Текст книги "Комиссар госбезопасности"
Автор книги: Валерий Ковалев
Жанр: Книги о войне, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Затем в тюрьме начался ремонт, высокопоставленных сотрудников НКВД поместили в одну камеру. Споры и конфликты возникали разве только за игрой в шахматы, но Павел никогда не принимал в них участия. Однако порой трудно было сдержать эмоции – не выдерживали нервы. Однажды бывший начальник секретариата МВД Людвигов сказал, что не может себе представить Берию таким злодеем. На что Эйтингон саркастически заметил: «Да уж… Вы же возносили его и называли своих детей Лаврентиями». Остальные криво улыбнулись.
Обычно они с Эйтингоном не вмешивались, слушая откровения сокамерников о внутренних дрязгах в Политбюро при Сталине, Берии, Маленкове и Хрущеве. При этом тактично не напоминали, что под давлением следователей все они признали себя виновными в «неразоблачении Берии как врага народа».
Стремясь привлечь внимание к своим ходатайствам о реабилитации, оба написали Хрущеву письмо, в котором содержались оперативные предложения по противодействию только что организованным президентом Кеннеди диверсионным соединениям особого назначения – «зелёным беретам». Оно получило одобрительную оценку Шелепина, теперь секретаря ЦК КПСС, курировавшего вопросы госбезопасности и деятельность разведки. С письмом ознакомился генерал Фадейкин, преемник Судоплатова на посту начальника службы диверсионных операций за границей в 1-м главном управлении КГБ. Он прислал майора Васильева во Владимир обсудить с организаторами письма конкретные детали, и тот привез им в подарок два килограмма сахара. В результате инициатива привела к рождению в КГБ спецназа. Был создан учебно-диверсионный центр, подчиненный ПГУ[85]85
ПГУ – Первое главное управление КГБ СССР.
[Закрыть].
Вдохновленные успехом письма и моральной поддержкой КГБ, Судоплатов и Эйтингон послали новое предложение Хрущеву о возобновлении контактов с лидером курдов Барзани, чтобы использовать его против иракского диктатора генерала Касема, начавшего выходить из-под советского влияния. После этого их посетил полковник Шевченко – начальник Владимирского областного управления КГБ, сообщив, что руководство использует и это предложение. На этот раз в виде награды оба получили право на одну продовольственную передачу не через шесть месяцев, а через три.
Затем Павла в тюрьме навестил полковник Иващенко, заместитель начальника следственного отдела КГБ, приехавший ввиду предполагавшейся амнистии одного из заключенных – талантливого математика Пименова. Иващенко, которого Судоплатов знал по прежней работе, рассказал, что хотя шансов на пересмотр его с Эйтингоном дел нынешним руководством и нет, но можно определенно утверждать: как только кончится срок заключения по судебному решению, обоих выпустят. Сталинской практике держать важных свидетелей в тюрьме всю жизнь или уничтожать, казалось, пришёл конец.
Эйтингона освободили в 1964-м, и он начал работать старшим редактором в издательстве иностранной литературы. Вскоре после отставки Хрущева на свободу вышел Людвигов. Он определился на службу в инспекцию Центрального статистического управления. Жена надеялась, что досрочно выпустят и Павла, но её просьба была немедленно отклонена.
На освободившееся место в камеру к Судоплатову перевели Мамулова. До ареста оба жили в одном доме, их дети дружили, так что было о чём поговорить. Между тем Эйтингон снова становился нежелательным свидетелем – на сей раз для Брежнева, не хотевшего напоминаний о старых делах. Генсеку явно не понравилось, когда во время празднования 20-й годовщины Победы над Германией он получил петицию за подписью двадцати четырех ветеранов госбезопасности, в том числе Рудольфа Абеля и пяти Героев Советского Союза, с просьбой пересмотреть дела Судоплатова и Эйтингона.
