Текст книги "Сочинения"

 
Нет, не тебя так рабски я ласкаю!
В тебе я женщину покорно чту,
Земной души заветную мечту,
За ней влекусь к предсказанному раю!
 
 
Я чту в тебе твою святыню, – ту,
Чей ясный луч сквозь дым я прозреваю.
Я, упоив тебя, как Пасифаю,
Подъемлю взор к тебе, как в высоту!
 
 
Люби иль смейся, – счетов нет меж нами, —
Я все равно приду ласкать тебя!
Меня спасая и меня губя,
 
 
На всех путях, под всеми именами,
Ты – воплощенье тайны мировой,
Ты – мой Грааль, я – верный рыцарь твой!
 

Май 1904

Целый день спят ночные цветы…

А. Фет

 
Под зноем дня в пыли заботы
На придорожьях суеты,
В бессильи тягостной дремоты,
Висят священные цветы.
 
 
Но лишь, предвечная колдунья,
Начертит Ночь волшебный круг;
В огнях луны и в тьме безлунья
Их стебли оживают вдруг.
 
 
И, как уста, открыв глубины
Своих багряных лепестков,
Цветы с полей, цветы с куртины
Согласно тянутся на зов.
 
 
Дыша любовью и изменой,
Цветок впивается в другой
И сладко падает, как пеной,
Обрызган утренней росой.
 

Июль 1906

 
Твой лик, загадочный и нежный,
Как отраженье в глубине,
Склонился медленно ко мне.
Твой лик, загадочный и нежный,
Возник в моем тревожном сне.
Встречаю призрак неизбежный:
Твой лик загадочный и нежный,
Как отраженье в глубине.
 
 
Твои уста, как уголь жгучий,
Язвят мне очи, плечи, грудь,
И сладко мне в огне тонуть.
Твои уста – как уголь жгучий!..
Мой сон! полней и ярче будь,
Томи меня, пали и мучай!
Твои уста, как уголь жгучий,
Язвят мне очи, плечи, грудь.
 
 
Неспешный ужас сладострастья,
Как смертный холод лезвия,
Вбирает жадно жизнь моя.
Неспешный ужас сладострастья
Растет, как бури шум, – и я
Благословляю стоном счастья
Неспешный ужас сладострастья,
Как смертный холод лезвия.
 

1908

 
Я был простерт, я был как мертвый. Ты богомольными
руками мой стан безвольный обвила,
Ты распаленными устами мне грудь и плечи, лоб и губы,
как красным углем, обожгла.
 
 
И, множа странные соблазны, меняя лик многообразный,
в меня впиваясь сотней жал,
Дух непокорный с башни черной ты сорвала рукой
упорной и с ним низринулась в провал.
 
 
В бессильи падая, лишь крылья я видел над собой —
да алый, от свежей крови влажный, рот.
И скалы повторяли крики, и чьи-то побледнели лики,
и пали мы в водоворот.
 
 
И я не спорил с темным Роком. Мой труп неистовым
потоком несло по остриям камней,
И когти мне терзали тело, и сердце слабое немело,
и ужас был в душе моей.
 
 
Но в миг последний онеменья вдруг совершилось
возрожденье, и успокоенный поток
Внезапно, с нежностью небрежной, мой труп,
страданьем искаженный, отбросил сонно на песок.
 

1907

Que tes mains soient bénies,

car elles sont impures!

de Gourmoni[301]301
Да будут благословенны руки твои,ибо они нечистыРеми Гурмон (фр.).

[Закрыть]

 
Сиянье глаз твоих благословляю!
В моем бреду светило мне оно.
 
 
Улыбку уст твоих благословляю!
Она меня пьянила, как вино.
 
 
Твоих лобзаний яд благословляю!
Он отравил все думы и мечты.
 
 
Твоих объятий серп благословляю!
Все прошлое во мне им сжала ты.
 
 
Огонь любви твоей благословляю!
Я радостно упал в его костер.
 
 
Весь мрак души твоей благословляю!
Он надо мной свое крыло простер.
 
