Текст книги "Кавказские евреи-горцы (сборник)"

Тело кладется в могилу без гроба, но могила устилается с боков и сверху досками, которые лежат в вышину одного аршина, поддерживаясь тремя поперечными палками. Могила засыпается всеми присутствующими, причем каждый старается бросить хотя бы одну горсть земли. Для того чтобы могилу можно было, до постановки на ней памятника, отличить от других, родители или родственники покойного ставят с двух сторон ее камни или вбивают колья. Глубина вырытой могилы доходит обыкновенно до двух с половиною или до трех аршин.

Провожавшие покойника, возвращаясь с могилы, срывают траву на кладбище и бросают ее через плечо, повторяя эту церемонию три раза со словами: «Да не будет больше смерти, да прекратится она навеки, аминь». Выйдя с кладбища, они образуют круг, среди которого становится отец, сын, брат или близкий родственник покойного и читает заупокойную молитву, после чего везде раздается «Аминь!». Затем точно так же поступают и другие, находящиеся в трауре по умершим недавно, и все начинают утешать родственников покойного, вымыв руки и протягивая им правую.

Целую неделю после похорон общество не оставляет сакли покойника. Неделя эта называется у горцев овил, а на древнееврейском языке шивой. Во все продолжение ее родители усопшего сидят дома: мужчины там, где лежал покойник, а женщины – на женской половине, и никуда не выходят; поэтому и все знакомые не покидают их на это время, чтобы их утешать и развлекать. По поверью горцев-евреев, в продолжение целой недели душа не может свыкнуться с мыслью, что она лишилась своего жилища, и все это время посещает тот дом, в котором жила при жизни. Вследствие этого в углу той комнаты, где лежал мертвец, родственники целую неделю ставят зажженную свечу, которая спереди закрывается медным подносом. Мужчины каждое утро и вечер читают молитвы, псалмы Давида, книгу Иова и главы из Мишны и Талмуда об упокоении души умершего и не уходят домой даже для обеда и ужина, которые приносятся им из дома в саклю умершего. Родители или родственники покойного с своей стороны делают ежедневно для гостей завтрак, который служит поминками по умершим.

Женщины, оставшиеся на эту неделю в сакле покойного из уважения к его родителям, сидят на полу, образуя собою несколько групп. Близкая родственница, о которой было сказано еще раньше, обращает на себя теперь всеобщее внимание. Она стоит на почетном месте на коленях и, обезображенная, окровавленная, только бьет себя в бессилии по бедрам и, произнося хриплым голосом «Хейа! хейа!» или машинально повторяя какое-либо слово другой плакальщицы, растрогавшей ее своими воплями, рыдает в исступлении и падает в изнеможении. С боков ее поддерживают постоянно две женщины, которые ей не позволяют вырывать волосы и царапать лицо. И смешно, и горько, и жалко, и, наконец, страшно становится при виде этой женщины. Большею частью таким истязаниям предаются жены, сестры и мать покойного.

Из каждой группы по очереди начинает плакать одна женщина (обыкновенно или родственница покойного, или приехавшая на похороны, или какая-либо плакальщица-мастерица), а остальные подтягивают ей жалобным тоном с восклицаниями «Во-о-о-о-й! во-о-о-о-й!» и оглашают воздух протяжным напевом, слышным на далеком расстоянии от дома усопшего. По временам, вместо воплей, плакальщицы начинают восхвалять доброту, благодеяния, богобоязливость и вообще всякие хорошие качества покойника. Чем больше они причитывают с чувством и толком и умеют затронуть душу красноречивыми словами, тем больше имеют перед собою плачущих мужчин и тем большую приобретают известность.

Мужчины все это время, когда идет гире (плач), стоят у дверей сакли и поочередно входят в нее, причем каждый из них становится на колени перед плакальщицами, плачет и бьет себя кулаками по лбу, по груди с восклицаниями: «О-о-о-й! ой! умираю!» После чего плакальщица говорит: «Не дай бог, чтобы ты умер, сын мой! Да паду я жертвой за тебя и перед тобою; плачь за брата, за такого-то», – и вспоминает при этом имя давно умерших отца, матери или близкого родственника, отчего тот плачет еще громче и опять повторяет, ударяя себя еще сильнее по груди и по лбу. Иные простирают свое усердие до того, что через два-три дня у них появляются синие шишки.

