Текст книги "Комиссар госбезопасности"

Глава 7. Знакомство с Берией. Новое назначение. Над пропастью

Спустя неделю судно, на котором находился Судоплатов, пришвартовалось в ленинградском порту, и он тут же выехал ночным поездом в Москву.

Когда за окнами купе растаяли городские огни, проводник стал разносить пассажирам чай с лимоном в подстаканниках, и Павел за всё время впервые расслабился – он был на родине. Утром на вокзале его встречали Пассов, назначенный вместо Слуцкого, Шпигельглаз и Эмма. Посыпались поздравления, стали обниматься.

– Да ты, брат, загорел как мулат, – шутливо потрепал разведчика по плечу Шпигельглаз.

– Ещё бы, – улыбнулся тот. – Как-никак почти месяц отдыхал на южном море.

Надо ли говорить о том, как он был счастлив вернуться в Москву к прежней жизни?

Ликвидацию Коновальца Судоплатов считал оправданной со всех точек зрения и гордился тем, что при взрыве не пострадали невинные люди. Ни у Абвера, ни в ОУН не было улик, чтобы раскрыть истинные причины гибели их лидера. Конечно, они могли подозревать курьера или связника, прибывшего на встречу в Роттердам, но на этот счёт не было никаких доказательств.

Имелось ещё одно важное обстоятельство, убеждавшее, что дело выполнено правильно. Те националистические лидеры, с которыми Павел сталкивался в Берлине и Варшаве, принадлежали к так называемым «прозападным» украинцам. Они уже плохо владели родным языком, мешая украинскую речь с немецкой, их часто приходилось поправлять. Эти отщепенцы, как искренне считал Судоплатов, были обречены самой историей.

Полностью отрезанные от реальной жизни на Украине, они не понимали сущности и силы советской системы. Не знали и о подъеме украинской литературы и искусства. Образование своё они получили в основном в Вене или Праге. Украинская культура и язык в польской Галиции в то время безжалостно подавлялись местными властями. Регулярно следя за периодикой, «кэривныки» тем не менее не могли объяснить разницы между колхозами и совхозами или понять взаимоотношения различных государственных и общественных организаций, отвечавших за социальную политику в стране. «Свидоми»[68]68
  Свидоми – сознательные бандеровцы.


[Закрыть] утверждали, что их взгляды имеют поддержку среди сельского населения и потребкооперации, не зная, что в действительности потребкооперация там уже давно стала неотъемлемым атрибутом колхозного строя.

Новый начальник разрешил Судоплатову не являться на службу в этот день, и они с женой, взяв такси, отправились домой.

– Ну как ты тут без меня? – когда сели в машину, приобнял Павел Эмму.

– Да я сама вернулась неделю назад, – доверчиво прижалась к нему супруга. – Ты был на западе, я на востоке, пшепрашам пане, – смешно наморщила носик.

«Находилась в Польше», – понял супруг.

За время его отсутствия Москва явно похорошела: по широким проспектам катили автомобили, блестели витрины магазинов, в скверах били фонтаны, вокруг которых, веселясь, бегала ребятня. По пути навестили «Елисеевский», купили всё для праздничного стола. Вечером заехал Шпигельглаз с букетом цветов для Эммы, тортом и бутылкой марочного вина. Славно посидели.

На следующий день с утра Павла вызвали к Берии, новому начальнику Главного управления государственной безопасности НКВД, первому заместителю Ежова. До этого о Берии Судоплатов знал, что тот возглавлял ГПУ Грузии в 20-х годах, а затем стал секретарем ЦК Компартии Грузии.

Пассов отвел Судоплатова в кабинет заместителя рядом с приёмной наркома. Первая встреча с Берией продолжалась около четырех часов. Всё это время начальник отдела хранил молчание, зато Лаврентий Павлович задавал разведчику вопрос за вопросом, желая знать обо всех деталях операции против Коновальца и об ОУН с начала её деятельности. Спустя час Берия распорядился, чтобы Пассов принес папку с литерным делом «Ставка», где были зафиксированы все детали операции. Из вопросов заместителя наркома стало ясно, что это высококомпетентный в вопросах разведывательной работы и диверсий человек. Позднее Судоплатов понял – Берия задавал свои вопросы, чтобы лучше понять, каким образом он смог вписаться в западную жизнь. Особенное впечатление на Лаврентия Павловича произвела весьма простая на первый взгляд процедура приобретения железнодорожных сезонных билетов, позволивших беспрепятственно путешествовать по всей Западной Европе. Замнаркома интересовался техникой продажи железнодорожных билетов для пассажиров на внутренних линиях и на зарубежных маршрутах. В Голландии, Бельгии и Франции пассажиры, ехавшие в другие страны, подходили к кассиру по одному – и только после звонка дежурного. Пришли к мнению, что это делалось с определенной целью, а именно: позволить кассиру лучше запомнить тех, кто приобретал билеты. Далее Берия поинтересовался, обратил ли Судоплатов внимание на количество выходов, включая и запасной, на явочной квартире, которая находилась в пригороде Парижа. Его немало удивило, что нелегал этого не сделал, поскольку слишком устал. Из этого Павел заключил, что собеседник обладал опытом работы в подполье, приобретенным в закавказской ЧК.

