Текст книги "Всех, кто купит эту книгу, ждет удача"

– Сегодня мне лучше не пить, – заикаясь и стуча зубами, сообщил я.

– Ну не хочешь, как хочешь. Неволить тебя не буду.

Три дня я провалялся в постели якобы с гриппом, а на самом деле умирая от страха, пока не решился позвонить Николаю Николаевичу. С одной стороны, я боялся возмездия в виде тюрьмы, где я бы не выжил; с другой, я представил себя на месте этого парня, а шанс оказаться на его мете у меня был высок. Но все же, раз я позвонил, значит, Николая Николаевича боялся сильнее.

– Ну и что ты от меня хочешь? – спросил он, когда я закончил свой рассказ.

– Не знаю, – ответил я.

Я действительно не знал, зачем я ему позвонил – страх лишил меня способности думать. Наверно хотел, чтобы он, как в детстве отец, решил бы разом все мои проблемы, а потом купил бы мне игрушку или мороженое. Не знаю…

– Наверно, чтобы вы были в курсе, – пробормотал я.

– Спасибо, но я уже в курсе. Я еще я в курсе того, что прежде чем показать тебе нечто заслуживающее нашего внимания, Миронов заставит тебя участвовать в торговле наркотиками, терроризме, шпионаже, торговле оружием, заказных убийствах, государственных переворотах и государственной же измене. Так что постарайся быть пай-мальчиком и покажи себя с лучшей стороны во всех этих нелегких делах. Когда ты узнаешь нечто действительно важное, я тебя найду сам. И знаешь что, пока ты не спалился и нас всех не попалил, давай сюда мой телефон. А теперь проваливай, – закончил он разговор, забрав у меня мобильник.

Когда Эмма ушла, рассказав мне о Клубе и о младенце-Сатане, я не стал ни звонить, ни терзаться сомнениями. Вместо этого я отправился спать.

Проснулся я от голода. Жрать хотелось так, что болел живот. Усугубляли это чувство аппетитные запахи, доносившиеся из кухни. Эмма хоть и не баловала меня частыми обедами, но если готовила, то делала это великолепно. Вскочив с кровати, я отправился на кухню, где вместо Эммы у плиты возился Николай Николаевич.

– Привет, – сказал он. – Кулинар из меня никакой, но сносно поджарить картошку и сварить кофе я могу. Так что садись…

Понятно, что для таких людей, как он неприкосновенность чужого жилища не более чем миф или пустой предрассудок. И, тем не менее, увидев его на кухне, я остолбенел и удивленно уставился на него.

– Я же сказал, что найду тебя. Садись, – отреагировал он.

Я послушно сел за стол, а Николай Николаевич принялся суетиться, словно это я был у него в гостях. Действовал он, надо сказать, ловко. Вскоре на столе кроме вкусной картошки появилась квашеная капуста, соленые огурцы и несколько корейских блюд. На десерт были запеченные в микроволновке бананы с коньяком и мороженым и кофе. Ели мы основательно и молча, и только когда грязная посуда перекочевала в мойку, Николай Николаевич перешел к делу.

– Пришло время звонить, – сказал он.

– Куда? – не понял я.

– Приятелям твоего Андроши.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить наш разговор с Леной. Тогда я принял его за пьяный бред и, найдя через пару дней ее визитку в кармане брюк, не задумываясь, отправил ее в мусорное ведро.

– Я потерял номер, – сказал я.

– Держи, – Николай Николаевич положил на стол вырванный из блокнота лист бумаги с номером телефона.

– И что мне им сказать? – спросил его я.

– Они сами тебе все расскажут.

– И что теперь? – спросил я после разговора с Лопатиным.

– Ничего. Просто делай, что тебе говорят, и со всем соглашайся. И не дергайся, – добавил он, видя мое состояние, – все будет хорошо. Меня не ищи, я сам тебя найду.

На этом наш разговор закончился.

Настойчивый стук в дверь заставил меня подскочить в постели. Эммы рядом не было. Наверно, ушла, – подумал я, – забыла ключи и не может войти, а я дрыхну и не слышу звонка.