 
За все, за все тебя благословляю!
За скорбь, за боль, за ужас долгих дней,
 
 
За то, что влекся за тобою к Раю,
За то, что стыну у его дверей!
 

1908

 
Древний замок мой весь золотой и мраморный,
В нем покои из серебряных зеркал;
Зал один всегда закрыт портьерой траурной…
В новолуние вхожу я в этот зал.
 
 
В этот день с утра все в замке словно вымерло,
Голос не раздастся, и не видно слуг,
И один в моей капелле, без пресвитера,
Я творю молитвы, – с ужасом сам-друг.
 
 
Вечер настает. Уверенным лунатиком
Прохожу во мраке по глухим коврам,
И гордятся втайне молодым соратником
Темные портреты предков по стенам.
 
 
Ключ заветный, в двери черной, стонет радостно,
С тихим шелестом спадает черный флер,
И до утра мрак и тишь над тайной яростной,
Мрак и тишь до утра кроют мой позор.
 
 
При лучах рассвета, снова побежденный, я
Выхожу – бессилен, – бледен и в крови,
Видны через дверь лампады, мной зажженные,
Но портреты старые твердят: живи!
 
 
И живу, опять томлюсь до новолуния,
И опять иду на непосильный бой.
Скоро ль в зале том, где скрылся накануне я,
Буду я простерт поутру – не живой?
 

1908

 
Ранняя осень любви умирающей.
Тайно люблю золотые цвета
Осени ранней, любви умирающей.
Ветви прозрачны, аллея пуста,
В сини бледнеющей, веющей, тающей
Странная тишь, красота, чистота.
 
 
Листья со вздохом, под ветром, их нежащим,
Тихо взлетают и катятся вдаль
(Думы о прошлом в видении нежащем).
Жить и не жить – хорошо и не жаль.
Острым серпом, безболезненно режущим,
Сжаты в душе и восторг и печаль.
 
 
Ясное солнце – без прежней мятежности,
Дождь – словно капли струящихся рос
(Томные ласки без прежней мятежности),
Запах в садах доцветающих роз.
В сердце родник успокоенной нежности,
Счастье – без ревности, страсть – без угроз.
 
 
Здравствуйте, дни голубые, осенние,
Золото лип и осин багрянец!
Здравствуйте, дни пред разлукой, осенние!
Бледный – над яркими днями – венец!
Дни недосказанных слов и мгновения
В кроткой покорности слитых сердец!
 

21 августа 1905

 
Почему мы снова связаны
Страсти пламенным жгутом?
Иль не все слова досказаны
В черном, призрачном былом?
 
 
Почему мы снова вброшены
Вместе в тайну темноты?
Иль не все надежды скошены,
Словно осенью цветы?
 
 
Мы, безвольные, простертые,
Вновь – на ложе страстных мук.
Иль в могиле двое, мертвые,
Оплели изгибы рук?
 
 
Или тени бестелесные,
Давней страсти не забыв,
Всё хранят объятья тесные,
Длят бессмысленный порыв?
 
 
Боже сильный, власть имеющий,
Воззови нас к жизни вновь, —
Иль оставь в могиле тлеющей, —
Страшен, страшен сон яснеющий,
Наша мертвая любовь!
 

1907

 
Холод, тело тайно сковывающий,
Холод, душу очаровывающий…
 
 
От луны лучи протягиваются,
К сердцу иглами притрагиваются.
 
 
В этом блеске – все осилившая власть,
Умирает обескрылевшая страсть.
 
 
Все во мне – лишь смерть и тишина,
Целый мир – лишь твердь и в ней луна.
 
 
Гаснут в сердце невзлелеянные сны,
Гибнут цветики осмеянной весны.
 
 
Снег сетями расстилающимися
Вьет над днями забывающимися,
 
 
Над последними привязанностями,
Над святыми недосказанностями!
 

13 октября 1906

Понял! мы в раю!

Stephanos

 
«Ты – мой, как прежде?» – «Твой, как прежде!» —
«Ты счастлив?» – «Счастлив». – «Всё, как прежде!»
 
