего вокруг не меняется. В ней поселилось тогда сомнение.

Мария подняла крышку кастрюли и зачерпнула из нее ложкой. Густой запах. Она подождала, пока остынет, и попробовала. Сегодня был бы день блаженного выражения. Она выключила горелку.

На часах было шесть. Они уже, наверно, в палатках. Поздней осенью в горах очень холодно с наступлением темноты. Андрей звонит каждый день, но голос Павла она не слышала пять дней. Он ей был нужен. Мягкий, негромкий. Она научилась слышать в нем скрытую заботу. Нежность его любимых слов. Какая разница, есть ли она на самом деле или нет? Она слышится.

Мария не боялась остаться одной. Она сможет прожить одна. Без него, без кого-либо другого. Даже теперь, когда они приросли друг к другу. Она не знала только, сможет ли прожить счастливо. А на другое растрачивать оставшиеся годы не хотелось. Где ты, мое счастье? Может, ты уже есть у меня? Может, я просто не знаю? Может, я тебя не заслужила? Я больше не люблю его. И ничего вокруг не изменилось.

Думает ли обо мне? Думает, она слышит это в его голосе. Веселом голосе. Она была благодарна тем местам и людям за своего мужа. За его радость. Такие места не могут быть для него опасными. Там его душа радуется. Она помнила, как ревновала его к горам.

Он вернется к ней, они всегда возвращаются. Усталые и худые, с густой растительностью на лицах. С голодными нетерпеливыми глазами, гордые и довольные. Она ждала такого Павла. Который принесет с собой запахи, свободу далеких мест.

Она помнила, как встречала его глазами невольницы. Радовалась и сердилась. Не подавая вида. Как птица в большом удобном вольере. Где моя свобода? Обманули, лишили свободы без моего согласия. Наверно, так и было. Поставить чай?

Мария убрала посуду и вышла из кухни. На журнальном столике лежала ее книга. Она удивлялась, что освободилось так много времени. Давно уже согласилась, что домашние дела не отнимают у нее очень много времени. Отнимают. Свободное время! Без Павла она не включала телевизор и принялась за стопку книг, которая пылилась на ее ночном столике годами. Первой в руки попалась самая толстая из них.

Плохо только то, что глаза быстро устают. С очками и без очков. Мария отложила книгу. Позвонить Тамаре? Они болтают почти каждый вечер. Рано, через полчаса. Что там на горе? Укладываются спать. Андрей успокаивал. В лагерях много горючего, они могут там долго сидеть. Но на высоте долго сидеть нельзя, Павел всегда об этом говорил. Как он там? Не мальчик. Не гнался бы за Димой. Они становятся хрупкими с возрастом. Мария хотела возвращения уверенного в себе Павла. Для этого отпустила. Им нужно много уверенности на двоих. Какая хорошая книга! Жаль, что глаза совсем устали.

Мария дотянулась до телефона.

– Алло, Тамара, здравствуй.

– Здравствуйте! Я как раз собиралась сама вам позвонить.

– Андрей не звонил?

– Нет еще.

– Как у тебя дела?

– Хорошо. Поужинала, смотрю телевизор, жду звонка.

– Я тоже сварила суп. Теперь читаю книгу. Сколько они уже наверху?

– Сегодня пятый день.

– Разве это не опасно? Так долго там быть.

– Бывает и дольше сидят. Они привычные.

Обе женщины подумали о мальчике.

– Как там мой сын.

– Он в надежных руках.

– Сегодня они должны подняться в третий лагерь. Оттуда до пещеры всего несколько часов.

Мария это знала, вчера Андрей объяснил им обеим.

– Все будет хорошо. Погода улучшилась. Приходи завтра в гости. Испечь не обещаю, но угощу хорошими конфетами.

– Хорошо. Завтра мне нужно зайти к свекрови, а после нее могу к вам. Шесть часов не рано? Вы когда приходите с работы?

– В шесть очень хорошо. Жду тебя. До завтра.

– До завтра.

Мария решила выйти на улицу для прогулки. Подышу воздухом, потом еще почитаю.