Все подписавшие петицию выразили протест, заявив, что также являлись сотрудниками Особой группы, но никоим образом не принадлежали к числу доверенных лиц Берии. При этом требовали, чтобы для подтверждения обвинительного заключения и приговора были приведены конкретные примеры преступлений и террористических актов. Беседа ветеранов в ЦК закончилась безрезультатно, но накануне XXIII съезда партии они подали новое заявление, где прямо обвинили прокурора Руденко в фальсификации оспариваемых уголовных дел. К ним присоединились бывшие коминтерновцы и зарубежные коммунисты, находившиеся в годы Великой Отечественной войны в партизанских отрядах.
Давление на «инстанции» всё нарастало. Министр обороны Болгарии, служивший под началом Эйтингона в Китае в 20-х годах, по этому же поводу обратился к Суслову, но тот пришёл в неописуемую ярость.
– Эти дела решены Центральным Комитетом раз и навсегда. Это целиком наше внутреннее дело, – заявил ему Суслов, отвечавший в Политбюро за внешнюю политику, а также за кадры госбезопасности и разведки.
В конечном итоге в Президиуме Верховного Совета СССР был подготовлен проект Указа о досрочном освобождении Судоплатова, после того, как он перенёс второй инфаркт и ослеп на левый глаз. Однако Подгорный – Председатель Президиума – отклонил это представление.
Глава 15. Свобода. Борьба за реабилитацию
21 августа 1968 года, в день вторжения войск Варшавского Договора в Чехословакию, отбыв полный срок, Павел Анатольевич вышел на свободу. В Москву его привез свояк. Освобожденному вернули швейцарские часы (они все ещё ходили) и на восемьдесят тысяч рублей облигаций государственного займа.
Когда приехали домой, квартира заполнилась родственниками. Павлу Анатольевичу всё казалось сном. Свобода была непередаваемой радостью, но он с трудом мог спать по ночам – привык, чтобы в это время горел свет. Ходил по квартире и держал руки за спиной, как требовалось во время прогулок в тюремном дворе. Перейти улицу… Это уже была целая проблема, ведь после пятнадцати лет пребывания в тесной камере открывавшееся пространство казалось огромным и опасным.
Не замедлили проведать и старые друзья – Зоя Рыбкина, Раиса Соболь, ставшая известной писательницей Ириной Гуро, Эйтингон. Пришли выразить своё уважение даже люди, с которыми Павел Анатольевич был не был особенно близок: Ильин, Василевский, Семенов и Фитин. Они сразу предложили работу переводчика с немецкого, польского и украинского языков.
В результате были подписаны два договора с издательством «Детская литература» на перевод повестей с немецкого и украинского. Ильин как оргсекретарь московского отделения Союза писателей и Ирина Гуро помогли вступить в секцию переводчиков при Литфонде. После публикации его переводов и трёх книг Судоплатов получил право на пенсию как литератор, в размере ста тридцати рублей в месяц. Это была самая высокая гражданская пенсия.
После месяца свободы он перенес ещё один инфаркт, но поправился, проведя два месяца в Институте кардиологии. Жена возражала против новых обращений о реабилитации, считая, что не стоит привлекать к себе внимание. Она боялась, что беседы с прокурорами и партийными чиновниками могут привести к новому, фатальному инфаркту. Свои прошения Павел Анатольевич печатал тайком, когда она ходила за покупками, и направлял их Андропову, главе КГБ, и в Комитет партийного контроля.
Ему позвонили из КГБ СССР и весьма любезно посоветовали, где найти документы, чтобы ускорить рассмотрение дела, но само оно было не в компетенции госбезопасности. В свою очередь, там гарантировали, что Судоплатова не выселят из Москвы, несмотря на то, что формально он оставался опасным преступником и имел ограничение на прописку. Если бы не помощь Комитета, Павел Анатольевич оказался бы автоматически под наблюдением милиции, со всеми вытекающими последствиями. У пришедшего с проверкой участкового округлились глаза, когда поднадзорный предъявил новый паспорт, выданный Главным управлением милиции МВД СССР.
В один из весенних дней 1971 года, вежливый голос по телефону пригласил Судоплатова на встречу с начальником управления «В» – службы разведывательно-диверсионных операций внешней разведки КГБ – генерал-майором Владимировым. Они встретились на конспиративной квартире в центре Москвы, в Брюсовском переулке. Владимиров, довольно обаятельный человек, приветствовал гостя, объявив, что беседует по поручению своего руководства.
