Текст книги "Я всегда была уверена, что главное для женщины…"

Рябчик Таежный был плохим артистом

Рябчик Таежный был плохим артистом. Но, на беду свою, Рябчик выпорхнул из стародавней петербургской актерской династии Таежных.

Никаких шансов у Рябчика стать маляром, крановщиком или самолетным техником не было. Его не пустили в подводники, в геологи и в инкассаторы. Профессия архитектора, дирижера, нейрохирурга и дипломата были закрыты раз и навсегда.

Рябчику взяли репетитора по мастерству и отправили в актеры. А чтобы он не вильнул в таксисты, прилепили к нему артистическое имя Рябчик. И эта гениальная семантическая конструкция «Рябчик Таежный» царски украшала собой афиши горделивых театральных подмостков.

Есть такая собака мопс. Люди королевских кровей, которые обожали эту породу, приплюснули ей нос, чтобы сделать мопса более изысканным и благородным на вид. В результате мопс храпит во сне, страдает отдышкой и скверным характером. Судьбу Рябчика Таежного искривили, как переносицу мопса, сделав ее королевской безделушкой. Ему хорошо платили и поручали главные роли. Он брал деньги и уходил в запой, а главные роли играл второй состав.

Иногда Рябчик звонил своим гениальным родителям, работавшим по театральному контракту в Италии. Он плакал в трубку, размазывая по холеному породистому лицу дорогие коньячные слезы четырехлетней выдержки.

Родители Рябчика не любили за очевидную бездарность, но терпеливо слушали его вой, по ходу любуясь сценографией зажигательной венецианской сказки. Рябчик Таежный бросал трубку о стену и падал на кожаный диван с башкой бегемота в натуральную величину. Бегемот слепо смотрел в душу Рябчика коричневыми стеклянными пуговицами размером с компьютерных мышей.

Когда в дверь позвонили, бездетный Рябчик рассуждал с бегемотом про детей:

– Ни одного ребенка, слышишь, чучело болотное, ни одного ребенка я не отдам в актеры, ни единого! Даже если их будет десять! Все десять будут зарабатывать на жизнь руками и головой, а не актерской мордой! Ты понял меня? Будь проклят этот театр во веки веков!

В дверь опять позвонили.

Бегемот помог Рябчику подняться с дивана и проводил его до двери. Мало ли хулиганов развелось?

– Ты иди, – отмахнулся Рябчик от бегемота. – Я сам открою.

За дверью стояла девочка в наряде белочки.

– Тебе чего? – спросил Рябчик и покачнулся.

– Через час выступление, – сказала девочка-белочка.

– Где? – не понял Рябчик.

– На новогодней елке.

– А что? Уже Новый год? – удивился Рябчик Таежный, опираясь на дверь.

– Уже, – подтвердила девочка-белочка, – пора на елку.

– Но я не заберусь на елку, – сказал Рябчик.

– А давай, я ее нагну, – хохотнул бегемот с дивана.

Рябчик Таежный намотал на шею длинный шарф, накинул соболиную шубу, влез в унты «just couture» и, пошатываясь, пошел вниз по лестнице.

Во дворе высотки, где жил Рябчик Таежный, стояла огромная елка. Она была украшена сверху донизу шарами, гирляндами и серебряным дождем.

– Нам наверх, – напомнила девочка-белочка.

– Полезли, – Рябчик схватился за колючие ветки, но ойкнул и отпустил.

Достал лайковые перчатки и повернулся к девочке-белочке:

– Садись на плечи!

– Тяжело будет, – засмущалась девочка-белочка. – Я в валенках.

– Садись, – повторил Рябчик, и ухватисто цепляясь за еловые лапы, двинулся к вершине.

Девочка-белочка что-то испуганно вскрикивала за спиной, но Рябчик, прижав подбородком носки ее валенок, упорно взбирался на верх ели.

Внизу собрались дети. Они окружили елку и показывали пальцами на Деда Мороза в собольей шубе и с маленькой белочкой на плечах.

Взобравшись наверх, Рябчик чуть передохнул и осторожно опустил на ветку девочку-белочку.

– А дальше что?

– А дальше стишок, – сказала девочка-белочка, – детский и новогодний.

