Текст книги "Я всегда была уверена, что главное для женщины…"

Я люблю дикие апельсины

Я люблю дикие апельсины. Они никому не нужны, кроме меня. Дикие апельсины мелкие и несладкие. За ними не нужен уход. И, вгрызаясь в дикий апельсин, я ощущаю себя свободной дикаркой, не нуждающейся в садовниках.

За дикими апельсинами я хожу к Сильве. Она работает в Ботаническом саду. Сильва – испанка, пять лет училась в университете, а теперь стажируется в университетской оранжерее.

Сильва темпераментная, красивая и богатая. И у неё нет парня, она им не верит. В Испании у неё огромная семья, ведущая свой род от конкистадора Кортеса, залившего кровью народ несчастных ацтеков. Я ненавижу Кортеса, мне ужасно жалко доверчивых ацтеков, которых не спасли ни великая культура, ни боги, ни золото.

– У ацтеков было много богов. Одним из них был Ицли – бог ножей и жертвоприношений, – Сильва ловко работает новеньким сучкорезом, подравнивая шпалерные рододендроны. – Кстати, Вера, сейчас модно делать шпалерный сад. Сближаешь яблони в шпалеры, срезаешь кору с ветвей с одной стороны и переплетаешь… Но мне симпатичнее бог Кетцалькоатль, который придумал текилу. Ну, не то, чтобы он перегонял кактусы, но… Кстати, тебе нравится текила?

Я не успеваю за скоростью потока сознания Сильвы. Он подрубает мои мысли, как лезвия мачете сонный тростник.

– Я пробовала, но мне не нравится, – сказала я. – Голова раскалывается. Хуже, чем от бурбона.

– Да ты специалист, – смеется Сильва, но сгоняет улыбку и наклоняется ко мне ближе. – Два дня назад я разговаривала со шведом. Ты знаешь, у меня с мужиками неконтакт, а тут проболтали два часа. Бизнесмен из Стокгольма. Вот это его сучкорез. У него целый завод садовых инструментов. Машина – айс. Тут и ножницы, и пилка. А главное, на невесомых аккумуляторах – рука просто поет.

– Это он тебе подарил? – я прицеливаюсь к симпатичному дикому апельсину, висящему прямо над головой.

– Подарил, – хохочет Сильва и тут же хмурится, – это образец. Тестирую, как специалист. Как скажу, так и будет. Его контракт в моих руках.

– Ну и как? Нравится?

– Кто? – хлопает глазами Сильва и даже на секунду цепенеет. Как черная мамба перед броском.

– Сучкорез, – я срываю апельсин и впиваюсь в его кислую рожу.

– Как ты можешь это есть? – передергивает плечами Сильва. – Закуси нектарином, Вера. Швед красивый. Мне он нравится. И сучкорез нравится. Претензий нет. Мне пора поливать. Давай до вечера. Я к тебе забегу.

Но вечером Сильва не забежала. И через три дня тоже. Я пошла в оранжерею. Вместо Сильвы работал какой-то мужик.

– Сильва уволилась, – сказал мужик, с удовольствием оглядев меня с головы до ног. – Адресок не оставите? Я бы вам вечерком клубнички отборной занес, а?

Я с сожалением посмотрела на аппетитный дикий апельсин, но просить ничего не стала.

Сильву я нашла в баре, куда мы иногда заходили обсудить наши бабские секретики. Испанка пила текилу, по смуглым щекам текли слёзы.

– Что случилось? – я уселась напротив и заказала красную икру. И молодое белое сухое.

Когда я не знаю, что мне делать, я совершаю нелепые поступки. Зачем мне целое блюдо красной икры?

– Гляди, – Сильва поставила на стол стеклянный шар размером с дикий апельсин.

Внутри шара мела метель, оседая на крыши домов, деревья, мачты судов и огромную царскую корону.

– Это Стокгольм, – сказала Сильва, постукивая наманикюренным пальчиком по толстому стеклу, – это парламент, это балтийский паром, это парк Юнибакен, где живут Малыш и Карлсон, это корона короля Карла Шестого Густава. И полярная метель, обалдеть, да?

Сильва насыпала на руку соль, лизнула, выпила текилу и закусила лаймом. Я копнула икру столовой ложкой.

– Швед бы упал в обморок, – усмехнулась Сильва, глядя на глубину моего блюда.

