Текст книги "Сочинения"

 
Месяц в дымке отуманенной
В тусклом небе, словно раненый,
Обессиленный лежит.
Все огни давно погашены;
Издалека голос башенный
Что-то грустное гудит.
 
 
Возвращаюсь вновь под утро я.
Вновь Минерва, дева мудрая,
Держит, как маяк, копье.
Там, где Лар стоит отеческий,
Мне гласит гекзаметр греческий:
«В мире каждому свое!»
 
 
Надо улицей пустынною
Проходить мне ночью длинною,
После вздохов роковых,
Чтоб укусы и объятия,
Чтоб восторги и проклятия
Превратить в бессмертный стих.
 

1913

Und mein Stamm sind jene Asra,

Welche sterben, wenn sie lieben.

H. Heine[314]314
«Род мой Азры, для которых неразлучнасмерть c любовью».Г. Гейне (нем.).

[Закрыть]

 
Я помню легкие пиластры
Закатных облаков в огне,
Когда, со мной целуя астры,
Ты тихо прошептала мне:
«И я, и я – из рода азров!»
 
 
Я помню бред безумной ночи,
Бред клятв, и ласк, и слез, и мук,
Когда, вперив в молчанье очи,
Ты повторила, с хрустом рук:
«И я, и я – из рода азров!»
 
 
И помню я твой взгляд застывший
……………………
И в этот миг, как меч губивший,
Твои слова я вспомнил вновь:
Да, ты была из рода азров!
 
 
И никогда к тебе, волнуем
Желаньем, не прильну без слов!
Ты не коснешься поцелуем
Моих седеющих висков!
Да, ты была из рода азров!
 
 
И не смотреть нам на пиластры
Вечерних облаков в огне,
И ты, со мной целуя астры,
Не повторишь мне, как во сне;
«И я, и я – из рода азров!»
 

1913

 
Я не был на твоей могиле;
Я не принес декабрьских роз
На свежий холм под тканью белой;
Глаза других не осудили
Моих, от них сокрытых, слез.
 
 
Ну что же! В неге онемелой,
Еще не призванная вновь,
Моих ночей ты знаешь муки,
Ты знаешь, что храню я целой
Всю нашу светлую любовь!
 
 
Что ужас длительной разлуки
Парит бессменно над душой,
Что часто ночью, в мгле холодной,
Безумно простирая руки,
Безумно верю: ты со мной!
 
 
Что ж делать? Или жить бесплодно
Здесь, в этом мире, без тебя?
Иль должно жить, как мы любили,
Жить исступленно и свободно,
Стремясь, страдая и любя?
 
 
Я не был на твоей могиле.
Не осуждай и не ревнуй!
Мой лучший дар тебе – не розы:
Все, чем мы вместе в жизни жили,
Все, все мои живые грезы,
Все, вновь назначенные, слезы
И каждый новый поцелуй!
 

8 января 1914

 
Это – не надежда и не вера,
Не мечтой одетая любовь:
Это – знанье, что за жизнью серой,
В жизни новой, встретимся мы вновь.
 
 
Нет, не жду я райского селенья,
Вод живых и золотых цветов,
Вечных хоров ангельского пенья
И блаженством зыблемых часов.
 
 
Не страшусь и пламенного ада,
С дьяволами в красных колпаках,
Смол огнекипящих и обряда
Страшного суда на облаках.
 
 
Знаю: там, за этой жизнью трудной,
Снова жизнь и снова тяжкий труд;
Нас в простор лазурно-изумрудный
Крылья белые не вознесут.
 
 
Но и там, под маской сокровенной,
С новым даром измененных чувств,
Нам останется восторг священный
Подвигов, познаний и искусств.
 
 
Там, найдя, кого мы потеряли,
Будем мы, без пламени в крови,
Снова жить всей сладостью печали
И, прошедшей через смерть, любви!
 

1914

И покинем

Там, у входа,

Покрывала ваши мрачные!

