Текст книги "Всех, кто купит эту книгу, ждет удача"

– Скажи, ты правда устроил все это из-за меня? – спросила она, когда они сели в такси.

– Лучше сказать, для тебя. Я же обещал разогнать тучи. Надеюсь, тебя это не сильно напрягает?

– Еще не знаю, но, честно говоря, ошарашило.

– А меня ошарашила ты, и я потерял голову, да так, что совсем не хочу находить ее обратно.

– Ты меня пугаешь.

– Надеюсь, не настолько сильно, чтобы заставить тебя убежать.

– Нет, но… Я даже не знаю, что сказать.

– Тогда не говори ничего или говори все, что хочешь.

К тому моменту, когда они приехали на место, компания была уже слегка навеселе. Возможно, поэтому их вышли встречать все собравшиеся.

– Познакомься с моими друзьями, – сказал Ян Раде, передавая Лене, (на этот раз она взяла на себя роль хозяйки), вино и взятую на вынос в кафе (на усмотрение официантки) еду. – Это – Лена, прекрасный друг и соратник. Ее муж, Тим, эволюционировавший в дантиста хиппи. Рекомендую. Это – Гриб. Наш маг в хорошем смысле слова, – поспешил добавить Ян, когда Гриб поморщился при слове «маг». – И хозяин дома, Сергей. Художник, писатель…

– Да какой я писатель, – отреагировал Сергей. – Писатели – это те, кто клацает пальцами по клавиатуре ради куска хлеба, а я так, пописываю ради удовольствия.

– А это – Рада.

– Так это вы – муза погодной революции? – спросила Лена.

– Она самая, – ответил за Раду Ян.

– Теперь я тебя понимаю, – сказал Сергей.

Во время этого разговора они вошли в дом, сняли куртки и прошли в каминную, где прямо на полу на клеенчатой скатерти был «накрыт стол». Через несколько минут Рада чувствовала себя там уже в доску своей и была со всеми на «ты».

Выбрав подходящий момент, Ян позвал Гриба в другую комнату поговорить.

– Что ты об этом думаешь? – спросил он, рассказав предварительно все, что с ним произошло.

– Думаю, у тебя последняя эмансипация.

– Как это?

– Видишь ли, тебя, меня, всех воспитывают по принципу фикуса. Это дома в кадке он кажется милым растением. В дикой природе он – грозный убийца. С какашками птиц и зверей его семена попадают на верхние ветки деревьев, и когда он проклевывается, дерево обречено. Дело в том, что, разрастаясь, корни фикуса полностью обволакивают ствол дерева, на котором он растет. Дереву становится некуда расти, и оно погибает. В результате фикус получает питательные вещества и место под солнцем. Кстати фикус – плодовое дерево, и его плодами питается чуть ли не пол-леса.

Воспитание подобно фикусу опутывает нашу глубинную сущность совершенно противоестественными нормами поведения, морали, ценностями и жизненными ориентирами, в результате мы начинаем, сломя голову, мчаться прочь от себя за неким эфемерным успехом, достигая или не достигая которого мы лишь понимаем, что просрали почем зря всю свою жизнь. И даже в том случае, когда наши учителя говорят нам: «Будьте собой, – под этим «бытием собой» подразумевается, опять же, следование тем или иным правилам. В результате получается тот же фикус, но косящий под приютившее его дерево.

Временами наша удушаемая сущность пытается этому противиться. Сначала это происходит в подростковом возрасте. Потом еще несколько раз. У разных людей по-разному. А потом, перед самой смертью, наша сущность в ужасе просыпается в последний раз и делает свой последний рывок. В психологии это называется возрастными кризисами.

– И что, ничего нельзя сделать?

– Почему. Тут целых два выхода, как говорится, спереди и сзади: Первый из них – забить болт на все, чему тебя учили, и начать идти по жизни путем с сердцем, и плевать, куда он тебя заведет. Либо же можно немного почудить, взять себя в руки и, когда твоя суть окочурится, жить дальше. Какой из них какой – решай сам.

