Текст книги "Всех, кто купит эту книгу, ждет удача"

9

Несмотря на царившую на улице непогоду, все три грации собрались в беседке в ожидании Сергея. Стоило ему появиться, как они точно пираньи набросились на него со своими проявлениями сочувствия, за которыми невооруженным глазом прослеживалось любопытство.

– Не знаю, – охала Александра Ивановна, – я бы наверно умерла на месте. Мало того, что все это прямо на глазах… насмерть… да еще и покойный – вылитый ты…

– У меня на глазах тоже вот так женщину сбили прямо насмерть, – вспомнила Яна. – Стою я на остановке, жду маршрутку… Мимо свадьба. И надо же было какой-то бабе упасть под колеса. Представляете, под машину невесты. Я, наверно, неделю потом спать не могла без валерианки.

– А вы, Сергей Петрович, молодцом, держитесь.

– Ну так… мужчина!..

Дальше пошли обсуждаться подробности с уточнением личных данных участников ДТП. Сергея уже начали раздражать эти бабьи кудахтанья. У него и без того голова была не на месте, к тому же судьба злополучного бомжа, трагически скончавшегося в назидание Сергею, его совершенно не волновала, как не волновала и смерть малолетнего придурка, выбранного судьбой в качестве орудия назидания.

Бомжей он терпеть не мог. Очень милые в фильме Рязанова в исполнении Гафта и Ахеджаковой, реальные бомжи представлялись ему отвратительными тварями, пригодными разве что для опытов в какой-нибудь поликлинике. Тем более что каждый из них приложил массу усилий, чтобы стать бомжем, и захоти они стать олигархами, усилий потребовалось бы не больше.

– А как у вас дела, Александра Ивановна? – спросил Сергей, чтобы сменить тему.

– Александра Ивановна чуть было не отравилась кислотой, – сообщила за нее Альбина.

– Это как?

– Перебирала в подвале я старые вещи. Нашла трехлитровый баллон с прозрачной жидкостью. Его еще муж в подвал ставил. Подумала спирт или вода дистиллированная, решила попробовать. Оказалось – концентрированная кислота. Хорошо, что не глотнула, успела выплюнуть. У меня аж зубы закипели. Вся эмаль сошла. Во рту такое, что не могу ни есть, ни пить. Зато зубы теперь белые-белые.

– Ну нельзя же так тащить всякую гадость в рот. Вы же уже взрослая женщина…

Ответить на этот выпад Александре Ивановне не дал телефон.

– Да, – сказала она в трубку, – что? … Поднялось? … Сильно поднялось? … Хорошо? … Тогда тебе надо пососать. (Альбина, а за ней и Сергей с Яной покатились от смеха). … Да нет, не так. … Положи его под язык или за щеку. … Нет, сразу не глотай. Соси. … Пусть тает во рту. … Пососешь, потом полежи спокойно.

Когда она закончила разговаривать, у всех троих слезы текли от смеха.

– Ну и чего вы ржете, как ненормальные? Я объясняла, как лекарство принимать.

– Хорошенькое лекарство, – выдавила из себя сквозь смех Альбина.

– Фу, дураки! – дошло, наконец, до Александры Ивановны. – У подруги давление поднялось. Я учила ее кардофлекс принимать. А у вас только одно на уме…

К концу рабочего дня на улице прояснилось и даже потеплело.

Выпроводив последнего клиента, Сергей набрал номер Звягинцева.

– У аппарата услышал он знакомый голос.

– Марк Израилевич. Это Сергей. Вы могли бы со мной встретиться?

– Через два часа в парке. Там, где встречаются шахматисты. Знаете это место?

– Конечно. Спасибо большое.

– На здоровье.

Марк Израилевич прогуливался по аллее.

– Здравствуйте, Сереженька, – сказал он, улыбаясь Сергею, как лучшему друг.

– Здравствуйте.

– Чем могу быть полезен?

– Не знаю… У меня в голове такая каша, словно там дом Облонских.

– С вами что-то произошло?

