Текст книги "Отец мой шахтер (сборник)"

Виктор Васильевич удивился:

– Зачем?

– Тогда она, ну… некрасивая была? – спросил Виталий, однако тут же поправился: – Не очень красивая?..

– Почему… Красивая… Да… Очень даже красивая… – Виктор Васильевич помолчал, подумав, и прибавил: – Он ей стихи писал…

– За красивых надо драться, – спокойно и убежденно произнес Виталий.

Виктор Васильевич удивленно посмотрел на сына.

– Это тебе кто сказал? – спросил он.

– Один человек… – уклончиво ответил Виталий.

– Не знаю, не знаю, может он и прав, – задумчиво заговорил Виктор Васильевич. – Только мне кажется, за другое надо драться… А потом, где они красивые, что-то я не вижу? – Он посмотрел по сторонам. – Где они красивые? Может, раньше были… Не спорю… А сейчас?

– Бывают, – уверенно и спокойно не согласился Виталий.

– Раз бывают, то покажи! – потребовал вдруг Виктор Васильевич.

– Может, и покажу! – пробубнил, не соглашаясь, Виталий.

– Ну покажи! Покажи! – Виктор Васильевич нервно заходил рядом.

– Может, и покажу…

– Красивые! – неожиданно громко, на весь парк, закричал Виктор Васильевич. – Красивые!.. Эй!! Где вы?..

Виталий смутился, даже, кажется, чуть испугался, сжался.

Виктор Васильевич прислушивался, делая вид, что ждет ответа. В парке было тихо, лишь воронье где-то резко и пронзительно вскрикивало. Виктор Васильевич глянул насмешливо на Виталия:

– Не видно – не слышно красивых-то…

– Бывают, – тихо и упрямо произнес Виталий.

– Бывают… – повторил Виктор Васильевич.

Они прошли парк насквозь и теперь были на пологом берегу реки; на другой стороне ее громоздились корпуса комбината.

Шли они быстро по твердой глинистой земле с островками мертвой травы и не замечали, что шли быстро, и вокруг ничего не замечали, потому что разговаривали о важном. Виктор Васильевич горячился, выясняя что-то. Виталий выглядел одновременно злым и растерянным.

– Огурец – гад, – сказал он с досадой.

– Так эти деньги тебе на подарок нужны? – спросил Виктор Васильевич.

– А вы разве не поняли? Я к башлям спокойно отношусь. Нету – и не надо. А тут такое дело…

– И сколько денег тебе надо?..

Виталий поднял на Виктора Васильевича чуть удивленные глаза и не ответил.

– Ну, сколько, говори, что боишься?

Виталий отвернулся в сторону, сказал равнодушно:

– Я не боюсь… – и назвал цену: – Два рубля.

– Два рубля? – удивился Виктор Васильевич. – Из‑за двух рублей столько разговоров? – Он полез в карман, вытащил смятые рублевки.

– Ха, ну вы даете, – почти засмеялся Виталий. – Два рубля – это двести значит. Двести, понимаете?..

– Двести, – повторил Виктор Васильевич тихо, – понимаю… почему ж не понимаю…

Виталий глянул по сторонам, поежился и пошел вдоль берега. Виктор Васильевич постоял немного и заторопился следом.

Они поднялись к старому мосту, вошли по нему в старый город, и вдруг Виталий подтолкнул Виктора Васильевича вперед, спрятался за его спину, приказав:

– Стой так!

Виктор Васильевич остановился, посмотрел вперед. Тех подростков не было видно, да и вообще улица была пуста, только по дороге, тарахтя, медленно ехал навстречу мотоцикл с коляской. Виктор Васильевич не сразу разобрал, что это был милицейский мотоцикл. За рулем его сидел пожилой полноватый милиционер в толстой, перекрещенной портупеей шинели, в шапке с опущенными ушами. Он затормозил, остановился на другой стороне дороги и смотрел на них. Виталий уже вышел из‑за спины Виктора Васильевича, тоже смотрел на милиционера. Тот молча и призывно помахал рукой в кожаной рукавице.

Виктор Васильевич сделал к нему шаг, но Виталий остановил, незаметно удержав его за рукав, сказал:

– Стой здесь, – и пошел вразвалку, словно от нечего делать, поглядывая по сторонам и не глядя на милиционера.

