Текст книги "Комиссар госбезопасности"

Верховный дал согласие и предложил, чтобы независимо друг от друга несколько из них дали заключение по этому вопросу.

Инициативу наркома поддержали, академики Иоффе и Капица и профессор Курчатов. Сталин встретился с ними на своей даче в Кунцево, где окончательно убедился в реальной возможности создания атомного оружия. Более того, он настолько проникся мощным разрушительным потенциалом нового оружия, что в октябре того же года предложил дать кодовое название плану советского контрнаступления под Сталинградом – операция «Уран». Впоследствии во многих сталинских идеях и предложениях присутствовал этот внутренний мотив, непонятный собеседникам.

В феврале 43-го Верховный подписал постановление правительства об организации работ по использованию атомной энергии в военных целях. Возглавил её Молотов.

Тогда же было принято решение ввиду важности атомной проблемы сделать её приоритетной в деятельности разведки НКВД. Берия первоначально выступал в качестве заместителя Молотова и отвечал за вопросы обеспечения военных и ученых разведывательной информацией. Он приказал Судоплатову познакомить Иоффе с Курчатовым, а также Кикоина и Алиханова с научными материалами, полученными агентурным путем, без разглашения источников информации.

К весне в Академии наук СССР создали специальную лабораторию № 2 по атомной проблеме, руководителем которой назначили Курчатова. Получив от НКВД доклад о первой цепной ядерной реакции, осуществленной в США профессором Ферми, он обратился к Совнаркому с просьбой поручить разведорганам выяснить там ряд важных вопросов о состоянии атомных исследований.

На следующий год было принято решение, что координация деятельности разведки по атомной проблеме поручается НКВД. В этой связи под началом Судоплатова создали группу «С», которая позднее, в 1945-м, стала самостоятельным отделом. По решению правительства отдел «С» являлся рабочим аппаратом бюро № 2 Спецкомитета правительства СССР по «проблеме № 1». Квалифицированные специалисты и ученые, работавшие в нём, регулярно докладывали о получаемых разведывательных материалах на заседаниях комитета и научно-технического совета, возглавляемых наркомом боеприпасов генералом Ванниковым.

Курчатов и ученые его группы часто бывали у Берии, обсуждая вопросы организации работ в соответствии с получаемой от НКВД информацией. Они же поставили перед Сталиным вопрос о замене Молотова Берией в качестве руководителя всех работ по атомной проблематике.

За это время советские информаторы и агентура в Англии и США добыли двести восемьдесят шесть секретных научных документов и закрытых публикаций по атомной энергии. В своих записках Курчатов назвал семь наиболее важных научных центров и двадцать шесть специалистов в США, получение информации от которых имело первостепенное значение. С точки зрения деятельности разведки, это означало оперативную разработку американских ученых в качестве источников стратегической информации.

В августе 44-го Берия, в качестве заместителя председателя правительства курировавший производство вооружений и боеприпасов, официально возглавил работу по созданию атомного оружия. По его указанию все ученые, задействованные в советском атомном проекте, были обеспечены приличным жильем, дачами и пользовались спецмагазинами, а также высококвалифицированной медицинской помощью.

Конструкция первой атомной бомбы стала известна в январе 45-го. Советская резидентура в США сообщила, что американцам потребуется минимум один год для создания существенного арсенала атомного оружия. В этой шифровке также говорилось, что взрыв первых двух бомб, возможно, будет произведен через два-три месяца. Резидентуре приказали активизироваться, и вскоре была получена информация о «Манхэттенском проекте» и планах использования американцами месторождений урановой руды в Бельгийском Конго, Чехословакии, Австралии и на острове Мадагаскар.

Советские спецслужбы тут же предприняли усилия на данном участке – в феврале 45-го военная контрразведка СМЕРШ захватила немецкие документы о высококачественных запасах урана в Родопских горах. Правительство обратилось к Димитрову, в то время уже главе правительства, и болгарские власти оказали СССР содействие в разработке месторождений урана.

Второго мая Берлин пал, над рейхстагом взвилось Красное Знамя, а в ночь с восьмое на девятое мая был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. Великая Отечественная война закончилась.

Глава 12. Война после победы

Над бескрайними массивами лесов, в сторону клонящегося к западу солнца ровно гудел моторами военно-транспортный «Дуглас». В пассажирском отсеке, глядя в иллюминатор, сидел Судоплатов, рядом с ним находился заместитель министра государственной безопасности СССР Селивановский.