– Со мной постоянно что-то происходит, и я не понимаю… не знаю, что мне делать.

– Есть очень хорошая французская пословица. В русском переводе она звучит примерно так: Не суетись под клиентом.

– Но жизнь…

– Ускоряется с бешеной силой?

– Что-то вроде того.

– Что ж… Это уже не плохо. Это даже более чем неплохо. Это говорит о том, что вы в игре. А это главное. Вы больше не материальная точка и не простой предмет. Вы – игрок. Теперь бы еще определить, в какую игру вас приняли.

– А какие бывают игры?

– Всякие. Шахматы, бильярд, хоккей, покер… Согласитесь, нелепо махать клюшкой над шахматной доской или пытаться кием сдвинуть колоду.

– Так что же мне делать, Марк Израилевич?

– Делать? Вы имеете в виду синоним слова «действовать»?

– А если и так?

– А вы разве можете действовать?

– А разве нет?

– Действовать – это оценить обстановку, сделать прогноз дальнейшего развития событий, принять решение, и совершить какое-то количество действий, направленных на достижение поставленной цели. И что? Вы разве можете оценить обстановку?

– К сожалению, это выше моих сил.

– Тогда действовать вы не можете. Вы можете лишь реагировать ситуативно, а такое поведение, не мне, в самом деле, вас учить, полностью базируется на рефлексах. Мышление как таковое вообще встречается крайне редко среди представителей бесхвостых домашних обезьян, которыми мы по своей сути являемся.

– Это все так, но…

– А раз так, то о каких «но» вы говорите?

10

Проснувшись, Сергей понял, что плачет. Он не стал вытирать слезы, а просто лежал и наблюдал, как они текут по щекам.

Начинался новый день, и со дня исчезновения Лены, а, возможно, и со дня ее появления в его жизни, каждый новый день воспринимался им, как новый раунд. Подобно героям Джека Лондона ему необходимо было любой ценой продержаться до того момента, когда на одно лишь мгновение покажется его шанс, и не только продержаться, но и суметь нанести решающий удар…

Незаметно для себя он снова начал проваливаться в тяжелую, вязкую дремоту. Голова отказывалась что-либо понимать. Глаза, а, вернее, веки налились свинцом. Петропавловск-Камчатский… – проплыла похожая на большую дохлую рыбу мысль. Петропавловск-Камчатский…

Это было в далеком детстве. «В Петропавловске-Камчатском полночь», говорил голос диктора, заканчивая перечислять точное время. В Петропавловске-Камчатском всегда была полночь. Диктор ни разу не назвал другое время. Сергей, столько раз пытался себе представить этот город вечной полуночи и не мог. Не мог он себе представить мир вечной полуночи с его тусклыми фонарями, вечным холодом, сонными жителями и абсолютной тьмой…

На этот раз он отчетливо увидел Город Вечной Полуночи, где каждый второй стучит на каждого первого, а тот, в свою очередь, отвечает взаимностью, где любовница, возвращаясь домой, отправляет «куда следует» подробный отчет о встрече. Или когда дети публично отрекаются и клеймят на чем свет стоит ставших вдруг неблагонадежными родителей, а потом уже дома, наедине с собой… Противно все это, мерзко. Тем более что это кончилось, осталось там, среди красивых знамен и портретов. Или не кончилось? Или все еще только начинается, как в политически корректной Америке или чадящей горящими автомобилями до тошноты гуманно-демократичной интернациональной Европе?..

Окончательно проснувшись, Сергей почувствовал, как его накрывает гигантская волна «межсезонья» – именно так он окрестил это отвратительное состояние, которое и передать-то можно разве что в виде образа.