А. Фет

 
Что это? Пение, славленье
Счастья всем хором земли,
Облачка в небе курчавленье,
Пташек веселье в дали!
 
 
Что это? Таянье, мление
Звуков, цветов и лучей!
Вечное право весеннее
Славит журчаньем ручей.
 
 
Как же? Не я ли, раздавленный
Глыбой упавшей скалы,
Странник, друзьями оставленный,
Вестника сумрачной мглы
 
 
Ждал; но не образ Меркурия
Грозно сошел с высоты:
Вижу в прозревшей лазури я
Милые чьи-то черты.
 
 
Кто ты, безвестная вестница
Тайно наставшей весны?
Фея, богиня, кудесница?
Иль только смутные сны
 
 
Нежат пред мигом томительным,
Нас подводящим к концу?
Ты, с удивленьем медлительным,
Клонишься тихо к лицу…
 
 
Пение, мление, алые
Светы наполнили храм…
Миг! и уста не усталые
Жадно прижал я к устам!
 

1914

 
Санки, в радостном разбеге,
Покатились с высоты.
Белая, на белом снеге
Предо мной смеешься ты.
 
 
Чуть дрожат, качаясь, сосны,
С моря веет ветерок…
Верю: снова будут весны,
День счастливый недалек.
 
 
Нет ни ужаса, ни горя:
Улыбнулся детский лик,
И морозный ветер с моря
В душу ласково проник.
 
 
Надо легким быть, как санки,
Надо жить лишь для игры,
И лететь во глубь, к полянке,
Склоном сглаженной горы!
 
 
Снова в радостном разбеге
Санки мчатся с высоты,
И, упав, на белом снеге,
Белая, смеешься ты!
 

11 января 1914

 
В лодке рыбацкой, недвижной в снегу,
Как хорошо верить в счастье мгновенья!
Волны шумят на морском берегу,
Льдины бросают на снег, как каменья.
 
 
Дым расстилает вдали пароход;
Сзади высокие сосны застыли.
Здесь, перед дикой мятежностью вод,
Как не забыть, что мы есть, чем мы были!
 
 
Прошлого нет. Это – будущих дней
Волны играют у грани прибрежной…
Милая, верь тайной вере моей:
То, что нам снится, – всегда неизбежно.
 
 
В эти мгновенья, – меж льдистых снегов,
В эти мгновенья на отмели белой,
Как не расслышать властительный зон,
Как не понять, что нам море пропело!
 
 
В лодке рыбацкой, застывшей в снегу,
Словно на белом, тяжелом причале,
Случай, как вал на морском берегу,
Будто зовет нас в безвестные дали!
 

15 января 1914

 
Здесь, в старинной Риге,
В тихий день ненастья,
Кротко я встречаю
Маленькие миги
Маленького счастья.
 
 
Дом Черноголовых
Смотрит так любовно,
Словно рад он маю;
Двух, любить готовых,
Ободряет словно.
 
 
Под дождем так ярко
Зеленеют липки
Зеленью весенней;
Ах, деревья парка
Нам дарят улыбки!
 
 
Ветерка морского
Нежит легкий холод…
Тайно сходят тени…
Иль влюблен я снова?
Иль я снова молод?
 

1 мая 1914

Мгновенья мгновеннее…

А. Добролюбов

 
Черный и упрямый локон вьется нежно близ меня,
Но упорно в рамы окон льется снежный отблеск дня.
Тайны ночи побледнели, дали грубы, груб их свет…
Не случайно очи млели! ждали губы губ в ответ!
 
 
Ты невольно грудь склонила… Как тревожно дышишь ты!..
О, как больно! Будь, что было! Можно все, – услышь мечты!
 
 
Внемлешь? нет? Упрямый локон с плеч скатился, соскользнул…
Иль ты дремлешь? В рамы окон, словно меч, вонзился гул.
 

1914

 
Опьяняет смелый бег.
Овевает белый снег.
 
 
Режут шумы тишину.
Нежат думы про весну.
 
 
Взглядом, взглядом облелей!
Рядом, рядом – и скорей!
 