Рябчик задумался. А потом ослабил воротник шубы и прочитал:

 
Купили мне матроску,
И папа мне сказал:
Сегодня мы на елку
Пойдем в огромный зал.
Я был в матроске новой
Похож на моряка.
В огромном зале елка
Почти до потолка.
Серебряные рыбки
Блестящи и легки,
Качаются на ветках,
Расправив плавники…
 

– Я в детстве очень хотел быть матросом, – торопливо сказал Рябчик. – Ну просто очень хотел…

– Не огорчайтесь, – сказала девочка-белочка и достала носовой платок, – вытрите слезы.

– Не утешай, – всхлипнул Рябчик. – Я знаю, что будет дальше.

– А что будет?

– Слушай, – сказал Рябчик и продолжил:

 
Теперь, – сказала тетя, —
Мы будем песни петь.
Мы пели «Волга-Волга»…
Мы пели долго, долго…
 

Рябчик опять засопел носом.

 
Потом мне дали яблоко
И желтый леденец.
Потом сказала тетя,
Что празднику конец.
 

Рябчик умолк.

– Хорошие стихи, – сказала девочка-белочка. – Чего же так расстраиваться?

– Потому что конец мечте, – отозвался Рябчик. – Ясно?

Девочка-белочка сняла с еловой ветки игрушечный белый корабль:

– А вот и подарок.

– Это же настоящий атомный ледокол, – обрадовался Рябчик, вцепившись в игрушку. – А вот тут капитанский мостик. И штурвал. И даже флаг развевается.

– Мне холодно, – сказала девочка-белочка и осторожно подпрыгнула на ветке. – И мама уже волнуется.

– Поехали вниз, – Рябчик подсадил девочку-белочку на плечи. – Держи корабль, только осторожно, ладно?

– Есть, товарищ капитан! – звонко отозвалась девочка-белочка.

Как только они спустились, Рябчик Таежный торопливо попрощался и бросился домой. Он бережно прижимал к груди белый корабль.

А девочка-белочка зашла за угол и села в машину. За рулем сидела молодая женщина и слушала музыку.

– Ну, как он? – спросила женщина, выключая радиоприемник.

– Нормально, – девочка-белочка сняла беличью шубку с изогнутым хвостиком.

– Узнал тебя? – женщина легко тронула машину вперед.

– Нет, – девочка-белочка смотрела в окно, – когда вы развелись, я была грудничком. Откуда ему меня помнить.

Девочка помолчала и добавила:

– Папа смелый, добрался до вершины со мной на плечах, представляешь?

– Страшно было? – спросила женщина.

– С папой? – девочка покачала головой. – Нисколько.

– Послушай, у тебя теперь другой папа, – напомнила женщина, – солидный и уважаемый человек.

– Солидный и уважаемый человек не полез бы на елку. И не плакал бы от детских стихов. И не радовался игрушечному кораблю, – сказала девочка.

– Подумаешь, обычное актерское кривляние, – в сердцах сказала женщина.

– А это? – девочка покрутила своим беличьим хвостом. – Это ведь тоже кривляние.

– Яблоко от яблоньки, – фыркнула женщина, – Рябчик и Белочка Таежные.

– Ты еще своих детей к нам на представление приведешь, – сказала девочка, натягивая беличью шубку.

– Каких детей? – растерялась женщина и даже остановила машину. – На какое представление?

– На наше с папой, новогоднее, – девочка вышла из машины. – Мы с ним будем рады детям твоего солидного и уважаемого человека. Кстати, сколько их у него?

– Трое, – сказала женщина. – Но твой папа пьет. Он сорвет тебе представление.

– Сегодня он его не сорвал, – улыбнулась девочка-белочка. – Ему нравится быть ребенком. И мне тоже.

– Ты повторяешь чужие ошибки, девочка моя, – сказала женщина.

– Напротив, я исправляю чужие, – сказала девочка-белочка. – Он будет счастлив, вот увидишь!

Женщина резко отвернулась в сторону, но не выдержала и улыбнулась стремительно исчезавшему вдали задорному беличьему хвостику.