Сергей представлял его, как огромную веранду отеля или дома отдыха. Еще недавно наполненная веселыми, беззаботно отдыхающими людьми, она опустела, так как сезон окончился, и все разъехались по домам. О былой жизни напоминали лишь забытые кем-то вещи, ничего не значащая ерунда, да старые, чудом сохранившиеся афиши. На смену шуму и веселью пришли сырость и дождь, дежурное освещение, холод и пустота… И только ты среди этого запустения, потому что тебе некуда уезжать. Ты можешь только грустно ходить по этой заброшенной всеми маленькой вселенной, как дурак или как старое привидение…

Сергею и впрямь стало холодно, и он забрался в горячую ванну. Незаметно глаза начали слипаться…

С пробуждением словно включился свет. Все стало на свои места. Понимание пришло с болью в глазах, инстинктивным желанием зажмуриться, отвернуться, закрыть руками глаза, залезть с головой по одеяло. Он испытуемый, подопытный, морская свинка или, скорее, лабораторная крыса в лабиринте. Изучение чего-то там когнитивно-поведенческого. То-то его швыряет, как дерьмо в проруби. Никому не нужная работа, анкеты, тесты, ужасы и сюрреализм. Он бежит за кусочком сыра, а эти в лабораторных халатах с умным видом и осененные идеями бьют его током, поливают водой, спаривают, облучают, травят кошками и крутят на центрифугах. Он прыгает, мечется, уворачивается, мутирует, вырабатывает иммунитет, заживляет раны и бежит дальше по извилистым коридорам Лабиринта. Вперед и только вперед. Туда, где табличка с надписью «Выход». Реальный или кажущийся… сейчас это не имеет значения. Сейчас вообще ничего не имеет значения, кроме…

А эти строят графики, защищают диссертации, находят панацеи от неизлечимых ранее болезней и неразрешимых задач, приглашают коллег, снимают учебные фильмы и чешут головы. Вокруг него тоже не более чем крысы с белой шерсткой, красными глазками бусинками и длинными голыми хвостами. Только мнят они себя как минимум скаковыми лошадками, мчатся успеть, взять дистанцию, прийти раньше расчетного времени. И не знают глупые, что их ждет за дверью с надписью «Выход»: посадят ли их в клетку со жратвой и самками дробь самцами или разложат под микроскопом и будут копаться в кишках со щипцами и скальпелями, даже не подумав дать наркоз или хотя бы придушить…

Хотя нет, Сереженька… Это не Откровение, а очередная пусть даже мазохистская попытка водрузить себя на пьедестал в центре всеобщего внимания, те же образ и подобие или венец эволюции, но только с противоположным знаком – значение имеет только модуль числа… Все, и ты, Сереженька, давно уже знаешь об этом, намного проще и скучнее: ты, как и все вокруг, всего лишь те самые сверхмелкие величины, которыми можно пренебречь. Тебя просто не берут в расчет, только и всего, ты не нужен ни «Добру» ни «Злу», которые сами не более чем плод чьего-то больного воображения…

Интересно, а существуют в природе действительно нужные люди, не себе и своим близким, а нужные вообще, нужные объективно, нужные этому Миру? – подумал он, выбираясь из ванны.

Ведь если на то пошло, вселенная всегда демонстрирует избыточность в своих проявлениях. Так бабочка откладывает тысячи яиц, чтобы только несколько из ее детей смогли дожить до репродуктивного возраста и дать потомство. Мужчина выбрасывает за раз более пятидесяти миллионов сперматозоидов, при этом прийти к цели суждено максимум одному… И так везде и во всем. И как знать, может среди миллионов и миллионов статистов действительно существуют те, ради кого была запущена эта махина?

Размышляя на эту тему, Сергей оделся, выпил кофе и вышел из дома. Погода была нелетной, но чтобы немного размять тело, он решил прогуляться на работу пешком.

На удивление день выдался трудным. Клиенты подобрались такие, что надо было следить за каждым своим словом, чтобы не дай бог на что-нибудь не спровоцировать. К тому же они шли один за другим, не давая Сергею даже минуты на передышку. Наконец, выкроив несколько минут, он решил выйти подышать. За углом здания поликлиники в затишке Альбина курила с Александрой Ивановной. Александра Ивановна заметно нервничала – наверняка опять влезла в какую-нибудь историю.

– Чем нас сегодня порадуете? – спросил ее Сергей.