На встрече, посвященной выяснению кодовых названий ряда дел в архивах КГБ, генерал поднял два принципиальных вопроса: о сути обязательств, ранее принятых перед советским правительством лидером курдов Мустафой Барзани, и о деле Рауля Валленберга, умершего в Москве через два года после победы. Павел Анатольевич изложил Владимирову своё мнение по интересующим того вопросам, после чего его больше не тревожили.
В 70-х годах Павел Анатольевич много занимался литературной работой. Гонорары за переводы и книги (он писал под псевдонимом Анатолий Андреев в содружестве с Ириной Гуро) служили подспорьем к пенсии и позволяли жить вполне сносно. Всего он перевел, написал и отредактировал четырнадцать книг. Среди них было четыре сборника воспоминаний партизан, воевавших в годы войны под его командованием. Время от времени он встречал своих друзей в фотостудии Гесельберга на Кузнецком мосту, недалеко от центрального здания Лубянки.
Студия была хорошо известна своими замечательными работами. Гесельберг был гостеприимным хозяином: в задней комнате его ателье нередко собирались Эйтингон, Райхман, Фитин, Абель, Молодый и другие, ещё служившие сотрудники, чтобы поговорить и пропустить по рюмочке. Жена резко возражала против походов мужа в студию Гесельберга. Поддерживавший его Абель жаловался, что его используют в качестве музейного экспоната и не дают настоящей работы. То же самое говорил и Конон Молодый[86]86
Конон Молодый (Гордон Лонсдейл) – кадровый советский разведчик-нелегал периода Холодной войны.
[Закрыть], известный как Гордон Лонсдейл, которого Судоплатову не приходилось встречать раньше.
Старые друзья, Эйтингон с Райхманом, смотрели на Судоплатова с неодобрением, когда тот отмалчивался, слушая их критические выпады против Брежнева и руководства КГБ, или незаметно выскальзывал из комнаты. Конечно, те времена сильно отличались от сталинских, но Павлу было трудно поверить, что полковники КГБ, всё ещё находившиеся на службе, могли запросто встречаться для дружеского застолья и открыто поносить брежневское руководство и нравы современной Лубянки.
Абель рассказал Судоплатову историю своего ареста, когда он попытался забрать тридцать тысяч долларов, спрятанных на явочной квартире в Бруклине, поскольку нужно было отчитаться за них перед Центром. Возвращаться за деньгами было неразумно. После того как его на месте арестовало ФБР, оплата адвокатов во время процесса стоила в разы дороже. Но он боялся, если не вернет деньги, то его заподозрят в присвоении валюты.
Лонсдейл (кодовое имя «Бен») был не меньше Абеля возмущен тем, что Центр связал его с агентом, работавшим в странах восточного блока под дипломатическим прикрытием. Это являлось нарушением элементарных правил конспирации, запрещавших нелегалу-резиденту вступать в прямой контакт с лицами, которые в силу длительного пребывания в странах Варшавского Договора автоматически находились в сфере постоянного наблюдения контрразведки своей страны. Впрочем, эти встречи и жалобы на несправедливости судьбы кончились в 1980-м году, когда студия Гесельберга была снесена, и на этом месте появилось новое здание КГБ.
Литературная работа приобретала для Судоплатова всё большее значение, она позволила снова адаптироваться в обществе. Роман о Косиоре «Горизонты», написанный вместе с Ириной Гуру и отредактированный женой, получил хороший отзыв в «Правде». Книга выдержала несколько изданий и принесла семье приличный доход. Более важными Павел Анатольевич считал свои публикации о годах войны. В «Правде» и других центральных газетах они также получили хорошую оценку. Одна из рецензий подчеркивала, что Особая группа НКВД сыграла огромную роль в организации партизанского движения во время войны.
В 1976 году Судоплатов возобновил свои ходатайства о реабилитации. Он писал, что если «Правда» как орган ЦК признала героические действия Особой группы, то она не может быть борелевской террористической организацией, как это представлено в его уголовном деле.
