Текст книги "Сочинения"

 
Кто поздно иль рано придет к сим воротам,
Пусть говорит учтиво и другом станет нам.
Молчание не трудно, и в нем позора нет,
А болтовня пустая приносит часто вред.
 

 
Путник! в этом городе можешь дни провесть.
Путник! в этом городе можешь выбрать гроб.
Всех, живущих в городе, можно знать и счесть.
Всех, умерших в городе, знает только бог.
 

 
В этом замке живет рыцарь сильный.
Если хочешь его дружбы, – поклонись.
Если хочешь с ним побиться, – постучись.
Всего лучше ж, молча иди мимо.
 

1913

 
Мой дорогой Малерб! Ты долго ль будешь горе
Скрывать в глуши лесов,
Оплакивая ту, что с кротостью во взоре
Прияла смерти зов?
 
 
Не сам ли посылал ты, осушая слезы,
В стихах живой урок:
«Ей, розе, дан был срок, какой цветут все розы:
Лишь утра краткий срок!»
 
 
Ужель, когда теперь сошла под сень гробницы
Любимая тобой,
Ты видишь только скорбь, без края и границы,
Повсюду пред собой?
 
 
Ты б предпочел ужель, чтоб, по твоим моленьям,
Она всю жизнь прошла,
И, в косах с сединой, к грядущим поколеньям
Старухой подошла?
 
 
Ты думаешь: она, в обители небесной,
Была б тогда милей?
Тогда б не так страдал и лик ее прелестный
От гробовых червей?
 
 
Нет, нет, мой друг Малерб! как только руки Парки
Срезают нашу нить,
Отходит возраст наш: под сумрачные арки
Не может он сходить!
 
 
Тифон, что одряхлел и мал стал, как цикада,
И юный Архемор
Сравнялись возрастом пред властелином Ада,
Смежив навеки взор.
 
 
Пусть сладостно пролить сердечные страданья
Чрез акведуки глаз,
Ты тень люби, как тень, но угаси мечтанья
О пепле, что угас.
 
 
Ввек неутешным быть, кропить слезами вежды,
Томиться в тишине, —
Не значит ли забыть, что нам даны надежды
Любви в иной стране?
 
 
Приам, который зрел, как сыновей любимых
Разит в бою Ахилл,
И для страны своей ждал бед неотвратимых, —
Дух твердый сохранил.
 
 
Франциск, когда Мадрид, бессильный в правом бое,
Дофину яд послал, —
Был твердым, как Алкид, и за коварство вдвое
Стыд на врага упал.
 
 
Да! без пощады Смерть в Аид низводит души,
Напрасно к ней взывать;
Жестокая, она, заткнув упрямо уши,
Не хочет нам внимать.
 
 
И к бедняку в шалаш, под крышу из соломы,
Она властна взойти,
И стража, что хранит вход в луврские хоромы,
Ей не запрет пути.
 
 
Роптать на власть ее, терять пред ней терпенье, —
Тоске плохой исход.
Покорно принимать все божия решенья —
Лишь это мир дает!
 

<1910>

 
Я вас благословляю, рощи,
Где под завесой из ветвей
Мне было легче, было проще
Шептать о радости своей!
Я помню, как в тиши беседки,
Где бала шум звучал едва,
Вдруг сделались, как стрелы, метки
Мои любовные слова.
И как, едва луны пугливой
Лик потонул меж облаков,
Она покорно и стыдливо
Прикрыла блеск своих зрачков.
Недолгий сумрак, запах лилий,
И сырость мраморной скамьи —
В тот сладкий час благословили
Все, все желания мои!
Мне не забыть, как плющ зеленый
Моих коснулся жарких щек,
Как наши сладостные стоны
Помчал по листьям ветерок.
Мне не забыть, как нежно, рядом,
Назад мы шли меж темных лип,
Не смея обменяться взглядом,
Стыдясь шагов нарушить скрип.
Вернувшись к музыке и танцам,
Туда, где реяли огни,
Зачем у нас горит румянцем
Лицо, – мы ведали одни.
И, вновь кружась в весельи бала,
Легка, как призрак, как мечта,
Одна она лишь понимала,
О чем твердит мне темнота!
 