 
Полночь в стекла сонно бьет.
Ночь свершает свой обход.
 
 
«Целуй меня! Целуй, как прежде!» —
«Тебя целую я, как прежде!»
 
 
Заступ в землю глухо бьет,
Ночь свершает свой обход.
 
 
«Мы в мире лишь вдвоем, как прежде?» —
«Да, в мире лишь вдвоем, как прежде».
 
 
Кто сказал, что гроб несут?
Четок, четок стук минут!
 
 
«А где ж блаженство, то, что прежде?» —
«Блаженство было прежде, прежде!»
 
 
Чу! земли за комом ком.
Ночь застыла за окном.
 
 
«Иль мы в могиле, вновь, как прежде?»
«Да, мы в могиле, вновь, как прежде».
 
 
Ветер травы сонно мнет.
Ночь свершает свой обход.
 

1908

 
Бушует вьюга и взметает
Вихрь над слабеющим костром;
Холодный снег давно не тает,
Ложась вокруг огня кольцом.
 
 
Но мы, прикованные взглядом
К последней, черной головне,
На ложе смерти никнем рядом,
Как в нежном и счастливом сне.
 
 
Пусть молкнут зовы без ответа,
Пусть торжествуют ночь и лед, —
Во сне мы помним праздник света
Да искр безумный хоровод!
 
 
Ликует вьюга, давит тупо
Нам грудь фатой из серебра, —
И к утру будем мы два трупа
У заметенного костра!
 

Декабрь 1907

 
Из тихих бездн – к тебе последний крик,
Из тихих бездн, где твой заветный лик
Как призрак жизни надо мной возник.
 
 
Сомкнулся полог голубой воды,
И светит странно в окна из слюды
Медузы блеск и блеск морской звезды.
 
 
Среди кораллов и гранитных глыб
Сияют стаи разноцветных рыб.
Знакомый мир – ушел, отцвел, погиб.
 
 
Я смертно стыну в неотступном сне…
Зачем же ты, в холодной глубине,
Как призрак жизни, клонишься ко мне?
 
 
Я в тихих безднах помню прошлый рай.
Из тихих бездн к тебе мой крик, – внимай:
В последний раз, в последний раз, – прощай!
 

8 ноября 1906

 
«Ты – мой, моей рукой отмечен,
И я, уверенная, жду.
Играй, безумен и беспечен,
От счастья смейся, плачь в бреду, —
Ты вдруг очнешься, в час закатный,
Поймешь мой зов, лишь сердцу внятный,
И с воплем крикнешь мне: иду!
 
 
Ты многим клялся: буду верен!
Ты многим говорил: я – твой!
Но неизменен и размерен
Событий трепет роковой.
Что было – только предвещанья,
Что было – лишь знаменованья
Того, что быть должно со мной!
 
 
Ты сам не понял, не изведал
Своей последней глубины,
Ты душу радостности предал,
Как зыби медленной волны.
Я жду тебя с мечом разящим.
В былом, в грядущем, в настоящем
Мне дни твои обречены!»
 

 
Остро и пламенно ранит
Взор твой, блестящий клинок.
Сердце искать не устанет,
Сердце – как в мае цветок.
Снова ли душу обманет
Богом назначенный срок?
 
 
Року иду я навстречу,
Взор упирая во взор:
Рыцарь – в жестокую сечу,
Верный – на ярый костер.
Ты позовешь, – я отвечу,
Скажешь, – приму приговор.
 
 
Долго я ждал. Неужели
Дрогнет и эта рука?
Строгие струны продели,
Цель моей жизни близка.
Ближе я… ближе… у цели…
А! синий отблеск клинка!
 

14 сентября 1907

 
Небо ярко, небо сине
В чистом золоте ветвей,
Но струится тень в долине,
И звенит вокруг чуть слышно
Нежный зов – не знаю чей.
 
 
Это призрак или птица
Бело реет в вышине?
Это осень или жрица,
В ризе пламенной и пышной,
Наклоняет лик ко мне?
 