– Вот вечно вы, Сергей Петрович, со своими… под… начиваниями! А я тоже человек. И я не сделала вам ничего плохого.

Последнюю фразу она говорила уже сквозь слезы. Окончательно разревевшись, она убежала к себе.

– Что это с ней? – спросил Сергей Альбину.

– Погорела на доброте. Заняла лучшей подруге сто пятьдесят тысяч, а та посадила их в игровые автоматы, теперь не собирается отдавать.

– Ну так для этого друзья и нужны. А что с распиской?

– Да какая расписка, о чем ты говоришь.

– Ну кинули бабу на сто пятьдесят штук. Сама дура. Я то тут причем?

– Да не в деньгах собственно дело. У нее отец при смерти. Надо срочно операцию делать, а денег на операцию нет – подруга в автоматах продула.

– И что, не у кого занять?

– У кого? У нее сестра одна только… Так та ей откровенно сказала: тебе надо – ты и ищи, а сама с новым хахалем на Кипр укатила. Думаешь, ей не обидно?

– А кредит?

– Не дают. Что-то у нее уже было с кредитом. Ты же знаешь, она всегда во что-нибудь влезет.

– Да… Влипла баба.

– Я бы ей с радостью заняла, но у меня нет, правда, нет. Она всегда отдает, за это можно не волноваться.

– Альбинушка, не надо передо мной оправдываться.

Эта ситуация заставила Сергея совсем другими глазами взглянуть на Александру Ивановну. Вместо неловкой дурехи, с удовольствием рассказывающей о своих бесконечных напастях, чтобы хоть так почувствовать себя в центре внимания, он увидел несчастную, уставшую женщину, из последних сил цепляющуюся за свои нелепости, чтобы не сломаться и не сойти с ума. Ему вспомнилось стихотворение Маяковского. Кажется, «Бережное отношение к лошадям»…

Дверь в кабинет медленно приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась остренькая, почти крысиная мордочка.

– Сергей Петрович, к вам можно?

– А мы разве договаривались? – удивился он.

– Нет, я просто пришла попрощаться. Я на минуту.

– На минуту можно.

В кабинет вошла молодящаяся или стареющая, Сергей так и не понял, особа с маленькой собачонкой за пазухой осеннего пальто. В этом пальто она ходила и зимой и летом. Как всегда от нее разило псиной, потом и дешевыми духами, а лицо было покрыто толстым слоем самой, наверно, дешевой косметики.

– Меня зять определяет в дом престарелых. Вот так… – сообщила она.

Она уже лет пять жила вдвоем с зятем, после того, как ее дочь умерла от кровоизлияния в мозг. Все эти годы зять терпел ее в принципе безобидные причуды, и вот теперь надумал отправить в богадельню.

– Чем вы ему так не угодили, Виолета Леопольдовна?

– Он плохо себя в последнее время вел, и я, чтобы как-то на это повлиять, наложила ему кучу в зале на паласе. А он, вместо того, чтобы взяться за ум, решил от меня избавиться. Вот так… Ну как после этого можно делать людям добро?!

– Это уж точно… А куда он вас отправляет?

Она назвала адрес.

– Ну это очень даже приличное место. По крайней мере, не дешевая богадельня для всякого сброда. Там комнаты на два человека, готовят нормально и разрешают держать животных. Там вам будет веселее. Найдете себе друзей, а, может даже, и замуж выйдете.

– Мне главное, чтобы с Машкой не разлучили.

Машка – это ее собачонка.

– Ну, нет, с Машкой вас там не разлучат.

– Ну, это главное. Ладно, не буду вас больше задерживать…

Оставшись один, Сергей бросился к распахнутому окну, так как дышать в кабинете было невозможно.

– Один хрен буду жалеть! – воскликнул он через несколько минут и вызвал такси.

– Подожди, – сказал он водителю, когда машина остановилась возле его подъезда.

Дома он достал деньги, отсчитал нужную сумму… По его лицу пробежала тень сомнения…

– Взялся – ходи, – сказал он себе.