Одет Берия был в весьма скромный костюм. Судоплатову показалось странным, что он был без галстука, а рукава рубашки, кстати, довольно хорошего качества, закатаны. Это обстоятельство заставило Судоплатова почувствовать некоторую неловкость, так как на нем была прекрасно сшитая «тройка»: во время своего краткого пребывания в Париже Павел заказал три модных костюма, пальто, а также несколько рубашек и галстуков. Портной снял мерку, а за вещами зашел Агаянц и отослал их в Москву дипломатической почтой.

Помимо названного Берия проявил большой интерес к диверсионному партизанскому отряду, базировавшемуся в Барселоне. Он лично знал Василевского, одного из партизанских командиров – в своё время тот служил под его началом в контрразведке грузинского ГПУ. Собеседник Павла хорошо говорил по-русски с небольшим грузинским акцентом и по отношению к Судоплатову вёл себя предельно вежливо. Однако ему не удалось остаться невозмутимым на протяжении всей беседы. Берия пришел в сильное возбуждение, когда подчиненный рассказывал, какие приводил аргументы Коновальцу, чтобы отговорить того от проведения ОУН террористических актов против представителей советской власти на Украине – ссылался на то, что это могло привести к гибели всего украинского подполья, поскольку НКВД быстро нападет на след террористов. Коновалец же полагал, что подобные акты могут совершаться изолированными группами. Это, настаивал он, придаст им ореол героизма в глазах местного населения, послужит стимулом для начала широкой антисоветской кампании, в которую вмешаются Германия и Япония.

– Да, большая сволочь был этот Коновалец, – сжал губы замнаркома. – А ваши действия, расцениваю правильными, – он экспрессивно взмахнул рукой.

Будучи близоруким, Берия носил пенсне, что делало его похожим на скромного служащего. «Вероятно, – подумал Павел, – специально выбрал для себя этот образ: в Москве его никто не знает, и люди, естественно, при встрече не фиксируют своё внимание на столь ординарной внешности, а это дает возможность, посещая явочные квартиры для бесед с агентами, оставаться неузнанным». В те годы некоторые из подобных квартир в столице, содержавшихся НКВД, находились в коммуналках.

Позднее Судоплатов узнал: первое, что сделал Берия, став заместителем Ежова, это переключил на себя связи с наиболее ценной агентурой, ранее находившейся в контакте с руководителями ведущих отделов и управлений центрального аппарата, которые подверглись репрессиям.

– Ну что же, товарищ Судоплатов, вы отлично справились с заданием, – сказал в конце разговора Берия. – Буду иметь вас в виду, – пожал руку.

Затем Павлу с Эммой дали пятидневный отпуск – навестить родителей в Харькове и Мелитополе. Предполагалось, что, вернувшись оттуда, Судоплатов получит должность помощника начальника Иностранного отдела. Пассов и Шпигельглаз оценили его встречу с курирующим заместителем и, провожая на Киевском вокзале, заверили, что по возвращении в Москву на Судоплатова будет также возложено непосредственное руководство разведывательно-диверсионной работой в Испании.

С собой у отпускников был чемодан подарков, ехали по литерным билетам[69]69
  Литерный билет – железнодорожный билет, выдаваемый по специальному требованию.