Между тем, друзья и знакомые – Гесельберг, Фитин, Студников, Зарубин и Василевский – ушли из жизни. В 1976 году Судоплатов и Эйтингон обратились к Меркадеру и Долорес Ибаррури с просьбой поддержать их ходатайство о реабилитации перед Андроповым и Комитетом партийного контроля, указав на моральную ответственность партии за допущенную по отношению к ним обоим несправедливость.
Андропов и Пельше, который возглавлял тогда Комитет партийного контроля, дали в следующем году заключение по этим делам, отметив – доказательств причастности Судоплатова и Эйтингона к преступлениям Берии нет. К тому времени, через пятнадцать лет после смерти в тюрьме во время допроса, Серебрянского реабилитировали. Для этого достаточно было постановления военного прокурора.
Их дела с заключением Пельше и Андропова и справкой Климова, заместителя главного военного прокурора Батурина и начальника следственного отдела КГБ Волкова должны были докладывать на Политбюро. Однако Суслов решительно воспротивился этому, а в Комитете партийного контроля и КГБ никто не захотел конфликтовать с ним и Руденко. Вместо этого, не иначе для успокоения, по распоряжению Пельше, Судоплатов с Эйтингоном получили право пользоваться кремлевской поликлиникой и больницей, а также госпиталем КГБ. По его же, Пельше, поручению обоих принял его первый заместитель Густов. Он сказал, что рад приветствовать героических офицеров разведки, но, к сожалению, в настоящее время их дела не могут быть решены положительно. Следует подождать, когда это станет возможным.
В 1978 году на Кубе скончался Рамон Мерка-дер, работавший там по приглашению Фиделя Кастро советником в министерстве внутренних дел. Его тело было тайно переправлено в Москву. В тот момент Павел Анатольевич с женой находились в санатории. Эйтингона тоже не уведомили о похоронах, которые КГБ трусливо старался провести без их участия и лишней огласки. Однако вдова Меркадера – Рокелия Мендоса подняла шум, позвонила Эйтингону, и он проводил старого товарища в последний путь.
Спустя ещё три года, после очередного съезда партии, к которому оба тоже обращались с письмом, но не получили ответа, Эйтингон скончался в кремлевской клинике от язвы желудка. Всё последующее время, особенно перед смертью Брежнева, Судоплатов продолжал бомбардировать ЦК своими заявлениями. Последние свидетели, которые к тому времени ещё были живы, поддерживали его усилия добиться реабилитации, последовательно обращаясь к Черненко, а затем к Горбачеву и Александру Яковлеву, ссылаясь на заключения Андропова и Пельше о его невиновности.
Все эти прошения редактировал Скляров, все ещё остававшийся заведующим приёмной Верховного Совета СССР. Опытный функционер, он знал, как представить материал, чтобы получить одобрение наверху. Генсеки приходили и уходили, а Скляров по-прежнему оставался на своем месте.
В 1984 году, как сообщил Климов, положительное решение по делу Судоплатова было готово, но очередной Генсек Черненко внезапно умер, а ответа от Горбачева или Соломенцева, председателя Комитета партийного контроля, всё не было. Отец невестки Павла Анатольевича – заместитель министра угольной промышленности, был в дружеских отношениях с Соломенцевым, и тот попросил его добиться благоприятного решения. Соломенцев доложил о деле Судоплатова Горбачеву, но тот отказал.
Спустя ещё четыре года Павла Анатольевича пригласили в прокуратуруи сообщили, что его дело пересматриваться не будет и вручили официальный ответ, подписанный Генеральным прокурором Рекунковым. Там была допущена серьезная ошибка. В документе говорилось, что Судоплатов осужден как пособник и Берии, и Абакумова, хотя в его обвинительном заключении упоминания об Абакумове вообще не было.