Сашка Богачев пришел в бригаду после училища

Сашка Богачев пришел в бригаду после училища. Скромный и тихий. И невысокий. Невысокий – это ведь хорошо. Невысокие мужчины живут дольше – это медицинский факт. Чего-то он ко мне прилип: Вера да Вера целый день. И не то чтобы влюбился, и потом я на пять лет старше. Но вот цеплялся к подолу, как маленький. В обед молоко тащит, булки. Сидим, болтаем.

Мужики ухмылялись, мол, Сашка подход ищет. К Верке, типа, на дурачка не пройдет, ее нужно осадой брать. Может, оно и правильно, я на чувства отвечать не тороплюсь, я в этом смысле заторможенная. До меня долго доходит, что человеку я нужна. Но Сашка-то, господи? Какой из него ухажер? Да он никогда и не подводил к этому, ни взглядов со значением, ни прикосновений будто бы случайных, ни разговоров трепетных. Сидим весь обед и ржем. И после работы он меня до общаги провожал. Идет чуть сзади, словно сам по себе, молчит. Но рядом. Я все время его дыхание слышала. Привыкла к тому, что он сзади. Из-за него я с девчонками не ходила, ну куда тут идти? Его же затравят насмешками.

А под Новый год был у нас, как сейчас говорят, корпоратив. К нам, малярам-штукатурам, и монтажники подтянулись и наладчики, инженеры управленческие, плюс из строительного холдинга был какой-то важный дед, ему сто лет, а он загорелый, в костюме итальянском, седой ежик. Он речь короткую сказал, потом шум-веселье-музыка. А мне веселиться особенно не хотелось, и чтобы наши не приставали, я с Сашкой весь вечер просидела.

А он был счастлив, как ребенок. Он вначале лимонад пил, а потом смутился. Он каждую рюмку мне посвящал как бы, а в рюмке лимонад, неудобно ему стало. Он вино стал наливать, сухое. А потом и вовсе водки напился. И лег грудью на стол и говорит:

– Вер, вот почему ты думаешь, я к тебе прилип?

– Не знаю, – говорю.

– А потому, говорит, что я с детства у меня характер панический, фобий много. Фобии – это, Вера, страхи. У каждого человека есть фобии. Вот ты высоты боишься?

– Боюсь, – говорю.

А Сашка:

– Это фобия высоты. У меня их пруд пруди. Ну вот такой я, Вера, уродился. И мне по жизни нужен рядом человек, вроде тебя. Светлый чтобы человек, я к такому и липну, как репей, ферштейн?

Я кивнула – ферштейн.

Он говорит:

– Раньше я все к матери жался, но не могу же я всю жизнь в деревне? Вот приехал сюда, заработаю денег, куплю квартиру и мать к себе возьму. И отстану от тебя, Вера. Ты, наверное, от меня устала, да?

Я говорю:

– Нет, Сашка, я привыкла даже.

Тут ко мне подходит этот дед из холдинга и приглашает на танец.

Сашка говорит:

– Не ходи, Вера.

А я пошла. Не, ну в самом деле, наскучили мне Сашкины лекции, молотит и молотит. Завтра проспится и забудет все. А кроме того, дед так танцевал, что у меня от этой неожиданности даже голова закружилась. Я же тоже хорошо танцую, в детстве выучилась, в кружке. И мы с ним и медленный фокстрот, и танго, и вальс… Я просто устала. Он меня довел до места и руку поцеловал.

Тут ему Сашка и вмазал. Прямо в лоб. Охранники дедовские деда подхватили, на стул бережно опустили, а Сашку моего бить начали. Но дед вдруг засмеялся и говорит:

– Этого хама назначьте моим помощником, нравятся мне прямые ребята. Я сам всегда прямым был, и дрался, и с синяками ходил, и не пропал в жизни. И этот парень не пропадет.

Обалдеть, да?

Ну и стал Сашка вначале помощником деда. А дед, там в холдинге, – шишка. Мы стол в бригаде накрыли, отметили-отправили как положено. А Сашка Богачев оказался очень и очень толковым, потому что не только зацепился, но и расти начал. Громадный кабинет получил, машину с шофером, оклад. Иногда заезжал на стройку в обеденный перерыв. Приносил с собой молоко и булки. И я с ним сидела на подоконнике и опять болтала, как раньше. Ко мне он не изменился и вообще все его отличие в дорогом костюм заместо спецовки да туфлях заместо солдатских ботинок, а улыбка – прежняя, немного смущенная такая.