– Поехали ко мне, – предложил Раде Ян, когда пришло время расходиться.

– Поехали, – согласилась она.

– Ну и как тебе мои друзья? – спросил он в такси.

– Прикольные люди. Давно не встречала таких.

– Рад, что тебе понравилось.

Несмотря на глубокую ночь, – часы показывали около 2, – у дома Яна толпились люди. Рада отреагировала первой.

– Проезжай, не останавливайся, – сказала она таксисту и назвала свой адрес.

Яну понравилось у Рады. 2 огромных, не загроможденных мебелью, но и не выглядящих пустыми комнаты. Одна из них – спальня. Большая лоджия с дизайнерским столом и стульями из каких-то поражающих деревья наростов. Большая кухня, удобная ванная и туалет. Все это было обставлено без лишней роскоши и следованию моде, но качественно и со вкусом. В квартире было чисто, но беспорядочно – Рада была не из тех, кто кладет всегда вещи на место.

– У меня тут бардак. Ничего? – сообщила она, когда они вошли.

– Вполне даже ничего бардак, – ответил Ян.

– Тапочек и халата твоего размера у меня нет, но горячая вода и чистое полотенце найдется.

– У меня при себе костюм Адама. Если тебя это устроит…

– Вполне, – ответила она, не дав ему договорить.

– Кто первый идет в душ?

– Ты. Не люблю потом ждать.

– Как скажешь.

Последние события, алкоголь, горячая вода… наверно, все вместе подействовало на Яна, и когда Рада пришла и легла рядом, он просто обнял ее и прижался к ней всем телом. При этом он чувствовал, что заполняет ею свою многовековую (так он чувствовал) внутреннюю пустоту, и от этого ему становилось хорошо и одновременно больно. А его душа изо всех сил билась о грудную клетку, словно хотела размозжить об нее себе голову. Из глаз Яна текли слезы, но он этого не замечал.

– Что с тобой? – спросила она.

– Ничего, – ответил он. – Все нормально. Просто хочу ощутить себя рядом с тобой… Прочувствовать тебя всей душой, всем своим телом… Хочу стать с тобой одним целым… Навсегда хочу стать с тобой одним целым… Слиться на энергетическом уровне… Я хочу, чтобы все было нами… Только мы… И никого и ничего больше… Только мы…

Он еще какое-то время шептал подобную, идущую из самой глубины его души и от этого обладающую высшим, надсмысловым значением чушь, а потом набросился на Раду страстно и одновременно нежно. Он ласкал ее руками и ртом всю, с ног до головы, не упуская ни одной анатомической детали ее тела, а потом, когда они слились в соитии, его тело взорвалось тотальным оргазмом, когда мощная энергетическая струя пронзает не только гениталии, но и все тело, чтобы, взорвавшись ядерным грибом в голове, смести взрывной волной кайфа и тело, и мысли, и чувства, и то, что стоит за ними…

Его состояние передалось Раде, и она испытала нечто похожее. А потом они ощутили то самое единение, которого так страстно желал Ян.

Когда, спустя какое-то безвременье, их сознания вернулись в тела, они, не сговариваясь, выключили телефоны. До вечера следующего дня они покидали постель лишь для того, чтобы сходить в туалет и чего-нибудь поесть на скорую руку. На какое-то время внешний мир с его работой, погодой, окружающими… попросту перестал для них существовать. До вечера следующего дня они были друг для друга всепоглощающими вселенными, а потом…

Потом завыли городские сирены.

– Это еще что? – недовольно спросила Рада, которую разозлило столь бесцеремонное вторжение внешнего мира в их жизнь.

– Не знаю. Надо включить телевизор. Мало ли что.

Выругавшись, Яна взяла с тумбочки пульт и включила висящий на стене со стороны подножия кровати небольшой телевизор.

По всем каналам показывали местные новости. Как оказалось, пока они были заняты друг другом, в городе произошел бунт. Сначала были митинги сторонников и противников погодной революции. Потом они переросли в столкновения участников друг с другом и с полицией, и быстро превратились в массовое побоище.