Небо очистилось, сквозь нездоровую плотность городского воздуха пробивался тусклый свет звезд. Там, в горах, ими усеяно все небо. Мария вспомнила, как папа показал ей в первый раз ковш в созвездии Медведицы. По-прежнему интересно. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь. Семь звезд. Они ярче в других местах. У них сейчас непогода, никаких звезд. Сильный ветер и тучи.

Господи, помоги ему. Пусть они все вернутся домой живыми и здоровыми. Ведь так будет всем лучше. Они хорошие мужчины. Спаси мальчика, ему еще жить и жить. Пускай походят себе и возвращаются домой. Они не причиняют никому вреда, они очень любят и уважают горы. Позволь им побывать там. Им это очень нужно, они так устроены. Пусти их домой, они приедут очень довольные собой и украсят нашу жизнь. Без них нам будет плохо. Без их мускулистых рук, без их крепких тел. Господи, помоги ему. Ведь так будет всем лучше.

По верхушкам деревьев иногда проходил слабый ветер. Он не чувствовался внизу. Марии захотелось домой, она оделась неосмотрительно легко и чувствовала, как подмерзают лицо и шея. Она повернула обратно.

* * *

Тамара ходила бы к Марии каждый вечер. Пустота дома ее тяготила. Она не хотела никому показывать свою тревогу, но с Марией было легче всего. Ей очень нравилась эта приветливая женщина. Почему я этого раньше не замечала? Ожидание породнило? Выдать свое настроение кому-либо другому казалось предательством. Даже свекрови. Она должна улыбаться и не впускать плохие мысли. Мария – другое дело.

Саша снился ей каждую ночь. Она не могла говорить об этом ни с кем. Мама, зачем ты меня отпустила? Вопрос раздирал ее сердце на части. Несмотря на веселый и счастливый голос живого Саши. Как давно она его не слышала. Целых пять дней. Зачем она его отпустила? Она не верит в пещеру. Или верит? А что было делать? Она ни во что не верит. Только в чудо. Там должно случиться чудо, ее мальчик вернется к ней здоровым. Они все вернутся. Они должны сделать все для Саши. Она знала, что они делают. Ее муж делает все, что может. Он может много, он сильный мужчина. В горах.

Саша мой. Он будет его. Не скоро. Он мой. Нет в жизни ничего другого, что может с ним сравниться. Мои мечты всегда в другом месте. Я их плохо сейчас помню. Что может быть важнее Саши?

Зачем все? Для моего маленького сына? С этим я смогу согласиться. Он станет большим. Уже очень скоро. Мои мечты всегда в другом месте. Там я ничего не нашла. Кроме моего маленького сына. Я еще молодая. Спросить Марию. Ее можно спросить. В ее глазах спокойствие. Я хочу такое же спокойствие. А что, если она тоже ничего не нашла? Что, если там ничего больше нет?

Я не нашла Диму. Он не мой, его забрали себе горы. Они его любят. Молодят. Неужели дело в пещере? Там случится чудо? Он никого больше не брал с собой. Павла, маму. Сашу. Не все могут туда подняться. Неужели дело в пещере? Мои морщины. Он их тоже видит. И руки. У него молодые глаза. Хочет взять с собой Сашу. И Павла. Не спросили у Марии. А что она скажет? Бедная Мария. Я еще молодая. У меня есть Саша. Пусть только с ним будет все в порядке.

Маленький жадный ротик. Делал больно. Сама выжимала остатки молока. Мама помогала. Дима был в горах. Задержался. У них была большая непогода. Большая экспедиция. У них там все большое. У меня был маленький ротик, который хотел молока. Я его вдруг полюбила. В один день. Поняла, что мой. Это мой клубочек. Ничей больше.

Сколько времени? Почему Андрей не звонит? Уже пора. Самой попробовать?

Зазвонил телефон.

– Алло.

– Алло, Тамара? Добрый вечер.

– Добрый вечер. Как у вас там?