Проработал он в холдинге лет пять. Купил квартиру и виллу построил. И реже ко мне стал приезжать, видно, что дела наваливались. Зато купил мне мобильник, чтобы почаще созваниваться, потому что он по-прежнему во мне очень и очень нуждался. Мать его наотрез отказалась из деревни уезжать. Сашка женился, но неудачно. Полгода прожили и развелись. Жена квартиру при разводе забрала. Так Сашка и жил в своей вилле совсем один. Однажды он меня на шашлыки позвал.

Я в парикмахерскую сбегала и к Сашке поехала. Сидим мы с ним в широкой беседке, едим шашлыки с аджикой и сухое вино пьем. И Сашка тихо так говорит:

– Вер, а в этой вилле привидение живет.

Я смеюсь:

– Ну, какое еще тут привидение, Сашка?

Сашка:

– Да нет, ты послушай, я на первом этаже сижу, а по второму кто-то ходит. А в доме, кроме меня, никого.

Я говорю:

– Ну и что?

– Как что? – говорит Сашка. – Или вот рояль начинает играть. Сам по себе. Гамму играет, нота за нотой, до-ре-ми-фа-соль-ля-си. И потом в обратном порядке. Я к роялю – никого. Это как?

Я говорю:

– Это кошка пробежала.

– Нет у меня кошки, – говорит Сашка.

– Может, соседская кошка?

– Ладно, а почему тогда душ ночью шумит? – говорит Сашка. – У меня рядом со спальней душ, я в постели лежу, а в душе вода шумит. Встаю, открываю душевую – там сухо. Это как?

– Саш, – говорю, – к чему ты это? Опять фобии?

– Останься, Вер, – Сашка вина мне добавил, – я имею в виду вообще останься со мной, а?

– В каком смысле? – не понимаю. – Замуж, что ли меня зовешь?

– Хочешь замуж, хочешь так, – говорит Сашка и на дом оглядывается, – как тебе удобно, так и живи. Отсюда на машине тебя буду возить. Хочешь на стройку, а хочешь, в холдинг переведу.

– Ладно, – говорю я, – пошутили, и хватит, Саш, мне завтра рано на работу, отвези меня домой.

– Значит, не останешься? – Сашка расстроен.

– Не останусь, – мне самой не по себе, – так не делают. Замуж за тебя я не хочу, а жить с неженатым, это все равно, как жена получается.

В темноте приглушенно и коротко прозвучал рояль.

– Погоди Вера, вот, слышала? – Сашка поднял вверх указательный палец. – Опять рояль.

– Ну, слышала, – я прислушиваюсь. – Это у соседей, не у тебя.

– У соседки нет рояля, – Сашку слегка колотит, – я точно знаю. Ни кошки, ни рояля.

– Летом ночью такая слышимость, – говорю я. – Может, на другом краю играли.

– Не успокаивай, – Сашка выпивает подряд два бокала вина и встает на колени. – Вер, останься. Я тут каждый день все пять лет трясусь, как осенний лист, понимаешь? Каждую минуту дергаюсь. Да, я псих, у меня фобии, ну так что мне делать? Что?

– А мне что делать? – я решительно поднимаюсь из кресла. – Жить с тобой как с маленьким мальчиком? Ты в своем уме, Богачев?

– А если я и есть маленький мальчик, – Сашка хватает меня за колени, не давая сделать шаг. – Если я не могу один, что тогда делать? Я всю зиму брал проституток на всю ночь. Но что толку? Они дрыхнут и ничего не слышат, им по барабану. Ты мне нужна, Верка, светлая, останься.

– Саша, мне пора, – я пытаюсь расцепить его руки. – Завтра тебе будет передо мной неудобно.

– Ты права, – Сашка поднимается с колен и залпом выпивает бокал вина. – Я сейчас закажу такси. Только объясни мне, как лимон мог укатиться в подвал?

– Ты заказал такси? – мне жалко Сашку, но я привыкла всегда и во всем быть твердой, одинокой иначе нельзя.