– Смешались в кучу конелюди, или групповуха кентавров, – констатировал Ян.

А потом один из лидеров противников погодной революции, священник с совершенно безумными глазами, со словами:

– Раз они так стремятся в геенну огненную, они ее получат, – призвал свою паству поставить в погодных бюллетенях по тысяче градусов и больше. В результате среднестатистическая температура в городе на следующий день должна была превысить 200 градусов по Цельсию. А так как процесс управления погодой, оказывается, носит автоматический, исключающий вмешательство человека характер, с погодой за оставшееся до Дня Ада время, так журналисты окрестили предстоящую жару, ничего сделать невозможно, в городе объявили эвакуацию.

– Ну и что ты на это скажешь? – спросила Рада.

– Охренеть! – ответил ошарашенный Ян. – Надо сваливать.

– Ты как хочешь, а я никуда эвакуироваться не стану. Мне никогда еще не делали таких подарков, и убежать, значит отказаться, а я отказываться не хочу, – с безумной решительностью заявила она.

– Но ты сваришься заживо!

– Не сварюсь. У меня кое-что есть.

Она встала, вышла из комнаты, затем вернулась с пузырьком без этикетки, в котором было несколько таблеток.

– Когда станет невмоготу, я приму это, и сразу же отправлюсь с Проводником за туман, – говоря это, она не шутила. Рада была полна той самой непоколебимой решимости, для которой не существует «нет».

Слушая ее, Ян чувствовал, как его наполняют бессилие и ужас. Ему предстояло вот так потерять то единственно важное, что он обрел в своей жизни, и он не мог этому помешать. Ведь отбери он даже эти чертовы таблетки и силой утащи Раду из города, она все равно, в конце концов, поступит так, как решила.

– А как же я? – не зная, что делать, спросил Ян и разрыдался.

– Ты можешь уехать и жить дальше своей жизнью, а можешь остаться до самого конца, а потом уйти вместе со мной, держась за руки в тот мир, одна мысль о котором вселяет в большинство людей ужас. Таблеток на двоих хватит. У меня остался хлеб, сыр и вино. Что скажешь?

– Я остаюсь.

– Тогда надо выключить все и притвориться, что нас нет дома.

– Хорошо. Только можно сначала воспользоваться твоим компьютером для выхода в интернет?

– Конечно. Я пока сварю кофе.

Рада пошла на кухню, а Ян, преодолевая дрожь в руках, (он совсем не хотел умирать, и оставался в городе только потому, что потеря Рады была для него намного страшнее смерти), включил ее ноутбук, вошел к себе в «СС» и написал:

«Ну что, друзья мои, похоже, маразматики нас перехитрили. Они применили свой любимый ход с двумя маразматическими альтернативами и выбор пал на якобы нашу. Наверняка от страха почти все забудут, что мы хотели совершенно не этого. Наверняка уже завтра они потребуют запретить индивидуальность, и испуганные обыватели будут аплодировать очередному наступлению на горло их песни. Хотя, все зависит от вас. Жизнь своим умом – это риск. Жизнь умом чужим – это бесцветная обрыдлость мира погибших душ.

Судьба ваших душ только в ваших руках. Помните это.

Что же до меня, то я ни о чем нисколько не сожалею и не считаю себя виновным.

Я прощаюсь с вами и желаю всем вам удачи. Надеюсь, никто сильно не пострадает от супержары.

Прощайте».

Потом они медленно, стараясь прочувствовать каждый глоток, выпили свой последний кофе, выключили свет, задернули шторы и вернулись в постель. Чтобы не шуметь, они лежали в темноте, обнявшись, нежно целовались и старались не заснуть, чтобы ни одна минута последней ночи не была потрачена зря.

На рассвете они перебрались на лоджию, не забыв захватить с собой вино из слегка потекшего к рассвету холодильника. Чтобы свести последствия жары к минимуму, были отключены электричество, газ, отопление и вода. К тому времени кроме них в городе никого больше не было.

Сначала на лоджии было холодно, и они сидели там, надев куртки и шапки, но когда солнце полностью поднялось над горизонтом, стало тепло, как летом.