– Все в порядке. Они поднялись в третий лагерь. Я только говорил с отцом. Завтра в пещеру. Погода немного выправилась. Главное – ветер ослаб. До пещеры два часа ходу.

– Как Саша? Ты с ним говорил?

– Говорил. Он прошел последнюю веревку сам, своими ногами. Отец похвалил, что очень хорошо прошел. Высота на него не действует. В отца. Не то, что я.

– Как Дима, Павел?

– Дядя Паша немного ослаб, но дошел.

– Не говори Марии, что ослаб.

– Не скажу.

– А как отец?

– Как всегда. Железный. Ситуация хорошая. Было тревожно, когда они застряли во втором лагере из-за ветра. А теперь хорошо. Прогноз тоже хороший.

– Хорошо. Ты позвонишь Марии? Будет лучше, если она тебя услышит.

– Позвоню. Только коротко. У меня батареи кончаются. Отец сказал, что выше третьего лагеря связь очень плохая. Возможно, что их не будет слышно несколько дней. Они собираются сидеть в пещере. Два, три дня.

– Совсем без связи?

– Может быть, совсем. Там какая-то дыра. Я попробую куда-нибудь забраться повыше. Отец сказал, что это бесполезно. Так что я не знаю. Может, не получится.

– Осторожно. Слушай, что отец говорит.

– Я осторожно. Ты меня знаешь. Ну хорошо. Я завтра позвоню.

– До завтра. Позвони Марии.

– Прямо сейчас.

Тамара положила трубку, откинулась на спинку кресла и стала разбираться в своих чувствах. Несколько дней без связи. Как она будет знать, что они в пещере? Может, Дима сможет что-нибудь придумать. Не будет он для меня ничего придумывать.

Несколько дней без связи. Дима сидел там три дня. Или четыре? Он будет сидеть по крайней мере столько же. Дольше, если нужно. Он будет думать о Саше, а не о ней. Три дня. Может случиться что угодно. С ними никогда ничего не случается. С ними Саша. А что, если пройдет три дня, четыре дня – и от них ничего нет?

Страх. Где он прятался раньше? С таким мне не справиться. Она услышала, как застучало громко ее сердце. Назад, назад, туда, где ты был до сих пор. Я должна верить. Для них, для себя.

Сколько времени прошло после звонка? Который час? Она не хотела смотреть на часы, зная, что рано, очень рано. Предстоит долгая ночь. Все, что нужно было сделать сегодня, сделано, все, что нужно было сказать, сказано. Ничего не исправить, ничему не помочь. Тамара встала с кресла и начала приготавливаться ко сну.

Теплая вода с тихим журчанием выходила тонкой струей из крана и исчезала в отверстии раковины. Тамара смотрела на себя в зеркало. Зачем ему все это, если есть горы? Когда возвращается, ему нужно все. Моя грудь, мои бедра. Сразу все. Не хочет лежать со мной рядом каждую ночь и гладить мою грудь. Зачем он забрал себе это? Как будто не мое.

Она наполнила ладонь своей грудью. Многие женщины отдали бы все за такую грудь. И мои бедра. Мои губы. Она почувствовала холодный воздух всем телом, но продолжала стоять не двигаясь. Надеть пижаму и пойти в спальню. Там долгая ночь. Тамара выключила воду и повернулась к одежде.

Она не любит читать в постели. Любимое занятие Димы. Она взглянула на часы – только половина десятого, осмотрела потолок и выключила ночную лампу. Все. Сегодня она не сможет ничего больше делать. Только лежать и пытаться уйти в мыслях в приятное время. Когда в мире не было ничего важнее ее. Ее легкого послушного тела, улыбки. Когда в мире не было ничего несправедливого, ничего страшного. Замечательный мир. Но нет, она боялась. Боялась, что он не вечный. Вокруг были примеры невечности. Не всех этот мир любил так, как ее.

Тамара засыпала. Ей снилась широкая улыбка, похожая на ухмылку. Слегка глуповатая и самодовольная. С черными усами. Предупреждающая и манящая улыбка. Обещающая. Она ей не верила. Она никому не верила.