Текст книги "Сочинения"

 
От столетий, от книг, от видений
Эти губы, и клятвы, и ложь.
И не знаем мы, полночь ли, день ли,
Если звезды обуглены сплошь.
 
 
В мире встанет ли новый Аттила,
Божий бич, божий меч, – потоптать
Не цветы, но мечты, что взрастила
Страсть, – хирамовым кедрам под стать?
 
 
Солнце пятна вращает, циклоны
Надвигая с морей на постель,
Но не тот же ли локон наклонный
Над огнем мировых пропастей?
 
 
Чтобы око земное не слепло,
На мгновенье двум сближенным в смех —
От советской Москвы на Алеппо
Революции праздничный сбег.
 
 
И с земли до звезды, до столетий
Восстающих, – борьбе и войне
Этот огненный столп одолеть ли,
В наших строфах горящий вдвойне!
 

9—11 сентября 1921

 
Череп на череп,
К челюсти челюсть,
За тонкой прослойкой губ!
За чередом черед!
Пей терпкую прелесть,
Сменив отлюбивший труп!
 
 
Земли не насытить
Миллиардам скелетов!
Ей надо тучнеть, тучнеть!
Чтоб кино событий
Шло в жизни этой,
Ты должен любить – хотеть!
 
 
Как пещерный прапредок
(Вселенское детство!)
Грудь на груди, под смех гиен, —
Так, в истомах и бредах,
Выгибая хребет свой,
Отдавайся объятьям в плен!
 
 
Александр, Юлий Цезарь, Хлодвиг!
За чередом черед!
За соседним соседний! чтоб,
Свершивший свой подвиг,
Твой целованный череп
Опустили в последний гроб.
 

6 мая 1921

 
В дни, когда Роком я кинут
В город, на жесткие камни;
В дни, когда медленно стынут
Прежде кипевшие страсти, —
 
 
Жребий заветный мной вынут;
Сказка столетий близка мне;
Завес веков отодвинут,
Прошлое снова у власти.
 
 
Вот словно волны нахлынут —
Фивы, и Дельфы, и Самний;
Вакховы тигры разинут
Кровью горящие пасти;
 
 
Дрот гладиаторы ринут…
Чу! плеск «vestalis et damai»![327]327
  Весталки и развратника (лат.).


[Закрыть]
Те же в восторге застынут,
Слушая миф о Иокасте…
 
 
Путь, что народами минут,
Жизнь, что была многодрамней!
Гулы трамвайные стынут
В звоне восточных запястий.
 

Октябрь 1919

 
Вам, удаленным и чуждым, но близким и милым.
Вам эти строфы, любимцы отринутых днем!
В зеркало месяц виденья бросает Людмилам,
С бледным туманом слита вереница теней;
 
 
С тихой и нежной мечтой о принцессах лилейных,
Рыцари едут в лесу за цветком голубым;
Жены султанов глядятся в кристальных бассейнах
В знойных гаремах, окутанных в сладостный дым.
 
 
Светлы картины, и чары нe страшны; пропитан
Воздух великой тоской но нездешией страде!
В юности кем этот трепет тоски не испытан,
Кто с Лоэнгрином не плыл на волшебном челне?
 
 
Трезвая правда сожгла ваши чистые дали,
С горных высот мы сошли до глубоких низин;
С грохотом города стены холодные встали,
С дымом фабричным задвигались поршни машин.
 
 
Вышли другие, могучие силой хотений,
Вышли, чтоб рушить и строить на твердой земле, —
Но в их упорстве был отзвук и ваших стремлений,
В свете грядущего – луч, вас манивший во мгле!
 
 
Вам, кто в святом беспокойстве восторженно жили,
Гибли трагически, смели и петь и любить,
Песнь возлагаю на вашей бессмертной могиле:
Счастлив, кто страстных надежд здесь не мог утолить
 

1920

 
Сквозь легкий дым земных воспоминаний
Светлеет глубь зажизненных страстей,
Я ль тот пловец, кто взносит к небу длани,
На берег брошен из морских сетей?
 