 
Слышу, слышу: ты пророчишь!
Тихий дуть не уклоня,
Я исполню все, что хочешь!
Эти яркие одежды —
Понял, понял – для меня!
 
 
Это ты – на смертном ложе
Ждешь покорного тебе!
Пусть же тень ложится строже!
Я иду, закрывши вежды,
Верен Тайне и Судьбе.
 

 
На медленном огне горишь ты и сгораешь,
Душа моя!
На медленном огне горишь ты и сгораешь,
Свой стон тая.
 
 
Стоишь, как Себастьян, пронизанный стрелами,
Без сил вздохнуть.
Стоишь, как Себастьян, пронизанный стрелами
В плечо и грудь.
 
 
Твои враги кругом с веселым смехом смотрят,
Сгибая лук.
Твои враги кругом с веселым смехом смотрят
На смены мук.
 
 
Горит костер, горит, и стрелы жалят нежно
В вечерний час.
Горит костер, горит, и стрелы жалят нежно
В последний раз.
 
 
Что ж не спешит она к твоим устам предсмертным,
Твоя мечта?
Что ж не спешит она к твоим устам предсмертным
Прижать уста!
 

 
В сумраке вечера ты – неподвижна
В белом священном венце.
В сумраке вечера мне непостижна
Скорбь на спокойном лице.
 
 
Двое мы. Сумрак холодный, могильный
Выдал мне только тебя.
Двое мы. Или один я, бессильный,
Медлю во мраке, скорбя?
 
 
Смотришь ты строгим и вдумчивым взором…
Это прощанье иль зов?
Смотришь ты в сердце с безгневным укором,
Словно из глуби веков.
 
 
Ты ль это? та, перед кем, как пред тайной,
Робко склонялись мечты?
Ты ль это здесь или призрак случайный:
Луч и игра темноты?
 
 
Медлю во мраке глухом и глубоком,
Не отзываюсь, скорбя…
Медлю, – ведь если ты послана Роком,
Мне не уйти от тебя!
 

17 января 1908

 
Нет, не могу покориться тебе!
Нет, буду верен последней судьбе!
 
 
Та, кто придет, чтобы властвовать мной, —
Примет мой вызов на яростный бой.
 
 
Словно Брунгильда, приступит ко мне;
Лик ее будет – как призрак в огне.
 
 
Щит в ее легкой руке проблестит,
С треском расколется твердый мой щит.
 
 
Тщетно свой меч подниму на нее, —
В панцирь мой вражье вонзится копье.
 
 
Шлем мой покатится, грустно звеня.
Вражья рука опрокинет меня.
 
 
И, окровавлен, без сил, чуть живой,
Радостно крикну из праха: «Я – твой!»
 

1907

 
Лунный дьявол, бледно-матовые,
Наклонил к земле рога.
Взоры, призрачно-агатовые,
Смотрят с неба на снега,
Словно тихо мир захватывая
В сети хитрого врага.
 
 
Руки, тонкой сетью сдавленные,
Без надежд упали ниц,
Реют тени новоявленные,
Словно стаи пестрых птиц.
Вижу вспышки молний, вправленные
В бархат сумрачных ресниц.
 
 
Знаю, знаю: крепко скрученного
Опрокинешь ты во мглу,
К синим молниям приученного,
Покоришь глухому злу,
И потом в врага замученного
Кинешь верную стрелу!
 
 
Лунный дьявол! Бледно-матовые,
Наклони к земле рога!
Взоры, призрачно-агатовые,
С высоты вонзи в снега,
И меня и мир захватывая
В сеть коварного врага!
 

Октябрь 1907

 
Я не покрыл лица забралом,
Не поднял твердого щита, —
Я ждал один, над темным валом,
Где даль безмолвна и пуста.
Я звал: «Стрела чужого стана,
Взнесись и жизнь мою скоси!
Ты мне предстань во мгле тумана,
La belle dame sans merci!»
 
 
Свершал я тайные обряды
Пред алтарем в молчаньи зал.
Прекрасной Дамы без пощады
Я вечный призрак заклинал:
«Явись, как месяц, над печалью,
Мой приговор произнеси,
Пронзи мне сердце верной сталью,
La belle dame sans merci!»
 