Шел 1947 год, страна восстанавливалась из разрухи, на Лубянке произошли кардинальные изменения – в результате нескольких реорганизаций на базе НКВД-НКГБ создали единое Министерство Государственной Безопасности во главе с бывшим начальником СМЕРШа Абакумовым. Еще в годы войны между ним и Судоплатовым сложились неприязненные отношения: Абакумов дважды пытался заполучить в военную контрразведку оперативную разработку «Монастырь», с чем не согласился Сталин, и затаил обиду. Помимо этого он завидовал Судоплатову как опытному разведчику-профессионалу, чем сам не мог похвастаться. Он-то пришел в органы из комсомола в 32-м, начав оперативником, был пойман на фальсификации материалов и переведен на службу в систему ГУЛАГа[91]91
  ГУЛАГ – Главное управление лагерей НКВД.


[Закрыть]. Там, проявив себя мастером в выбивании нужных показаний и фабрикации «контрреволюционных» дел, был замечен Ежовым и переведён в центральный аппарат, где заручившись поддержкой Берии, стал стремительно подниматься по карьерной лестнице.

Через неделю после назначения министром Абакумов вызвал Судоплатова с Эйтингоном к себе.

– Почти два года назад, – сказал он, расхаживая по кабинету, – я принял решение никогда с вами не работать. Но товарищ Сталин, когда я предложил освободить вас от занимаемых должностей, рекомендовал этого не делать. Так что, – Абакумов изобразил улыбку, – давайте срабатываться.

Сначала оба испытали облегчение – подкупила искренность министра, однако последующие события показали, что зря. Через несколько дней их вызвали на заседание специальной комиссии Центрального комитета партии, где председательствовал новый куратор органов безопасности, секретарь ЦК Кузнецов. Комиссия рассматривала «преступные ошибки» и случаи служебной халатности, допущенные прежним руководством Лубянки. Это было обычной практикой: всякий раз при смене руководства в министерствах (обороны, безопасности или иностранных дел) Центральный комитет назначал комиссию для рассмотрения деятельности старого руководства и передачи дел.

В числе вопросов, которые изучала настоящая комиссия, был и такой: приостановление бывшим министром Меркуловым уголовного преследования сторонников Троцкого в 1941–1945 годах. Неожиданно всплыли подозрительные связи Судоплатова и Эйтингона с известными «врагами народа» – руководителями разведки ОГПУ-НКВД в тридцатых голах. Абакумов прямо обвинил обоих в «преступных махинациях», заявив, что они способствовали освобождению своих «дружков» из тюрьмы в 31-м и помогли им избежать заслуженного наказания. Сказанное возмутило Судоплатова до глубины души, поскольку речь шла о клевете на героев войны, людей глубоко преданных делу. Охваченный яростью, Павел резко оборвал министра.

– Не позволю топтать сапогами память героев, погибших в войне, тех, которые проявили мужество и преданность своей Родине в борьбе с фашизмом! В присутствии представителя Центрального комитета я докажу, что дела этих чекистов были сфабрикованы в результате преступной деятельности Ежова! – заявил он в запальчивости.

Знавший его лично Кузнецов вмешался и заявил, что вопрос закрыт. Обсуждение на этом закончилось, все разошлись при своих интересах.

В июле 1946 года, впервые за восемь лет Павел взял отпуск и отправился с женой и малолетними сыновьями (Анатолием и Андреем) под Ригу, на прибалтийский курорт Майори. Сначала жили в военном санатории, а затем на вилле латышского писателя Лациса, одно время бывшего народным комиссаром внутренних дел Латвии, а затем председателем Совета Министров. Когда же вернулись в Москву, начальник секретариата МГБ Чернов сообщил, что 4-е управление, которым он руководил, расформировано. Поскольку подразделения больше не существовало, Судоплатов получил указание министра представить свои предложения по дальнейшему использованию личного состава. Его же совместным решением ЦК и правительства утвердили начальником вновь созданной в МГБ спецслужбы разведки и диверсий, назначив заместителем Эйтингона.

Задача спецслужбы заключалась в организации боевой работы на случай новой войны, а также локализации очагов напряженности внутри страны – разгула бандитизма в Прибалтике и Западной Украине.