Вскочив, словно солдат по команде «подъем», я бросился к двери. Но вместо Эммы за ней стояла дамочка лет сорока в обрамлении пары крепких ментов. В дамочке я безошибочно узнал одно из тех сумасшедших созданий, которые в силу врожденного короткого замыкания в мозгах вместо влечения чувствуют ни с чем не сравнимую ненависть ко всем представителям мужского пола.

Окинув меня презрительно-враждебным взглядом, она представилась:

– Роза Цеткен. Служба судебных приставов, – затем, сунув мне в лицо удостоверение, бесцеремонно меня оттолкнула и вошла в квартиру.

– Чем могу? – удивленно спросил я.

– Алименты надо платить. Или вы думаете, что можно заделать ребенка, а потом бросить его на попечение матери и умыть руки? – язвительно ответила она, окидывая взглядом ростовщика обстановку в квартире.

– О каких, черт возьми, алиментах вы говорите? – взбесился я.

– О таких, которые вы так и не удосужились заплатить, – довольная вызванной реакцией ответила она.

– Но это хрен знает что! Какие могут быть алименты, если у меня никогда не было детей?

– Только не говорите после этого, что вы уже все уплатили, но потеряли квитанцию. Мы этим сыты по горло. Приступайте, – последнее слово было адресовано ментам.

– К чему приступайте? – опешил я.

– К описи имущества, которое будет у вас конфисковано в счет погашения задолженности по алиментам.

– Это уже ни в какие рамки не лезет… Сейчас я позвоню в милицию, позвоню адвокату…

– Никуда ты не позвонишь, говнюк, – оборвала меня Роза Цеткен, профессионально двинув ногой в пах.

Проснувшись, я свалился с кровати и больно ударился коленкой и локтем.

– Похоже, тебе лучше пристегиваться по ночам, – услышал я голос Николая Николаевича.

Я лежал на полу номера 6. Рядом в кресле (его раньше здесь не было) сидел Николай Николаевич, а рядом стоял мужчина в белом халате.

– Вы помните свое имя? – спросил он меня.

– Что? – не понял я.

– Назовите свое имя.

Не знаю почему, но этот тип в белом халате бесил меня настолько, что хотелось двинуть ему промеж глаз.

– Ты имя свое помнишь? – пришел ему на помощь Николай Николаевич.

– Какого хрена…

– Отвечай, когда спрашивают! – рявкнул он, подавив мой бунт в зародыше.

– Василий.

– Фамилия?

– Нам пришлось поработать с твоими мозгами, – сообщил, наконец, Николай Николаевич, – и теперь мы хотим удостовериться, что все прошло хорошо.

– Что вы со мной сделали? – испуганно спросил я.

– Вернули тебя назад. Ты прошел полный курс промывки мозгов сначала у Миронова, а потом и у Лопатина. Помнишь таких?

Только после этого объяснения я вспомнил, что был впутан в малоприятную для меня историю.

– Кажется, помню, – ответил я.

– Очень хорошо. А теперь встань с пола и помоги доктору разобраться с тобой.

– Да, извините, конечно…

Пробормотав извинения, я послушно встал.

– Садитесь, – попросил мужчина в халате.

Я сел на край кровати.

– Ну и как он? – спросил доктора Николай Николаевич после ритуала обследования.

– Состояние удовлетворительное. Через пару дней будет, как огурчик.

– Благодарю вас, а теперь, если можно, оставьте нас наедине.

– Конечно, – согласился доктор и вышел из комнаты.

– Ты как, с тобой можно уже разговаривать? – спросил Николай Николаевич.

– Немного кружится голова, а так все вроде, – ответил я.

– Тогда держи, – Николай Николаевич бросил на край кровати стопку фотографий, на каждой из которых были запечатлены, что называется, в дружеской обстановке Миронов и Лопатин.

– Это что, монтаж? – удивился я.

– Как ты думаешь, зачем кому-нибудь может понадобиться зло? – ответил он вопросом на вопрос.

– Если честно, мне сейчас не до философии, – попытался я уйти от ответа.

– А зло нужно для того, чтобы быть побежденным добром. И чем омерзительней выглядит зло, тем добрее потом будет выглядеть добро. Отсюда и все те мерзости, которыми вы занимались с Мироновым. Уже понял, или подсказать?