 
Встречал я лик, на твой похожий,
За ним стремил покорный путь,
Как на костер, всходил на ложе,
Как в плаху, поникал на грудь.
«Сожги меня последней страстью
Иль в строгий холод вознеси,
Твоей хочу упиться властью,
La belle dame sans merci!»
 
 
Но шла ты год за годом, мимо,
Недостижимой, неземной.
Ни разу ты, неумолимой,
Как Рок, не стала предо мной!
Приди, – огнем любви и муки
Во мне все жажды погаси
И погрузи мне в сердце руки,
La belle dame sans merci!
 

27 ноября 1907

 
Словно в огненном дыме и лица и вещи…
Как хорош, при огнях, ограненный хрусталь!..
За плечом у тебя веет призрак зловещий…
Ты – мечта и любовь! ты – укор и печаль!..
 
 
Словно в огненном дыме земные виденья…
А со дна подымаются искры вина,
Умирают, вздохнув и блеснув на мгновенье!..
Ты прекрасна, как смерть! ты, как счастье, бледна!
 
 
Слышу говор, и хохот, и звоны стаканов.
Это дьяволы вышли, под месяц, на луг?
Но мы двое стоим в колыханьи туманов,
Нас от духов спасет зачарованный круг.
 
 
Ты мне шепчешь. Что шепчешь? Не знаю, не надо.
Умирает, смеясь, золотое вино…
О, тоска твоего утомленного взгляда!
Этот миг безнадежный мне снился давно!
 
 
Брызнули радостно
Звуки крикливые.
Кто-то возникший
Машет рукой.
Плакать так сладостно,
Плачу счастливый я.
Рядом – поникший
Лик дорогой!
 
 
Гвозди железные
В руки вонзаются,
Счастье распятья
Душит меня,
Падаю в бездны я.
Тесно сжимаются
Руки, объятья,
Кольца огня.
 
 
Скрипка визгливая,
Арфа певучая,
Кто-то возникший
Машет рукой.
Плачу счастливый я…
Сладкая, жгучая
Нежность к поникшей,
К ней, к дорогой!
 
 
О, святые хороводы, на таинственной поляне,
близ звенящих тихо струй,
Праздник ночи и природы, после сладких ожиданий,
возвращенный поцелуй!
 
 
О незнанье! о невинность! робость радостного взгляда,
перекрестный бой сердец!
И слиянье в сказке длинной, там, где боль уже —
услада, где блаженство и конец!
 
 
И сквозь сумрачные сети, что сплели высоко буки,
проходящий луч луны,
И в его волшебном свете чьи-то груди, чьи-то руки
беззащитно сплетены!
 
 
Но почему темно? Горят бессильно свечи.
Пустой, громадный зал чуть озарен. Тех нет.
Их смолкли хохоты, их отзвучали речи.
Но нас с тобой связал мучительный обет,
 
 
Идем творить обряд! Не в сладкой, детской дрожи,
Но с ужасом в зрачках, – извивы губ сливать,
И стынуть, чуть дыша, на нежеланном ложе,
И ждать, что страсть придет, незванная, как тать.
 
 
Как милостыню, я приму покорно тело,
Вручаемое мне, как жертва палачу.
Я всех святынь коснусь безжалостно и смело,
В ответ запретных слов спрошу, – и получу.
 
 
Но жертва кто из нас? Ты брошена на плахе?
Иль осужденный – я, по правому суду?
Не знаю. Все равно. Чу! красных крыльев взмахи!
Голгофа кончилась. Свершилось. Мы в аду.
 

1905, 1907

Она

 
Я пришла к дверям твоим
После многих лет и зим.
Ведав грешные пути,
Недостойна я войти
В дом, где Счастье знало нас.
Я хочу в последний раз
На твои глаза взглянуть
И в безвестном потонуть.
 

Он

 
Ты пришла к дверям моим,
Где так много лет и зим,
С неизменностью любя,
Я покорно ждал тебя.
Горьки были дни разлук,
Пусть же, после жгучих мук,
То же Счастье, как в былом,
Осеняет нас крылом.
 