 
Твой ли стан склонен ко мне?
Все ль обман и сон во сне?
 
 
Мир во власти зимних нег,
Миги застит дымный снег.
 

1914

 
Как неяркие бутоны превращают лепестки
В ярко-радостные розы, ало-красные цветы, —
Так твой ропот затаенный, стоны девичей тоски,
Стали – сладостные грезы, жадно-страстные мечты!
 
 
И, как белая лилея, над прозрачностью пруда,
Закрывает в лунном свете свой убор, дыша чуть-чуть, —
Так, несмелая, пьянея, в дрожи брачного стыда,
Опускаешь взор, как дети, ты, – спеша ко мне на грудь!
 
 
Но, во мгле наставшей ночи, сны Красавицы Ночной
Дышат томно, дышат страстно, в летней, душной тишине, —
Так, опять поднявши очи, чуть лукавя с темнотой,
Ты нескромно, ты безгласно – ждешь, послушна, как во сне!
 

16 ноября 1914

 
В лесу пропела пеночка
И дятел простучал.
Приди ко мне, сиреночка:
Час призраков настал.
 
 
Росой чуть-чуть увлажены,
И мхи послушно спят,
А с неба, словно в скважины,
К вам звездочки глядят.
 
 
Простерли сосны темные
Над ложем бахрому;
Здесь канут все нескромные
Слова – в глухую тьму.
 
 
Приди! Никем не слышимы,
В тиши зашепчем вновь,
Все вкрадчивей, все тише мы
Про счастье, про любовь.
 
 
Вновь склонит, с неизбежностью,
Мечта – к устам уста,
И круг замкнет над нежностью,
До утра, темнота.
 
 
А утром крикнет пеночка,
Встревожит дятел тишь,
И ты, моя сиреночка,
Скользнешь в речной камыш.
 

1914

 
Умершим мир! Пусть спят в покое
В немой и черной тишине.
Над нами солнце золотое,
Пред нами волны – все в огне.
 
 
Умершим мир! Их память свято
В глубинах сердца сохраним.
Но дали манят, как когда-то,
В свой лиловато-нежный дым,
 
 
Умершим мир! Они сгорели,
Им поцелуй спалил уста.
Так пусть и нас к такой же цели
Ведет безумная мечта!
 
 
Умершим мир! Но да не встанет
Пред нами горестная тень!
Что было, да не отуманит
Теперь воспламененный день!
 
 
Умершим мир! Но мы, мы дышим.
Пока по жилам бьется кровь,
Мы все призывы жизни слышим
И твой священный зов, Любовь!
 
 
Умершим мир! И нас не минет
Последний, беспощадный час,
Но здесь, пока наш взгляд не стынет,
Глаза пусть ищут милых глаз!
 

1914

Стоим, мы слепы, пред судьбою…

Ф. Тютчев

 
Свершилось. Рок рукой суровой
Приподнял завесу времен.
Пред нами лики жизни новой
Волнуются, как дикий сон.
 
 
Покрыв столицы и деревни,
Взвились, бушуя, знамена.
По пажитям Европы древней
Идет последняя война.
 
 
И всё, о чем с бесплодным жаром
Пугливо спорили века.
Готова разрешить ударом
Ее железная рука.
 
 
Но вслушайтесь! В сердцах стесненных
Не голос ли надежд возник?
Призыв племен порабощенных
Врывается в военный крик.
 
 
Под топот армий, гром орудий,
Под ньюпоров гудящий лет,
Всё то, о чем мы, как о чуде,
Мечтали, может быть, встает.
 
 
Так! слишком долго мы коснели
И длили валтасаров пир!
Пусть, пусть из огненной купели
Преображенным выйдет мир!
 
 
Пусть падает в провал кровавый
Строенье шаткое веков,
В неверном озареньи славы
Грядущий мир да будет нов!
 
 
Пусть рушатся былые своды,
Пусть с гулом падают столбы, —
Началом мира и свободы
Да будет страшный год борьбы!
 