 
Я ль чуждый гость в чертоге крепкостенном,
Где Калипсо кудель судьбы прядет, —
Днем на пиру сижу блаженно-пленным,
В ночь с уст царицы пью пьянящий мед?
 
 
Как бред былой, скользят и тают лица
Друзей случайных, призрачных врагов;
Вновь, как во вне, мы двое, жрец и жрица,
Сквозь сонм льстецов проходим чтить богов.
 
 
Но в час зари, чуть стают чары мрака,
Я восхожу на кручь прибрежных скал
Смотреть в туман, где спит моя Итака,
Внимать, как ропщет в даль бегущий вал.
 
 
Я ль в светлом доме островной сибиллы,
Вдыхая сладость элисийских нег,
Вздыхать готов о дымных безднах Скиллы,
В мечтах лелеять с шумом волн – побег?
 
 
Что мне, кто знал слепительности Трои,
Кто сирских пленниц к ложам нежным влек, —
Ахайи скудной зеркало пустое,
Сны Пенелопы, Телемака рок?
 
 
Иль но пресыщен полным кубком славы,
Не отягчен венцом вселенной всей, —
Как нектара, жду нежащей отравы
Я, опытный, я, мудрый Одиссей?
 

28 августа 1920

 
«Будешь помнить!» Прогремела
Мне насмешка Посидона.
Коней бурных он направил
В глубь взволнованного лона,
В свой коралловый чертог.
Но всем ветрам предоставил
Выть над морем гневный бог,
Плещут, мечут пеной белой
Ярый Эвр, свирепый Нот,
Зверь Борей и Зефир юный;
Понт на шумные буруны
Мчит со мной мой утлый плот.
 
 
Все ж со мною – Левкотеи
Неземное покрывало,
Деву мудрости, Афину,
Что не раз в беде спасала,
Я, упорный, помяну.
Плот разрушенный покину,
Кинусь в мутную волну,
Буду плыть к земле смелее:
Знаю, гибельного дня
Сладость будет не такая!
Там, на бреге, Навсикая
Ждет, прекрасная, меня.
 

20 марта 1921

 
Нас влекут пурпурные ветрила,
Нежен вздох павлиньих опахал,
Терпкой влагой душно веет с Нила,
В жгучей сини Феб недвижно стал.
 
 
Мысли – четки. Выслушай, царица!
Ропот мой безумьем назови.
Пусть в тебе таит свой бред блудница,
Цезарь тож не новичок в любви.
 
 
Что ж! пред кем, скажи, в Александрии
Я сложил и фаски и венец,
Взор закрыл на распри мировые,
В Риме кинул золотой дворец?
 
 
Иль гетер в столицах шумных мало?
Иль не я владыка всех земель?
Но от хитрых ласк душа устала,
Что мне в снах Киприды лишний хмель?
 
 
Нет, египтянка! в изгибе строгом
Губ твоих, в огне холодном глаз
Понял я призыв к иным дорогам,
К большей глуби, соблазнившей нас.
 
 
Клонит лик пред сыном Афродита,
Эрос-Мститель гнет священный лук.
Пропасть высшей страсти нам открыта.
Чу! на дне – камней скользнувших звук!
 
 
Миродержец, днесь я диадемой
Царственной вяжу твое чело.
Не в Киферу нас влечет трирема,
В даль столетий – фатума весло.
 
 
Нам сужден ли сов мгновенной неги?
Прочь Гефестом кованная сеть!
Двум кометам в их надмирном беге,
Нам дано в пример векам алеть.
 
 
Так гори, согласно пламенея,
Огнь любви спеши со мной вдохнуть,
Чтоб с тебя он сжег клеймо Помпея,
Чтоб к клинку мне подготовил грудь!
 

1920

Леандр

 
Геро, слушай! слышишь, Геро!
Рядом в лад стучат сердца.
 

Геро

 
Милый, нет! у башни серой
Ярость волн бьет без конца.
 

Леандр

 
Геро, лик твой жутко нежен,
Весь плывущий в лунном дне!
 