26 декабря 1910

 
Как вдруг нежданно стали гулки
Шаги среди больших стволов!
И в первый раз, во всей прогулке,
Смолк смех и говор голосов.
И вы, Алина, с робкой дрожью,
Ко мне прижались в полумгле,
И – как, не знаю, – но к подножью
Сосны мы сели на земле.
Ваш детский страх, ваш страх наивный
Я успокаивал, шутя…
А вечер, пламенный и дивный,
Гас, иглы сосен золотя.
Не потому ль, когда догнали
Друзей мы у лесной реки,
Заката отблеском сверкали
У вас два пятнышка щеки?
 

1911

 
Ручей, играющий в долине,
Ты к нам бежишь издалека;
Ты родился на той вершине,
Где льды в покое спят века.
 
 
И над тобой орлы кричали,
Когда ты, неприметно мал,
Сбегал, журча, к зеленой дали
По граням обнаженных скал.
 
 
Природа в утреннем тумане
Была невинна и тиха,
Когда внимал ты на поляне
Беспечным песням пастуха.
 
 
И, огибая замок древний,
Под сенью ивовых ветвей,
Ты слышал, как звучат в деревне
Живые оклики детей.
 
 
Теперь, катясь волной кристальной
Средь тучных, плодоносных нив,
Ты поишь люд многострадальный,
О горных высях позабыв;
 
 
И ниже, повертев колеса
Шумливой мельницы, опять
Спокойной речкой вдоль откоса
Пойдешь пристанища искать.
 
 
А вечером на берег темный
Две тени юные придут,
Чтоб близ тебя найти укромный
Для непритворных клятв приют.
 
 
И в миг, когда они с улыбкой
Склонятся к легкой дрожи струй, —
Ты отразишь, картиной зыбкой,
Их первый, чистый поцелуй.
 

16 августа 1913

 
Дай мне вечер, дай мне отдых,
Солнце, к богу уходя.
Тяжкий труд мой долог, долог,
Вечеров нет для меня.
А – а – а – а – а– а – а!
 
 
Черный Змей на камне в море
Мелет белую муку:
Хлеб для тех господ суровых,
Что влекут меня к труду.
У – у – у – у – у – у– у!
 
 
Солнце в лодочке вечерней
Поздно едет на покой,
Поутру нам рано светит,
Челн покинув золотой.
О – о – о – о – о – о– о!
 
 
Что сегодня поздно встало?
Где гостил твой ясный лик?
– Там, за синими горами,
Грея пасынков моих.
И – и – и – и – и – и– и!
 

 
Листья бледные кружатся,
С ветром осени шуршат.
Тихо, тихо речка льется
И о зимнем грезит сне.
 
 
Дети Дуба, дочки Липы
Завели с рекой игру:
Дубы желуди бросают,
Липы – легкие венки.
 
 
Наряжайтесь, дети Дуба,
В блеклый липовый венок;
Надевайте бусы, Липы,
Из дубовых желудей!
 
 
Ах, увяли листья Липы
На пустынном берегу;
Дуба желуди застынут
Подо льдом, на дне реки.
 
 
Щука синяя, зеленая,
Приходи играть со мной}
У тебя вода глубокая,
У меня дубовый челн.
 
 
Брошу в море сети частые,
Белый парус подыму.
Челн несется в даль блестящую,
Белый парус ветром полн.
 
 
Челн несется в даль блестящую,
К дальней Северной стране.
Ах, прекрасна дева Севера,
На нее взглянуть плыву.
 
 
– К нам приехал ты напрасно,
За тебя я не пойду:
Дома лучше по грязи ходить,
Чем по гатям на чужбине.
 

<1913>

 
Вам знакома ли Иньес,
Та, чьи косы – цвета смоли,
А глаза – лазурь небес?
Вам знакома ли Иньес,
Та царица своеволий,
Каждый взгляд которой – бес?
 