Сашка набирает номер на мобильнике. Такси придет минут через пятнадцать.

– У меня на четвертом этаже стоит лимонное дерево, – говорит Сашка. – На дереве растут лимоны. Один лимон оторвался от ветки, покатился по полу и стал спускаться по лестнице. Это нормально?

– А что такого? – говорю я. – Упал и покатился. Сплошь и рядом.

– Правильно, – Сашка кивнул. – Он покатился со ступеньки на ступеньку и с четвертого этажа докатился до третьего.

– И что? – я отпиваю вино, у меня пересохло во рту от шашлыка с аджикой.

– А дальше лимон огибает декоративную колонну и начинает скатываться по лестнице на второй этаж. Потом огибает другую колонну и скатывается на первый этаж.

– Ну, – я смотрю на Сашку. На его лбу крохотные капельки пота.

– Потом лимон огибает полуоткрытую дверь и скатывается по лестнице в подвал. То есть, лимон делает крюк, чтобы обойти дверь, понимаешь? И только в подвале он, наконец, останавливается. Тебе страшно?

– Нет, мне не страшно, Саш, давай я уберу со стола. Помою посуду.

– Не надо, – Сашка решительно против. – Не опошляй вечер, оставайся для меня прекрасной дамой.

– Спасибо, – мне очень хочется в туалет, выпила много вина. – Саш, я схожу на дорожку?

– Иди, – Сашка машет рукой и закуривает.

Я гляжусь в зеркало и поправляю волосы. Раскраснелась как, а завтра на работу. О господи, не встану, просплю! Нужно завести два будильника и, на всякий случай, мобильный телефон.

– Саш, спасибо за шашлыки, я объелась, – я сажусь в такси. – Не унывай, а завтра жду тебя на обед. Куплю тебе кефира, у тебя голова будет гудеть, как наш бетонный миксер.

– Главное, Вер, – тихо шепчет Сашка, – чтобы газ ночью сам не включился, понимаешь? Я про это каждую ночь думаю, все годы, что тут живу. Думаю, что вот включится газ на кухне сам по себе, и мне каюк, ферштейн?

– Иди спать, – я захлопываю дверь и машу Сашке в окно.

Он не видит меня в темноте салона, озирается и, опустив голову, идет к дому.

А утром мне звонят из милиции и просят приехать на Сашкину виллу. В его мобильном мой номер, который Сашка набирал последним. Я вхожу на знакомую виллу. В беседке неубранная посуда, остатки еды, бутылки с вином. Сашка так ничего вчера и не убрал. Возле дома стоит «Скорая». Возле милиционер, врач и женщина в пестром халате.

– Здравствуйте, я Сашкина соседка, – быстро говорит мне женщина в пестром халате. – Утром встаю, газом пахнет от Сашки. Жуть как пахнет. Я туда-сюда, Сашке звоню – не отвечает. Я газовщиков вызвала. Они взломали – а Сашка лежит на полу, а голова в духовке. И газ прет во всю, того гляди взлетим.

Я молчу. Я ничего не могу сказать. Я сейчас упаду в обморок. Врач дает мне нашатырь.

– Вы Вера? – милиционер заглядывает мне в глаза. – Вот тут записка для вас.

Разворачиваю, читаю.

«Я устал бояться! Устал! Прощай, Вера, спасибо, что была со мной все эти годы. Саша»

Я немею и складываю записку в тысячу раз, пока милиционер не отнимает у меня ее силой. Меня отвозят домой, дают повестку на завтра к следователю.

Я остаюсь одна. Я рыдаю и прошу у Сашки Богачева прощения. Да что теперь толку.

Сегодня выходной и погода холодная,
да и хмурая

Сегодня выходной и погода холодная, да и хмурая. Я улеглась на софу, голову – на шотландский плед, на ногах теплые носки грубой вязки, на блюдце чашка сладкого-пресладкого кофе. Я лежу в зале и думаю о текущем моменте, а текущий момент следующий: выходить на улицу под пистолетом, дурацкие детективы прочитала, а телевизор включать еще рано, но зато я сидела час в горячей ванне. Я вспоминаю, как мне было хорошо, ах.