Ну, конечно же, черт возьми! Сначала плохой парень делает всю грязную работу, затем появляется хороший и после тяжелой борьбы побеждает плохого. А если плохой – дьявол, то хороший – не иначе как сам Христос – об этом снят чуть ли не каждый десятый мистический фильм. Вот значит, на что замахнулись господа заговорщики.

– Но подождите, а как же церкви? Неужели они согласятся лишиться своей монополии на опиум для народа? – спросил я.

– О, здесь как раз таки никаких проблем. Эти с готовностью поддержат любую власть, которая будет способствовать росту их влияния. А церкви в данном сценарии отводится одна из главных ролей.

Все верно, сначала слуги Тьмы убирают тех, кто опасен для Нового Порядка, а потом силы света под видом борьбы с тьмой завершают работу, и воцарится в мире новое средневековье еще более страшное и безжалостное…

– Но зачем все так? Зачем они так со мной?.. – спросил я.

– Видишь ли, для них это был пунктик, чтобы ты предал по-настоящему, поступил как Иуда, но только наоборот. Человек, продавший Дьявола… Как тебе эта роль?

– И что теперь?

– Ничего. Жди. Когда придет время…

– Простите, но я не уверен, что смогу его убить… – сообщил я.

– А убивать никого и не надо. Он нужен нам живым. И ты принесешь мне его на блюдечке.

– А если не получится?

– Получится. Иначе бы мы выбрали не тебя. Ладно, езжай домой, выспись и ничего не предпринимай. Я найду тебя сам.

Он позвонил за три дня до нападения на дьявольскую виллу.

– Пришло время положить конец игре – сообщил он. – В ближайшие дни состоится штурм виллы. Ты нужен мне там, но об этом я уже позаботился. Твоя задача заключается в обеспечении передачи нам ребенка в целости и сохранности. Для начала загляни в свой ящик с носками.

Там лежал миниатюрный, не более чем на полтора кубика шприц, заполненный мутной жидкостью.

– Это транквилизатор, – пояснил Николай Николаевич, – на всякий случай, если понадобится вырубить объект. Когда будешь плыть по подземной реке, внимательно смотри на правую стену. Как увидишь надпись «Здесь были Микола и Крот», прыгай за борт. Под надписью будет проход в пещеру. Жди нас там.

– А этот не утонет? – спросил на всякий случай я.

– Ну что ты как маленький! Зажми ему ладонью нос и рот или надень на голову кулек. Понял?

– Понял.

– Все понял?

– Да.

– Смотри, у наших ребят приказ пленных не брать, и ты не исключение.

– Я все понял. Ныряю под надпись справа, а потом жду в пещере. А я там не умру от сырости?

– Я позабочусь о сухих вещах, – пообещал Николай Николаевич.

5

Увидев на стене заветную надпись «Здесь были Микола и Крот», я схватил ребенка, зажал ему рот и нос рукой и спрыгнул с лодки. Вещи и оружие остались в ней.

Как мне и обещали, под надписью был небольшой подводный грот, который привел меня в пещеру, освещала которую какая-то светящаяся гнилостным светом дрянь. Там, как и было обещано, лежали сухие вещи. Переодевшись и переодев мальчишку, я сел, облокотился о каменную стену и задумался. Сильно хотелось курить, но сигарет не было.

Мальчишка был у меня, и это меня совершенно не радовало. Меня вообще не радовало, что пришлось ввязаться в эту историю. Почему-то приключения всегда валятся на головы тех, кто мечтает о тихой, спокойной жизни?!

Я с ненавистью посмотрел на спящего ребенка. Больше всего на свете мне хотелось его придушить. А, может быть, так и сделать? Убить этого гада, и дело с концом. Все равно Миронов меня убьет потому, что я слишком много знаю, чтобы жить.

Лопатину я тоже не нужен. Зачем ему лишний свидетель чуть ли не краха его планов, не говоря о том, что пока я жив, он не сможет выдать себя за спасшего мир от прихода Антихриста героя.