В промежутки между этими шумными воспоминаниями общество спокойно разговаривает о совершенно посторонних предметах, а женщины входят, выходят гурьбою из сакли покойного и дорогою рассуждают о тех женщинах, которые отличались своими речами и движениями, и о мужчинах, которые или вовсе не входили к плакальщицам, или же плакали без слез. «Как это не совестно им!» – говорят они, расходясь но домам. Во время одного из этих промежутков днем и ночью подают мужчинам и женщинам обедать и ужинать, причем прежде едят мужчины, а женщины в это время занимаются пересудами и различной болтовней. Когда подают женщинам кушать, то из разных домов являются роскошные кушанья, приготовленные знакомками в честь приезжих женщин. Один из траурных дней назначается родственниками умершего, если он был молод, для молочного обеда, приготовляемого ими обществу.

Но не всегда сопровождаются похороны горца-еврея такими трагическими картинами. Иногда похороны превращаются чуть ли не в свадьбу, и все проводят траурные дни в веселье, играх и даже в танцах. Это в том случае, если умирает какой-либо почетный старик или старуха, жившие около ста лет и имеющие несколько поколений потомков. Тогда, исполняя религиозные обряды «сидеть на полу и предаваться печали», родственники раз в день просят плакальщиц начинать свой плач, который продолжается около часа и во время которого входят к плакальщицам только дети усопшего, а остальное время все проводят в еде, в чтении псалмов и в молитвах за успокоение души усопшего и в играх, в которых принимают участие даже дети и внуки, не предаваясь особенной печали.

При этом происходит следующая смешная церемония: если умирает старик, то один из родственников умершего переодевается в старческое платье и идет в женскую половину, где одевают какую-либо старуху невестой и ждут прибытия старика-жениха. Вокруг жениха собирается молодежь, которая распевает свадебные песни, и девушки с подносами на голове, на которых лежат, как на свадьбе, чуреки с воткнутыми восковыми свечами. Везде слышится хохот и веселье, на всех лицах видна радостная улыбка.

Когда является жених, сопровождаемый процессией, на него сыплются со всех сторон остроты, и к нему выводят на круг невесту-старуху. Жених обнимается и целуется с невестой. Раздается смех и «Ура!». Их заставляют танцевать, хлопая в ладоши. Наконец все присутствующие танцуют с невестой, которая тоже старается подражать во всем девушкам-невестам, чем опять вызывает в присутствующих веселый смех.

На деньги, собранные при этом, покупаются фрукты, которыми угощают мужчин и женщин. Если же умирает старуха, то невеста идет к переодетому жениху в мужскую половину, где происходят те же шутки.

На седьмой день родители или родственники покойного устраивают по нем настоящие поминки, называемые хай-рат, и отпускают своих гостей, поблагодарив их за выраженное ими участие. Траур носится родственниками покойного в продолжение года. Кроме того, они не ходят купаться и не только не бывают на свадьбах и тому подобных празднествах, но даже не входят в дом, где собралось какое-нибудь веселое общество. Женщины же все это время собираются в дом покойника по понедельникам и четвергам и оглашают саклю своим плачем.

Наконец если приезжает какой-нибудь знакомый гость в аул или отсутствовавший родственник умершего, то он обязан идти, не заходя даже домой, сейчас же к его родственникам, где уже собрались женщины и начали плач. Войдя в саклю, он орет во все горло, приговаривая: «Ох, брат мой! Зачем я не увидел тебя! Ой, ой» и пр. – и бьет себя по лбу и по груди. Когда он обессилевает от рыданий и ударов, плакальщица перестает и просит его сесть на приготовленный для него низенький татарский стульчик. После этого начинаются расспросы об его здоровье и делах. Отсюда он идет в дома других носящих траур, у кого в продолжение года были покойники, и те также встречают его с плачем. Иногда гостю приходится плакать целый день, не быв дома, не поев и не отдохнув с дороги. Если же он позабыл какое-либо место или просто не пошел, то все родственники того умершего избегают с ним встречи и вовсе не говорят с ним.