Судоплатов сохранил своё положение как начальник самостоятельного подразделения в системе госбезопасности, и Абакумов проявил достаточно такта, чтобы не лишать его привилегий: государственной дачи со служебным автомобилем, причитающегося денежного вознаграждения и спецобслуживания.

Положение изменилось только в одном – Павла больше не приглашали на регулярные совещания начальников управлений под председательством министра, как это было в годы войны. С Абакумовым они практически не общались, пока одним днем Павел неожиданно не услышал по телефону требовательный и уверенный, как обычно, голос министра.

– До меня дошли слухи, что ваши сыновья планируют покушение на товарища Сталина.

– Что вы имеете в виду?

– То, что сказал, – ответил Абакумов.

– А вы знаете, сколько им лет?

– Какая разница.

– Товарищ министр, я не знаю, кто вам об этом доложил, но подобные обвинения смехотворны. Моему старшему сыну восемь лет, а младшему пять.

Абакумов бросил трубку, и впоследствии Павел не слышал от него ни одного слова на темы, не касавшиеся работы. Они ни разу не встретились лично, все вопросы решались по телефону.

Однажды около четырех часов утра раздался такой звонок.

– В десять будьте готовы для выполнения срочного задания. Вылет из Внукова, – раздался в трубке голос Абакумова.

На аэродроме, куда Павел приехал с провожавшим его Эйтингоном, уже ждал заместитель министра генерал-лейтенант Селивановский. Без каких-либо объяснений, пожав прибывшим руки, он пригласил Судоплатова в самолёт, бортмеханик, убрав лесенку, задраил входной люк, «Дуглас», взревев двигателями, покатил по взлетной полосе.

Лишь на подлете к Киеву всё это время молчавший замминистра сообщил, что конечная цель их пути – Львов. Однако густой туман помешал самолету приземлиться в точке назначения, пришлось вернуться в Киев, откуда уже поездом выехали во Львов. По дороге Селивановский сообщил о злодейском убийстве бандеровцами известного украинского писателя-антифашиста Ярослава Галана и крайнем недовольстве Сталина работой органов безопасности по борьбе с бандитизмом в Западной Украине. В этой связи Судоплатову было приказано сосредоточиться на розыске главарей националистического подполья и их ликвидации. Сказано это было непререкаемым тоном. Павлу стало ясно – его будущее ставилось в зависимость от выполнения этого задания.

Львов встретил последними красками осени в городских парках, хмурыми костелами и мокрой булыжной мостовой. С вокзала сразу же попали на партактив, который проводил Хрущев, специально прибывший из Киева, чтобы взять под личный контроль розыск убийц Гала-на. На этом совещании у Судоплатова с Хрущевым возник спор. Никита Сергеевич был явно не в духе, над ним висела угроза Сталинской опалы из-за того, что не удалось положить конец национализму в этом регионе. Москвич ещё больше вывел его из себя, когда возразил против предложения ввести для жителей Западной Украины специальные паспорта.

Первый секретарь Украинского ЦК также предложил мобилизовать молодежь на работу в Донбасс и на учёбу в фабрично-заводские училища Восточной Украины, лишив таким своеобразным методом бандеровские формирования пополнения.

– Никита Сергеевич, – не согласился Судоплатов, – введение особых паспортов и фактическое переселение молодежи с тем, чтобы оборвать всякую связь с националистически настроенными родителями и друзьями – явная дискриминация. Это может ещё больше ожесточить местное население. Более того, уклоняясь от насильственной высылки, молодые люди наверняка уйдут в леса и вольются в ряды бандитского подполья.

– А вот это уже не ваше дело! – повысил голос первый секретарь. – Вас сюда прислали, чтобы обезглавить бандеровское движение. Со всем остальным мы разберёмся сами!

Вмешательство, однако, оказалось весьма своевременным, и идея насчёт специальных паспортов была похоронена, а планы мобилизации молодежи осуществились частично – только на учёбу в ФЗУ. Объявленная вскоре амнистия распространялась на тех, кто согласится добровольно сдать оружие в отделение милиции или в местные органы безопасности. Этот шаг оказался особенно эффективным, и уже в первую неделю нового, 1950-го года оружие сдали восемь тысяч человек. В подавляющем большинстве их действительно не преследовали. Кстати, как впоследствии удалось выяснить, из этого числа более половины составляла молодежь от пятнадцати до двадцати лет, которые бежали из дома в банды после того, как услышали о принудительном труде на шахтах Донбасса.