Виктор Васильевич наблюдал, как, не слезая с сиденья, милиционер заговорил, спокойно и невозмутимо, делая в такт словам движения рукой: вверх-вниз, вверх-вниз… Виталий молчал, потом что-то коротко стал отвечать, кажется огрызаясь. Тогда милиционер указал рукой на Виктора Васильевича, спросил, и Виталий, оглянувшись, ответил что-то быстро. Милиционер некоторое время еще пристально и внимательно смотрел на Виктора Васильевича. Тот улыбнулся нерешительно.

Они еще долго разговаривали – милиционер спрашивал, Виталий отвечал, а когда не отвечал, милиционер снова спрашивал, настаивал.

Наконец милиционер сказал что-то напоследок, погрозил пальцем, сняв для этого с крупной ладони рукавицу, надел и стал заводить мотоцикл, который завелся не сразу, и уехал, оставив Виталия одного.

Виталий повернулся и не увидел Виктора Васильевича. Посмотрел на старый и новый мост, на площадь Свободы. И мосты, и улицы, и даже площадь были пусты, только за сквером чернела толпой барахолка.

Виталий все же вернулся на то место, где они были вместе, постоял одни, потом достал сигареты, закурил и пошел неторопливо в сторону площади Свободы, в опасный для него старый город.

Виктор Васильевич догнал его уже на площади, тронул сзади за плечо. Виталий резко обернулся, но, увидев его, улыбнулся в ответ и тут же отшатнулся невольно, не узнавая.

Виктора Васильевича действительно было трудно узнать. Он стал высоким и нескладным, потому что был теперь не в полушубке, а в длинном, сантиметров на десять ниже колен, старомодном пальто с широким простроченным воротником, здорово побитым молью, и накладными карманами с клапанами.

Виктор Васильевич развел смущенно руками и стоял так, как нелепый манекен.

Виталий ничего не понимал.

– По дешевке мужик продал, за четвертной, – объяснил Виктор Васильевич.

– А где дубленка?

– А нету шубы, уплыла, – бесшабашно ответил Виктор Васильевич. – Чуть с руками не оторвали. – И прибавил: – А теперь пойдем твой подарок покупать. – И он протянул стопку десяток.

– Да вы чего?! – закричал, пятясь, Виталий.

– Чего? – не понял Виктор Васильевич.

– Да не нужны мне ваши деньги! Что я, нищий! Это я просто у отца не захотел просить… Дубленку продал!.. Нашелся родственничек…

Виталий резко повернулся, чтобы уйти, но Виктор Васильевич схватил его за руку, удержал.

– Да отвали ты! – вырывался Виталий, но Виктор Васильевич держал крепко.

– Па-па-пагоди, па-аслушай, – неожиданно заикаясь, заговорил он. – Мне ведь от тебя, Виталь, ничего не нужно… Я попросил день этот с тобой походить, объяснил все, ты согласился. Я понимаю – у тебя свои дела. Но ты ж меня тоже понял! Ходишь со мной, разговариваешь… Ты молодой еще, ничего в жизни не знаешь. Думаешь, это для девушки твоей или для тебя? Это для меня подарок! Дарить подарки приятнее, чем получать, ты такого не слышал ни разу? А деньги что? Думаешь – это для меня деньги? Знаешь, сколько я там получаю? Да я тысячи получаю! А за шубу отчитаюсь как-нибудь, – прибавил он уже сам себе, видимо вспомнив вдруг, что полушубок – казенный.

Виталий молчал.

– А ты запомни, запомни – дарить подарки приятнее, чем получать! – горячился Виктор Васильевич.

Они вышли на площадь Свободы, которая стала теперь довольно живой: торопились во все стороны люди, гудели машины, сюда доходил грохот поезда, по-прежнему разносились из репродукторов марши, мигали электронные часы на проходной комбината.

И вдруг сверху, с Каляевской, ударил такой ветер, что все остановилось. И воронье, ветром сметенное, исчезло с верхушек тополей. И репродукторы замолкли. И поезда затихли. И на часах даже, кажется, вспыхнули нули.

И Виктор Васильевич с сыном остановились, ошарашенные, захлебнулись ударом холодного воздуха, наклонились навстречу ветру, набычились. А ветер давил и давил, взметая волнами холодную, со льдом пыль.

И тогда они разом повернулись к ветру спиной и, быстро глянув друг на друга, пошли дальше.