Между тем жене исполнился восемьдесят один год, и её здоровье резко ухудшилось. Поначалу казалось, что Эмма Карловна просто ослабла по сравнению с тем, какой была всегда, но врачи констатировали болезнь Паркинсона. Она умерла в сентябре 1988 года, и её похоронили на кладбище Донского монастыря. Рядом покоились Григулевич, Эйтингон и Абель. Раиса Соболь тоже умерла, Зоя Рыбкина после смерти подруг прожила ещё три года.
Из узкого круга друзей остались только трое, переживших славные, но трагические времена, вошедшие в историю страны: Зоя Зарубина, Анна Цуканова и сам Павел Анатольевич. Как ветераны разведки Зоя и он получали 9 мая приглашения на торжества по случаю Дня Победы вместе со своими детьми и внуками в клубе КГБ и на стадионе «Динамо».
После смерти жены здоровье Павла Анатольевича тоже ухудшилось, и тогда сын Анатолий обратился к Крючкову, в то время первому заместителю председателя КГБ, с просьбой о его госпитализации. Такое разрешение было дано. После госпиталя в течение двух месяцев он проходил курс лечения в санатории ЦК партии. Высшее руководство в середине 80-х годов занимало по отношению к Судоплатову двойственную позицию.
С одной стороны, считая, что его дело явно сфабриковано, ветерана приглашали в институт имени Андропова с лекциями по истории разведки. Там он рассказывал, как использовались пацифистские взгляды Оппенгеймера, Ферми и симпатии к Советскому Союзу Сциларда и Бора для получения информации по атомной бомбе; принимал участие в конференции КГБ по изучению истории разведывательных операций в Германии, проводившейся в Ясеневе, штаб-квартире внешней разведки. В канун встречи Горбачева с президентом Рейганом в Рейкьявике направил в КГБ памятную записку, в которой изложил опыт обслуживания Ялтинской конференции.
Всё было так. Но, с другой стороны, он все ещё не был реабилитирован.
Гласность набирала силу, и сын решил нанять адвоката, который бы занялся делом отца. Это шокировало Комитет партийного контроля и прокуратуру. Адвокат составил жалобу, обвиняя прокуратуру в обмане, и сослался на фактическую ошибку в её ответе за подписью Генерального. А заодно потребовал разрешения ознакомиться со всеми материалами дела, но ему было отказано.
Для нового секретаря ЦК КПСС Фалина, отвечавшего за вопросы внешней политики, Павел Анатольевич подготовил справку по истории германо-советских отношений в предвоенный период. Другая его записка касалась проведения национальной политики, включая украинскую и еврейскую проблемы. Партийный функционер поблагодарил за эти материалы, но не оказал сколько-нибудь существенной поддержки в реабилитационных делах.
Горбачева между тем интересовало, как готовились и передавались приказы по уничтожению людей и способы их ликвидации. В связи с этим Судоплатова посетил генерал-майор Шадрин, отвечавший в КГБ за выполнение специальных поручений, но Павел отклонил просьбу описать, как выполнялись подобные задания. При этом объяснил, что полные отчёты о таких операциях хранятся в архивах ЦК партии, и указал, что лично подготовил два написанных от руки отчета об операциях в Мехико и Роттердаме, за которые отвечал. Другие отчеты писались от руки высшими должностными лицами, непосредственно занимавшимися этими вопросами – Огольцовым, Савченко, Цанавой и Абакумовым, или Молотовым и Вышинским, когда они возглавляли Комитет информации.
Для Шадрина оказалось новостью, что военная разведка в тридцатых – пятидесятых годах также ликвидировала агентов-двойников и перебежчиков, этим занималась специальная группа. Судоплатов посоветовал генералу проконсультироваться по этим вопросам с КПК. По данному вопросу тот доложил высшему руководству.
По иронии судьбы, в то время как Павел Анатольевич подавал ходатайства о реабилитации, Горбачев получил своеобразное послание, подписанное тремя генералами, принимавшими участие в аресте Берии. Они потребовали от Генсека присвоения звания Героя Советского Союза, которое было им в своё время обещано за проведение секретной и рискованной операции.