Сразу же после совещания Судоплатов вместе с Селивановским убыли в Львовское областное МГБ, где создали штаб по борьбе с националистическим подпольем на Западной Украине.

По имеющимся сведениям, с 1943 года вооруженное сопротивление в этих местах возглавлял Роман Шухевич. Это был ярый враг советской власти, в годы войны – гауптман, заместитель командира батальона «Нахтигаль», отличившегося зверствами в отношении местного населения на территории Украины и Польши, организатор Волынской резни. Обладая незаурядной храбростью и специальной подготовкой, он считался неуловимым.

В то время как чекисты разыскивали его в окрестностях Львова, Шухевич находился в кардиологическом санатории на берегу Черного моря под Одессой.

Спустя месяц Судоплатов получил агентурные сведения о возвращении объекта в город, где тот встретился с несколькими видными деятелями культуры и даже послал от своего имени венок на похороны одного из них. Этот рискованный жест вызвал разговоры в городе, и агент МГБ, внедренный в их круг, подтвердил присутствие Шухевича в районе Львова. Оперативному штабу, в свою очередь, удалось установить личность четырех его телохранителей-женщин, которые одновременно были любовницами бандита. Далее была спланирована операция, в результате которой Шухевича планировалось захватить живым, однако в ходе задержания тот оказал вооруженное сопротивление и был убит. Оставшееся без лидера вооруженное националистическое подполье пошло на спад, полугодовая командировка Судоплатова во Львов закончилась, он был отозван в Москву, откуда продолжил начатую работу.

В результате органами МГБ был установлен и изъят архив бандеровского движения, тайно вывезенный националистами из Львова и хранившийся в Ленинградской публичной библиотеке; захвачен начальник оуновской службы безопасности Матвиенко, заброшенный англичанами в Ровно. Последний был склонен к сотрудничеству и дал ценные сведения. А ещё выступил на пресс-конференции, устроенной в Киеве украинским руководством, с осуждением бандеровского движения, призвав эмиграцию и оуновцев, сражавшихся в бандитских отрядах, к примирению.

Наступил март 52-го и Судоплатова отправили в очередную командировку, на этот раз – в Узбекистан.

Пять лет назад вооруженные отряды курдов под командованием муллы Мустафы Барзани вступили в бой с шахскими войсками, перешли советско-иранскую границу и оказались на территории Азербайджана. Эта этническая группа, проживавшая в Ираке, Иране и Турции, испытывала всяческие притеснения, а представители английских властей, заигрывавших с ней в период оживления прогерманских настроений в руководящих кругах Тегерана в 1939–1941 годах, после ввода английских и советских войск в Иран отказали ей в поддержке.

Прорвавшиеся через границу боевые отряды Барзани насчитывали до двух тысяч бойцов, с ними находилось столько же членов их семей. Советские власти сначала интернировали курдов и поместили в лагерь. Затем по приказу Абакумова, согласованному со Сталиным, туда для переговоров выехал Судоплатов. Он предложил Барзани с его людьми политическое убежище с последующим временным расселением в сельских районах Узбекистана поблизости от Ташкента.

Барзани Павел был представлен как Матвеев, заместитель генерального директора ТАСС и официальный представитель советского правительства. Впервые в своей жизни Павел встречался с настоящим вельможей-феодалом. Вместе с тем Барзани произвел на него впечатление весьма проницательного политика и опытного военного руководителя.

Барзани рассказал, что за последние сто лет курды поднимали восемьдесят восстаний против персов, иракцев, турок и англичан и множество раз обращались за помощью к России, которая, как правило, её оказывала. Поэтому, по его словам, с их стороны вполне естественно обратиться к советскому правительству за помощью в тяжелое для них время, когда иранские власти ликвидировали Курдскую республику.

Советский Союз же со своей стороны был заинтересован в использовании курдов в проводимой им линии по ослаблению английского и американского влияния в странах Ближнего Востока, имеющего с ним общую границу. Судоплатов объявил Барзани, что советская сторона согласна, чтобы он вместе с частью офицеров прошли спецобучение в советских военных училищах и академии. Заверив при этом, что расселение курдов в Средней Азии будет временным, пока не созреют условия для их возвращения в Курдистан.