На Филяндию теперь шли весело. Время от времени Виталик прикладывал ладонь то к одному уху, то к другому, грея их. Виктор Васильевич косился на него недовольно и наконец не выдержал:

– Ты б не модничал… Без шапки ходишь…

– А я не модничаю, – с независимым видом спокойно ответил Виталий.

– Может, мою поносишь пока. – Виктор Васильевич снял с головы шапку, но Виталий мотнул недовольно головой и даже отошел в сторону.

Виктор Васильевич подержал шапку в руках, раздумывая, куда ее деть, и вернул на свою лысеющую голову. Потом сунул руки в карманы пальто и заговорил громко и шутливо:

– Ты, Виталь, в своем городе, прямо как шпион. От ребят прячешься, от милиционера прячешься…

– Да это наш участковый Бобылев, – неохотно объяснил Виталий. – Это он из‑за Матроса все…

– Из‑за какого матроса? – не понял Виктор Васильевич.

– Да есть один, – хмурился, не желая объяснять, Виталий. – Матрос – кличка…

– Ну и что?

– Я ему… – Виталий замолчал, не зная, какое здесь сказать слово.

– По ушам дал? – помог Виктор Васильевич.

Виталий улыбнулся, посмотрел из‑за плеча на Виктора Васильевича, кивнул.

– Что, сильно так, раз милиция…

– Да не очень… – поморщился Виталий, – нормально… Это его пацаны меня ловят, а сам дома сидит, ха, свет не включает…

– Почему? – не понял Виктор Васильевич.

– А зачем, – с улыбкой сказал Виталий, – ему фингалы светят… – Он хохотнул коротко и самодовольно.

– Хоровод? – спросил Виктор Васильевич.

– Ага, – кивнул Виталий.

– Это что ж такое, не знаю…

– А, – махнул рукой Виталий, не желая вдаваться в подробности. – В общем – там падать нельзя…

Виктор Васильевич кивнул:

– Падать нигде нельзя. И никогда… – И обратился к сыну с еще одним вопросом: – А чего это Бобылев на меня показывал?

– Да спрашивал – кто такой…

– А ты что?

– Говорю – родственник с Самотлора приехал…

– А он… поверил?

– Не знаю…

Виктор Васильевич помолчал немного и снова спросил:

– Это ты поэтому меня родственничком назвал… тогда, на площади…

– Ну, – кивнул Виталий.

– А старый у вас участковый…

– Старый, – согласился Виталий, но тут же спросил с интересом: – А вы чего, заикаетесь?

– Когда волнуюсь, редко очень, – глядя вперед, быстро и недовольно ответил Виктор Васильевич.

Виталий мотнул головой, усмехнулся чему-то своему.

На Филяндии все было по-прежнему. Виталий побежал к домику с крыльцом-зеброй, а Виктор Васильевич подошел неторопливо к пенсионеру. Тот озабоченно крутился вокруг свиньи, распростертой на подложенных под спину широких досках. Рядом стояла загашенная паяльная лампа. Резко пахло бензином и приятно – паленой щетиной.

Одна половина хрюшки была смоляно-черной, другая, обработанная уже, была чистой, желтоватой, светящейся изнутри. Пенсионер выплескивал из ведра на черноту горячую, с космами полупрозрачного пара воду и, раскорячившись, тщательно соскабливал черноту штыком, держа его одной рукой за ручку, а другой – за обмотанное тряпкой острие.

Обработанная, в глубоких черных морщинах морда свиньи застыла в блаженной улыбке, словно это и был самый счастливый ее миг.

От пролитого кипятка земля вокруг оттаяла, налипала на калоши, мешала работать, но пенсионер этого не замечал. Он громко и часто сопел от усердия так, что слышал даже Виктор Васильевич.

Мальчик стоял рядом, на сухом, и, не двигаясь, смотрел то на своего деда, то на хрюшку.

– Ну, как дела? – весело спросил Виктор Васильевич.

– Нормально, – буркнул в ответ пенсионер, на секунду отрываясь от работы и вытирая вспотевший лоб рукавом. Он не узнал Виктора Васильевича, вновь принялся скоблить мягкое свиное брюхо, но тут же вспомнил. – А, это ты? – удивленно привстал он. – Ты ж вроде по-другому был одет. В шубе, что ль?..

– Так цыган-то уже шубу продал, – пошутил Виктор Васильевич.

– Не, – не согласился пенсионер. – Цыган как Новый год встретит, так сразу и продает.