Сверх всего этого родители за упокой души детей, а дети – родителей одиннадцать месяцев ходят ежедневно утром и вечером в синагогу для чтения заупокойной молитвы кадыш; по прошествии же одиннадцати месяцев на могиле покойного ставится памятник. Затем ежегодно, в день смерти, по нем справляются поминки, и женщины собираются плакать.

Девушек вовсе не бывает на похоронах, за исключением невесты умершего молодого человека, когда она играет первенствующую роль и доводит себя до экстаза. Такая невеста становится по обычаю невестой младшего брата умершего, если тому даже два-три года, а ей пятнадцать-шестнадцать. Она должна ждать его, пока он вырастет, и он обязательно жениться на ней. Если умерший не имеет братьев, то ей дается свобода без всякого развода. Когда же покойник имел женатых братьев и она, вдова его, не имеет детей, то один из братьев, по соглашению между собою, должен или жениться на ней и потом дать ей развод, или же отдать ей халисо. (Так же поступают женатые братья относительно невесты покойного брата.)

Халисо сопряжено с большими трудностями и состоит в том, что один из братьев должен обуться в башмак, сделанный из пергамента и окрашенный сажей. Башмак прикрепляется к голени до самого колена поясами, переплетенными как-то искусно, по требованиям обряда религии, и застегивается кожаными пуговками, спрятанными тоже как-то особо под ремнями. Этот башмак считается одной из священных вещей, требуемых обрядом при разводе, и делается раввином рублей за двадцать пять – тридцать. По указаниям раввина, при свидетелях и народе, девушка должна прикреплять башмак к ноге выбранного из братьев, застегивать по правилам и потом снять ремни и расстегнуть пуговки, не запутываясь. Если она сняла благополучно, то делается свободной и может выйти замуж, а в противном случае должна остаться вечной вдовой. Но в последнем случае, боясь, чтобы женщина не оставалась без мужа и тем не вводила бы всех родственников в грех, ее венчают с одним из них и потом разводят обыкновенным порядком, если он не захочет жить с двумя женами. Но до развода он обязан жить с ней все-таки не менее шести месяцев.

Чрезвычайно интересны поверья наших евреев-горцев, относящиеся к смерти человека, – поверья, основанные на Талмуде и народной фантазии. Так, по поверью, когда приближается минута смерти человека, с неба спускается ангел и становится у изголовья умирающего. Ангел этот имеет ужасный вид, и тело его сплошь покрыто глазами. В руке он держит меч, на конце которого висят три капли яда. Умирающий, при виде страшного ангела, от испуга широко раскрывает рот; тогда ангел смерти опускает ему в рот первую каплю яда, от которой человек желтеет, после второй – появляются предсмертные судороги, а после третьей – смерть.

По другим сказаниям, ангел смерти режет свою жертву мечом. Вследствие этого три соседних дома должны вылить воду, находившуюся у них во время смерти соседа, потому что ангел, не найдя у него воды, может обмыть свой меч в каком-нибудь соседнем доме. Когда душа оставляет тело, она кричит страшным голосом, раздающимся на весь мир. Крик этот так ужасен, что человек, услыхав его, непременно бы умер, но, к счастию, никто этого услышать не может, кроме кур. Второй точно такой же страшный крик издает душа, когда тело умершего снимают с постели и кладут на пол.

Эти минуты, по поверию, самые мучительные для мертвеца. С одной стороны, тело мучится физическою болью, а с другой – душа тоскует, порхая над телом, подобно ласточке над разоренным гнездом. Она все слышит, все видит, но не может принять участия в разговоре живых людей.

Когда мертвеца выносят из дома, то, смотря по его заслугам, если он был праведник, его встречают добрые духи и приветствуют его; если же грешник – злые духи набрасываются на него и терзают его. И те и другие являются в количестве, пропорциональном совершенным покойным при жизни поступкам, по словам Святого Писания: «Каждое доброе дело сотворяет доброго ангела, каждое злое – злого». Но евреи-горцы, думая задобрить серебром злых духов, бросают на воздух, подойдя к кладбищу, серебряные монеты, которые потом собирают маленькие сироты и бедные.