Она

 
Друг! я ведала с тех пор
Все паденья, весь позор!
В жажде призрачных утех
Целовала жадно грех!
След твоих безгрешных ласк
Обнажала в вихре пляск!
Твой делившее восторг
Тело – ставила на торг!
 

Он

 
Друг! ты ведала с тех дар,
Как жесток людской укор!
Речью ласковой позволь
Успокоить эту боль;
Дай уста, в святой тоске,
Вновь прижать к твоей руке,
Дай молить тебя, чтоб вновь
Ты взяла мою любовь!
 

Она

 
Все былое мной давно
До конца осквернено.
Тайны сладостных ночей,
И объятий, и речей,
Как цветы бросая в грязь,
Разглашала я, глумясь,
Посвящала злобно в них
Всех возлюбленных моих!
 

Он

 
Что свершила ты, давно
Прощено, – освящено
На огне моей любви!
Душный, долгий сон порви,
Выйди вновь к былым мечтам,
Словно жрица в прежний храм!
Этот сумрачный порог
Все святыни оберег!
 

Она

 
Я не смею, не должна…
Здесь сияла нам весна!
Здесь вплетала в смоль волос
Я венок из желтых роз!
Здесь, при первом свете дняг
Ты молился на меня!
Где то утро? где тот май?
Отсняло все. Прощай!
 

Он

 
Нет, ты смеешь! ты должна!
Ты – тот май и та весна,
Жемчуг утр и роз янтарь!
Ты – моей души алтарь,
Вечно чистый и святой!
И, во прахе пред тобой,
Вновь целую я, без слов,
Пыльный след твоих шагов!
 

23 ноября 1908

 
Безликая, она забыла счет обличий:
Подсказывает роль любовнику в бреду,
И коршуна влечет над нивами к добыче,
И гидре маленькой дает дышать в пруду.
 
 
В пустыне выжженной встает былинкой смелой,
В ничтожной капельке селит безмерный мир,
Рождает каждый миг, вплетает тело в тело
И семена существ проносит чрез эфир!
 
 
От грозных пирамид и гордых библиотек
До гор, воздвигнутых из ракушек морских,
От криков дикаря, метнувшего свой дротик,
До черного червя, который мудро тих, —
 
 
Сверкает жизнь везде, грохочет жизнь повсюду!
Бросаюсь в глубь веков, – она горит на дне…
Бегу на высь времен, – она кричит мне: буду!
Она над всем, что есть; она – во всем, во мне!
 
 
О братья: человек! бацилла! тигр! гвоздика!
И жители иных, непознанных планет!
И духи тайные, не кажущие лика!
Мы все – лишь беглый блеск на вечном море лет!
 

Март 1907

 
Плыви, плыви рекой волнистой!
Мы за утесом стережем
И в знойный час, и в вечер мглистый
С кинжалом, луком и копьем.
 
 
Купец богатый, странник скудный,
Из Рима робкий пилигрим, —
Вы все, с отвагой безрассудной,
Скользите лоном голубым!
 
 
Сияет солнце, воздух нежит,
Вода, как ясное стекло,
Но визг стрелы мечты прорежет, —
И кормщик выронит весло!
 
 
Что юный гость? что путник старый?
Вся жизнь твоя свелась на вскрик!
Сбирай весь год свои товары,
Ты с прибылью простишься вмиг!
 
 
Плывите, люди, мимо! мимо!
Вас жизнь влечет, вас манит твердь, —
Но мы вас ждем неумолимо:
Мы – тайна! мы – беда! мы – смерть!
 

27 февраля 1906

 
К стене причалил челн полночный,
Упали петли из окна,
И вот по лестнице непрочной
Скользнула с высоты Она.
 
 
Дрожа от счастья и тревоги,
За мигом миг следили мы, —
Пока Ее коснулись ноги
До тихо зыблемой кормы!
 
 
Я принял, как святыню, в руки
Ее, закрытую фатой.
И весел – были тихи звуки,
И челн – был призрак над водой.
 