 
Поднимая кастаньеты,
Выгибает стан она,
Шалью шелковой одетый;
Поднимает кастаньеты, —
И толпа уже пьяна;
Все – безумцы, все – поэты!
 
 
Веер черный приоткрыв,
Чуть она им губы тронет, —
Toros весь – один порыв!
Веер черный приоткрыв,
Чуть она лицо наклонит, —
Каждый ею только жив!
 
 
Говорила вся Гренада,
Будто в двери крался к ней
Как-то ночью наш. эспада;
Говорила вся Гренада,
Будто с ним она – нежней,
Чем с мужчиной быть ей надо.
 
 
Только это, верно, – ложь!
Как Иньес быть благосклонной
К одному? – Другие что ж?
Если б то была не ложь,
Каждый был бы – оскорбленный,
А у каждого есть – нож!
 

1913

 
Тихо плещут воды Рейна,
Лижут сглаженный утес.
На моей груди лилейной
Ворох спутанных волос.
 
 
Странник, ты, что правишь лодкой!
Задержись на полчаса.
Хочешь видеть, как красотка
Гребнем чешет волоса?
 
 
Я когда-то здесь бродила
С милым другом над рекой;
Я страдала, я любила,
Но теперь в душе покой.
 
 
Если хочешь быть свободным,
Подплывай скорей ко мне:
Во дворце моем подводном
Мы с тобой уснем на дне!
 

 
Луна была скрыта за тучей,
Мы сидели с тобою в саду,
И о счастии ветер летучий
Тебе шептал, как в бреду.
 
 
И о счастии ты мне шептала,
Наклоняясь к моим губам.
А липа цветы роняла
С вышины на колени нам.
 
 
И казалось, что будет сыпать
Свой дождь она вечный срок.
Отчего же сегодня липа
Роняет цветы на песок?
 

<1912>

 
Я стою на опушке леса;
Луна прогнала облака.
Надо мной – голубая завеса,
Внизу – как лента, река.
 
 
Ударяет колокол мерно —
Далеких зов деревень.
Показала голову серна
И скрылась тотчас же в тень,
 
 
Не дрогнут листом ни единым
Деревья, преданы сну,
И бог идет по вершинам,
Озирая свою страну.
 

<1912>

 
Вышел Леший, сел на пень,
Чует запах деревень,
Палку новую кремнем обтесывает,
Порой бороду почесывает,
Сидит, морщится,
Уши у него топорщатся,
Видит: узенькой тропой
Идет в гости Домовой.
«Здравствуй, дед! давно не бывал!
А я стар стал, жить устал;
Нет бывалого простора!
Вырубили половину бора.
Куда ни пойдешь, везде мужик.
Инда я гулять отвык!»
Домовой присел меж кочек,
Будто съежился в комочек.
Говорит: «Да, старина,
Пришли худы времена!
Мужики в меня не верят,
То есть как бы вовсе херят.
Не дают мне молока,
Замыкают в два замка
На конюшне лошадей.
Впору помирать, – ей-ей!»
Леший бороду почесывает,
Палку сумрачно обтесывает,
Кремень щёлк да щёлк.
Домовой примолк.
Пень обтянут повиликой,
Пахнет свежей земляникой,
Сосны дюже велики.
Слышен сиплый крик с реки.
Вопрошает Домовой:
«То не дед ли Водяной?»
 

1912

 
Ну, затеял перебранку
Косолапый лысый черт!
Голос – точно бьют в жестянку,
Морда – хуже песьих морд.
 
 
Да и ведьма тож не промах;
Черт ей слово, баба – два.
Лапы гнутся, как в изломах,
Точно дыня голова.
 
 
Дьявол за косы; так что же!
Изловчилась, и сама
Кулаком его по роже.
И пошла тут кутерьма!
 
 
Ругань, крики, визги, на-кось!
Сбилось туш до десяти.
Ну, такая вышла пакость,
Хоть оглобли вороти.
 
 
Всё смешалось в перепалке,
Раскачался наш котел.
Тут нечистый к этой свалке,
Помело взяв, подошел.
 
 
Крикнул, гикнул, дунул, плюнул,
Разом всех остепенил.
Этот хвост меж ног засунул,
Этот губу прикусил.
 