– Вот оно, светящее специально для меня солнце, – сказала Рада и поцеловала Яна. – Посмотри на город, – добавила она после паузы, – такое впечатление, что, избавившись от людей, он впервые за долгие годы дышит свободно. Поздравляю! – крикнула она городу и, наполнив бокал, бросила его с лоджии.

К 10 утра уже было тяжело дышать. В комнатах было немного прохладней, но им не хотелось уходить с лоджии. Чтобы хоть как-то уменьшить жару они перебрались в тень, где устроились на полу на своих куртках. Обниматься было слишком жарко, поэтому они просто держались за руки.

К этому времен предсмертный мандраж Яна прошел полностью, и он поймал себя на том, что впервые в жизни ему совершенно спокойно и хорошо.

– Спасибо, – прошептал он на ухо Раде.

– За что? – также шепотом спросила она.

– За самый лучший день в моей жизни.

– Тебе тоже спасибо… Не представляю, как я жила без тебя…

Когда в оставленном на столе бокале, нагревшись на солнце, начало кипеть вино, из комнаты послышался тактичный кашель.

– Уже пора? – спросил Ян. Он не видел кашляющего, но понимал, что кашлять мог только Проводник.

– Правила запрещают мне вмешиваться заранее, но через 2 минуты у вас в голове лопнет сосуд, так что если вы хотите вместе…

– Конечно. Спасибо большое за предупреждение. Хотите горячего вина?

– Нам запрещено, но почему нет? – согласился Проводник, входя в лоджию.

– Только с горла, – сказала Рада и протянула ему бутылку.

Сделав несколько глотков, он вернул ее ей.

Рада достала таблетки.

– Ты не жалеешь? – спросила она, протягивая одну Яну.

– Нисколько. А ты?

– Это самый прекрасный день в моей жизни. Мы ведь сможем уйти вместе? – спросила она у Проводника.

– Конечно. Я же пришел один.

– Большое вам спасибо.

– Время, – напомнил Проводник.

Ян с Радой одновременно выпили таблетки и тут же, чтобы успеть до того, как подействует яд, крепко обняли друг друга и впились друг другу в рот последним поцелуем, который прекратился лишь после того, как закончились короткие конвульсии.

– Пора, – сказал Проводник и протянул им руки.

Повинуясь ему, Ян с Радой поднялись на ноги и, взявшись за руки, протянули свободные руки Проводнику.

– Прямо как дети на прогулке, – успел подумать Ян, пока они вот так втроем стояли, взявшись за руки, перед тем, как окончательно исчезнуть в тумане.

04 08 13.

Смерть Сизифа

Протагор наслаждался сновидением. Ему снилась юная красавица гетера. Она сидела в похожем на трон кресле. Он – подле трона на подушке для ног. Протагор целовал ее идеальную обутую в бежевую сандалию ножку, и каждое прикосновение губами к ее ухоженным пальчикам, подъему стопы или ремню сандалия приносило то сладостное юношеское любовное томление, которое наяву он в последний раз испытывал много веков назад. Конечно, в юности он не стал бы неторопливо ласкать женские ножки, а поспешил бы получить то, что считал тогда главным. Любовь к неторопливым ласкам пришла к нему с опытом, а века посмертного существования принесли пресыщение. Теперь только редкие любовные сны позволяли ему вновь переживать чувства, которых он, подумать только, стеснялся в юности.

Разумеется, Протагор умел управлять сновидениями, но в искусственно вызываемых сновидениях он продолжал быть вот уже много веков сорокапятилетним мужчиной. И только приходящие естественным путем любовные сны временно возвращали его чувствам юность. Состояние юности души было настолько хрупким, что любое вмешательство в развитие событий могло его разрушить, поэтому Протагор мог позволить себе лишь осторожно продлять сновидение.