[Закрыть] в двухместном купе, весело и беззаботно. На промежуточных станциях во время стоянок Павел покупал у местных торговок мясистые помидоры, сметану с золотистой корочкой и душистый белый налив. Погостив два дня у родных Эллы, направились в Мелитополь к его родным. Август стоял погожим, выпадали теплые дожди. Сходили в недалекую балку, набрали корзину маслят, а потом искупались в ставке и немного позагорали. Здесь жена рассказала Павлу о трагических событиях, произошедших в стране и органах безопасности. Во второй половине 1937-го года Ежов стал проводить жесточайшие репрессии, арестовав весь руководящий состав контрразведки, а теперь репрессии докатились и до Иностранного отдела. Жертвами стали многие их друзья, которым супруги полностью доверяли и в чьей преданности не сомневались.

– Да, дела, – нахмурил брови Павел. – Такого никогда не было.

– В том-то и дело, – вздохнула Эмма. – Уму непостижимо.

– Интересно, что думает об этом всём Сталин? – он вынул из лежавшей рядом пачки папиросу и закурил.

– Сложно сказать, про это не принято говорить. – Замолчали.

Павел считал, что всё стало возможным из-за преступной некомпетентности наркома, которая была известна даже рядовым сотрудникам. До прихода Ежова в НКВД там не имелось подразделения, занимавшегося следствием. Оперработники при Дзержинском, а затем при Менжинском, работая с агентами и осведомителями курируемого участка, сами вели уголовные дела, проводили по ним допросы и готовили обвинительные заключения. При Ежове же была создана специальная следственная часть, которая буквально выбивала показания у арестованных о «преступной деятельности», не имевшие ничего общего с реальной действительностью.

Оперативники, обслуживавшие конкретные объекты промышленности и госаппарата, имели более или менее ясные представления о кадрах этих учреждений и организаций. Пришедшие же по партпризыву, преимущественно молодые, без жизненного опыта кадры следственной части с самого начала оказались вовлеченными в порочный круг. Они руководствовались признаниями, выбитыми у подследственных. Не зная азов оперативной деятельности, не делая проверки реальных материалов, следователи оказались соучастниками преступной расправы с невинными людьми, учиненной по инициативе высшего и среднего звена руководства страны. Как результат прошла целая волна арестов, вызванных воспаленным воображением следователей и выбитыми из их жертв «доказательствами».

Из поездки вернулись в Москву немало озадаченные слухами о творившихся на Украине жестокостях, о которых услышали от своих родственников. Оба не могли заставить себя поверить, к примеру, в то, что Хатаевич, ставший к тому времени секретарем республиканской ЦК, являлся врагом народа, а Косиор якобы состоял в контакте с распущенной Коминтерном компартией Польши (за что был арестован в Москве). Подлинной причиной всех этих арестов, как считал тогда Павел, были действительно допущенные ими ошибки. В частности, Хатаевич во время массового голода дал согласие на продажу муки, составлявшей неприкосновенный запас на случай войны. За это в 1934 году он получил из Москвы выговор по партийной линии. Может быть, думал Судоплатов, он совершил ещё какую-нибудь ошибку в том же роде.

Увы, он глубоко заблуждался.

В Москве Пассов с Шпигельглазом сообщили Павлу, что его ожидает новое назначение – должность помощника начальника Иностранного отдела. Назначение подлежало утверждению ЦК партии, поскольку речь шла о руководящей должности, входившей в номенклатуру. И хотя приказа пока не было, с августа по ноябрь 1938 года Судоплатов исполнял эти обязанности.

Начало новой работы нельзя было назвать удачным. Судоплатов быстро понял, что его новый начальник Пассов не имел никакого опыта оперативной работы за границей. Для него вопросы вербовки агентов на Западе и контакты с ними были «темным лесом». Он полностью доверял любой информации, полученной от агентуры, и не имел представления о методах проверки донесений зарубежных источников. Опыт же оперативной работы в контрразведке и в области следственных действий против «врагов народа» не мог помочь. Павел пришел в ужас, узнав, что начальник подписал директиву, позволявшую каждому оперативному сотруднику закордонной сети использовать свой собственный шифр и в обход резидента посылать сообщения непосредственно в Центр, если у того имелись причины не доверять своему непосредственному начальнику.

Лишь позднее стало понятным, почему такого рода документ появился на свет. Годом ранее на Пленуме ЦК партии от НКВД потребовали «укрепить кадры» Иностранного отдела. Преступность этого требования заключалась в том, что им прикрывалось желание руководства страны избавиться от ставшего неугодным старого руководства органов советской разведки.