– А я сейчас продал, – улыбался Виктор Васильевич.

– Ну и правильно, – удовлетворенно согласился пенсионер. Он вновь принялся за работу. Но тут же остановился, пораженный простотой пришедшей в голову мысли. – Так ты это, подмогнуть мне пришел? Тогда пошли, я тебе переодеться дам. Тебя как зовут-то?

– Виктором. – Виктор Васильевич улыбался.

– А меня Федор Иванычем, Федькой… Вот внучка в мою честь назвали… Так пошли?

– Не, – отказался негромко Виктор Васильевич.

Стукнула дверь, и на крыльцо вышел Виталий с бумажным свертком под мышкой.

Виктор Васильевич посмотрел на него.

– Кто это? – громким шепотом спросил пенсионер.

– Сын… – чуть смутившись, ответил Виктор Васильевич.

– А-а, – закивал понимающе пенсионер, поглядывал то на Виктора Васильевича, то на Виталия, – похож… А мы вот с внучеком живем. Дочка у меня одна, в Москве работает. Ну и живет там. Пожила два года с одним, родила и разошлась… Не хотят ни хрена жить молодые…

– Я пошел, – перебил его Виктор Васильевич, глядя на стоящего у крыльца Виталия.

– Стой-ка! – воскликнул пенсионер, подбежал к свиной голове, отхватил штыком половнику смоленого и вычищенного уха и разрезал его на ладони на три части. – На-ка, возьми, погрызете с сыном. Это раньше в деревне первое лакомство было. Помнишь небось? Да бери, чего ты…

Виктор Васильевич взял два кусочка, улыбнулся, сказал:

– Спасибо, – и заторопился к ожидающему его Виталию.

– Давай… – сказал пенсионер и крикнул вдруг: – А то приходи вечером, посидим, я тебе сала отрежу, мяса…

Он подошел к внуку, наклонился, заговорил с ним ласково и озабоченно:

– На, погрызи-ка, внучек. Вкусная! Не замерз? Ох и сопля у тебя висит! А мы сейчас ее вытерем… Вот так…

И назад, в город, шли они быстро. Попробовали погрызть свиное ухо, но Виталию сразу не понравилось, и он выбросил его незаметно. Виктор Васильевич погрыз еще немного, вздохнул, держа его перед собой в руке.

– Непрожаренное, – с видом знатока объяснил он. – Палил мало… И с солью надо… С солью отлично просто.

Виталий перекладывал сверток из руки в руку. Больше он терпеть не мог.

– Что ж вы про подарок не спрашиваете?

– Да я не знаю, ты как-то не говоришь…

Виталий сразу же остановился, развернул газету, обнажил яркий целлофановый пакет, бережно вытащил из него новые джинсы с молниями и фирменной наклейкой на заднем кармане.

– Это что ж, штаны? – удивленно и озадаченно спросил Виктор Васильевич.

– «Бананы», – объяснил Виталий.

– Что-что? – не понял Виктор Васильевич.

– Джинсы, – нетерпеливо объяснил сын. – Американские. «Леви Страусс» фирма. «Бананы» – это самые модные… Она обалдеет.

– Кто? – рассеянно спросил Виктор Васильевич, разглядывая джинсы.

– Ну, она… Она вообще-то вся по фирме одевается. У нее дядя, что ли, за границей работает. Но все равно таких нету.

Виктор Васильевич укладывал подарок в пакет.

– Не понравились? – недоверчиво спросил Виталий.

– Да нет, ничего… Я при чем? Главное – чтоб ей понравились.

– Ей понравятся! – произнес Виталий убежденно.

– Скажи, а ты книжки любишь читать? – спросил вдруг Виктор Васильевич серьезно.

– Люблю, – с настороженностью в голосе ответил Виталий.

– Какую последнюю прочитал, не помнишь?

– Не помню, – сухо ответил Виталий.

– Ну а какая любимая, любимая книжка у тебя есть? Какая? – настаивал Виктор Васильевич.

– «Муму», – отвернувшись, ответил Виталий. – Кончай, говорит, Муму… Герасим не велел. – Он усмехнулся, распрямил плечи, посмотрел по сторонам, заговорил громче: – У моего отца этих книжек… Все полки заставлены… Я какую хочу, такую и беру… У нас с отцом дружба. Он меня понимает, я его. Он мне на следующее лето «Яву» обещал подарить. И подарит обязательно…

Виктор Васильевич молчал. А Виталий продолжал говорить:

– Я на этот подарок из‑за мотоцикла не стал просить. Дорого все-таки – и то, и это, да и мать… орет все время. А с отцом у нас порядок.