И вот теперь предстояла очередная встреча. Барзани не устраивало положение пассивного ожидания и отношение местных властей. Он обратился за помощью к Сталину, требуя выполнения ранее данных обещаний и настаивая на формировании курдских боевых частей.

Встреча состоялась на правительственной даче.

Разработанный Судоплатовым по поручению нового министра госбезопасности Игнатьева план заключался в том, чтобы сформировать из курдов специальную бригаду – полторы тысячи человек, для диверсионных операций на Ближнем Востоке. Её можно было использовать и для намечавшегося свержения правительства Нури Сайда в Багдаде, что серьёзно подорвало бы влияние англичан во всем ближневосточном регионе. Курды также должны были играть определённую роль в советских планах, связанных с выведением из строя нефтепроводов на территории Ирака, Ирана и Сирии в случае вспышки военных действий или прямой угрозы ядерного нападения на СССР.

Барзани согласился подписать соглашение о сотрудничестве с советским правительством в обмен на гарантии содействия в создании Курдской республики, которую видел, прежде всего, в районе компактного проживания курдов на стыке границ Северного Ирака, Ирана и Турции.

В этот период между ними случилась ещё одна, незапланированная встреча. Без отрыва от службы Павел заканчивал Военную академию и столкнулся там с тоже обучающимся Барзани. Судоплатов был в военной форме, и лидер курдской оппозиции лукаво подмигнул ему: «Не предполагал, что представители правительства у вас генералы».

5 марта 1953 года умер Сталин.

Судоплатов, участвуя в похоронах, обратил внимание, как непрофессионально контролировалось положение в столице. Прежде чем он смог добраться до Колонного зала, чтобы встать в караул от своего министерства, кордон из грузовиков перекрыл путь, так что пришлось пробираться через кабины грузовиков. Не продумали даже как разместить все делегации, прибывавшие на мероприятие. Отмечалась преступная неразбериха, из-за которой сотни людей погибли в давке.

Во время похорон горе Судоплатова было искренним. Он считал сталинские жестокость и расправы ошибками, совершенными из-за авантюризма и некомпетентности Ежова, уже арестованного Абакумова, Игнатьева[83]83
  Игнатьев С. Д. – советский партийный и государственный деятель, министр государственной безопасности СССР. Член Президиума ЦК КПСС.


[Закрыть] и их подручных.

На следующий день после похорон Павел понял – началась другая эпоха.

Секретарь Берии позвонил ему в шесть вечера и сообщил, что министр покинул кабинет и приказал не ждать его возвращения. С этого момента можно было уходить со службы ежедневно в шесть вечера в отличие от тех лет, когда приходилось работать до двух или трёх утра, пока Сталин сидел за рабочим столом в Кремле или у себя на даче.

В течение суток с момента смерти Сталина Министерство госбезопасности и Министерство внутренних дел были объединены под единым руководством Берии. А десятого марта в нём создали четыре группы для проверки и пересмотра фальсифицированных дел: «заговора сионистов и врачей», «мегрельского дела» и «дела МГБ».

Началась перетряска кадров.

Параллельно с новыми назначениями шло развенчание обвинений по «делу сионистского заговора» и «делу врачей». Эйтингон и другие высокопоставленные работники МГБ, арестованные за якобы сокрытие заговора или содействия Абакумову в планах захвата власти, были освобождены и восстановлены на службе.

С Абакумовым же Берия с Маленковым решили окончательно покончить.

На совещании у себя в кабинете министр официально объявил, что хотя обвинения Абакумова в заговоре оказались несостоятельны, но он все равно остается под следствием за разбазаривание правительственных средств, злоупотребление властью и, что было серьезней, за фальсификацию дел против бывшего руководства Министерства авиационной промышленности, командования ВВС, Полины Жемчужиной и убийство Михоэлса.

В следующем месяце Судоплатов получил назначение на должность начальника нового, 9-го отдела МВД с подчинением непосредственно министру. Этот отдел, более известный как Бюро специальных заданий, должен был иметь в своем подчинении бригаду спецвойск особого назначения для проведения диверсионных операций за рубежом. То есть фактически он стал заместителем начальника Главного разведывательного управления госбезопасности, получив возможность мобилизовать все силы и средства разведки на случай чрезвычайных ситуаций.