В свои предсмертные 45 Протагор был видным мужчиной. Высокий, слегка полноватый, но не бесформенно жирный. Не спортивный, но и не слабосильный. Лицо приятное, мужественное. Волосы светлые с только-только пробивающейся сединой. Пожалевшее волосы на голове время вовсю отыгралось на его броде, которая, будь она у него, была бы совершенно белой. Бороду Протагор не носил, так как она требовала ухода, а лишние хлопоты он никогда не любил. По этой же причине у него была очень короткая стрижка. Брился Протагор 2 – 3 раза в неделю перед любовными свиданиями.

Жил он на загородной вилле, которую окружали 10 гектаров принадлежащей ему неухоженной земли. Благодаря благоденствующему на его земле бурьяну Протагор слыл среди соседей чудаком. Зачем иметь столько земли, если ничего с ней не делать? – не понимали они. В свою очередь Протагор свысока посмеивался над соседями: разве могут эти плебеи понять истинную цену уединения? Ради уединения Протагор поселился в когда-то практически безлюдной долине у подножия горы, на которую день за днем Сизиф, этот двуногий скарабей, пытался закатить свой камень.

При жизни Сизиф был еще тем пройдохой. Никто в Греции не мог сравниться с сыном бога всех ветров Эола в коварстве, хитрости и изворотливости ума. Благодаря этим качествам Сизиф сколотил настолько огромное состояние, что о его сокровищах ходили легенды. Когда же за ним пришел бог смерти Танат, Сизиф, перехитрив его, заковал Таната в цепи. В результате люди перестали умирать, боги подземного царства остались без жертв, и на Земле нарушился установленный Зевсом порядок, который восстановился только после того, как бог войны Арест сумел освободить Таната. Разумеется, Танат вернулся в царство Аида с душой Сизифа. Но Сизиф и тут сумел проявить себя. Перед смертью он уговорил жену не устраивать похорон. И когда Аид с Персефоной не получили положенных похоронных жертв, Сизиф упросил их отпустить его в мир живых, чтобы уговорить жену провести обряд погребения и принести богам пышные жертвы. Поверил ему Аид. Вот только Сизиф не спешил возвращаться назад. Вместо этого он принялся пировать и веселиться, радуясь тому, что сумел выйти из загробного царства живым. Пришлось Аиду вновь отправлять за Сизифом Таната. В результате за все свои злодеяния Сизиф был приговорен к вечно безрезультатным попыткам закатить здоровенный камень на гору. С тех пор Сизиф мог отвлекаться от своей работы только на еду, туалет и очень короткий отдых.

Отсутствие возможности обманывать людей превратило Сизифа в безобидную достопримечательность, к которой, по мере того, как он становился все более известным благодаря таланту Овидия и Гомера, потянулись туристы. Сначала это были отдельные путешественники, но вскоре, словно прорвав сдерживающую его плотину, к Сизифу хлынул человеческий поток. В миг подножие горы обросло отелями, игорными, любовными и увеселительными заведениями. Так благодаря Сизифу безлюдная долина у подножия горы за какие-то несколько лет превратилась в модный туристический рай, где было все, кроме уединения.

Известный своей мудростью и дальновидностью Протагор успел вовремя купить участок земли, в центре которого и построил свою виллу, благодаря чему смог совместить радость уединения с благами цивилизации.

Считая, что нужно идти по жизни в ногу со временем, даже если это жизнь после смерти, Протагор, когда наличие работы стало признаком хорошего тона, начал вести «Философскую колонку» в городском литературном еженедельнике. Много денег такая работа не приносила, но и времени почти не отнимала. К тому же творчество, особенно если оно пользуется спросом, само по себе приносит немалое удовольствие. Жил Протагор, как и надлежит настоящему эллину, за счет доходов от принадлежащей ему пары отелей, в каждом из которых трудились его рабы. Рабов он держал в строгости (иначе с рабами нельзя), но без лишней жестокости, благодаря чему они старались работать на совесть, чтобы не стать праздничным подарком какому-нибудь самодуру.

Досмотреть сон Протагору помешал настойчиво-требовательный стук в дверь. Так могли стучать только гвардейцы, но что им могло от него понадобиться? Он всегда жил тихой, спокойной жизнью, никуда не лез, ни на что не напрашивался… Решив не искушать Фортуну игрой в «меня нет дома», он встал с кровати, надел легкий халат (спал он всегда обнаженным) и поспешил открыть дверь.