С началом войны в Испании республиканцы согласились сдать на хранение в Москву большую часть национального золотого запаса общей стоимостью более полумиллиарда долларов. Кроме того, весной 1939 года республиканцами были вывезены в Мексику пароходом из Франции также и большие ценности. В свою очередь, Агаянц прислал в Центр из Парижа телеграмму, в которой сообщал, что в Москву отослано далеко не всё испанское золото, драгоценные металлы и камни. Там, в частности, указывалось, что якобы часть этих запасов была разбазарена республиканским правительством при участии руководства резидентуры НКВД в Испании.

О телеграмме немедленно доложили Сталину с Молотовым[70]70
  Молотов В. М. – российский революционер, советский политический и государственный и деятель. Министр иностранных дел СССР.


[Закрыть], которые приказали Берии провести проверку информации. Однако когда Лубянка обратилась к Эйтингону, резиденту в Испании, за разъяснением обстоятельств этого дела, тот прислал в ответ возмущенную телеграмму, состоявшую почти из одних ругательств. «Я, – писал он в ответ, – не бухгалтер и не клерк. Пора Центру решить вопрос о доверии Долорес Ибаррури[71]71
  Долорес Ибаррури – испанская революционерка, председатель компартии Испании.


[Закрыть], Хосе Диасу, мне, и другим испанским товарищам, каждый день рискующим жизнью в антифашистской войне во имя общего дела. Все запросы следует переадресовать к доверенным лицам руководства ЦК французской и испанской компартий, а также другим. При этом надо понять, что вывоз золота и ценностей проходил в условиях боевых действий».

Телеграмма Эйтингона произвела большое впечатление на Сталина и Берию, последовал приказ разобраться во взаимоотношениях сотрудников резидентур НКВД во Франции и Испании. Судоплатов получил также личное задание от Берии ознакомиться со всеми документами о передаче и приеме испанских ценностей в Гохран СССР[72]72
  Гохран – казенное учреждение по формированию Государственного фонда драгоценных металлов и драгоценных камней.


[Закрыть].

– Изучите всё лично, – сказал Лаврентий Павлович, расхаживая по кабинету. – Мне кажется, они там заигрались.

Но легче было сказать, чем сделать, поскольку разрешение на работу в Гохране должен был подписать Молотов. Его помощник между тем отказывался подавать документ на подпись без визы Ежова, подписи одного Берии тогда было недостаточно. Кроме того, Судоплатов был совершенно незнаком со всеми этими бюрократическими правилами и передал документ наркому через его секретариат. На следующее утро он всё ещё не был подписан. Берия отругал исполнителя за медлительность, но тот ответил, что не может найти Ежова – его нет на Лубянке. Берия раздраженно бросил:

– В таком случае захватите курьера и езжайте к нему на дачу. Он там.

Взяв машину, Павел вместе с курьером отправился в подмосковные Озеры, где находилась наркомовская дача. Выглядел Ежов странно, показалось, что документ подписывает либо больной, либо всю ночь напролет пьянствовавший человек. Скорее второе – от недомерка на метр несло перегаром. Нарком безразлично завизировал бумагу, не задав ни одного вопроса и никак не высказав отношения к делу.

– Разрешите идти? – сунул подписанную бумагу в папку Судоплатов. Ежов молча махнул рукой и пошаркал в другую комнату.

Павел тут же отправился в Кремль, чтобы передать документ в секретариат правительства, а оттуда в Гохран в сопровождении двух ревизоров, один из которых, Берензон, был главным бухгалтером ВЧК-НКВД ещё с 1918 года. До революции он занимал аналогичную должность в Российской страховой компании, помещение которой занял Дзержинский.

Комиссия работала в Гохране в течение двух недель, проверяя всю имевшуюся там документацию. Никаких следов недостачи обнаружено не было. Ни золото, ни драгоценности в 1936–1938 годах для оперативных целей резидентами НКВД в Испании и во Франции не использовались. Именно тогда Судоплатов узнал, что документ о передаче золота подписали премьер-министр Испанской республики Франциско Ларго Кабальеро и заместитель народного комиссара по иностранным делам Крестинский, расстрелянный позже как враг народа вместе с Бухариным после показательного процесса в 1938 году. Золото вывезли из Испании на советском грузовом судне, доставившем сокровища из Картахены, испанской военно-морской базы, в Одессу, а затем поместили в подвалы Госбанка. В то время его общая стоимость оценивалась в 518 миллионов долларов. Другие ценности, предназначавшиеся для оперативных нужд испанского правительства республиканцев с целью финансирования тайных операций, были нелегально вывезены из Испании во Францию, а оттуда доставлены в Москву – в качестве дипломатического груза.