Когда покойник зарыт в могилу и живые оставили его, к нему является ангел Малах-хе-Думи с длинным огненным кнутом и бьет им по могиле. Могила тотчас же открывается, ангел спускается туда и спрашивает мертвеца: «Ме-шемихо? (Как твое имя?)». Мертвец кричит страшным голосом, и крик этот разносится далеко по всему миру. Живой человек, услыхав этот крик, умер бы от ужаса; поэтому, закопав могилу и прослушав заупокойную молитву, читаемую сыном или родственником умершего, необходимо как можно скорее уйти от нее, не оглядываясь назад.

Но как мертвец ни старается, он не может вспомнить своего имени. Тогда ангел три раза ударяет его кнутом, отчего живот мертвеца трескается. Ангел вынимает внутренности человека, бьет ими его по лицу и говорит с насмешкой: «Вот ради чего ты жил!» Эти посмертные страдания называются хибор-гоковер, и от них, говорят, редко кто избавляется, – даже праведник.

Относительно носилок и вырытых готовых могил тоже существуют у евреев-горцев различные поверья. Одни из аулов имеют временные носилки, а другие – постоянные. Это ведется у них с незапамятных времен, и заменить одни другими – считается тяжким грехом, падающим на голову всего общества; поэтому те аулы, которые имеют постоянные носилки, не делают вовсе временных, – также и наоборот. Это основано на том, что их отцы, чтобы остановить смерть и запугать ее тем, что они не боятся ее, сделали постоянные носилки, а некоторые другие, живя с надеждой, что придет день, когда вовсе не будет смерти, и если иметь готовые носилки, то, значит, приготовить их для кого-нибудь из своих членов, воспретили иметь таковые. Современные же горцы-евреи идут по следам своих отцов и придерживаются строго тех правил, которые они установили. Если могила, назначенная для такого-то, не удалась сразу, то это значит, что умерший был тяжкий грешник, если же она будет стоять вырытою несколько дней, то непременно умрет один из общества. Временные носилки представляют собою две толстые палки, переплетенные поперечными палочками наподобие лестницы, а постоянные – ящик в виде корыта, имеющий ножки и четыре ручки. Временные ломаются сейчас же после похорон и бросаются в реку, чтобы больше не приходилось делать их, и вода унесла бы с собою всякие воспоминания о них, – постоянные же вместе с свадебным балдахином стоят в притворах синагог.

У евреев, как у многих других народов, есть поверье, что собака чует мертвеца и показывает это своим воем. Кавказские евреи, как только заслышат вой собак, тотчас же втыкают в землю около порога нож, ножницы или какое-нибудь другое острое стальное орудие. Это для того, чтобы злой дух не переступил порога, так как он, как было сказано, очень боится стали.

Не всегда, однако, похороны еврея-горца обходятся таким образом. Иногда в сакле его, среди воплей печали, раздаются гневные возгласы, требования крови и голос мести. Каждая капля крови, по мнению еврея-горца, должна быть отомщена, и покойник до тех пор не успокоится, кровь его не перестанет кипеть, и он не будет принят к престолу Всевышнего, пока не будет взята кровь за кровь. Долг мести переходит от одного близкого родственника к другому, и мстить могут родственники убитого не только убийце, но и всякому, попавшемуся им на пути из его родственников. В последнее время однако, благодаря увеличению полицейского надзора в селах и городах, убийцы находят защиту и избегают мести, заплатив за кровь убитого назначенную адатом (обычным правом) сумму.

После смерти кого-либо от рук горца-еврея родные последнего рассылают тайных гонцов по всем местам, аулам и городам с печальным известием и просят всех – даже самых дальних родственников – быть осторожными и каждому беречь свою голову. Те вооружаются, собираются в крепкой позиции и ждут нападения неприятеля три дня. Богатые нанимают еще караул, который стоит эти три дня кругом позиции и предупреждает малейшее движение врагов. Если в эти три дня родственник убийцы попадется на пути родственника убитого лицом к лицу, то первый должен сложить свое оружие и сдаться в руки второму или убежать. Конечно, последнего не должен сделать, по понятию горца, мужчина, носящий папаху и опоясывающийся кинжалом. В противном случае он не мужчина, а баба и достоин носить только женский платок.