Я лежала в ванне в хвойном экстракте и воображала сюжет из придуманной жизни. Проще всего, почему-то сочинялось про пиратов. Но конец к истории я не приделала, просто уже нужно было выходить, а то упарилась бы. Когда упариваешься, слабость и опустошенность внутри тела, очень неприятно. И проходит, главное, небыстро. Поэтому я вовремя выползла из ванны, включила фен и выдула этим феном все умные мысли про пиратов. А жаль, чего-то там было такое, как сон, кусками помню, а связи между кусками нет. Беру кофе. Пью маленький глоток. Опять ложусь на плед, подтягиваю носки повыше, закрываю глаза. Пытаюсь связать куски из ванной.

На каперском фрегате он был прозван Мавританцем, а почему – никто не знал. Говорят, что на самом деле он был голландцем, а там уж кто его знает? Он был нестарым, но самым опытным бомбардиром среди каперов. Всех его друзей-бомбардиров с других каперов порвало в клочья, ведь когда пальба ведется не по правилам, а по принципу «кто быстрее» ядра гуськом влетают в открытые портики цейхгауза. (Про цейхгауз явно наврала, но пусть будет, не в этом смысл.) Мавританец никогда не отвлекался на близкие разрывы, а только яростнее пихал банник в закопченное жерло и стрелял, стрелял, стрелял. Иногда прямо у борта тридцатичетырех-пушечного капера сталкивались встречные ядра, но горячие осколки обходили перемазанного сажей Мавританца, как ослепший осиный рой. Он был для смерти заколдован. И не скрывал этого. После боя, когда капитан поставил на баке винную бочку, Мавританец выпил и заявил, что от смерти его бережет сама морская царица. Дескать, Мавританец легко мог бы подстрелить эту царицу, приплывшую в теле акулы на стрельбу пушек, на запах крови и мяса. Мавританец несколько раз наводил бронзовый ствол пушки на эту акулу. И даже подносил факел к фитилю, но каждый раз тянул с выстрелом. И так было давно, уж и не вспомнить когда началось. И каждый раз акула дарила бомбардиру царственный благодарный взгляд и величаво опускалась на глубину.

– Она меня от всего спасает, – заявил Мавританец, наливаясь крепким вином. – Я ничего не боюсь.

Капитану не понравилась болтовня Мавританца. Капитан приказал бомбардиру выпить еще три полных ковша вина и пройти с завязанными глазами по рее фок-мачты. Мавританец выпил пять ковшов, завязал платком глаза и ровнехонько прошел по рее фок-мачты, насвистывая песенку. Другие пираты тоже полезли по пеньке вверх, но все сорвались и разбились насмерть о палубу. А один, самый ловкий, почти добрался до марса, но сорвался и с криком полетел за борт. И не успели пираты вытащить товарища из воды, как появилась огромная акула и перекусила бедолагу пополам. И все были вынуждены согласиться, что эта чертова акула не иначе как покровительница бомбардира. А капитан высадил Мавританца в ближайшем порту. Он не хотел, чтобы на фрегате был хоть один человек смелее его, капитана. Мавританец получил расчет, собрал сундучок и попрощался с командой. Он не таил обиды на капитана и команду. Он и сам давно хотел бросить свое ремесло, но не было подходящего случая.

Закопал бомбардир сундучок в прибрежном песке и отправился в портовый кабак. Там он решил крепко выпить. Мавританец свел знакомство с портовыми девицами, и скоро за столом стало весело и людно. Пили за удачу, и каждый рассказывал историю, когда ему особенно повезло в жизни. Девицы вспоминали веселых женихов, шкипера – награбленное золото, а нищие – найденные в пыли пятаки. И только сидящая в углу стола рыжая девчонка ничего не говорила. Она крутила на веревке дохлую черную кошку и оттаптывала ботинками ритм незнакомой песни. Она была худой и конопатой, и никто из мужчин не обращал на нее внимания. Мавританец заказывал все новые и новые порции жареного мяса с овощами. Новые кувшины с красным вином. А девчонка сидела и крутила кошку, то в одну сторону, то в другую. И отбивала ритм высокими каблуками крепких ботинок. А потом она подняла голову и посмотрела в глаза Мавританца:

– Ты счастлив, Мавританец?