– Давай вместе? – с надеждой спросила я. – Хочешь, с брютом?

– Ты прирожденный сомелье, – сказала Сильва и встряхнула шар.

Поднялась ужасная метель. И если смотреть на метель долго-долго, то видно, как колышутся флажки на пароме, как леденеют окна парламента, как опадают листья с деревьев Юнибакена и тускнет золотая корона.

– А жену короля Швеции зовут Сильвия, почти как меня, – сказала Сильва и снова глотнула текилы. – А шведа-сучкореза зовут Карл, почти как короля. Он переспал со мной ради контракта.

– Который из них? – спросила я.

– Королю я бы отказала, – сказала Сильва. – А этого взяла и полюбила. Он мог бы со мной и не спать. Я бы все равно замолвила за него словечко. А сейчас так гадко на душе, Верка! Неужели весь мир – это стеклянный шар с искусственным снегом?

Сильва встряхнула шар, и снова закрутилась метель.

– В окнах зажёгся свет, – сказала Сильва, всматриваясь в дома. – Швед вернулся домой, напустил ванну горячей воды, бросил пригоршню морской соли и стоит голый перед зеркалом, придирчиво осматривая свою божественную фигуру…

– А что нового он на ней увидит? – спросила я, впихивая в себя очередную мерзкую ложку красной икры.

– Ничего, кроме моих поцелуев, – сказала Сильва. – Я как сошла с ума. А может, я и вправду с ума сошла? Ведь я уволилась, Вер.

– Знаю, – я махом хлопнула высокий бокал белого вина. – Прощайте, мои дикие апельсины.

Сильва встряхнула шар.

– Утром он был вежлив и отстранён. Показал мне фотографию своей семьи. Где-то они сидели на вилле, на побережье. А сзади видна Дания, там близко. И даже показал фотографию памятника на могиле прадедушки-викинга. Он сказал, что шведы очень сентиментальны. И всему виной суровый климат Швеции. Врёт, да?

– Как вы расстались? – Я уже скребла по дну блюда, и мне хотелось петь от радости. Но было неуместно.

– Завтрак принесли в номер, – грустно сказала Сильва. – Вечером сходили в ресторан и отметили его контракт. Он был счастлив и даже не поскупился на бургундское и сюрстрёмминг.

– Что такое сюрстрёмминг?

– Тухлая шведская селёдка, – скривилась Сильвия, – национальная шведская еда. Ей пять веков.

– Селёдке?

– Рецепту, – сказала Сильва, потряхивая шар.

– Обалдеть, – я тайком оглядела зал.

А может, нам познакомиться с кем-нибудь? Неужели в таком приличном месте не найдется парочки приятных хмырей?

– После ресторана я проводила его в аэропорт, – продолжала Сильва. – Он поцеловал мне руку и сунул в сумочку конверт с деньгами. Самолёт улетел, а я села пересчитывать деньги. Интересно все-таки, сколько может стоить потомок Кортеса по женской линии…

– И сколько? – спросила я.

– Тысячу евро, – сказала Сильва, – копейка в копейку. Я их изрезала сучкорезом.

– Ты вообще с ним расстаёшься? – спросила я.

– Уже рассталась, – усмехнулась Сильва, – с обоими.

– Ну и черт с ними, с обоими, – согласилась я.

– Кортес вырезал кучу ацтеков, а они сочли его божеством, и теперь я их хорошо понимаю, – вздохнула Сильва и с силой крутанула шар.

Кукольный Стокгольм скатился на пол и разлетелся на несколько стеклянных кусков с прилипшим мокрым снегом.

– Пошли отсюда, – решительно взяла я за руку Сильву.

Мы вышли на улицу. Шёл снег, очень крупный и очень настоящий.

А мы стояли, прислонясь спиной друг к другу, и, подняв головы к небу, по-детски ловили снежинки ртом. И никак не могли ими насытиться.

Я пыталась

Я пыталась. Я правда пыталась убить карпа.

Сейчас осень, осенью в город слетаются «газели» с живыми карпами на борту. Я не могу пройти мимо свежей рыбы. Знаю кучу проверенных рецептов. Например, разделать карпа, удалив все косточки, а кусочки филе зажарить в сметане. Можно жарить и в сырном кляре, замариновав филе с лимоном и белым молотым перцем. Всё это я готовлю, но для гостей.