По истечении трех дней, если родные убитого не сумели отомстить за его кровь, являются старшины города или аула мирить кровных врагов. Перед миром между обеими сторонами идут переговоры об известной сумме денег, которую платит убийца семейству убитого и таким образом выкупает себя из опасности подвергнуться мщению. Сумма эта доходит до 500—1000 руб., начиная со 100. Когда переговоры приходят к благоприятному результату, то все родственники убийцы, окруженные сельским караулом, босые и без шапок, отправляются к родителям убитого, где также собираются все родственники его, чтобы после не вышло недоразумения. Их сопровождают старшины и почетные лица в ауле.

Придя в дом покойника, все бросаются на колени и просят прощения. Те прощают при свидетелях и народе и целуются. Этим устанавливается мир, который не может быть нарушен, под страхом жестокого наказания от общества, никакой стороной, и родственники убитого с родственниками убийцы становятся с этого дня кровными родными.

Между тем убийцу сажают в тюрьму и дают знать высшему народному суду, существующему в главном городе области, о результатах мира и выкупных деньгах. Тогда убийца выпускается из тюрьмы и отправляется в дальний аул на год-полтора, чтобы родственники убитого не убили его. По прошествии этого срока убийца возвращается домой, мирится со всеми родными убитого и делается их родственником (одним из ближайших). Родители же и братья убитого называют его сыном и братом, и если у покойника остались дети, то они называют его отцом. Словом, отношения между ними становятся гораздо более близкими, чем между настоящими родственниками, и они получают законное право мстить друг за друга.

Такому суду подчиняются в настоящее время только те из евреев-горцев, которые приписаны к аулам и не принадлежат к городским сословиям. Последние подчиняются правительственным судам, а первые имеют общее судилище с теми племенами, с которыми живут они в одних аулах. Места судилища в аулах называются правлениями, а судьи старшинами. Суд производится по адату (обычаю) и (у мусульман) по шариату (законам Корана). Сельские суды решают тяжбы, не превышающие ста рублей, а более крупные дела отправляются в областной народный суд, имеющий значение равное окружным судам. Старшины выбираются народом из туземцев – магометан и евреев – по числу дымов и утверждаются правительством. Так, в Тарках (Дагестанской области) приблизительно 50 дымов евреев-горцев на 1000–1200 дымов мусульман и один старшина из евреев на 6–7 из мусульман.

Горцы-евреи, принадлежащие к городским сословиям, как сказано, подчиняются только русскому суду и не имеют права требовать суда в народных судах. Если случаются убийства, то виновные не выкупаются и не отправляются в другие аулы, а ссылаются в Сибирь. Поэтому городские горские евреи, мстившие убийце самовольно, подвергаются суду за самоуправство и тоже ссылаются, смотря по вине, или заключаются в тюрьму. Но природе горца-еврея не так скоро, должно быть, суждено измениться. Несмотря на строгость законов, несмотря на то что его за убийство сажают на несколько лет в тюрьму, отправляют в каторгу, он, как видно, ничуть не думает об этих наказаниях и только поддается своему пылкому характеру и дикой натуре, когда того требует священный долг кровомщения.

Помню я такой случай. К шурипскому раввину приехал родственник его, молодой человек, подававший большие надежды. Через год он должен был кончить свое учение, и готовились уже отпраздновать его свадьбу. Но вышло иначе: молодой человек пал жертвою несчастного случая. Дело произошло таким образом. В день праздника Эсфири и Мардохея хомуну (Пурим), который, как сказал я при описании праздников, проводится у нас всегда очень весело, сидел я с несколькими своими приятелями. Входит названный родственник нашего раввина Мушаилова и просит меня поехать с ним покататься. Хотя такие прогулки в этот день у нас в большем ходу и совершаются в память езды Мардохея на богато убранной царской лошади, в царском одеянии и с венцом на голове, какое-то необъяснимое предчувствие заставило меня отказаться от прогулки за недосугом и невозможностью по случаю собравшихся у меня гостей. Ю. очень обиделся моим отказом и пошел искать себе другого попутчика…