Николаю Николаевичу я тоже больше не нужен, а если учесть, что я видел его лицо и вообще знаю о его существовании…

Им всем нужен был не просто гаденыш, а гаденыш с правильной версией его истории, и я был досадной помехой в творчестве, которую проще всего устранить…

Я не заметил, как мои мысли сначала переключились на другую тему, а затем вовсе впали в анабиоз. А потом появился шепот. Он шел из глубины подсознания, становясь с каждой секундой все громче и отчетливее.

Шепот заставил меня встать, подойти к воде и нырнуть на самое дно подземной реки. Я никогда не был хорошим ныряльщиком, и если бы не полностью захвативший надо мной власть шепот, я ни за что бы не нырнул на такую глубину, тем более что, еще не добравшись даже до дна, я был уже на грани того, чтобы сделать вдох. Шансов добраться до поверхности не было никаких. И когда я уже был готов проститься с жизнью, появился человек в костюме для подводного плавания и сунул мне в рот ту штуку, из которой идет воздух. Несколько глубоких вдохов вернули меня к жизни.

Человек в костюме для подводного плавания помог мне надеть акваланг и маску, после чего жестом приказал плыть за ним. Спустя энное количество времени мы вынырнули в какой-то пещере.

– Что так долго? – набросилась на меня Эмма, едва сняв маску, в костюме для подводного плавания была она, – я уже собиралась уходить одна.

– Так ты мне вроде был свидание не назначала, – ответил я, обрадовавшись такому повороту событий.

– Ты должен был прийти сам. Это что-то вроде экзамена.

– А если бы я не пришел?

– Ты пришел и довольно об этом, – оборвала меня Эмма.

– И что теперь? – спросил я.

6

– Знаешь, мне временами кажется, что наша Земля попросту сошла с ума. У нее галлюцинации или бред. И мы – часть этих галлюцинаций, но только мы – галлюцинация, способная осознавать себя и эту бредовую реальность вокруг, которую мы и называем жизнью. Поэтому все в нашей жизни происходит именно так… – рассказывал я Эмме в кафе. – И потому, что жизнь существует лишь в воображении планет, мы не видим ее на других планетах, в отличие от парней на летающих тарелках, которые научились свободно перескакивать из одного воображаемого мира в другой…

Это было наше первое свидание, уроки английского не в счет. Мы сидели в кафе, пили пиво, рассказывали о себе, разговаривали ни о чем. Вернее, о себе рассказывал я. Она же ограничилась тем, что сообщила:

– Мое имя ты уже знаешь, и этого вполне достаточно.

Сейчас-то я понимаю, что это должно было меня насторожить, но тогда я был покорен ее внутренним магнетизмом, начисто лишившим меня мозгов. Я был счастлив оттого, что эта ничем с виду не примечательная женщина сидит за столиком напротив меня и слушает чушь, которую я несу.

– А как ты оказался на курсах? – спросила она, когда я иссяк. – Английский тебе нужен, насколько я понимаю, как собаке коллайдер.

– Не знаю. Мне было грустно, одиноко… и потом, пошел дождь, а тут объявление на двери… Теперь-то я понимаю, что пришел туда, чтобы встретить тебя.

– Ты действительно это понимаешь? – спросила она, внимательно на меня посмотрев.

– Готов поклясться на библии, – ответил я, – попросить официанта принести?

– А ты ее видел в меню? – нашлась Эмма.

– Кстати о Библии, – вернулась она к разговору, когда мы отсмеялись, – как ты относишься к религии?

– Как видишь, – я сделал большой глоток пива, – я не мормон.

– Это понятно, ну а вообще?

– Религия – это опиум для народа, а я люблю более легкие наркотики без абстиненции и прогрессирующего слабоумия.

– Ну а магия, ритуалы… Тебя это не заводит?

– Честно говоря, нет. Мне это напоминает комсомол, а на комсомол у меня аллергия.

– Как же ты тогда работаешь в администрации?

– Превозмогая отвращение и тошноту.

– И как, получается?

– В среднем по району. До черного пояса по похуизму мне еще далеко, но я шаг за шагом приближаюсь к этому.