20 июля 1914

 
Не надо заносчивых слов,
Не надо хвальбы неуместной.
Пред строем опасных врагов
Сомкнемся спокойно и тесно.
 
 
Не надо обманчивых грез,
Не надо красивых утопий;
Но Рок подымает вопрос:
Мы кто в этой старой Европе?
 
 
Случайные гости? орда,
Пришедшая с Камы и с Оби,
Что яростью дышит всегда,
Все губит в бессмысленной злобе?
 
 
Иль мы – тот великий народ,
Чье имя не будет забыто,
Чья речь и поныне поет
Созвучно с напевом санскрита?
 
 
Иль мы – тот народ-часовой,
Сдержавший напоры монголов,
Стоявший один под грозой
В века испытаний тяжелых?
 
 
Иль мы – тот народ, кто обрел
Двух сфинксов на отмели невской.
Кто миру титанов привел,
Как Пушкин, Толстой, Достоевский?
 
 
Да, так, мы – славяне! Иным
Доныне ль наш род ненавистен?
Легендой ли кажутся им
Слова исторических истин?
 
 
И что же! священный союз
Ты видишь, надменный германец?
Не с нами ль свободный француз,
Не с нами ль свободный британец?
 
 
Не надо заносчивых слов,
Не надо хвальбы величавой,
Мы явим пред ликом веков,
В чем наше народное право.
 
 
Не надо несбыточных грез,
Не надо красивых утопий.
Мы старый решаем вопрос:
Кто мы в этой старой Европе?
 

30 июля 1914

 
Не вброшены ль в былое все мы,
Иль в твой волшебный мир, Уэллс?
Не блещут ли мечи и шлемы
Над стрелами звенящих рельс?
 
 
Как будто рыцарские тени,
В лучах прожекторов, опять
Летят на буйный пир сражений
Торжествовать и умирать!
 
 
Смотря в загадочные дали,
Мы смело ждем безмерных дел,
Вновь подвигов при Ронсевале,
Твоих ударов, Карл Мартелл!
 
 
А мерно с Эйфелевой башни
Летит неслышимая речь,
Чтоб всё, что ведал день вчерашний,
Для будущих времен сберечь.
 
 
Ротационные машины
Стучат как ночью, так и днем,
Чтоб миг не минул ни единый,
Газетным позабыт столбцом.
 
 
И сквозь налет ночных туманов,
Как призраки иных веков,
Горят глаза аэропланов
Над светом вражеских костров.
 

8 августа 1914

 
От камня, брошенного в воду,
Далеко ширятся круги.
Народ передает народу
Проклятый лозунг: «мы – враги!»
 
 
Племен враждующих не числи;
Круги бегут, им нет числа;
В лазурной Марне, в желтой Висле
Влачатся чуждые тела;
 
 
В святых просторах Палестины
Уже звучат шаги войны;
В Анголе девственной – долины
Ее стопой потрясены;
 
 
Безлюдные утесы Чили
Оглашены глухой пальбой,
И воды Пе-че-ли покрыли
Флот, не отважившийся в бой.
 
 
Везде – вражда! где райской птицы
Воздушный зыблется полет,
Где в джунглях страшен стон тигрицы,
Где землю давит бегемот!
 
 
В чудесных, баснословных странах
Визг пуль и пушек ровный рев,
Повязки белые на ранах
И пятна красные крестов!
 
 
Внимая дальнему удару,
Встают народы, как враги,
И по всему земному шар;,'
Бегут и ширятся круги.
 

2 декабря 1914

Варшава

 
Была пора ударить буре,
Расчистить хмурый небосвод.
И вот – нет проблесков лазури,
Гроза гремит, гроза растет.
 
 
То не камыш под ветром гнется, —
Твердыни крепостей дрожат;
Не дождь на травы пастбищ льется, —
Стальной стучит по грудям град;
 
 
То не деревья, в вихре яром,
На берег рухнули пруда, —
Кругом, обгрызены пожаром,
Лежат в руинах города.
 