 
Она не молвила ни слова
И не явила нам лица,
Но громче ропота морского
Стучали сильные сердца!
 
 
И, наклоняя лица ниже,
Сжав рукояти шпаг своих,
Мы знали все, что ближе, ближе
Час поединков роковых!
 

3 марта 1906

И вот уже мечтою странной

Душа наполнилась моя.

А. Пушкин

 
Ты мне предстала как виденье, —
В глазах испуг и смутный стыд.
Мы были рядом на мгновенье,
И встречи жизнь не повторит.
 
 
Кто ты? откуда? с кем таилась
В наемной комнате вдвоем?
Куда, под утро, торопилась
С своим стыдливым узелком?
 
 
Тебя любовь ли в эти двери
К продажным ложам привела,
И упоили ль в полной мере
Тебя и грех, и страсть, и мгла?
 
 
Иль ты пришла сюда за платой,
С тупым отчаяньем в мечтах,
И называла ночь проклятой,
Дрожа без сил в чужих руках?
 
 
И, возвращаясь в повседневность,
Домой, меж утренних теней,
Обманешь ли ты мужа ревность
Иль чуткость матери твоей?
 

20 ноября 1905

 
На поле жизненного боя,
Где Рок влечет нас, как самум, —
Душа возжаждала покоя,
Молитв и одиноких дум!
 
 
И вот, презрев соблазн свободы
И мира призрачную ширь,
Сошел я под глухие своды,
В твои затворы, монастырь!
 
 
Вне стен – и ужас и веселье,
Пиры любви и красоты.
Но здесь хранит ревниво келья
Всегда спокойные мечты.
 
 
Я жизни иноческой свято
Блюду определенный чин,
И дни, с восхода до заката, —
Как ряд медлительных годин.
 
 
Люблю я благовест рассвета,
Церковной службы череду,
Степенность братского привета,
Ночь, посвященную труду.
 
 
Мне хорошо, под буйство бури,
При кротком блеске ночника,
На тщательной миниатюре
Чертить узоры лепестка;
 
 
Иль, не спеша слагая главы
И им не ведая конца,
Припоминать о жажде славы,
В миру сжигающей сердца.
 

31 марта 1906

 
Прошел печально день субботний,
Сияет небо новым днем,
И в душах всех бесповоротней
Разуверение во всем!
 
 
Он говорил: «Как свет зарницы,
Приду, и воззову на суд…»
И вот лежит во тьме гробницы,
И стражи тело берегут.
 
 
Но женщин души не устанут,
Как горный ключ, струить любовь:
«Он обманул… иль был обманут…
Но Он страдал и пролил кровь!»
 
 
Несут ко гробу ароматы,
Но пустотой зияет он…
И тут же веет слух крылатый,
Что труп врагами унесен.
 
 
Тогда, всем горестям услада,
К Марии сходит сам Христос,
Но в нем ей мнится сторож сада, —
Она к нему: «Не ты ль унес…»
 
 
И, слыша речи роковые
Не могшей победить искус,
«Noli me tangere, Maria!» —
Ей отвечает Иисус.
 

Март 1906

 
Здравствуй, буйная ватага, удалых годов друзья!
Вот и снова я – бродяга, вот опять – повольник я!
 
 
Я в затворах жил подолгу, выпил чашу рабской доли,
Но я молод – видя Волгу, я могуч – под ветром с воли!
 
 
Повинуйтесь, братцы, кличу, становитесь в бранный круг!
Как бывало, на добычу поведу за стругом струг.
 
 
Ах, как сладки лязги сабли! как бессильно свищут пулк!
Что, удар мой не ослаб ли? голос слышен ли и в гуле?
 
 
А теперь дели, что взято! всем по ровну, без греха!
Горстью мерь сребро и злато, а на локоть мерь меха.
 
 
Спрятав знатные товары, мы костер зажжем над плесом,
Будут звонко вторить чары нашим песням стоголосым;
 
 
А когда луна остудит волны Волги и песок,
Всем по очереди будет с полоняночкой часок!
 

20 мая 1907