Испанское золото в значительной мере покрыло расходы СССР на военную и материальную помощь республиканцам в их войне с Франко и его союзниками, Гитлером и Муссолини, а также для поддержки испанской эмиграции. Эти средства пригодились и для финансирования разведывательных операций накануне войны в Западной Европе.

Между тем атмосфера на Лубянке была пронизана страхом, в ней чувствовалось что-то зловещее. Шпигельглаз с каждым днем становился всё мрачнее, он оставил привычку проводить воскресные дни с Судоплатовыми и другими друзьями по службе.

В сентябре секретарь Ежова застрелился в лодке, катаясь по Москве-реке. Это для всех явилось полной неожиданностью. А затем появилось озадачившее всех распоряжение, гласившее, что ордера на арест без подписи Берии, первого заместителя наркома, недействительны. Нервозная обстановка в аппарате росла, сотрудники уклонялись от любых разговоров, в НКВД работала специальная проверочная комиссия из ЦК.

Накануне октябрьских праздников, в четыре часа утра Павла разбудил настойчивый телефонный звонок. На проводе был Козлов, начальник секретариата Иностранного отдела. Голос звучал официально, но в нем угадывалось необычайное волнение.

– Павел Анатольевич, вас срочно вызывает к себе первый заместитель начальника Управления госбезопасности товарищ Меркулов. Машина уже ждёт. Приезжайте как можно скорее. Только что арестованы Шпигельглаз и Пассов.

Эмма, охнув, закрыло лицо руками. Павел решил, что настала и его очередь.

– Ничего, родная, думаю, всё обойдется, – быстро оделся и прошёл в другую комнату. Там достал из ящика стола браунинг, сунул в карман, вернулся к стоявшей в прихожей жене и отпер дверь.

– Запрись и без меня никому не открывай, – поцеловал в щёку. Сняв с вешалки шляпу с плащом, вышел на лестничную клетку. У подъезда отсвечивала черным лаком «эмка», внутри – два незнакомых офицерах в синих фуражках.

– Трогай, – сказал старший сидевшему за рулём, когда Судоплатов опустился на заднее сидение. Автомобиль выехал со двора, в голове мелькнула мысль: «Может, перестрелять их и скрыться? Но как Эмма, как родня? Тогда их точно арестуют». Отбросил, будь что будет.

На Лубянке встретил Козлов, сопроводил в кабинет Меркулова. Тот приветствовал Судоплатова в своей обычной вежливой манере и предложил пройти к Берии. Нервы были напряжены до предела. Представил, как будут допрашивать о связях с Шпигельглазом.

Однако никакого допроса Берия учинять мне не стал. Вместо этого, холодно блестя стеклами пенсне, объявил, что Пассов и Шпигельглаз арестованы за обман партии и Судоплатову надлежит немедленно приступить к исполнению обязанностей начальника Иностранного отдела. По всем наиболее срочным вопросам докладывать непосредственно ему.

– Вас понял, – бесцветно ответил Судоплатов. – Но кабинет Пассова опечатан, и войти туда я не могу.

– Снимите печати немедленно, а на будущее запомните: не морочьте мне голову подобной ерундой! Вы не школьник, чтобы задавать детские вопросы!

Через десять минут Павел разбирал документы в сейфе Пассова. Некоторые были просто поразительны. Например, справка на Хейфеца, тогдашнего резидента в Италии. В ней говорилось о его связях с элементами, симпатизирующими идеологическим уклонам в Коминтерне, где тот одно время работал. Указывалось также на подозрительный характер его контактов с бывшими выпускниками Политехнического института в Йене (Германия) в 1926 году. Запомнилась резолюция Ежова на ней: «Отозвать в Москву. Арестовать немедленно».

Следующий документ – представление в ЦК ВКП (б) и Президиум Верховного Совета о награждении его, Судоплатова Павла Анатольевича, орденом Красного Знамени за выполнение важного правительственного задания за рубежом в мае 1938 года, подписанное Ежовым. Тут же находился и неподписанный приказ о его назначении помощником начальника Иностранного отдела. Судоплатов отнес эти документы Меркулову.