Начался пересмотр главных задач в работе за рубежом и внутри страны. Берия взял инициативу в свои руки.

Судоплатов был в числе тех, кому он поручил подготовить докладные записки с детальным перечнем и анализом ошибок, допущенных партийными организациями и органами госбезопасности в борьбе с националистическим подпольем в Литве и на Украине. Берия считал необходимым выдвигать местные кадры на руководящие посты, а на должности заместителей назначать людей славянских национальностей.

26 июня, возвращаясь с работы на дачу, Павел с удивлением увидел движущуюся колонну танков, заполнившую всё шоссе, он подумал, что это обычные учения, неудачно скоординированные с ГАИ. Когда же следующим утром приехал на службу, сразу понял: произошло нечто чрезвычайное.

Портрет Берии, висевший у него в приёмной на седьмом этаже, отсутствовал. Дежурный офицер доложил, что его унёс один из работников комендатуры, без объяснения причин. В министерстве обстановка оставалась спокойной. Спустя час Судоплатова вызвали в малый конференц-зал, где уже собрались все руководители самостоятельных отделов и управлений и заместители министра.

Круглов с Серовым сидели на председательских местах. Круглов сообщил, что за провокационные антигосударственные действия, предпринятые в последние дни, по распоряжению правительства Берия арестован и содержится под стражей, а министром внутренних дел назначен он, Круглов. Далее обратился к присутствующим с просьбой продолжать спокойно работать и выполнять его приказы.

После того как об аресте Берии объявили в прессе официально, он был исключен из партии и назван врагом народа. Состоялся партийный актив руководящего состава Министерства внутренних дел. Выступления Маленкова и куратора из ЦК Шаталина с объяснением причин ареста Берии для профессионалов, собравшихся в конференц-зале, прозвучали наивно и по-детски беспомощно. Аудитория молча выслушала откровения Шаталина о том, что для усыпления бдительности Берии Центральный Комитет сознательно пошёл на обман, принимая заведомо ложные решения и отдавая соответствующие распоряжения. Это было беспрецедентно. Все верили, что руководство страны ни при каких обстоятельствах не примет директивы для обмана членов партии даже ради самой благородной цели.

Сразу после Шаталина слово взял заместитель министра по кадрам Обручников, назвав Эйтингона с Райхманом и Судоплатова лицами, не заслуживающими доверия. При этом заявил, что последний окружил себя одиозными и подозрительными личностями вроде Серебрянского и Василевского, ранее арестовывавшимся и отстраненными от работы в разведке. Все попытки Павла ответить на обвинения пресекались председательствовавшим Серовым.

Хотя партактив и выбил Павла из душевного равновесия, он всё ещё надеялся, что жизнь в министерстве вскоре снова войдет в нормальную колею. Аккуратно являлся на работу, но никаких существенных дел ему больше не поручали.

В начале августа Судоплатова вызвали в кабинет к Круглову и приказали принести агентурное дело Стаменова – болгарского посла в Москве в 40-х годах, агента НКВД, которого он курировал. Без всякого объяснения новый министр сообщил, что их ждут в Кремле. Проехали через Спасские ворота и повернули направо к знакомому зданию Совета Министров. Там прошли тем же коридором, что и зимой, когда Судоплатов последний раз видел Сталина.

Приняли весьма своеобразно. Вместо того чтобы пригласить министра и его подчиненного в кабинет, начальник секретариата Маленкова попросил Круглова остаться в приёмной (такого не случалось при Сталине), а Судоплатова пригласил пройти в бывший кабинет Сталина.

Там за столом заседаний Президиума ЦК сидели Хрущев, Молотов, Маленков, Булганин, Микоян и Ворошилов. Хотя Председатель Совета Министров являлся главой коллективного руководства, приветствовал Судоплатова и предложил сесть не он, а Хрущев. По сложившейся практике на встречах такого рода было принято официальное обращение по фамилии с добавлением слова «товарищ». Однако Хрущев обратился к приглашенному иначе.

– Добрый день, товарищ генерал. Вы выглядите прямо как на картинке (Павел был в военной форме). Садитесь.

Далее, надув щеки, Никита Сергеевич продолжал уже в обычной официальной манере партийного руководителя.