А уже ночью, после Того Самого (оба слова с большой буквы), когда я уже понял, что не смогу прожить без Эммы и дня, я ни с того ни с сего рассказал ей то, что не рассказывал никому:

Я назвал это «чувством дома». В детстве оно приходило ко мне примерно раз в два-три месяца. Я вдруг начинал чувствовать, что меня ждет что-то необыкновенное, такое, что нельзя упускать. Я одевался, выбегал из дома и ничего не находил. Несколько дней после этого я чувствовал себя конченым неудачником, потом приходил в норму, до следующего «звонка из дома».

Со временем моя болезнь изменила характер, и теперь у меня нет таких приступов, зато я чувствую «дом» постоянно. Чувствую, но не могу к нему пробиться из-за какого-то непреодолимого препятствия… Противное, надо сказать, состояние, больше всего похожее на хроническую ноющую зубную боль души.

Вместо того чтобы послать меня, куда следует, со всем этим нытьем, Эмма внимательно выслушала мою исповедь, а потом сказала:

– Похоже, ты мне подходишь.

– Надеюсь, что так, – ответил я.

– Я тоже на это надеюсь, – задумчиво произнесла она.

В тот день, когда я был завербован Николаем Николаевичем, у меня впервые ничего не получилось. Мы встречались с Эммой уже несколько месяцев, и обычно он вскакивал, едва за окном слышался стук ее каблучков. Тогда же мне было настолько хреново на душе, что он бастовал, несмотря на все усилия Эммы. Обычно ей достаточно было просто нечаянно коснуться меня рукой, чтобы я буквально улетел от блаженства.

– Ну что ты как маленький, успокойся, ну завербовали тебя… Ну и что? Ну нельзя же так переживать из-за мелочей… – начала она уговаривать меня, когда все ее старания ни к чему не привели.

От этих слов меня словно окатило нашатырем.

– Подожди… Откуда ты знаешь? Так это ты втянула меня в это дерьмо?!! – заорал я в приступе острой злобы.

Если бы взгляд действительно мог испепелять, Эмма превратилась бы в кучку пепла в одно мгновение.

– Ты же сам говорил мне, что хочешь «домой», – невозмутимо ответила она.

– Причем здесь это?

– Считай свою вербовку билетом.

Злость сменило удивление.

– Не думай, что все это просто так. Ты не случайно пришел на английский, не случайно влюбился в меня, не случайно признался в том, что наверняка никому больше не говорил. Поверь, очень скоро все встанет на свои места, а пока плыви по течению и делай то, что тебе говорят.

Не знаю, возможно, тогда у меня и был выбор, но я не догадывался о его существовании.

Как я уже говорил, в то утро я проснулся от поистине потрясающего шквала любви и нежности. Эмма набросилась на меня, даже не сняв куртку.

– Похоже, соня, у тебя была бурная ночь, – сказала она, когда я окончательно проснулся.

Она сидела на мне верхом, и ее скорее милое, чем красивое лицо излучало ту дьявольскую страсть, которая сводила меня с ума буквально с первых дней нашего знакомства.

– Меня вчера водили к богине, – признался я.

– У меня что, появилась конкурентка? – наигранно строго спросила она.

– Ну что ты, солнышко, разве кто-нибудь может сравниться с тобой? Ты – мое единственное божество, – промурлыкал я в паузах между поцелуями.

– Тогда сделай со мной то, что должно делать с богиней, – приказала Эмма, входя в роль.

– Исполнять твои желания, богиня, моя приятнейшая и почетнейшая обязанность, – ответил я.

Эммина куртка, затем кофточка и, наконец, лифчик полетели на пол. Когда верхняя часть ее тела была обнажена и исцелована до последней родинки, я положил Эмму на спину и перебрался к ее ногам.

– Так что ты сделал с той самозванкой? – спросила Эмма.

– Истекал как дурак слезами благоговения и ползал у ее ног.

– Ты ползал у чьих-то ног и теперь имеешь наглость мне об этом говорить?

– Меня накачали какой-то ерундой.

– Ладно, будем считать, что это тебя извиняет.

– Иди ко мне, – сказала она, когда я начал целовать ее маленькие совершенной формы ступни.

– Как ты думаешь, что это было? – спросил я по возвращении из нирваны.

– Ты о чем? – не поняла Эмма.

– Я о своем поведении с богиней… То, чем они меня накачали… это не опасно?

– Не бери в голову, это был просто тест.