 
Сели, смотрят. А хозяин
Лишь рогами покачал,
Да проклятый черт, умаян,
Поясницу зачесал.
 

13 ноября 1913

 
Шел пир небывалый за круглым столом,
Блистали в шелках паладины,
И кравчие в кубки огромным ковшом
Цедили шипящие вина.
Был красен от выпитых кубков Наим;
Гемон, улыбаясь, дремал перед ним;
Атласный камзол Оливьера
Был яркими пятнами весь обагрен;
И только один неподкупный Милон
Хранил все величие пэра.
 
 
Вдруг, в страхе, весь бледный, вбегает гонец.
«Случилось великое худо!
Послала меня в Ингельгеймский дворец
С такими словами Ротруда:
Пока, позабыв про воинственный стан,
Вы заняты пиром, проник великан
Неведомый в нашу обитель,
Разграбил капеллу, монахов убил,
Кресты поломал у священных могил,
И дочь мою, Берту, похитил!»
 
 
Услышав известие, Карл задрожал,
Он встал с золоченого трона,
Звеня, покатился упавший бокал,
Упав, застучала корона.
«О, горе нам! – так он воскликнул, дрожа, —
Мне Берта дороже, чем жизнь и душа,
Не жить без нее мне, поверьте!
Вы, рыцари! тотчас берите мечи!
Наим, мой любимец! вставай и скачи
На помощь к беспомощной Берте!»
 
 
Наим, в колебаньи, угрюмо встает,
Лицо его слишком румяно.
«Ну, да, – говорит, – если б знать наперед,
Где должно искать великана!
Есть много ущелий, леса велики,
Нельзя же идти по теченью реки,
Подумать нам должно сначала,
Где дерзкого вора возможно словить.
Когда же отыщем, не трудно сразить:
Я в жизни побил их немало!»
 
 
«Но ты, Оливьер, – тогда Карл говорит, —
Наверно, ты медлить не будешь!
Хватайся за меч, надевай верный щит,
Ты внучку обратно добудешь!
Награду любую проси у меня!
Ты будешь любимцем моим с того дня,
Тебя я над всеми поставлю,
Я имя твое в назиданье другим, —
Того, кто был Карлом Великим любим, —
По целому миру прославлю!»
 
 
«Конечно, недолго, – в ответ Оливьер, —
Дать хищнику суд и расправу!
На нем покажу я злодеям пример,
А, кстати, добуду и славу.
Спокоен будь, Карл! будешь ты отомщен!» —
Сказал Оливьер, и направился он
В покой, подле залы соседней:
Пред подвигом должен он был отдохнуть,
Прилег, и собрался направиться в путь
Наутро лишь, после обедни.
 
 
«А ты, – Карл взывает, – мой верный Тюрпин,
Снесешь ли обиду такую?
Ты – церкви служитель и ревностный сын,
Вступись же за веру святую!
Тебе ли терпеть разрушенье капелл,
Тебе ли снести, что неверный посмел
Служителей храма коснуться!
Сам бог поведет по дороге прямой
Тебя к гордецу. С великана главой
Ты должен обратно вернуться!»
 
 
Тюрпин отвечает: «Я знаю свой долг,
Сумею и честь уберечь я,
Но все ж великан не кабан и не волк,
В нем все же душа человечья.
И прежде, чем в яростный бой полететь,
Мне должно хоть сутки одни поговеть
И богу грехи исповедать.
Беда – нераскаянным встать под копье:
Сгублю тем навек я спасенье свое,
А боя исход как изведать?»
 
 
В отчаяньи Карл взором пэров обвел,
Опять говорит – Ганелону:
«Ты мудр, как судья, все науки прошел,
Подпорой ты был всегда трону,
Ужель не поможешь сегодня ты мне?
Ужель не поскачешь на быстром коне
Вдогонку за наглым злодеем?
Нам Берту верни, что милее цветка,
И щедро откроется наша рука, —
Друзей награждать мы умеем!»
 