– Что куришь ты, он знает? – быстро и нетерпеливо спросил Виктор Васильевич.

– Знает, конечно, – спокойно ответил Виталий. – Чего тут такого особенного?.. У нас с ним по-честному, как говорится. Когда она в наш город приехала, в наш класс, к ней сразу все клеиться стали. Матрос сначала, потом Огурец… Мы ж трое друзья были с первого класса… А я хожу, глазами хлопаю. Он спрашивает: «Что?»

– Кто? – не понял Виктор Васильевич.

– Отец… Ну, я рассказал… Он тогда мне и сказал: «За красивых надо драться». Так ведь?

Виктор Васильевич не отвечал.

– Матрос больше к ней не полезет, – продолжал Виталий. – Огурец и подавно. Обещал деньги принести и не принес… Ну, я ему сделаю. Я к нему сейчас пойду.

– А потом?

– Потом – на день рождения.

– А если она твой подарок не возьмет?

– Возьмет, – без тени сомнения ответил Виталий.

– Ну а потом что?

– А что? Ничего, – хмыкнул Виталий. – Как говорится, она – моя, женский род…

Они вышли на железнодорожные пути, по которым ходили поезда. Сверху наваливался нетерпеливый вечер. Таращил светящийся глаз семафор.

– Матрос, Огурец, – тихо заговорил Виктор Васильевич. – У тебя тоже кличка есть?

– Да есть, – неохотно ответил Виталий.

– Какая?

– Лысый…

– Это почему ж Лысый? – почти обиженно произнес Виктор Васильевич и покосился на лохматую голову сына.

– Да я раньше, давно уже, кошатником был, – по-прежнему неохотно объяснял Виталий. – Лишаев нахватал один раз… Меня в больнице обрили… В школу пришел потом… В пятом классе еще. Все сразу – Лысый, Лысый…

– Лысый, – повторил Виктор Васильевич и еще раз покосился на сына.

Из‑за поворота с тяжелым медленным грохотом выползала сцепка из двух мощных электровозов с бесконечным хвостом груженных лесом вагонов. Густой прожекторный луч, не сумев добраться до них, рассеивался и терялся в сером воздухе. С электровоза их вряд ли видели, а может, и видели, потому что сначала дважды коротко, словно проверяя голоса, а потом бесконечно долго зазвучал его глухой утробный гудок.

Было уже совсем темно. Они подходили к тому дому на улице Мира, где утром Виктор Васильевич потерял Виталия.

– Слышь, Виталь, – серьезно и озабоченно говорил Виктор Васильевич. – Если он там, ты не дерись ни в коем случае. Вызови и поговорим. Или лучше я поговорю, объясню, понятно?

Виталий не отвечал.

– И родителям бы надо позвонить, слышишь? С самого утра ходишь. Мать-то волнуется небось… Ну, ты слышишь или нет?

– Да слышу, – недовольно ответил Виталий.

Он остановился у трансформаторной будки, протянул пакет.

– Нате, подержите. Я скоро, – сказал он и пошел к дому, но Виктор Васильевич остановил:

– У тебя сигарета есть?

Сын вернулся, протянул сигарету и снова пошел к дому.

Виктор Васильевич достал из кармана спички, открыл коробок и увидел, что на дне его, у стенки, лежит одна лишь спичка. Он с трудом вытащил ее, зажег быстро, прикурил и отбросил в сторону вместе с коробком. Потом прислонился к кирпичной стене будки, посмотрел на небо. В разрывах черных невидимых облаков вздрагивали редкие простуженные звезды. Он отошел от ледяной стены, ежась, поднял воротник пальто, походил – три шага туда, три обратно…

Какой-то шум, показалось, возник в подъезде, похожий на топот множества ног по дощатым полам, но сразу пропал. Он сделал еще пару затяжек, прислушался. Было тихо.

И вдруг он понял все, уронил подхваченную ветром сигарету и побежал в подъезд. Здесь было совсем темно. Он быстро прошел подъезд насквозь, задев что-то, что громыхнуло и покатилось дребезжа по полу, чертыхнулся, распахнул дверь и вышел на улицу. Пустая дорога была освещена неяркими, но частыми фонарями.