 
С Атлантики вплоть до Урала
Самумом движутся полки;
Кровь – снег и травы запятнала,
Кровь – замутила ток реки.
 
 
На вольных, вечных океанах,
У стен пяти материков,
Мелькают без огня в туманах
Громады боевых судов.
 
 
Темны мечты, виденья дики,
Водоворотом схвачен мир.
Везде штыки, винтовки, пики,
Угрозы пушек и мортир.;
 
 
Гроза «военной непогоды»
Шумит по градам и полям,
Да выйдут древние народы
Из бури к просветленным дням!
 
 
Пусть громы пробушуют в небе,
Огнь молний пусть прожжет сердца, —
И пусть узнают все свой жребий,
Свою судьбину – до конца!
 

Октябрь – декабрь 1914

Белосток. Варшава

 
Уступами всходят Карпаты,
Под ногами тает туман,
Внизу различают солдаты
Древний край – колыбель славян.
 
 
Весенним приветом согрета,
Так же тихо дремала страна…
На четыре стороны света
Отсюда шли племена.
 
 
Шли сербы, чехи, поляки,
Полабы и разная русь.
Скрывалась отчизна во мраке,
Но каждый шептал: «Я вернусь!»
 
 
Проносились века и беды,
Не встречался с братьями брат,
И вот, под грохот победы,
Мы снова на склонах Карпат.
 
 
Вздохни же ожиданным мигом,
Друзей возвращенных встречай,
Так долго под вражеским игом,
Словно раб, томившийся край.
 
 
Засветился день возвращенья,
Под ногами тает туман…
Здесь поставьте стяг единенья
Нашедших друг друга славян!
 

15 октября 1914

Варшава

 
Будь меж святынь в веках помянута
Ты, ныне льющаяся кровь!
Рукой властительной протянута
Нам чаша испытаний вновь.
 
 
Она не скоро опорожнится,
Струясь потоком с высоты…
И вот – в руках врагов заложница,
Сирена польская, и ты!
 
 
Так что ж! с лицом первосвященников
Спокойно жертву принесем!
Оплакивать не время пленников,
Ряды оставшихся сомкнем.
 
 
Одно: идти должны до края мы,
Все претерпев, не ослабеть.
День торжества, день, нами чаемый,
Когда-то должен заблестеть.
 
 
И пусть над Бугом – каски прусские;
Он от того чужим не стал;
И будем мы всё те же русские,
Уйдя за Волгу, за Урал.
 
 
Под Нарвами, под Аустерлицами
Учились мы Бородину.
Нет, мало овладеть столицами,
Чтоб кончить Русскую войну!
 

Июль 1915

Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые.

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

Он – их высоких зрелищ зритель…

Ф. Тютчев

Орел одноплеменный!

…Верь слову русского народа:

Твой пепл мы свято сбережем,

И вата общая свобода,

Как феникс, возродится в нем

Ф. Тютчев

 
Провидец! Стих твой осужденный
Не наше ль время прозревал,
Когда «орел одноплеменный»
Напрасно крылья расширял!
 
 
Сны, что тебе туманно снились,
Предстали нам, воплощены,
И вещим светом озарились
В багровом зареве войны.
 
 
Опять родного нам народа
Мы стали братьями, – и вот
Та «наша общая свобода,
Как феникс», правит свой полет.
 
 
А ты, народ скорбей и веры,
Подъявший вместе с нами брань,
Услышь у гробовой пещеры
Священный возглас; «Лазарь, встань!»
 
 
Ты, бывший мертвым в этом мире,
Но тайно памятный Судьбе,
Ты – званый гость на нашем пире,
И первый наш привет – тебе!
 
 
Простор родимого предела
Единым взором облелей,
И крики «Польска не сгинела!»
По-братски, с русским гимном слей!
 

1 августа 1914 г.

 
Опять я – бродяга бездомный,
И груди так вольно дышать.
Куда ты, мой дух неуемный,
К каким изумленьям опять?
 