За дверью стоял главный телохранитель и специалист по особым поручениям Наместника Аида Александр в полном боевом облачении: шлем, бронежилет, легкие и прочные пластиковые щитки на руках и ногах. На поясе дубинка-электрошокер. На груди на ремне короткоствольный автомат. Доспехи делали эти 180 сантиметров роста и 150 килограммов тренированного тела еще более внушительными. А его взгляд… Поговаривали, что он взглядом мог усмирять коней.

Протагор был не из тех, кого можно напугать внушительным видом или взглядом. Увидев гостя, он спросил, не скрывая своего удивления:

– Чем обязан такой чести?

– Он хочет видеть тебя. Немедленно.

– Сейчас. Только приведу себя в надлежащий вид, – сказал Протагор, силясь вспомнить, в каком шифоньере пылится его парадная туника. Европейские костюмы в условиях всегда жаркой погоды он не признавал в принципе. На официальные мероприятия он не ходил, поэтому носил футболки, шорты и сандалии или шлепанцы. Разумеется, о том, чтобы идти в таком виде во дворец, не могло быть и речи.

– На это не времени, – отрезал Александр.

– Но не пойду же я в халате, босиком и с небритым лицом?

– Надень это, – Александр указал рукой на комнатные тапочки, стоявшие возле двери. После этих слов Протагор понял, что только неоднократно проверенная в бою выдержка помогала Александру держать себя в руках.

– Что случилось? – спросил Протагор.

– Сизиф умер.

– Как? – Протагор не поверил своим ушам.

– Его бездыханное тело было обнаружено несколько часов назад.

– Но как это возможно?

Александр оставил этот вопрос без ответа.

Как можно умереть, будучи уже мертвым?!! Эта мысль не укладывалась в голове Протагора. Неужели дурацкий розыгрыш? Вот только Александр совсем не был склонен к розыгрышам. Врачебная ошибка?

– Идем быстрей, – поторопил Александр.

– Конечно-конечно, – ответил Протагор, надевая тапочки. – Просто это известие…

– Оно убивает. В городе паника. Начались беспорядки, погромы…

– Представляю.

В нескольких метрах от дома стоял личный бронированный автомобиль Наместника и два гвардейских броневика. Роль бампера у первого из них играло приспособление для расталкивания мешающих проезду автомобилей. Вооружение броневиков было внушительным: крупнокалиберные пулеметы и спаренные с ними огнеметы – главное оружие устрашения в загробном мире. Гореть, не умирая, намного страшнее, чем сгореть заживо.

– Все настолько серьезно? – спросил Протагор, увидев технику.

– Мне приказано доставить тебя во дворец живым и здоровым, – пояснил Александр.

Когда они сели в машину, колонна, врубив серены, рванула вперед на максимальной скорости.

Происходящее в городе ввергло Протагора в ужас. Город выглядел так, словно в него ворвалась и крушила все на своем пути армия неприятеля. Всюду были обезумившие от страха люди. Одни пытались бежать, другие громить магазины, третьи под шумок грабили дома зажиточных граждан. Дороги загромождали искореженные в результате столкновений автомобили. То тут, то там возникали и разгорались пожары. А не имевшие возможности умереть раненые тщетно молили о помощи – до них в этом хаосе никому не было дела.

Наблюдая это торжество паники, Протагор подумал, что все то, что принято считать человеческими, отличающими людей от животных свойствами, есть не более чем непрочный искусственный налет на звериную людскую сущность, мгновенно исчезающий каждый раз, когда рушится привычный обывательский мирок, будь то стихийное бедствие, война, эпидемия или, как сейчас, внезапное понимание того, что ты смертен. Наверно, подобным образом чувствовали бы себя Адам и Ева после изгнания из рая, не будь эта история сказкой для взрослых детей. Было время, когда христианские фанатики пытались качать здесь права, но их вовремя изгнали, а тех, кто не захотел убраться, навеки залили бетоном – далеко не самый приятный вид казни, учитывая казавшуюся незыблемой невозможность умереть.