В самом разгаре веселой беседы мы были поражены раздавшимся звуком ружейного выстрела. Мигом выбежали мы на улицу и увидели какого-то молодого человека, в страшном испуге выскочившего из соседнего дома. На наш вопрос «Что случилось?» бежавший отвечал только несвязными словами: «Ах! Несчастный, несчастный я, кажется, убил его!»… и убежал дальше. Я опрометью бросился в дом, но, охваченный клубами порохового дыма, выходившими оттуда, остановился на пороге. Тогда я увидел на полу комнаты того самого Ю., которому отказал я час тому назад на его приглашение кататься. Как узнал я впоследствии, Ю. не был жертвою злого умысла, а один из его приятелей в виде шутки навел на него ружье, заряженное двумя пулями, и, не подозревая, что оно заряжено, спустил курок. Убийца поспешил отдаться в руки полиции, так как иначе ему грозила кровная месть от родственников убитого, и, хотя он убил его по нечаянности, ему не избежать бы верной смерти.

И действительно, не прошло и десяти минут после происшествия, как в дом, где лежал убитый, явился старик лет семидесяти пяти, вооруженный с ног до головы, и громко требовал выдачи убийцы. Когда же ему сказали, что убийца добровольно отдался в руки правосудия и находится теперь под охраною полицейских, старик вышел из себя. Как сумасшедший бегал он туда и сюда с обнаженным кинжалом в руке, грозя полицейским кинжалом, если они будут следить за ним, и отыскивая кого-нибудь из родственников убийцы, чтобы отомстить хоть им за преступление убийцы. За ним бежал другой родственник убитого с ружьем в руке, и они оба разражались проклятиями убийце и требованиями мести. К счастию, все родственники убийцы, узнав о случившемся, поспешили скрыться, иначе кровь неминуемо потекла бы по улицам нашего города, и горцам-евреям пришлось бы оплакивать не одну жертву…

Справление поминок горскими евреями кроме оплакивания состоит в том, что прежде всего зажигается вечером в синагоге одна стеариновая свеча, которая поддерживается целые сутки, и потом во время молитвы этого дня читается сыном, отцом или братом умершего заупокойная молитва кадыш. В день поминок раввин и ученики его читают из Мишны несколько глав, число которых, впрочем, бывает такое, сколько букв в имени умершего, и каждая глава должна начинаться этими буквами. Затем читается несколько псалмов.

После этого родственники умершего приносят в синагогу несколько бутылок или графинов с водкой и вином и два подноса, один с тутуи – слоеными хлебами, печенными на масле, а другой с курами и гусями. Раввин подходит и, отслужив молебен над вином, поданным ему в стакане родственником умершего, отрывает рукою кусок тутуи и курицы и отходит. Затем подходят другие и еле-дуют его примеру, пока на подносах не останется ничего. Дома же, кроме тутуи, женщины приготовляют плов, который девочки в тарелках относят родственникам и знакомым. Сверх всего этого родственники умершего как в первый год после его смерти, так и в следующие года стараются достать новых фруктов и плодов еще до появления их на базаре и несут их раввину и другим почетным лицам аула, чтобы те пожелали покойному Царства Небесного».

Как показывают и самые обряды поминок, горские евреи имеют странные представления о бессмертии души и о загробной жизни. По мнению некоторых, душа человека, оставивши мертвое тело, сейчас летит в небеса, где говорят ей, что ее будут судить по истечении семи дней. Записав ее в число душ, поступивших на верховный суд, ангелы-распорядители предоставляют эти семь дней, называемые «овил», на ее усмотрение и позволяют ей сойти на землю для свидания с прежним жилищем своим и местом, где она находилась. Поэтому душа, в ожидании суда, беспокойно посещает в эти дни то могилу умершего, то место, где она оставила тело.

По прошествии же этого срока ее зовут на верховный суд, который представляется огромной палатой, освещенной бесчисленным множеством восковых свеч и сиянием Бога, сидящего на престоле[22]22
  Он считается временным, ибо Бог сидит там только во время суда: два дня «нового года», день «Судный», день «хушиано» и «тиш-о бе-ов». Новый год, Судный день и «хушиано» (6-й день праздников Кущей) бывают в сентябре, а «тиш-о бе-ов» (разрушение Иерусалима) в июле. Кроме этого, есть еще несколько неозначенных дней, в которые Господь судит и слушает решения суда.