Геро

 
Милый, ах! луной взмятежен
Понт, взносящий вал во сне.
 

Леандр

 
Геро! грудью грудь согрета,
Руки слиты, дрожь в устах…
 

Геро

 
Милый! стужей млеет Лета,
Мчит в зыбях холодный прах.
 

Леандр

 
Геро! встанем! в свет победный
Бросим тело, бросим страсть!
 

Геро

 
Милый! грозно ветр бесследный
В море вскрыл пред смелым пасть.
 

Леандр

 
Геро! помни! веруй, Геро!
Прочны связи влажных губ!
 

Геро

 
Милый, ах! у башни серой —
Вижу твой взмятенный труд.
 

1920

 
Что затеял ты, Рок? не игрой ли
На арене веков занят ты?
Толпы бросил ты к Савонароле,
Руки, в знаке креста, подняты.
 
 
И от воли ль твоей, от речей ли
Исступленца, что длань распростер,
Возложил Сандро Боттичелли
Картины свои на костер?
 
 
Ты ль решил, чтоб слезой черно-палевой
Оплывала Венер нагота,
А народ, продолжая опаливать
Соблазн сатаны, хохотал?
 
 
Ты ли дым, над Флоренцией вскинутый,
Отвердил в извечный гранит,
Обратил в бесконечную скинию,
Где примеры вселенной хранить,
 
 
Чтобы помнили, видели, ведали,
Что нельзя Красоте перестать,
Калидасой встающей над ведами
И Рембрандтом над трупом Христа?
 

30 сентября 1921

 
Все люди, люди и люди,
Всех осанок, величин и мастей,
Розетка мировых иллюзий,
За работой, на пир и в постель.
 
 
Все люди, теперь и прежде,
И в грядущем, взглянув за забор,
Повтор все тех же арпеджий,
Аккордов старых набор!
 
 
Ахилл ли, Терсит ли, Елена ль,
Поэт, чиновник, король, —
Весь сверток земной вселенной —
Под печатью одна бандероль!
 
 
А, быть может, на синих планетах —
Чудовища, владыки стихий,
О чем не молчали в сонеты,
Чего не блистало в стихи!
 
 
А, быть может, в огне иль в незримом,
Демоны, дьяволы – вы,
Кто пылаете мимо, мимо,
Презирая кивком головы!
 

8 июня 1921

 
В дни победы, где в вихре жестоком
Все былое могло потонуть,
Усмотрел ты провидящим оком
Над развалом зиждительный путь.
 
 
Пусть пьянил победителей смелых
Разрушений божественный хмель,
Ты провидел, в далеких пределах,
За смятеньем, конечную цель.
 
 
Стоя первым в ряду озаренном
Молодых созидателей, ты
Указал им в былом, осужденном,
Дорогие навеки черты.
 
 
В ослеплении поднятый молот
Ты любовной рукой удержал,
И кумир Бельведерский, расколот,
Не повергнут на свой пьедестал.
 
 
Ты широко вскрываешь ворота
Всем, в ком трепет надежд не погиб, —
Чтоб они для великой работы
С сонмом радостным слиться могли б,
 
 
Чтоб под черными громами, в самой
Буре мира – века охранить,
И вселенского ясного храма
Адамантовый цоколь сложить.
 

1920

Чахлые сосны дорогу к лазури найдут.

К. Бальмонт

 
Ты нашел свой путь к лазури,
Небом радостно вздохнул, —
Ведал громы, видел бури,
В вихрях взвеянных тонул;
 
 
Славой солнца опьянялся,
Лунной магией дышал,
Всех пленял и всем пленялся,
С мировой мечтой дрожал;
 
 
И дождем с высот небесных,
Алым облаком горев,
В строфах жгучих и чудесных
Ты спадал на новый сев!
 
 
Влагу огненную жадно
Пили тысячи семян,
Чтоб весной в парче нарядной
Ликовала даль полян.
 
 
Пусть погасло пламя в небе, —
Под землей огонь твой жив:
Светел Рок, завиден Жребий
Тех, кто умер, жизнь разлив!
 