– Тест?!!

– Ну да. Им же надо знать, каков у тебя тип реакции на… – совершенно непроизносимое название, – иначе они не смогут нейтрализовать помывку твоих мозгов.

– Мне что, промыли мозги? – испугался я.

– Еще нет, но помоют. И не один раз.

– Спасибо тебе, добрая женщина, и не только на добром слове.

– Может хватит сковчать?! – рассердилась Эмма.

– А ты бы на моем месте не сковчала?

– Не знаю, но все равно, хватит. Сейчас важно не это.

Я хотел возразить, что для меня сейчас нет ничего важнее, но она так на меня посмотрела, что слова застряли у меня в горле.

– Видишь ли, котик, – начала она так, словно речь шла о любовных пустяках, – я работаю доверенным лицом человека, ради которого тебя, собственно, и завербовали.

– И что? – спросил я с молчаливого ее позволения.

– А то, что я говорила с ним о тебе, и он тобой заинтересовался. Так что пора тебе увольняться с работы.

– Подожди, но я не хочу никуда увольняться.

– Ты же ненавидишь свою работу.

– Ну и что? Где гарантия, что свою новую работу я не буду ненавидеть еще сильней?

– Все равно придется, иначе ты разочаруешь своего резидента, а он этого страсть как не любит. Так что выбора у тебя нет.

В ответ я выдал сплошь состоящую из мата тираду.

– Я так и знала, что мы договоримся, – ответила на это Эмма.

– Ну и как тебе Атлантида? – спросила Эмма, когда я вернулся с первого чаепития в доме Лопатина. – Ты уже знаком с Лабиринтом?

– Не знаю… По мне так они – обычные господу помолимся, такие же, как свидетели иеху или прочие баптисты-адвентисты. Та же самая фигня, только вид сбоку. Находят каких-нибудь недоделков с огромным ущемленным эго и начинают им втирать, что их чмошность и недоделанность – это не порок, а божья благодать, признак избранности. Что только таких вот хороших, как они и любит господь, а те, кто более удачлив, попадут в ад и будут там гореть в геенне огненной. И те вместо того, чтобы попытаться хоть как-то себя доделать, начинают благодарно впитывать эту греющую самолюбие отраву, переписывать на кого надо квартиры или добровольно принимать яд.

– Извини, но это не совсем так. Эти люди не так просты, как кажутся, так что держи с ними ухо востро. Зазеваешься, и не заметишь, как тебя сожрут с потрохами.

– Спасибо за предупреждение, – ответил я. К тому времени я уже был настолько перепуган, что мог чувствовать страх разве что при непосредственной угрозе жизни или же непосредственно перед пытками.

Едва Николай Николаевич положил трубку, сообщив мне о предстоящем нападении на виллу и дав ценные указания, позвонила Эмма.

– Слушай внимательно и не перебивай, – сказала она деловым тоном. – У меня нет времени на рассюсюкивания. Как ты уже, наверно, понял, кому бы ты ни передал ребенка, сразу же после этого тебя убьют. У тебя есть только одна возможность спастись, так что постарайся ею воспользоваться. И, прежде всего, никто из них не должен получить ребенка. Никто.

– Ты предлагаешь его убить?

– Это было бы проще всего, вот только это ничего не изменит. Так что ты сделаешь кое-что другое. В ванной в пузырьке с шампунем ты найдешь шприц. Обращайся с ним осторожно, если не хочешь до конца дней остаться клиническим идиотом. Сделай ребенку укол, а потом поступай так, как велел твой резидент.

Оказавшись на месте, постарайся расслабиться. Если все сделаешь правильно, Лабиринт спасет тебе жизнь. Удачи… и… я тебя люблю.

– Я тебя тоже люблю, – ответил я.

Так вот, значит, как они решили противостоять второму пришествию Спасителя! Все верно, если показать, что одни взрослые люди поклонялись как олицетворению зла идиоту, а другие всерьез пытались с ними бороться… В умелых руках это будет настоящей бомбой.

Я представил себе рожи всех этих Мироновых, Лопатиных и Николаев Николаевичей и впервые за все это время рассмеялся от всей души. Что до ребенка, то мне его было совершенно не жаль. Нисколечко.