[Закрыть] и скрытого от взора огненной завесой. В палате сидят праведники и седые старики в саванах на скамейках, расставленных вокруг длинных столов, покрытых белой шелковой материей с огненными кисточками по углам. С правой стороны трона стоит ангел с весами в руках, а с левой – секретарь с книгой, где записаны все добрые и злые дела умерших. Кроме того, в палате присутствуют некоторые из праведных предков умерших, которым предоставляется право ходатайствовать за явившихся в суд потомков относительно смягчения наказания, если для этого они имеют какое либо основание. По мнению евреев-горцев, Бог всегда смягчает наши наказания и не взыскивает с нас строго, соответственно грехам. По вызову ангела-секретаря являются ангелы или духи, созданные добрыми и злыми делами умершего, и окружают его. Ангел-секретарь приказывает им становиться на весы. Если окажется при этом, что вес злых духов больше веса добрых, то душу отправляют в ад, если же наоборот – то в рай.

Но прямо в рай никто не попадает, и надо благодарить Бога, если прямо попадешь для очищения от грехов сперва в ад, ибо тяжких грешников гонят на гелгел (вращение). Тогда душа скитается из одного конца света в другой целые сотни и тысячи лет и не находит себе ни постоянного места, ни покоя. В это время ее переселяют в тела различных животных, которые переносят всевозможные страдания. Вместе с ними страдает и душа. Переселение души тоже различно. Смотря по количеству и по свойству грехов, ее сперва селят в траву, которая должна засыхать, не давать плодов, кроме колючек, и перерождаться ежегодно.

Затем вселяют ее в мелких насекомых и гадов, где она пребывает несколько десятков и сотен лет. Наконец попадает она в высших животных и человека, откуда уже, тоже по истечении многих веков, прямо в ад. Здесь ее облекают образом прежнего тела и дают в распоряжение ангелов палачей или злых духов. Те, радуясь своей жертве, кидают ее с одного конца света в другой, пока ее тело не превращается в массу, бросают в кипящие котлы, в огненные печи, жарят на сковородах и терзают всевозможными пытками, пока не придет приказание с Неба подвергнуть ее последнему истязанию, после которого, очистившись совсем от грехов, она попадает в рай. После каждого наказания тело души возобновляется и принимает прежний вид[23]23
  Некоторые же из евреев думают, что душа, после оставления ею тела, сейчас же переселяется в какое-нибудь животное и вовсе не является на верховный суд, пока не получит оттуда приказания отправляться в ад.


[Закрыть]. По поверию, ад находится в глубине земли, а рай над седьмым небом[24]24
  Небо представляется воздушной массой, состоящей из семи та-бага (этажей). Каждый этаж отделяется от другого плотной перегородкой нерде и назначен для звезд, планет и ангелов. Над седьмым этажом стоит постоянный трон Всевышнего.


[Закрыть].

Между адом и раем находится толстая накаленная проволока, по которой должна идти душа, чтобы окончательно очиститься от грехов и попасть в рай. Она несколько раз пытается, доходит до средины длинного пути, спотыкается под тяжестью грехов и падает на проволоку, которая с шипением и свистом разрывает ее тело пополам, после чего летит вниз и попадает в огонь, где превращается в пепел. После этого тело опять возобновляется, и душа продолжает терзаться, пока на ней не останется ни одного греха.

После очищения она благополучно доходит до седьмого неба, где ее встречают добрые ангелы, показывают ей все величие Бога и сопровождают ее в рай. Здесь для нее приготовляется место, смотря по количеству и достоинствам считающихся за нею добрых дел. Входя в рай, она ослепляется лучезарным сиянием Господа Бога и красотою всего окружающего Его. Ангелы стоят перед Ним и славят в благоговении Его имя. Кругом на золотых креслах сидят праведники и наши праотцы, считая от престола и с правой стороны его – Адам, Ной, Исаак, Яков и другие, а с левой – Ева, Сара, Ревекка, Рахиль и другие. Все сидят и слушают речи ангелов, превозносящих имя Еговы-Севоута.