Затем положил деньги в конверт. Немного подумав, он взял чистый лист бумаги и ручку, что-то написал и вложил в конверт. Сунув все это в карман, он поспешил из дома.

Александра Ивановна была одна. Она сидела за столом и оформляла истории болезни.

– Александра Ивановна?

– Что, Сергей Петрович? – спросила она, грустно и немного виновато улыбнувшись. Было видно, что она чувствует себя неловко из-за того, что не смогла удержать себя в руках.

– Мне стало известно о вашей беде, и я… В общем, вот… – он положил перед ней на стол конверт, – здесь полторы сотни. Этого достаточно?

– Да, но… – растерялась она.

– Отдадите, когда получится. Кроме денег там образец расписки. Напишете и отдадите… Завтра или на днях… Дату возврата денег поставите сами… Кажется, все… И не вздумайте плакать! Тушь потечет!

Сказав это, он вышел из кабинета.

11

Межсезонье, зал ожидания.

Когда-то прекрасное здание было царством запустения и развала. Перед тем, как окончательно его покинуть, люди надругались над ним. Они повыбивали окна, поразломали все то, что не смогли унести, понагадили, понабросали мусора…

Сергей сидел в углу на чудом уцелевшем стуле и словно чувствовал тоску этого места. Он чувствовал себя так, словно это с его потолка капала вода – в Межсезонье, не прекращаясь, шел дождь. Это в нем было грязно и пыльно… и холодно, очень холодно. Как и зал ожидания, Сергей был совершенно один в абсолютно всеми покинутом мире.

Вдруг кто-то тронул его за плечо.

Это был черный человек. Совершенно черный, будто бы созданный из абсолютной тьмы. Лучше даже сказать, что это была тьма, принявшая человеческую форму.

– Тебе пора, – сказал ему черный человек.

– Спасибо.

– Поторопись.

Выйдя из дома, Сергей понял, что совершенно не знает, что делать дальше. В нерешительности он остановился посреди тротуара.

Мимо прошла высокая, стройная красавица, дорого и очень стильно одетая. Сергей залюбовался ее точеными, длинными ногами в красивых туфельках на высоких каблучках. Ему захотелось за ней пойти. Дело было не только в ее сексуальной привлекательности. Сергея и раньше, пока он был с Леной, возбуждали красивые женщины, но для него это чисто физическое влечение давно уже перестало быть определяющим. Здесь было нечто другое. Ему словно кто-то нашептывал на ухо приказ следовать за ней. Сопротивляться Сергей не стал.

Красавица рассказывала кому-то по мобильнику забавную историю:

– Прихожу я домой, – рассказывала она, – а у меня на дверной ручке мышь лежит. Развалилась, как у себя дома, и на меня ноль внимания. Что делать? А что согнать ее можно, так я и не того совсем. Звоню. Открывает сын. Она с ручки и в дверь. Я кричу: «Закрывай!». Он закрывает, а она в дверь и в комнату. Я ему: «Открой!». А он: «Так открывать или закрывать?», паразит. «Открывай быстрей». Он открывает. Мышь мечется, она в шоке. Я тоже. Забежала она в ботинок. Я быстро хватаю кота и туда. Он увидел мышь, и текать. Забился под диван и сидит. Никогда мышей не видел. Так она и убежала… Нет, ты представляешь, какие коты пошли?..

Они проходили мимо остановки. Внимание Сергея привлекла остановившаяся маршрутка. Открылась дверь, и… Хорошо одетая женщина, видно, зацепившись за что-то в машине, практически рыбкой выпала на асфальт. Маршрутка, выпустив еще двоих пассажиров, которые буквально перешагнули через упавшую женщину, быстро укатила. На остановке, в ожидании бесплатного для них автобуса, скучало несколько льготников, но, как у нас обычно бывает, никто даже не обратил на нее внимания.

Не то, чтобы Сергей был одним из тех парней, которые всегда спешат на помощь, но на этот раз…

– Осторожно…

Он помог ей подняться, дойти до лавочки, собрал рассыпавшиеся вещи…

– Как вы, живы?