 
Но он, – он лишь хочет стремиться
Вперед, до последней поры;
И сердцу так сладостно биться
При виде с Замковой Горы.
 
 
У ног «стародавняя Вильна», —
Сеть улиц, строений и крыш,
И Вилия ропщет бессильно,
Смущая спокойную тишь.
 
 
Но дальше, за кругом холмистым, —
Там буйствует шумно война,
И, кажется, в воздухе чистом
Победная песня слышна.
 
 
Внизу же, где липки так зыбко
Дрожат под наитием дня,
Лик Пушкина, с мудрой улыбкой,
Опять поглядит на меня.
 

15 августа 1914

Вильно

 
Все чаще по улицам Вильно
Мелькает траурный креп.
Жатва войны обильна,
Широк разверзнутый склеп.
 
 
Всё чаще в темных костелах,
В углу, без сил склонена,
Сидит, в мечтах невеселых,
Мать, сестра иль жена.
 
 
Война, словно гром небесный,
Потрясает испуганный мир…
Но все дремлет ребенок чудесный,
Вильно патрон – Казимир.
 
 
Все тот же, как сон несказанный,
Как сон далеких веков,
Подымет собор святой Анны
Красоту точеных венцов.
 
 
И море всё той же печали,
Всё тех же маленьких бед,
Шумит в еврейском квартале
Под гулы русских побед.
 

17 августа 1914

Вильно

А. Р. Ледницкому

 
В первый раз по улицам Варшавы
С легким сердцем прохожу один.
Не гнетет меня кошмар кровавый
Темной славы роковых годин.
 
 
Всё, что было, – нет, не миновало,
И веков мгновенью не сломать;
Но, быть может, нынче день начала,
Нынче солнце в небе – как печать.
 
 
Пусть оно наш день запечатлеет,
День, когда, как братья, мы могли
Всё сказать, о чем язык немеет,
Что мы долго в душах берегли.
 
 
Мы сошлись не по тропинке узкой,
Как к поэту близится поэт;
Я пришел путем большим, как русский,
И, как русский, слышал я привет.
 
 
А на улице, как стих поэмы,
Клики вкруг меня сливались в лад:
Польки раздавали хризантемы
Взводам русских радостных солдат.
 

24 августа 1914

Варшава

 
Как пред грозой касатки низко
Скользят над ровностью поляны, —
Так в знак, что грозы боя близки,
– Взгляни, – парят аэропланы.
 
 
Миг, – и продольный, долгий трепет
Пройдет по улице; метнется
Толпа, и тротуар облепит,
И взор за взором в высь вопьется.
 
 
Мотки белеющей кудели
Взлетят и таять будут в сини,
И, под пальбу, дымки шрапнелей
Распутаются в сети линий.
 
 
А там, воздушные пираты,
Спокойно правя лет машины,
Вонзят сквозь пар голубоватый
Свой взор, как мы, на дно равнины.
 
 
Увидят, как темнеют зыбко
Квадраты крыш и зданий ромбы…
С какой змеящейся улыбкой
Качнут два немца в небе бомбы!
 

24 декабря 1914

Варшава

 
Залито поле, как золотом,
Щедрым посевом патронов.
Вдалеке, как гигантским молотом,
Расколоты гребни склонов.
 
 
На холмике ждет погребения,
Ниц повергнуто, тело солдата.
Слабый запах тления,
А в руке письмо зажато.
 
 
Рядом тела лошадиные:
Оскалены зубы, изогнуты шеи…
Ах, не труды ль муравьиные
Эти валы, окопы, траншеи?
 
 
Видел я: меж винтовок раздробленных
Лежит с дневником тетрадка;
Сколько тайных надежд, обособленные,
В нее вписывал кто-то украдкой!
 
 
Манерки, ранцы, зарядные
Ящики, крышки шрапнелей,
И повсюду воронки громадные
От снарядов, не достигших цели.
 
 
Брожу меж обломков, гадательно
Переживая былые моменты.
А вдали, взвод солдат, старательно,
Убирает пулеметные ленты.
 