Улыбнувшись, тот, к немалому удивлению Павла, разорвал их прямо на глазах и выкинул в корзину для бумаг, предназначенных к уничтожению. Судоплатов молчал, но в душе возникло чувство обиды – ведь к награде представили за то, что, рискуя жизнью, выполнил опасное задание. В тот момент не понимал, насколько повезло. Если бы приказ о назначении был подписан, то Судоплатов автоматически (согласно Постановлению ЦК ВКП (б)) подлежал аресту как руководящий оперативный работник аппарата НКВД, которому было выражено политическое недоверие.

Позднее в кабинете, где работал, зазвонил телефон.

Это был Киселев, помощник Маленкова[73]73
  Маленков Г. М. – советский государственный деятель, сподвижник Сталина, председатель Совмина СССР в 1953–1955 годах.


[Закрыть] в Центральном Комитете. Он возмущенно принялся выговаривать Судоплатову за задержку в передаче средств из специальных фондов, предназначавшихся для финансирования тайных операций Коминтерна в Западной Европе. Ещё больше был взбешен тем, что на заседании Испанской комиссии в Центральном Комитете не было представителя от Лубянки.

Павел ответил, что не знает ни о каких фондах и не в курсе, кто именно занимается их передачей.

– А на совещании в ЦК, – добавил Судоплатов, – от нас никто не присутствовал потому, что Пассов и его заместитель только что арестованы как враги народа. К тому же я приступил к исполнению своих обязанностей всего два часа назад.

– Вон оно что, – сбавил обороты Киселев и положил трубку.

За три недели своего пребывания в качестве исполняющего обязанности начальника отдела Судоплатов смог узнать структуру и организацию проведения разведывательных операций за рубежом.

В рамках НКВД существовали два подразделения, занимавшиеся разведкой за рубежом. Это Иностранный отдел, которым руководили сначала Трилиссер, потом Артузов, Слуцкий и Пассов. Задача – собирать для Центра разведданные, добытые как по легальным (через наших сотрудников, имевших дипломатическое прикрытие или работавших в торговых представительствах за границей), так и по нелегальным каналам.

Особо важными являлись сведения о деятельности правительств и частных корпораций, тайно финансирующих направленную против Советского Союза подрывную работу русских эмигрантов и белогвардейских офицеров в странах Европы и в Китае.

Иностранный отдел был разбит на отделения по географическому принципу, а также включал подразделения, занимавшиеся сбором научно-технических и экономических разведанных. Они обобщали материалы, поступавшие от советских резидентур за границей – как легальных, так и нелегальных. Приоритет отдавался последним, поскольку за рубежом тогда было не так много советских дипломатических и торговых миссий.

Одновременно существовала и другая разведывательная служба – Особая группа при наркоме внутренних дел, непосредственно находящаяся в его подчинении и глубоко законспирированная. В её задачу входило создание резервной сети нелегалов для проведения диверсионных операций в тылах противника в Западной Европе, на Ближнем Востоке, Китае и США в случае войны. Учитывая характер работы, Особая группа не имела своих сотрудников в дипломатических и торговых миссиях за рубежом. Её аппарат состоял из двадцати оперативных работников, отвечавших за координирование деятельности закордонной агентуры. Все остальные сотрудники работали за рубежом в качестве нелегалов. В то время их число составляло порядка шестидесяти человек.

Вскоре Павлу стало ясно, что руководство НКВД могло по своему выбору использовать силы и средства Иностранного отдела и Особой группы для проведения особо важных операций, в том числе диверсий и ликвидации противников СССР за рубежом. Особая группа иногда именовалась «Группа Яши», потому что более десяти с лишним лет возглавлялась Яковом Серебрянским. Именно его люди организовали похищение в Париже главы белогвардейского РОВСа[74]74
  РОВС – русский общевоинский союз. Основан генералом Врангелем.


[Закрыть] генерала Кутепова.

До революции Серебрянский был членом партии эсеров и принимал личное участие в ликвидации чинов охранки, организовавших еврейские погромы в Могилеве. «Группа Яши» создала мощную агентурную сеть в 20-30-х годах во Франции, Германии, Палестине, США и Скандинавии.

Агентов вербовали из Коминтерновского[75]75
  Коминтерн – международная политическая организация коммунистов.


[Закрыть] подполья – тех, кто не участвовал в пропагандистских мероприятиях и чье членство в национальных компартиях держалось в секрете. Это же подразделение блестяще проявило себя в тайных поставках новейших самолетов из Франции в республиканскую Испанию в 1937 году. В следующем году Серебрянский в числе целого ряда руководителей НКВД оказался под арестом – его приговорили к смертной казни, но держали в тюрьме.