 
Беглый блеск прощальных вспышек
Тайно манит, как магнит:
То – твоих лучей излишек
В глубине зарниц горит!
 

22–23 февраля 1919

 
Помню, помню: вечер нежный;
За окном простор безмолвный;
Белой яблони цветы;
Взор твой, милый, неизбежный,
Миги катятся, как волны,
В целом мире– я и ты.
 
 
Помню, помню! это было, —
Словно в пропасти глубокой,
Да, пятнадцать лет назад!
Время птицей легкокрылой
Унесло меня далеко—
В новый рай и в новый ад.
 
 
Розы, лавры, олеандры,
Лица с черными глазами,
Плеск побед, падений стыд…
Как в видении Кассандры,
Тень Стигийская меж нами,
Окровавлена, стоит.
 
 
Нет к прошедшему возврата,
Все в пространстве по орбитам
Мы должны вперед скользить.
Стать чужими – вот расплата
За блаженство: в теле слитом
Сердце с сердцем съединить!
 

28 мая. 1930

 
Ты здесь, на ложе ласк неверных,
Обманывающих приближений,
В правдиво-лицемерный миг,
Во мгле, как в пропастях безмерных,
Астральной властью отражений,
Твой облик надо мной возник.
 
 
И ты, от близостей отъята,
Уже не здесь впиваешь светы,
Где я еще влачусь за тьмой,
Но помнишь, странные когда-то,
Нас обручившие обеты
И горько слышишь ропот мой.
 
 
Твое обиженное тело
Землей и травами прикрыто,
Но здесь, со мной, твоя любовь;
Смотри ж из темного предела
На все, что в смерти не забыто,
Что, жив, я изживаю вновь.
 
 
В блаженной неге униженья
Я оцет пью из груди милой,
Отвесть клинок стыда без сил, —
Прими мой бред – как искупленье:
Им ныне над твоей могилой
Венок из строф я возложил.
 

1920

 
Имя твое – из золота,
Маленький, сверкающий слиток,
Под ударом кирки и молота
В ледяном Клондайке открытый.
 
 
Имя твое под любовными
Ласками солнца светится,
Но лучи его робки, словно им
Опасно соперничество месяца.
 
 
Но я знаю, верю, и ночью оно,
Под лунным поцелуем бесплодным,
Необледнено, неопорочено, —
Пламя во тьме холодной.
 
 
Пусть ветер взлетает с полюса,
Пусть пустыня снежная стелется,
Иль иглами жгучими колется,
Смеясь над прохожим, метелица, —
 
 
В стране молчанья и холопа,
Над белым, над мертвым простором,
Имя твое из золота,
Милое имя– Дора!
 

16 февраля 1921

 
Твой детски женственный анализ
Любви, «пронзившей метко» грудь,
Мечте стиха дает, Адалис,
Забытым ветром вновь вздохнуть.
 
 
День обмирал, сжигая сосны;
Кричали чайки вдоль воды;
Над лодкой реял сумрак росный;
Двоих, нас метил свет звезды.
 
 
Она сгибалась; вечер бросил
Ей детскость на наклоны плеч;
Следил я дрожь их, волю весел
Не смея в мертвой влаге влечь.
 
 
Я знал, чей образ ночью этой
Ей бросил «розу на кровать»…
Той тенью, летним днем прогретой,
Как давним сном, дышу опять —
 
 
В твоих глазах, неверно-серых,
В изгибе вскрытых узких губ,
В твоих стихах, в твоих размерах,
Чей ритм, – с уступа на уступ.
 

21 июля 1920

 
Шаги судьбы по камням мира, свисты
Стрел Эроса, соль моря – любишь ты.
Я – этой ночью звезд расцвет лучистый,
Тишь этих узких улиц, этот мглистый
Бред темноты.
 
 
Ты в каждом знаке – ищешь символ сути,
Ведешь мечту сквозь тени к вечным снам.—
Мне все сказалось, в играх лунной ртути;
За смысл миров, – того, что есть в минуте,
Я не отдам.
 