Они были уже довольно далеко, но Виктор Васильевич хорошо видел, как, подавшись вперед, словно бегун на своих главных соревнованиях, бежал сын, а за ним, метрах в пятнадцати, не отставая, – подростки, человек десять. Они бежали молча, только каблуки дробно стучали по промороженному каменному асфальту. Виктор Васильевич смотрел на них секунду, даже меньше, и побежал следом так быстро, как только мог.

На ходу он расстегнул пальто, сдернул с головы шапку, но все равно бежал тяжело, часто и хрипло дыша.

Дальше начиналась хорошо освещенная и наверняка людная еще в это непозднее время улица Маркса, но Виталий свернул вдруг вправо, скрылся в темноте дворов, а за ним и его преследователи.

Свернув во двор, Виктор Васильевич остановился, задержал на секунду громкое, мешающее дыхание, прислушался, но все равно ничего не услышал. И медленнее уже, потому что под ногами морщилась опасная мерзлая грязь, побежал вниз, в сторону городских гаражей.

Вначале тянулись одна за одной несколько длинных, освещенных редкими лампочками линий кооперативных гаражей, а дальше шли бесчисленные дикие сараюшки и балаганчики. В них стояли мотоциклы с колясками и без колясок, мопеды, хранился всякий хлам, который было жалко выбрасывать, а в вырытых внутри погребах лежала картошка да квашенная на зиму в кадках капуста.

Виктор Васильевич остановился на первой линии гаражей, завертел головой, прислушиваясь, надел шапку, посмотрел рассеянно на сверток с подарком и запихнул его в просторный карман пальто.

Гаражи были похожи на дома, хотя и без окон, и только на первый взгляд казались нежилыми. Сквозь щели между многих дверей пробивались узкие полоски света. Виктор Васильевич торопливо и осторожно подбегал к ним, прислушивался. Гремели ключи, и прогревались моторы под позывные «Маяка» из транзисторов, в двух или трех спорили, играли в карты. Кто-то ругал вслух сам себя за какой-то проступок, прибавляя часто: «Дурак я, дурак-дурак!»

Это был тайный город мужчин. Впрочем, из одного углового гаража, где из слухового отверстия в окне торчала дымящая жестяная труба, Виктор Васильевич услышал женщину. Она смеялась грудным высоким голосом, но мужской голос успокаивал ее испуганно:

– Ну тише, тише, не шуми… Слышишь, кто-то ходит…

Кооперативные гаражи кончились, начались дикие, и, войдя сюда, Виктор Васильевич сразу споткнулся и чуть не упал. Здесь совсем не было света и людей, похоже, не было. Лишь однажды Виктор Васильевич увидел человека – тот быстро шел навстречу, в спортивном костюме, низко нагнув голову в шапочке с белым помпоном. За спиной он нес большой и, видно, тяжелый мешок.

– Эй! – позвал его негромко Виктор Васильевич.

Тот резко остановился, поднял голову, ойкнул и побежал, не бросая мешка, в обратную сторону, почти сразу растворившись в темноте, лишь белый помпон выдавал его, весело болтаясь из стороны в сторону.

Чуть на отшибе стоял длинный металлический гараж с продавленной посредине крышей, словно кто-то огромный стукнул по нему однажды кулачищем. Сквозь щель неплотно прикрытой двери сочился слабый свет.

– Сова! – услышал оттуда Виктор Васильевич резкий и пронзительный голос. Он побежал к гаражу, остановился у двери. Теперь там было тихо. И вдруг тот же голос прокричал новое слово: – Японец!

Двери были без ручек, и Виктор Васильевич, ухватившись пальцами за край створки, потянул ее на себя. С негромким скрипом она подалась, но совсем немного. Мешала скрученная толстая проволока, которой створки были схвачены изнутри.

В эту небольшую щель Виктор Васильевич с трудом, царапая щеку, просунул край лица и одним растянутым страшным глазом увидел внутренность гаража, под крышей которого висел отражателем книзу белый круглый фонарь. Он освещал стоящего под ним Виталия.

Тот стоял сжавшись, широко расставив ноги и нагнув голову. У стен гаража, полукругом, стояли подростки. Лица их не попадали в свет фонаря.

– Колян! – возник из темноты тот же голос. И сразу из круга вышел подросток и, размахнувшись, с ходу ударил кулаком Виталия в лицо.