Октябрь 1914

Прушков

 
Война здесь прошла, прокричала
Стальными глотками пушек,
В руке дома изломала,
Как вязку хрустнувших сушек.
 
 
Вот там, за сырым перелеском,
Гости Войны сидели,
Она забавляла их блеском
Пускаемых к небу шрапнелей.
 
 
Смерть-сестру пригласила; «Участвуй, —
Ей сказала, – как старшая, в пире!»
Подавались роскошные яства,
Каких и не видели в мире.
 
 
Были вина и хмельны и сладки,
Их похваливал Бой-собутыльник.
Обильные пира остатки
Скрывает теперь чернобыльник.
 
 
День и ночь продолжался праздник,
Вкруг, от браги багряной, всё смокло…
Только кто я; из гостей, безобразник,
Перебил в дальних окнах стекла?
 
 
Кто, шутник неуместно грубый,
Подпалил под конец чертоги?
И теперь торчат только трубы
Обгорелые, – вдоль дороги.
 

4 декабря 1914 Ноябрь 1914

Брезины-Варшава-Лович

А. М. Федорову

 
Был день войны, но час предсмертный дня.
Ноябрьский воздух нежил, как в апреле.
Вкруг озими прозрачно зеленели,
Пылало солнце, небосклон пьяня.
 
 
Нас мотор мчал – куда-то иль без цели…
Бесцельность тайно нежила меня.
И ты, как я, заворожен был. Пели
Нам голоса закатного огня.
 
 
Забылось все: шум битв и вопль страданий…
Вдвоем, во храме мировых пыланий,
Слагали мы гимн красоте земной…
 
 
Нас мотор мчал – без цели иль куда-то…
О, помню, помню – дивный сон заката
Под грохот пушек, ровный и глухой.
 

13 декабря 1914

 
В семье суровых ветеранов
Пью чай. Пальба едва слышна.
Вдали – под снегом спит Цеханов,
И даль в снегу погребена.
 
 
Сквозь серые туманы солнце
Неярко светит без лучей.
Тиха беседа о японце,
И равномерен звук речей.
 
 
Незримо судьбы всей Европы
С судьбой уральцев сплетены, —
Но нынче в снежные окопы
Доходит смутно гул войны.
 
 
Мир крикнул этим бородатым
Сибирякам: «Брат, выручай!»
И странно с сумрачным солдатом
Пить на досуге мутный чай.
 
 
Неизмеримым бредят грезы,
Крушеньем царств и благом всех…
А здесь – рассказы про шимозы
Сменяет беззаботный смех.
 

24 декабря 1914

Цеханов

 
Отбрасывая версты, стучит автомобиль,
Крутится даль за далью и сзади вьется пыль.
 
 
Селенье, нивы, поле, костел, окоп, река…
Казачее становье на склоне у леска.
 
 
Табун свободных коней, походных кухонь дым;
Заполнен луг движеньем запутанно-цветным;
 
 
Толпа котлы обстала; смех, говор, песня, крик…
Как просверкали ярко верхи железных пик!
 
 
Еще в глазах – мундиры и шапки набекрень,
А падает сурово от строгих сосен тень.
 
 
Лесной дорогой мотор, стуча, летит вперед…
Чу! слышен с поворота трещащий пулемет!
 

9 июля 1915

 
Опять – развесистые липы
И склады бревен за избой;
Телеги, вдоль дороги, скрипы,
Окно с затейливой резьбой;
 
 
Вдали – излуки малой речки,
И главы дальнего села;
•А близко – девка на крылечке
Статна, румяна, весела.
 
 
Нырнул, поднявши хвост, утенок,
А утка с важностью плывет.
Как изумителен, как тонок
Прозрачных тучек хоровод!
 
 
Здесь мир и век забыть возможно…
Но чу! порой сквозь шум лесов
Со станции гудит тревожно
Гул санитарных поездов.
 

10 июня 1915

Бурково