 
В отвесах стен ты знаешь облик Рима,
В полетах ветра дум нездешних струй.—
Я жадно в стих ловлю лишь то, что зримо:
Миг, сладкий миг, как сон бегущий мимо, —
Твой поцелуй.
 

1920

 
Ты, предстоящая, с кем выбор мой!
Стань смело здесь, где робок посвященный,
По власти, мне таинственно врученной,
Твое чело вяжу двойной тесьмой;
 
 
В кольцо с змеями, знак инвеституры,
Твой тонкий палец заключаю; меч
Тебе влагаю в руку; нежность плеч
Скрываю в плащ, что соткали лемуры.
 
 
Пред алтарем склонись, облачена:
Те две тесьмы – сиянье диадемы;
Ей тайно венчаны, поэты, все мы,
Вскрывает путь в огонь веков она.
 
 
Те змеи, – символ мудрости предельной,
Они все миги жгуче в нас язвят,
Но их губительно-целящий яд
Из смерти душу возвращает цельной.
 
 
Тот меч – как знаменье, что жизнь тебе
Прорежет сердца остро в глубоко,
Что станешь ты победно одинока,
Но не уступишь ни на шаг судьбе.
 
 
Тот плащ, тебе сокрывши» зыбко плечи,
Сны отрешает от страстей людских;
Отныне ты – лишь призрак для других,
И для тебя – лишь призрак дни и встречи.
 
 
Ты в оный мир вознесена, где нет
Ни слов лукавых, ни черты случайной,
И се – я, тавматург, пред новой тайной,
Клоню колена пред тобой, Поэт!
 

30–31 августа 1920

 
Было? Не знаю. Мальстрёмом крутящим
Дни все, что было, сметают на дно.
Зельем пьянящим, дышу настоящим,
Заревом зорь мир застлало оно.
 
 
Прошлое сброшу, пустую одежду;
Годы – что полки прочитанных книг!
Я это – ты, ныне вскинутый, между
«Было» и «будет» зажегшийся миг.
 
 
В первый раз поле весной опьянело,
В первый раз город венчала зима,
В первый раз, в храмине туч, сине-белой
Молнией взрезана плотная тьма!
 
 
В первый раз, в первый – губ нежная влажность
Губы мне жмет, я ловлю в первый раз
Грудь на груди вздохов страстных протяжность,
Жуть, счастье, муку закинутых глаз.
 
 
В первый раз мысль, в жгучей зоркости, верит
Зовам толпы, с буйством жизни слита:
Строить, крушить, в битву ринуться! Перед
Целью веков ниц простерта мечта.
 
 
Грозы! Любовь! Революция! – С новой
Волей влекусь в ваш глухой водомет,
Вас в первый раз в песнях славить готовый!
Прошлого – нет! День встающий – зовет!
 

23 ноября 1920

 
Воспоминанья стран, – вопль водопадов,
Взлет в море волн, альпийских трещин жуть,
Зной над Помпеями, Парижа адов
Котел, за степь гремящей тройки путь.
 
 
Все, – и провал в палящие полотна
Да Винчи, мраморный вздох Афродит,
Разливы книг с их глубиной болотной,
Дум молнии, цифр гибельный гранит.
 
 
Все, – Город Вод, с блистаньем орихалка,
С нагой Иштар, где смерть, в подземный плен,
В мечты Геракла, где Омфалы прялка,
За Одиссеем в знойный зов сирен.
 
 
Вас, также вас, – костры ночей изжитых,
Двоим один, слов не обретший, бред,
Губ хрипло слипших, рук несыто слитых,
Дорог сквозь тайны радиевый след.
 
 
Вас, вас еще, – часы трудов державных,
Восторг стихов, вдаль вскинутые сны,
Вас, миги зоркостей, слепых и явных,
Горн революций, пестрый плащ войны.
 
 
Все, все во мне, круги живых вселенных,
Преображенных, вновь зажженных мной,
Корабль сокровищ, от мостов мгновенных
Влекомый в вечность роковой волной.
 