 
В ответ Ганелон: «Что за польза сгубить
Цвет рыцарства в тщетной погоне?
В таком предприятьи поможет не прыть,
Не копья и борзые кони.
Но должно обдумать, где скрылся злодей;
Составить отряды из ратных людей;
Потом у проклятой пещеры,
Костры распалив, гнать усиленно дым,
И сам, как медведь, тогда выйдет он к ним…
Вот будут разумные меры!»
 
 
И Карл уронил безнадежно главу…
Выходит тогда граф Агландский.
«Я стар, – говорит, – много лет я живу,
Но помню обет христианский:
Наш первый обет – жизнь за веру отдать,
Второй наш обет – за сеньора стоять;
Я ныне исполню их оба!
Подайте мне меч, подведите коня, —
Иль с Бертой увидите скоро меня,
Иль лягу в объятия гроба!»
 
 
Еще говорил неподкупный Милон,
Еще не докончил он речи,
Как клики со всех загремели сторон
И отзвук помчался далече,
Раскрылася дверь, и, лучом осиян,
Предстал сын Милона, отважный Ролан,
В доспехе и бранной кольчуге.
Главу великана держал он в руках,
И Берту за ним на скрещенных мечах
Несли восхищенные слуги.
 
 
И Карл возгласил: «Будь прославлен, герой!
Проси чего хочешь в награду!
А ты, моя Берта! садись здесь со мной,
И деда улыбкой обрадуй!»
И все восклицали Ролану: «Добро!»
И только шепнул Ганелон: «Не хитро
Добиться любого успеха,
Когда в состязаньи соперника нет!
Легко в наши дни изумить целый свет!»
И весь он затрясся от смеха.
 

6 марта 1912

 
Блистает шелковый камзол,
Сверкает сбруи позолота,
С гостями Князь летит чрез дол
Веселой тешиться охотой.
Все – в ярком шелке, в кружевах;
Гербы – на пышных чепраках;
Вдали, – готовы на услуги,
Несутся ловчие и слуги.
 
 
Синеет недалекий бор,
И громким кликам вторит эхо.
Шумней беспечный разговор,
Порывистей раскаты смеха.
Уже, сквозь сумрачную сень,
Мелькнул испуганный олень.
Все об удаче скорой мыслят,
Заранее добычу числят.
 
 
Но вот седой старик с клюкой
Стоит у старого колодца.
И Князь, с поднятой головой,
Замедлил поступь иноходца.
То был – известный всей стране,
За святость жизни чтим вдвойне,
Отшельник, сумрачный гадатель,
Судеб грядущих прорицатель.
 
 
«Скажи, старик! – так Князь к нему, —
Сегодня встречу ль я удачу?
Я сколько ланей подыму,
И даром сколько стрел потрачу?
Скажи: от скольких метких ран
Падет затравленный кабан?
И если счет твой будет точен,
Ты мной доволен будешь очень».
 
 
Подняв тяжелую клюку
И кудри разметав седые,
Старик в ответ: «Что я реку,
То и исполнят всеблагие!
Узнай: еще до темноты
Все стрелы с лука спустишь ты,
И, прежде чем налягут тени,
Ты всех своих сразишь оленей!
 
 
Но слушай, – продолжал старик, —
И вещий глас волхва исполни.
Я нынче видел твой двойник,
В лесу, под гром и в блеске молний.
Испытывать страшися Рок,
Вернись назад, пока есть срок.
Твой замок пышен и уютен,
Там веселись, под звуки лютен!»
 
 
Смиряет Князь невольный гнев,
Дает коню лихому шпоры,
Кричит, надменно поглядев:
«На предсказанья все вы скоры!
Но нынче ль, завтра ль, все равно —
Всем пасть однажды суждено,
Так лучше пасть в бою веселом!»
И поскакал зеленым долом.
 
 
Сверкают звезды с вышины,
Давно окончена потеха.
Опять луга оглашены
Далеко – буйным гулом смеха.
С гостями едет Князь назад,
Их лица от вина горят,
И, дедовский блюдя обычай,
Кренятся слуги под добычей.
 