Несколько раз им пришлось прорываться сквозь толпу. Дорогу расчищали огнеметом, а тех, кто не мог или не успевал расступиться в страхе перед огненной струей, сметались броневиком. Одни отлетали в стороны, другие падали на дорогу. Когда какой-нибудь бедолага попадал под колесо лимузина, машина слегка подпрыгивала.

Для психики Протагора это было слишком, и она, как когда-то в особо кровавых боях, отключила эмоции. В результате он перешел в режим безучастного наблюдения за происходящим, думая о том, сколько ему потом будут сниться кошмары, когда душа оттает, и на него обрушатся все подавляемые сейчас эмоции. В свое время эта особенность устройства его психики помогла Протагору выйти живым из целого ряда мясорубок.

– Я могу позвонить? – спросил Протагор, вспомнив про свои отели.

– Связь работает, – ответил Александр.

– Вот только я в спешке забыл мобильник.

– Держи.

Он протянул Протагору простой, но вполне надежный аппарат – Александр не любил показную роскошь.

Управляющий ответил после второго гудка.

– Как у нас дела? – спросил Протагор.

– Гвардейцы поливают огнем всех, кто пытается без разрешения проникнуть на охраняемую территорию.

– А как постояльцы?

– Нервничают. Но в порядке.

– Хорошо. Организуй обслуживание гвардейцев по высшему классу. Разумеется, за счет заведения. А заодно верни постояльцам деньги за все дни, пока здесь будет бардак. Они не для этого к нам приехали.

На подступах к окружающим дворец богатым кварталам шли настоящие бои. Жаждущая крови и грабежа вооруженная камнями, «коктейлем Молотова», пистолетами, ружьями и автоматами толпа пыталась прорвать линию обороны. Гвардейцы отвечали из пулеметов и огнеметов. Силы были неравными, и гвардейцам приходилось туго, но им на помощь уже летели боевые вертолеты, способные уничтожить и более серьезного противника.

Благодаря своевременным решительным действиям гвардейцев богатые кварталы практически не пострадали, и здесь все было почти, как всегда. Разве что улицы были пустынны, а окна и двери домов забаррикадированы.

Наконец, они подъехали к парадному входу во дворец, распугав непривыкших к непочтительности павлинов Наместника. Идя во дворец, Протагор опрометчиво посмотрел на машины. Они были заляпаны кровью, а на таране болтались обрывки человеческих внутренностей. От этого зрелища даже у повидавшего в свое время крови Протагора подкатило к горлу. К счастью, он не завтракал.

У входа во дворец Александр передал Протагора одетому в идеально сидящий черный костюм рабу. Тот проводил его в рабочий кабинет Наместника.

Наместник Аида Гермоген выглядел соответственно занимаемому посту. Предсмертный возраст 55 лет. Мужественное, привлекательное лицо. Благородная седина. Подтянутый. Среднего роста. Ухоженная борода. Всегда в идеально на нем сидящем европейском костюме…

Но только не в этот раз. Всклокоченный, одетый в заправленную в брюки ночную рубашку и туфли на босу ногу, он больше походил на чудака-ученого из комиксов. Когда Протагор вошел в кабинет, Гермоген ходил из угла в угол, давая указания одновременно по городскому и мобильному телефону. Ему было не до гостя, поэтому Протагор решил подождать у двери, пока Гермоген обратит на него внимание.

Разговор по телефону продолжался еще минуты 2 или 3, затем Гермоген положил трубки на стол, молча подошел к Протагору и протянул руку для рукопожатия.

– Ну и денек! Такого дурдома у нас еще не было, – сказал он, когда они обменялись рукопожатиями и сели Гермоген в свое кресло, а Протагор на диван для гостей.

– Это точно, – согласился Протагор.

– Ты уже в курсе?

– Александр сказал, что Сизиф умер.

– Представляешь?

– Если честно, с трудом.

– У меня вообще в голове не укладывается.