– А тебе-то что? – усмехнулся Мавританец

– Я хочу, чтобы ты был счастлив, – сказала девчонка, поправляя рыжую челку.

– Вот вырастешь и осчастливишь, – Мавританец захохотал и прижал к себе двух легкомысленных племянниц трактирщика. – А пока я займусь этими милками.

– А ты с деньгами, пиратик? – спрашивают его пухлые хохотушки

– Еще с какими, – сказал Мавританец и повел подружек на второй этаж. Там были комнаты для ночлега. На лестничной клетке сидела рыжая девчонка с дохлой кошкой. Она молча смотрела на носки своих ботинок.

– Опять ты здесь, – сказал Мавританец. – Иди вниз и не подслушивай взрослых разговоров.

– И не собиралась, – скривилась девчонка. – Трепитесь, сколько влезет.

Девчонка пошла вниз, стуча каблуками по каждой ступеньке. Кошку она тащила за собой.

Утром в трактир пришли пираты со знакомого каперского фрегата, чтобы выпить и весело провести время. Трактирщик пошел за своими разбитными племянницами. В комнате на широкой несмятой кровати храпел только один Мавританец.

– Где девушки? – трактирщик растолкал Мавританца.

– Что? – не понял бомбардир. Он с трудом пришел в себя.

– Куда ты дел моих племянниц? – закричал трактирщик и бросился вниз за подмогой.

Мавританца схватили и связали, да он даже и не сопротивлялся. Стали его допрашивать.

– Одну девчонку с кошкой я помню, – сказал Мавританец, хмуря лоб. – Она сидела на лестнице. А дохлая кошка рядом. А других девчонок я не помню.

– Слышите, он погубил две невинные души, – закричал трактирщик.

– Никого я не губил, – сказал Мавританец, – развяжите меня

– Еще чего, – пираты давно завидовали смелому бомбардиру и не любили его. – Мы повесим тебя связанным, чтобы ты от нас не сбежал.

– Вначале пусть заплатит за ужин и девушек, – сказал трактирщик.

– Платить нечем, – сказал Мавританец

– Врешь, – сказал трактирщик, – у разбойников всегда припрятаны деньги на черный день. Считай, он для тебя наступил.

– Мне не заплатили корабельное жалование, – уперся Мавританец.

– Врешь, скотина! – с кулаками накинулись на бомбардира пираты. – Наш капитан рассчитался с тобой до копейки. Где твой сундучок?

– Украли, пока я спал, – сказал Мавританец.

– Ты пришел ко мне без сундучка, – взревел трактирщик. – Повесьте его, ребята.

Пираты схватили Мавританца и накинули на шею веревочную петлю.

– Ну, – трактирщик потянул петлю, – может, ты вспомнил, где прячешь деньги?

– Нет, – упрямо прохрипел Мавританец, и тут все увидели рыжую девочку с дохлой кошкой. Возле ее ног стоял сундучок Мавританца.

– Вот, – девочка выпихнула сундучок на середину комнаты размашистым ударом ботинка, – вот его деньги. Он закопал их на отмели.

Трактирщик ослабил петлю на шее Мавританца и открыл сундучок – он был полон золотых монет.

– Дрянь, – Мавританец посмотрел на рыжую и сделал глубокий вдох, потом другой. Он был еле жив.

– Благодари девчонку за жизнь, – сказал трактирщик, развязывая Мавританца. – А может быть, возьмешь ее в жены? Давненько в моем трактире не играли богатые свадьбы.

Все хохотали. Мавританец отдышался и пошел на берег. Там он сидел на песке и смотрел на море. А рядом сидела девчонка и крутила на веревке дохлую кошку. Мавританец встал и поплыл, делая сильные взмахи руками. Но как быстро он ни плыл, девчонка держалась за ним, а следом по воде тащилась дохлая кошка на веревке. Мавританцу окончательно это надоело.

– Плыви на берег, – повернулся к девчонке бомбардир, – или я тебя утоплю.

– Попробуй только, – девчонка показала язык и отплыла на безопастное расстояние.