– Пойдет. Ну а этот козел, даже не помог. Видел же все, и сразу уехал, сволочь…

– При желании его можно наказать.

– Да ну его в баню! Связываться с этим дерьмом.

Отделалась она действительно вполне легко. Несколько ушибов и ссадин, вот только одно колено было сильно ушиблено…

– Вам далеко? – поинтересовался Сергей.

– Да нет, четвертый дом.

– Дойдете?

– Не ночевать же здесь, блин!

– Давайте я вас провожу.

Он помог ей подняться. Ушибленная нога болела так, что она с трудом могла на нее наступать.

– Может, вас на руки взять? – предложил Сергей, не решившись сделать это без спроса.

– Да ну, что я раненый командир, в самом деле.

– Если почувствуете себя командиром, не стесняйтесь.

Если до подъезда она еще кое-как доковыляла, то на второй этаж, она жила на втором этаже дома без лифта, ему пришлось нести ее на руках. Дома он снял с нее босоножки, помог надеть тапочки, проводил на диван…

– Вы позволите осмотреть раны? – спросил он.

– А вы что, врач?

– Вроде того.

Он аккуратно промыл ссадины водой. Коленка хоть и была сильно ушиблена, но не больше.

– У вас есть йод, перекись и бинт?

– Не знаю. Йод где-то должен быть…

– А лед?

– Льда нет.

– Ладно, что-нибудь придумаем.

В морозилке он нашел пакет с морским коктейлем.

– Подержите пока это, – он приложил пакет к травмированному суставу, – а я сейчас. В аптеку сбегаю.

Купив все необходимое, он вернулся к ней.

– Мой приятель однажды сорок минут ждал анестезиолога на операционном столе, – рассказывал Сергей, накладывая повязку, – Попал по «скорой» с аппендицитом. Его, как обычно, разрезали под местным, а когда начали искать аппендикс, он чуть сознание не потерял. Надо было делать наркоз, но анестезиолога в больнице не нашлось. Пришлось ехать за ним в другой конец города. А он все это время лежал разрезанный на столе.

– Хочешь есть? – спросил Сергей, когда с обязанностями доктора было покончено. Они незаметно для себя перешли на «ты».

– Хочу.

– Если разрешишь похозяйничать, я приготовлю.

– Хочешь стать для меня родной матерью?

– И не только. Полчаса подождешь?

Она кивнула.

За столом они сумели познакомиться и рассмотреть толком друг друга.

Ее звали Катей. Екатериной Покровской. Было ей немного за сорок, но на вид можно было дать чуть больше тридцати. Симпатичная. В лице что-то испано-португальское, южное. Глаза карие, с пляшущим в них огнем. Рост средний, возможно, немного полноватая, но совсем чуть-чуть. Ноги красивые. А ступни и щиколотки вообще идеальной формы. Главной ее особенностью был тот очень редкий магнетизм, который позволяет женщине оставаться красивой чуть ли не до глубокой старости, который сводит с ума, делая таких женщин незабываемыми.

Пару лет назад ее муж погиб в автокатастрофе. Детей у нее не было. Судя по той грусти, с которой она сказала об этом, детей у нее быть не могло…

Работала она дизайнером интерьера и, судя по обстановке в квартире, получалось у нее неплохо.

Между ними сразу же возникли легкие, доверительные отношения, а когда закончился десерт, они уже были настолько родными, словно знали и любили друг друга всю жизнь.

Опомнились они уже за полночь.

– Ты не обидишься, если я завтра приду? – спросил он, нежно целуя ее на прощанье.

– Только не рано. Завтра единственный выходной, и я хочу выспаться.

– Учту.

– Значит теперь ты – Екатерина Покровская!.. – повторял и повторял Сергей. Он был счастлив. По-настоящему счастлив. А еще он хотел рассказать ей все… все-все, если, конечно, память сумеет сохранить эти воспоминания…

2008