– Товарищ Судоплатов, вы знаете, что мы арестовали Берию за предательскую деятельность. Вы работали с ним многие годы. Берия пишет, что хочет с нами объясниться. Но мы не желаем с ним разговаривать. Мы пригласили вас, чтобы выяснить некоторые его предательские действия. Думаем, вы будете откровенны в своих ответах перед партией.

– Мой партийный долг – представить руководству партии и правительства истинные факты, – чуть помолчал Павел. Далее, объяснив, что его поразило разоблачение Берии как врага народа, добавил: – К сожалению, я узнал о его заговоре против правительства лишь из официального сообщения.

В разговор вступил Маленков, потребовав, чтобы генерал объяснил своё участие в тайных попытках Берии в первые месяцы войны установить контакт с Гитлером в целях начала мирных переговоров на основе территориальных уступок.

– Хорошо, – последовал ответ. – 25 июля 1941 года Берия вызвал меня к себе и приказал встретиться с болгарским послом в СССР и одновременно нашим агентом Стаменовым. Мне надлежало использовать его для распространения дезинформации среди дипломатического корпуса в Москве. Она сводилась к тому, что мирное урегулирование с немцами на основе территориальных уступок вполне возможно. Я уточнил при этом, что Берия хотел встретиться с послом сам, но ему запретил Молотов. По своей инициативе Стаменов, чтобы произвести впечатление на болгарского царя, должен был передать эти слухи, сославшись на «надежный источник в верхах». На этот счет не было никакого письменного приказа. Наша служба перехвата, имевшая доступ ко всем шифровкам Стаменова и дипломатической почте посольства, не обнаружила в сообщениях в Софию нашу дезинформацию – слух так и не вышел за пределы болгарского посольства. Операцию было решено свернуть.

После этого Маленков прервал Судоплатова, предложив пройти в приёмную и написать объяснительную записку по данному вопросу. Между тем в кабинет вызвали Круглова, а когда секретарь Маленкова доложил, что генерал Судоплатов уже всё написал, его снова пригласили в кабинет.

Хрущев зачитал собравшимся объяснение Судоплатова, занявшее одну страницу. Молотов продолжал молчать, и Никита Сергеевич снова взяв инициативу в свои руки, предложив рассказать о работе при Абакумове и Берии в послевоенный период.

И здесь Павел допустил роковую ошибку.

После того как он обрисовал запланированные операции против военных баз НАТО, Хрущев попросил доложить о секретных ликвидациях. Судоплатов начал с акций против Коновальца и Троцкого, а затем перешел к специальным операциям в Минске и Берлине в годы войны. Указал также четыре послевоенные акции: с Оггинсом, Саметом, Ромжой и Шумским – указывая в каждом случае, кто давал приказ о ликвидации и что все эти действия предпринимались с одобрения не только Сталина, но также Молотова, Хрущева и Булганина.

Хрущев, побагровев, тут же заявил Президиуму, что в большинстве случаев инициатива исходила от Сталина и зарубежных товарищей. Наступившее неловкое молчание длилось целую минуту. Неожиданно Судоплатов получил поддержку: Булганин сказал, что эти операции предпринимались против заклятых врагов социализма. Хрущев закончил беседу, обратившись к генералу.

– Партия ничего против вас не имеет, – отвёл глаза. – Мы вам верим. Продолжайте работать. Скоро мы попросим вас подготовить план ликвидации бандеровского руководства, стоящего во главе украинского фашистского движения в Западной Европе, которое имеет наглость оскорблять советское руководство.

Вслед за этим Хрущев дал понять, что вопросов больше нет, и Круглов жестом показал, чтобы Судоплатов ждал его в приёмной. Там ожидал часа полтора, беспокойство постепенно росло. Павел не поверил ни одному слову из того, что сказал ему Хрущев в заключение. Тяжелое впечатление произвели враждебность Маленкова и молчание Молотова. Вероятность того, что Круглов выйдет из кабинета с приказом на его арест, казалась вполне реальной.

Наконец тот появился и сделал знак следовать за собой. Уже в машине, утерев платком лоб, Круглов сказал, чтобы Судоплатов немедленно представил ему собственноручно написанный рапорт обо всех известных ему случаях ликвидации – как внутри страны, так и за рубежом, в том числе неисполненных из-за отмены указаний. Речь шла об операциях, приказы о проведении которых или отмене исходили от Берии, Абакумова и Игнатьева.