 
И вновь старик с своей клюкой
Стоит у старого колодца.
И Князь с усмешкой роковой
Вновь замедляет иноходца:
«Ну что ж, старик! Прошел и день,
Настала тьма, упала тень,
А у меня в колчане целы
Еще не пущенные стрелы!»
 
 
И Князь глядит на старика…
Но вдруг, с неистовым порывом,
Взнеслась тяжелая клюка
И рухнула над горделивым.
И Князь с коня упал ничком,
Во прах, с рассеченным челом,
Чуть вскрикнул, чуть повел руками…
И труп лежит перед гостями.
 
 
И гости в ужасе глядят,
И кони дыбятся в испуге…
Пред мертвым выстроились в ряд,
Сняв шапки, трепетные слуги.
Уже старик в руках других
И связан. Громкий смех затих,
И говор смолк. На тверди синей
Сонм звезд – как звезд на балдахине.
 
 
И слышен голос в тишине, —
Старик взывает к тайной силе:
«Исполнить то досталось мне,
Что вы, благие, не свершили.
Не может лгать язык волхва:
Вы подсказали мне слова,
Чтоб стало правдой прорицанье,
Я сам свершил предначертанье!»
 

5 марта 1912

 
Высока гора Кунак на Юге,
Я вижу ее.
 
 
Высока гора Кунак на Юге,
Я смотрю на нее.
 
 
Яркий блеск над горой на Юге,
Я дивлюсь на него.
 
 
Солнце блестит на облаках на Юге,
Я любуюсь на блеск.
 
 
Смотри на цвета над горой на тучах,
Я смотрю на Юг.
 
 
Смотри, как черна гора под тучей,
Я поеду на Юг!
 

<1913>

 
Лесная птица, влетевшая в сумрачный зал;
Рука ребенка, зажавшая острый кинжал, —
Ты облик Жизни узнал ли? узнал ли? – Узнал!
 
 
Красиво небо в уборах вечерней зари,
Но солнце тонет в крови, всё в крови, всё в крови.
Звезды сиянье в воде непрозрачной пруда,
 
 
Расцвет фиалок в равнине, где скачет орда, —
Ты облик Смерти узнал ли? узнал ли? – О, да!
Темнеет небо в уборах вечерней зари,
 
 
Но солнце тонет в крови, всё в крови, всё в крови!
Нельзя проснуться от сна этих дней без примет,
Порвать ли цепи, где звенья – ряд стертых монет,
 
 
Ты облик Тайны узнал ли? узнал ли? – иль нет?
Померкло небо в уборах вечерней зари,
И солнце скрылось в крови, всё в крови, всё в крови!
 

19 марта 1923

 
Маниту! Маниту! Маниту!
Ты благ, ты мудр, ты велик!
Маниту! Маниту!
Услышь мой крик!
 
 
В небесах, в облаках, я вижу,
То заря, то полдень, то тень.
В небесах, я вижу,
Ночь и день.
 
 
В лесах, в равнинах, я слышу,
Свист, пенье, рычанье, зов.
По долинам я слышу
Вой волков.
 
 
В битвах стучат – дело смелых! —
Томагавки, копья, щиты.
В битве смелых
Любишь ты.
 
 
Маниту! Маниту! Маниту!
Я храбр, но кругом враги.
Маниту! Маниту!
Помоги!
 

4 апреля 1923

 
Провеял дух, идущий мимо.
Его лицо – неуловимо,
Его состав – что клубы дыма.
 
 
Я голос слышал, – словно струны.
Я голос слышал, – нежно-юный.
Так говорил мне призрак лунный:
 
 
«Нам в смерти жизнь – Судьба судила.
Наш мир – единая могила.
Но Вечность, Вечность – наша сила.
 
 
Меж гор, недвижно-неизменных,
Нас много скорбных, много пленных,
Но – нам витать во всех вселенных».
 
 
Провеял голос нежно-струнный.
Провеял мимо призрак лунный,
Гость Вечности, вовеки юный.
 
 
Встал облак жертвенного дыма,
И я восславил, что незримо,
Тебя, о дух, идущий мимо.
 