19 апреля 1985 года секретарь ЦК КПСС Капитонов направил это письмо Горбачеву. Таким образом, когда председатель Комитета партийного контроля Соломенцев готовил дело о реабилитации Судоплатова, другие требовали для себя наград. Генсек отклонил оба ходатайства и его, и генеральские. Тем напомнили: в января 1954 года они уже получили за эту операцию по ордену Красного Знамени, и Центральный Комитет не счел целесообразным возвращаться вновь к этому вопросу.
В 1990 году Павел Анатольевич узнал от высокопоставленного сотрудника с Лубянки – Горбачев недоволен тем, что процесс демократизации выходит из-под контроля. Осенью того года КГБ и вооруженные силы получили приказ подготовить план о введении военного положения. В это же время вдвое увеличили жалованье всем военнослужащим.
Существенную моральную поддержку Судоплатов получил от генерал-майоров КГБ Кеворкова и Губернаторова. Они воспользовались назначением бывшего начальника идеологического управления КГБ генерала Абрамова заместителем Генерального прокурора СССР, чтобы изучить в его кабинете уголовное дело ветерана. Со слов бывших коллег все четыре тома содержали только слухи и предположения, а никак не конкретные свидетельства против фигуранта.
Что было ещё важнее, там обнаружили записку Политбюро с проектом решения: «Принять предложение Комитета партийного контроля и КГБ о реабилитации Судоплатова и Эйтингона по вновь открывшимся обстоятельствам и ввиду отсутствия доказательств их причастности к преступлениям Берии с его группой, а также принимая во внимание вклад в победу над фашизмом и решение атомной проблемы».
Это придало Павлу Анатольевичу уверенности. Его новое заявление о реабилитации было поддержано не только КГБ, но и высокопоставленными лицами в аппарате ЦК партии. Гласность дала возможность использовать прессу. Он написал письмо в комиссию Александра Яковлева по реабилитации жертв политических репрессий, в котором заявил, что сообщит журналистам: правда о реальном механизме репрессий скрывается до сих пор. В другом письме, Крючкову, просил передать в прокуратуру копии документов о его разведработе и назвал номера приказов (их подсказали друзья в КГБ) о задачах подразделений, которыми руководил. Это могло подтвердить, что дело сфальсифицировано.
КГБ отреагировал немедленно. Заместитель начальника управления кадров уведомил Судоплатова, что все документы, перечисленные в его обращении, заверены в аппарате и направлены в прокуратуру с рекомендацией проанализировать и рассматривать как новые материалы в деле. Затем Павла Анатольевича пригласили в Военную прокуратуру, где сообщили, что его дело будет пересмотрено. Они также перепроверили дело Абакумова и его группы. Новое расследование заняло год.
В 1991-м году органы военной юстиции пришли к заключению, что дело Абакумова сфабриковано и, хотя он нёс ответственность за незаконные репрессии, однако не был виновен в государственной измене или преступлениях против партии. Военная прокуратура рекомендовала изменить статью обвинительного приговора, на основе которого министр был приговорен к расстрелу. Истинное преступление Абакумова заключалось в превышении власти и фальсификации уголовных дел, и в соответствии с законом того времени мера наказания – расстрел – полагалась та же. Это заключение означало, что те, кто стоял на верхней ступеньке власти, над Абакумовым, были виновны в названных преступлениях не в меньшей степени, чем он.
По-новому подошла Военная прокуратура и к делам Судоплатова и Эйтингона. Материалы доказывали, что оба не фабриковали фальшивых дел против «врагов народа». Официальные обвинения, что они являлись пособниками Берии в совершении государственной измены, планировании и осуществлении террористических актов против правительства и личных врагов Берии, были опровергнуты документально.
Вслед за августовскими событиями 1991 года и распадом СССР, незадолго до ухода в отставку Главный военный прокурор генерал-лейтенант Катусев прекратил их дела, заявив Судоплатову:
– Если бы я не реабилитировал вас, архивные материалы показали бы, что я ещё один соучастник сокрытия правды о тайных пружинах борьбы за власть в Кремле в 30-50-х годах.
Таким образом, была подведена черта в этой титанической борьбе и подписано постановление о реабилитации Судоплатова и Эйтингона.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.