17 сентября 1920

Ты говоришь: ограда меди ратной…

Адалис

 
Будь мрамором, будь медью ратной,
Но воском, мягким воском будь!
Тепло судьбы благоприятной
Всем существом умей вдохнуть!
 
 
Так! не сгорая и не тая,
Преображай знакомый лик,
Предельный призрак выдвигая,
Как свой властительный двойник!
 
 
Захвачен вихрем ярко-юным,
Что в прах свергает алтари,
Гори восторженным трибуном,
Зов бури вольно повтори!
 
 
Меж «юношей безумных», вкован
В живую цепь, к звену звено,
Славь, с неустанностью взволнован,
Беспечность, песни и вино!
 
 
В сонм тайный мудрецами принят,
Как древле Пирр в совет царей,
Все, что исчезло, все, что минет,
Суди всех глубже, всех мудрей!
 
 
А в поздний час, на ложе зыбком,
В пыланье рук включен, как в сеть, —
Улыбкой дарственной – улыбкам,
Мечте – мечтой любви ответь!
 
 
Являй смелей, являй победней
Свою стообразную суть,
Но где-то, в глубине последней,
Будь мрамором в медью будь!
 

4 сентября 1920

 
Еще раз умер, утром вновь воскрес;
Бред ночи отошел, забыт, отброшен.
Под серым сводом свисших вниз небес,
Меж тусклых стен, мир ярок и роскошен!
 
 
Вновь бросься в день, в целящих водоем,
Скользи в струях, глядись в стекле глубоком,
Чтоб иглы жизни тело жгли огнем,
Чтоб вихрь событий в уши пел потоком!
 
 
Хватай зубами каждый быстрый миг,
Его вбирай всей глубью дум, всей волей!
Все в пламя обрати: восторг, скорбь, вскрик,
Есть нега молний в жале жгучей боли!
 
 
Час рассеки на сотню тысяч миль,
Свой путь свершай от света к свету в безднах,
Весь неизмерный круг замкнув, не ты ль
Очнешься вновь, живым, в провалах звездных?
 
 
Борьбой насытясь, выпей яд любви,
Кинь в сушь сознаний факел дневной песни,
Победы блеск, стыд смеха изживи, —
Умри во мгле и с солнцем вновь воскресни!
 

24 августа 1920

 
B смерть, в вечный гром, в горящий вихрь, быть может,
Быть может, в темь, в провал, в ничто – все я!
Вот эти скрепы рук червь алчно сгложет,
Пять строк историка – смысл бытия.
 
 
А здесь, в уме, разбега дум свистящих,
Колеса, поршни, рычаги машин,
Тигр с тигром, с змеем змей в деканских чащах,
Злой глаз ихтиозавров из глубин.
 
 
Здесь дни, где слеп от солнц желаний рдяных,
Ночи, где жив костром сплетенных рук,
Плыть по безумью, челн меж скал в туманах,
Целить в врага сквозь серп колючих юкк!
 
 
Всход в башни книг по лестницам спиральным,
Срыв вниз в котел шипящих городов;
Вдохнув их бред, зажечь мечом сигнальным
На самой круче века оклик строф.
 
 
И все, все – труп, тук цепким повиликам,
Соблазн стихов – влюбленным двум, чтоб влечь
В столетьях чуждых, чьих-то, с лживым вскриком,
В позор объятий иль под мрачный меч!
 

5–6 сентября 1920

 
Пределы? нет их!
Цель – бесконечность!
Из песен петых —
Звездная млечность.
 
 
Там дальше – туманность
Ориона иль Лиры…
Отточенных слов чеканность,
Лезвием секиры.
 
 
Канат корабля отруби!
Новых норманнов наезды!
Мелкие отруби,
Рассыплются звезды.
 
 
Земля? – зелененький мяч!
Луна? – нет совсем!
Человеческий плач
В пространствах нем.
 
 
Вне изведанных стран дыши
Потоком твердым эфира!
Прощайте, милые ландыши,
Орион и Лира!
 