1913

 
Я был, как лев, рожденный в пустыне, около оаза Хибиса,
в зарослях.
Я стоял на колеснице позлащенной, как статуя бога на
подножии своем.
Десницей я метал стрелы мои, шуйцей я опрокидывал
врагов.
Я был, как Аммон, в свой час, пред сонмом врагов, лик
мой страшен был им.
В груди у них не было мужества метать стрелы, они не
осмеливались поднять дротик.|
Три тысячи колесниц разбили кобылицы мои, спицы колес|
валялись, как солома.
Воинов я низвергал в воду, как прыгают в Нил крокодилы.
Падали ниц враги один за другим, не смели взглянуть,
кто их разит.
Они, устрашенные, говорили друг другу: «Не человек,
сам Сутеху славный меж нами.
Побежав, поспешим укрыться от него! спрятавшись,
переведем дух еще раз в жизни!»
Я воззвал к отцу моему Аммону: «Отец, ты не забыл сына!
Храмы твои я наполнил пленными, тебе я воздвиг колонны,
что простоят тысячу лет!
Для тебя я привез обелиски с Абу, за дарами тебе я
посылал корабли в море.
Заповедей твоих я не преступал в жизни, славу твою я
разнес по всему миру!»
Презренные побеждены были мною, враги мои были
истреблены на земле.
Трупы лежали у ног моих, как сено, лучшие витязи врагов
издыхали в крови своей.
Тогда около вечернего времени пришли военачальники мои,
славословили имя мое тысячью похвал.
Но я, царь, – жизнь, здоровье, сила, – сказал им: «Вы
видели, что совершил Аммон, отец мой.
Враги разбежались по пустыне, как тушканчики, я
прошел сквозь их ряды, подобно носорогу.
Славьте Аммона, бога непобедимого: славьте сына его,
фараона, одержавшего победу, – жизнь, здоровье, сила!»
 

1912

 
Наше войско двигалось мирно,
Оно вступило в области Геруша.
 
 
Наше войско двигалось мирно,
Оно сломило могущество Геруша.
 
 
Наше войско двигалось мирно,
Оно сокрушило вражий крепости.
 
 
Наше войско двигалось мирно,
Оно срезало сады и виноградники.
 
 
Наше войско двигалось мирно,
Оно сожгло дома и хлеба в полях,
 
 
Наше войско двигалось мирно,
Оно истребило тысячи тысяч людей.
 
 
Наше войско двигалось мирно,
Оно увело тысячи тысяч в плен.
 
 
Наше войско двигалось мирно,
Да будет слава Царю во времена времен!
 

<1913>

 
Слава Нилу, в мир сошедшему,
Слава Нилу, жизнь дающему!
 
 
Свой исток во мраке кроющий,
Светом сумрак заменяешь ты,
Сады, нивы орошаешь ты!
 
 
Велишь – Нопри бдить над зернами,
Велишь – Себеку над хлебом бдить,
Велишь – Фта над ремеслом радеть.
 
 
Рыб создатель! их от птиц хранишь.
Нив радетель! ты века творишь.
Храмов зодчий! ты – богов оплот.
 
 
Перст твой медлит, – всюду бедствие;
Дух твой дремлет, – меж богами страх;
Жизнь ты создал и живишь ее.
 
 
Когда воды Нила подымаются,
Все живое пище радуется,
Каждый зуб перетирает плод.
 
 
Для животных траву он выращивает,
Жертвы для богов готовит он,
Храмов фимиам – его творение.
 
 
Он свершает всех желания,
Сам вовек не истощается,
Доблесть Нила – бедных щит.
 
 
Мы из камня т творим его,
Не венчаем мы его венцом двойным,
Мы ему не платим подати.
 
 
Нет святилища единого его,
Неизвестно пребывание его,
Не раскрыто в таинствах письмен.
 
 
Ты царишь для Юга и для Севера,
Поглощаешь слезы всех очей,
Расточаешь щедро блага всем.
 
 
Слава Нилу, в мир сошедшему,
Слава Нилу, жизнь дающему!
 

<1918>