– Чего ты от меня хочешь? – проревел Мавританец. – Ты украла мой сундучок, дерзишь, показываешь мне язык, чего я тебе сделал?

– Я хочу за тебя замуж, – крикнула девчонка.

– Я скорее женюсь на племянницах трактирщика, чем на тебе! – рявкнул в ответ Мавританец.

– Их нет, я их отравила, – девчонка показала язык, – этих двух девок, спавших с тобой за деньги.

– Что? – Мавританец открыл рот и глотнул морской воды, закашлялся.

– Я тебя люблю, – девчонка вытащила из воды дохлую кошку и стала ее отжимать, как половую тряпку. – Я буду с тобой до нашей смерти. А умрем мы в один день.

– Я не умру, – сказал Мавританец. – У меня есть покровительница.

– Я сама буду твоей покровительницей, – твердо сказала девчонка.

– Погляди туда, – Мавританец протянул руку к горизонту, – видишь?

Девчонка тряхнула рыжей челкой и, как могла далеко, высунулась из воды. Вдалеке виднелся плавник огромной акулы. Плавник быстро плыл навстречу.

– Тебе нужно удирать, рыжая, – крикнул Мавританец. – Эта акула плывет, чтобы защитить меня от твоей любви.

– И ты так спокойно об этом говоришь, – девчонка ударила по воде сжатым кулачком.

– Конечно, спокойно, – сказал Мавританец, – а чего мне нервничать?

– Тебе меня совсем не жалко? – спросила девчонка.

– Жалко, – кивнул бомбардир, – но что я могу сделать?

– Скажи ей, чтобы она уплывала, – девчонка с ужасом смотрела на плавник, легко режущий воду.

– Ладно, но с одним условием, – сказал бомбардир, – тогда ты оставишь меня в покое.

– Нет, – сказала девчонка, – я от тебя никогда не уйду. А она пусть уходит.

– Она не уйдет, – Мавританец прикинул расстояние до акулы. – Плыви к берегу, она тебя не заметит, акулы плохо видят.

– Я поплыву только с тобой, – уперлась рыжая.

– Акула уже рядом, – сказал бомбардир

– Значит, я буду драться, – девчонка подтянула к себе кошку и намотала веревку на худой кулак. – А ты не вмешивайся, это наше с ней дело, понял?

Не доплывая до девчонки, акула перевернулась на спину и открыла бездонную пасть. Больше не раздумывая, Мавританец резко выдохнул из груди запас воздуха и нырнул в глубину. Он забирался все глубже и глубже, сейчас зашумит в голове, потемнеет в глазах, и он откроет рот, чтобы утопить свои огромные легкие в холодной морской воде. Если он умрет, акула оставит девчонку в покое. Это ее единственный шанс уцелеть. Девчонка нырнула за ним. Она уцепилась сильными руками за рубашку Мавританца и замедлила его погружение. А потом и вовсе потянула наверх. Она тянула и плакала, щедро смешивая морскую воду со своими слезами. Мавританец плохо понимал, что происходит, сознание его туманилось от недостатка воздуха, он терял понятие, где верх, а где низ. Девчонка тянула его наверх, и он уступил ее настойчивости. Им удалось вынырнуть и некоторое время плавать рядом, отплевываясь и вдыхая холодный морской воздух. Акулы не было, не было нигде.

Мавританец снова пошел в бомбардиры, ему нужно было зарабатывать на жизнь. Он сражался на краю гибели, но акула больше не появилась. В одном из боев подожженный корсар бомбардира был потоплен, погибли все, а первым ушел под воду убитый Мавританец. На берегу его оплакивала молодая вдова с рыжей челкой и дохлой кошкой на веревке.

Вот придумала историю, что самой всех жалко стало. Я открыла глаза и поглядела на потолок. А кого бы я сама выбрала на месте Мавританца – девчонку или акулу?

Хорошо мне на софе, голова на сложенном пледе, и мне сейчас мне ничего не нужно решать, все это я выдумала, и за это мне ничего не будет. Часы показывают восемь вечера. Ну вот, наконец-то можно включить телевизор. Я беру пульт и подтягиваю повыше теплые носки грубой вязки. Завтра у меня тоже выходной.