– Судя по бардаку, что я видел, не у тебя одного.

– Бардак этот тоже… – Гермоген запнулся, не находя нужного слова. – Как-то слишком уж быстро он начался, да и толпа слишком хорошо организована и вооружена.

– Не думаю, что кто-то смог бы убить Сизифа…

– Убить, конечно, нет, но воспользоваться случаем… Ну да с беспорядками мы почти справились. К счастью, они решили воспользоваться ситуацией, не успев толком подготовиться. Ну да тебе не стоит забивать себе этим голову. Для борьбы с изменой и заговорами у меня есть люди. Тебя я позвал не за этим. Догадываешься зачем?

– Думаю, это связано с Сизифом.

Ответ Протагора заставил Гермогена нервно рассмеяться.

– Сегодня все связано с Сизифом, – сказал он, отсмеявшись. – Я собираюсь расследовать смерть Сизифа и хочу, чтобы ты возглавил это расследование.

– Но я… – попытался возразить Протагор.

– Знаю-знаю, – перебил его Гермоген. – Поэтому ты единственный достаточно разумный человек, которому я могу полностью доверять. Надеюсь, я могу рассчитывать на твое понимание и лояльность?

– Типа Сократ мне друг, а истина до жопы?

– Вот, ты даже шутишь.

– Но я не уверен…

– Зато я уверен. И отказ не приму.

– А я и не отказываюсь, – сказал Протагор, понимая, что отказываться действительно бесполезно.

– Вот и хорошо. Тогда я вызываю Ахилла. Он будет твоим помощником. Настоящий пройдоха, тебе понравится.

– Не спеши.

– Что еще? – недовольно спросил Гермоген.

– Ты уже завтракал?

– Какой там!

– Я тоже не завтракал. Поэтому давай сначала приведем себя в порядок и позавтракаем. Пусть люди думают, что ситуация взята под контроль.

– Хорошая мысль, – согласился Гермоген.

Минут через 15 они уже сидели за столом гладко выбритые и идеально одетые. Гермоген в темно-синем костюме, а Протагор в светло-серой тунике. Тапочки сменили классические сандалии. За столом они вели себя так, словно ничего чрезвычайного не произошло. Когда завтрак подошел к концу, Гермоген вызвал Ахилла.

– Познакомься с личным секретарем и помощником, – сказал Гермоген, когда в кабинет, а они завтракали в кабинете, вошел маленький, тщедушный, с семитскими чертами лица человек лет 30. Его внешнюю несуразность подчеркивал совершенно не идущий ему костюм. Ахилл казался откровенной насмешкой над героем, в честь которого был назван. – Не стесняйся, гоняй его в хвост и гриву.

– С чего начнем? – спросил Ахилл, когда они вышли из кабинета Наместника.

– Для начала я бы хотел взглянуть на тело, – решил Протагор. – Где оно?

– В холодильнике для овощей.

– Отлично. Идем туда. По дороге введешь меня в курс дела.

– Его труп нашли на рассвете у скалы, где он обычно завтракал, – рассказывал Ахилл, ведя Протагора известными только дворцовой публике служебными коридорами.

– Кто нашел?

– Мальчишка, который приносил ему еду.

– Где он сейчас?

– Задержан до выяснения обстоятельств.

– Что с официальной версией?

– Ее пока нет. Из-за беспорядков связаться с журналистами было невозможно.

– Постарайся как можно быстрее организовать пресс-конференцию. Ни что так не питает страх, как отсутствие информации.

– Будет сделано.

Сизиф лежал прямо на голом полу холодильной комнаты. Похоже, люди попросту очистили для него угол от ящиков с продуктами, не позаботившись даже о том, чтобы нормально там подмести. На лице Сизифа застыла хитро-подленькая улыбка, как будто происходящее его забавляло.

– Как на помойку выбросили, – прокомментировал Протагор.

– Люди были слишком напуганы, чтобы поступить должным образом.

Постояв секунд десять над трупом, Протагор нагнулся и потрогал тело за плечо. На ощупь оно было точь-в-точь, как охлажденная куриная тушка.