Виктор Васильевич ухватился двумя руками за дверь и с искаженным от напряжения лицом потянул на себя, но она не поддавалась.

– Акула!

Виктор Васильевич опустил руки, потряс ими, вдохнул глубоко, выдохнул, снова взялся за дверь и резко, что было сил, с криком и рычанием дернул ее на себя.

Загремела проволока, дверь, взвизгнув, распахнулась, и Виктор Васильевич ввалился в гараж. Он тяжело дышал и пытался успокоить дыхание, но это не удавалось. Подростки отшатнулись к стенкам гаража.

– Ну, в чем дело? – не справляясь с дыханием, тихо спросил Виктор Васильевич. Все смотрели на него. Виталий прижимал ладонь к губам. Виктор Васильевич подошел к нему, стал рядом.

– Ну, в чем дело?! – неожиданно громко и угрожающе повторил он. – Вас как, поодиночке или всех сразу?! – Он медленно повернулся, оглядывая всех, но лиц не видел, они были в темноте. – А?! – еще раз спросил Виктор Васильевич, послушал молчание в ответ и, сложив ладонь в здоровенный страшный кулак, потряс им в воздухе. – Видели? Ну, глядите мне! Если этого парня кто тронет… – Виктор Васильевич умолк на секунду, – ноги повыдергиваю, спички вставлю… Понятно?

В ответ было молчание.

– Пошли, – сказал он негромко и, взяв Виталия за плечо, повел к раскрытым нараспашку дверям.

– А ты кто такой?! – раздался вдруг из‑за спины тот же пронзительный хрипловатый голос.

Виктор Васильевич резко обернулся.

– Я кто такой? – заговорил он вновь угрожающе. – …А вот тогда узнаешь, кто я такой…

Он повернулся, но новый голос, насмешливый, остановил:

– А ты с ним все время ходить не будешь?!

– Я?! – Виктор Васильевич приставил к груди палец. – Кто сказал… Я не буду? А вот тогда узнаете, буду или нет!

Они сделали от гаража уже несколько быстрых шагов, когда оттуда прокричал тот же злой с хрипотцой голос:

– Лысый, мы тебя сегодня возле ее дома поймаем!

Виталий пытался остановить Виктора Васильевича, но тот даже не заметил этого, в два прыжка оказался в гараже.

– Это кто сказал, ты? – спросил он у первого, кто стоял рядом. Тот испуганно пятился, и Виктор Васильевич ткнул его в грудь. – Это ты сказал?.. Ты?.. Ты?.. Ты?.. – Виктор Васильевич подходил и задавал этот вопрос каждому. Все молчали, и он каждого отталкивал от себя.

– Это ты сказал?! – закричал он вдруг и схватил пятерней за грудь одного. Затрещала громкая болоньевая ткань куртки, и, почти приподняв подростка в воздух, Виктор Васильевич вытащил его на свет. Патлатый и остроскулый, с чуть раскосыми глазами, он смотрел прямо в глаза Виктору Васильевичу совсем без страха.

И Виктор Васильевич отбросил его от себя.

Тот ткнулся спиной о стену и замер.

Виктор Васильевич быстро вышел, и они с Виталием стали удаляться от гаража, но вновь услышали тот же голос, еще более пронзительный и злой:

– И ты, мужик, перо в бок получишь!

Виктор Васильевич снова остановился, но Виталий схватил его за руку, удержал.

– Да пошли, пошли, – просил он и тянул Виктора Васильевича от этого опасного места.

Они перешли через улицу Мира, потом – широкую и светлую, но безлюдную уже – Маркса, остановились в переулке под фонарем.

– Ну дай лицо, посмотрю, дай, чего ты, – настаивал Виктор Васильевич.

Но Виталий отворачивался и, прикрывая ладонью рот, повторял:

– Бить не умеют… Ну ничего, я научу… – одновременно он что-то искал в карманах и наконец нашел. Это было небольшое круглое зеркальце.

Отворачиваясь от Виктора Васильевича, он посмотрел в грязноватый стеклянный круг. Крови не было, верхняя губа здорово распухла, смешно нависая над нижней. Он посмотрел на Виктора Васильевича растерянными глазами, трогая пальцами губу, и спросил голосом жалким и дрожащим:

– Ну как я теперь к ней пойду? – и вдруг, глянув на свободные руки Виктора Васильевича, испуганно закричал: – А где джинсы?!