25 августа 1920

 
Я ль не искал под бурей гибели,
Бросая киль в разрез волны,
Когда, гудя, все ветры зыбили
Вкруг черный омут глубины?
 
 
Не я ль, смеясь над жизнью старящей,
Хранил всех юных сил разбег,
Когда сребрил виски товарищей,
Губя их пыл, предсмертный снег?
 
 
Ax, много в прошлом, листья спадшие,
Друзей, любовниц, книг и снов!
Но вновь в пути мне братья младшие
Плели венки живых цветов.
 
 
За кругом круг сменив видения,
Я к новым далям страсть донес,
Пью грозы дней земных, не менее,
Чем прежде, пьян от нежных слез.
 
 
К чему ж судьбой, слепой прелестницей,
В огне и тьме я был храним,
И долгих лет спиральной лестницей
В блеск молний вышел, невредим?
 
 
Одно лишь знаю: дальше к свету я
Пойду, громам нежданным рад,
Ловя все миги и не сетуя,
Отцветший час бросать назад.
 

9 января 1921

 
Через сердце к весеннему полю,
Первый проведи меридиан:
Он упрется в точку, где полюс
Полярной звездой осиян.
 
 
И от этого мига жалеть ли
Путей вперед и назад,
Там и в прошлом все тысячелетья,
И в грядущем дерзко грозят.
 
 
Расточить, как щедрый наследник,
На пиру этого дня умей —
Мудрецов, поэтов, проповедников
Клад, что собран в твоем уме.
 
 
Пусть кровь твоя просочится
В века из земной ризницы,
Где будут кормиться волчицей
Реи иной близнецы.
 
 
От вселенной тебя ли отымем?
Всех солнц разорвется связь,
Вихрями в пустоте золотыми,
Калейдоскопом нелепым резвясь.
 
 
Меч от зенита к надиру
Насквозь тебя пронизал:
Над вечностью им балансируй
В бесконечности тронных зал.
 

3 июня 1921

 
Мясорубками тело измолото,
День за днем, день за днем, день за днем.
Почему же нетленны и молоды
Губы мальв за вселенским плетнем?
 
 
Расстилаться, дробясь под колесами…
Это ль я? где же я? кто же я?
Не ответит за волжскими плесами
Мне последняя ворожея.
 
 
Отстраняю в безумьи ладонями
Беглый миг, бледный лик, тот двойник.
Но ликующий месяц над донями
До глубин заповедных проник.
 
 
Так рубите, рубите, рубите
День за днем, день за днем, день за днем.
По мечтам, по путям, по орбите
Пред огнем мы кометы метнем.
 
 
Что во сне на земле, – повторится
В голубых и пурпурных краях.
Пей жемчужину в уксус, царица,
Клеопатра, Марго, Таиах!
 
 
Эти трепеты грудей прозрачны,
Кровь под жалами пламенных стрел,
Чтобы, крылья смежив, новобрачный
До глубин заповедных смотрел.
 

14 июля, 1921

Миг
1920–1921

 
Смотреть в былое, видеть все следы,
Что в сушь песка вбивали караваны
В стране без трав, без крыш и без воды,
Сожженным ветром иль миражем пьяны;
 
 
Припоминать, как выл, свистя, самум,
Меня слепя, ломая грудь верблюду,
И, все в огне, визжа сквозь душный шум,
Кривлялись джинны, возникали всюду;
 
 
Воссоздавать нежданный сон, оаз,
Где веер пальм, где ключ с душой свирели
И где, во мгле, под вспышкой львиных глаз,
Проснешься, когти ощущая в теле!
 
 
Смотреть вперед и видеть вновь пески,
Вновь путь в пустыне, где желтеют кости…
Уже не кровь, года стучат в виски,
И зной и смерть слились в последнем тосте.
 
 
Но, сжав узду, упорно править ход,
Где холм не взрезан скоком туарега,
Опять, еще, где океан ревет, —
В лед волн соленых ринуться с разбега!
 

17 января 1921