В первое мгновение Виктор Васильевич тоже испугался, но тут же взялся за пузатый карман пальто, успокоил:

– Здесь они, не бойся…

– Ну как я теперь к ней пойду? – спросил еще раз Виталий, но уже спокойнее.

– Да ничего, Виталь, – улыбаясь, успокаивал его Виктор Васильевич. – Мужчину шрамы украшают. А будешь с ней разговаривать, втягивай губу вот так, – и Виктор Васильевич показал, как это делается.

Они пошли мимо кирпичной казармы и длинной стены кинотеатра, поглядывая по сторонам, торопливо разговаривая.

– Это ты молодец, Виталь, – подбадривал сына Виктор Васильевич. – Знаешь, уметь удар держать – это поважнее, чем бить самому. Это я тебе точно говорю. Плохо только, что все на одного. Не по-честному… Хоровод… Черти…

– Не по-честному, – повторил Виталий насмешливо. – Сейчас никто один на один не дерется. Ну ничего. Мы этого Японца тоже подловим. – И он попытался спрятать разбитую губу, втягивая со свистом холодный воздух, как Виктор Васильевич учил…

Они вышли к высокому переходному мосту, поднялись по деревянным ступенькам, молчали. И внизу было тихо, не было поездов. Везде было тихо.

У гостиницы Виктор Васильевич остановился.

– Слышь, Виталь, – заговорил он. – Мне в гостиницу надо. Узнаю, есть места. Ты постой вон там за углом, чтоб тебя видно не было, ладно? Я быстро. – И он побежал к двери гостиницы.

Виталий остался стоять на том же месте, посматривая с тревогой по сторонам и все пытаясь, как показывал Виктор Васильевич, научиться прятать разбитую губу.

Вернулся Виктор Васильевич действительно быстро.

– Порядок, – сказал он, улыбаясь.

Как и во всяком старом и маленьком городе, в Н-ске – небольшой центр и лежащие рядом с центром обширные окраины. Вот и Колхозная, где жила она, считалась окраинной улицей, хотя находилась, в общем-то, недалеко от центра старого города, сразу за районной больницей.

Они быстро прошли мимо больничных корпусов с белыми незашторенными окнами, у которых стояли, курили, разговаривали и смеялись мужчины в серых больничных халатах и пижамах, свернули на Колхозную.

За высокими прочными заборами гремели цепями и глухо лаяли собаки.

– Слышь, Виталь, – негромко заговорил Виктор Васильевич, – где ее дом, покажи. Я первый пойду, пугану, если они прибежали…

– Это вы их в гараже на понт взяли, – сказал Виталий, глядя внимательно на стоящий напротив большой каменный дом с ярко освещенными окнами, и прибавил: – Я сам пойду.

Виктор Васильевич придержал сына, но тот дернул плечом, вырвался, сказал упрямо:

– Я сам пойду, сказал!.. Нет там никого, отсюда видно… Подарок давайте, – попросил он.

– А… – Виктор Васильевич вытащил торопливо из кармана сверток, протянул его Виталию, внимательно глядя на дом. За высоким штакетником и густыми кустами крыжовника можно было спрятаться.

– А вы, – продолжал Виталий, – в гостиницу идите. Я тут все равно долго буду…

– А если они придут?

– Не придут…

– Не придут… – передразнил сына Виктор Васильевич. – Я уж лучше тебя здесь подожду.

Виталий все это время косился на окна дома, но теперь нетерпеливо и нервно посмотрел на Виктора Васильевича.

– А вы завтра хочете встретиться, как договорились? – спросил он неожиданно.

Виктор Васильевич молчал.

– Хочете? – повторил вопрос Виталий. – В Москву съездить, по ВДНХ походить, как договорились?..

Виктор Васильевич быстро и почти виновато кивнул.

– Ну вот, тогда идите в свою гостиницу, понятно? А завтра встретимся…

– Во сколько? – негромко спросил Виктор Васильевич.

– Да все равно, – пожал плечами Виталий, снова косясь на окна ее дома.

– Пораньше, часиков в одиннадцать?.. Около гостиницы… – предложил Виктор Васильевич.

– Можно, – рассеянно согласился Виталий.

– Или нет, – поправился Виктор Васильевич, – лучше в десять…

Виталий, кажется, не услышал, глядя на освещенные окна дома, в которых за шторами двигались чьи-то фигуры.