Для себя я люблю просто, по-общежитски, кинуть карпа на сковородку. Помню, рыбный дух плыл по всем коридорам, я намеренно брала самого здорового карпа, чтобы поделиться со своими штукатурно-малярными приятелями.

Теперь я стала уже дамой, ну почти стала. У меня своя квартира, иностранные наряды и непыльная работа. А главное – это здоровый образ жизни. Теперь я беру карпов без жира, не сонных, некрупных, а значит, полезных.

И вот я, почти состоявшаяся дама, стою у мойки. И луплю этого полезного во всех смыслах карпа деревянной скалкой по башке. А карп цепляется за жизнь, стойко перенося её деревянные удары. И я слабею и понимаю, мне с карпом не справиться, что плакал мой обед. Но вместо обеда плачу я. Отшвыриваю карпа в соседнюю мойку, ополаскиваю руки и кухонным полотенцем промакиваю глаза.

Всхлипываю и тихонько пою притихшему карпу:

 
Не говорите мне о нём,
Ещё былое не забыто.
Он виноват один во всем,
Что сердце бедное разбито.
Не говорите мне о нём,
Не говорите мне о нём…
 

Но тут звонит телефон.

Беру трубку.

– Это Вера? – женский голос. С паузой.

– Ага, – все ещё всхлипываю я, – а кто это?

– Верочка, – обрадовался женский голос, – это Зоя. Вы мне три года назад в коттедже ремонт…

– Зоя Ивановна? Вы? – вспоминаю я.

– Да просто Зоя, без отчества, – слегка смущается голос. – Я ведь теперь уже не клиентка. Просто решила позвонить, по-дружески. Как поживаете, Верочка?

– Спасибо, Зоя Ива… Зоя, – я оглядываюсь на мойку, карп приветливо машет хвостом, – я обед готовлю. А обед не хочет готовиться.

– Вот и прекрасно, что не хочет, – радостно говорит Зоя. – Бросайте свою готовку и приезжайте ко мне. Обещаю вам шикарный шведский стол.

– Спасибо, Зоя, но я как-то не планировала никуда… – я снова оглядываюсь на карпа. И получаю губастый и мокрый воздушный поцелуй. Чмок! Чмок!

Я закусываю губу. Вот скотина!

– Верочка, вы мне нужны, – настаивает Зоя. – Приезжайте, пожалуйста.

– Зоя, – вношу в разговор ясность, – я больше не делаю ремонтов, всё это в прошлом.

– Не волнуйтесь, Верочка, мне не нужен ремонт, – говорит Зоя. – Я продала свой коттедж, купила номер в пансионате и живу на всем готовом. Не могу жить одна, скучаю.

– С вами все в порядке?

– Не волнуйтесь, Верочка, – говорит Зоя, – я жива и здорова. Но вы мне нужны. Пообедаем, поговорим. Можете заночевать, у меня люкс, две спальни и гостиная. Приедете?

Я не могу убить карпа. Я не могу отказать Зое. Я даже уже не малярша. Чем я могу быть кому-то полезной?

– Приеду, – говорю я. – Говорите адрес.

– Это вы мне говорите, – снова оживает Зоя. – Я пришлю за вами такси.

– Хорошо, – я говорю адрес и кладу трубку.

Набираю в ванну воды и бросаю в нее карпа. Пусть живет.

Зоя ничуть не изменилась. Ну если только пара горестных морщинок, прикрытых каштановой челкой, и карий взгляд, притушенный эхом печали. Мы неловко обнялись.

– Вот тут я и живу, – Зоя обвела рукой несколько модных разноцветных монолитов, окруженных высокими соснами.

Газон прорезали дорожки для прогулок. Лавочки, клумбы, подстриженный кустарник.

– Но сначала шведский стол, да? – Зоя заглядывает в мои глаза.

– Да, – кивнула я, – ужасно есть охота.

Короче говоря, почти уже дама объелась. Прощай, здоровый образ жизни.

Но я не могла ни от чего отказаться: ни от греческих салатов, ни от рыбацкой ухи, ни от свиных медальонов с запеченными баклажанами, ни от «капучино», ни от пирожного «мокко».

– Представляете, как трудно тут удержать фигуру? – заговорщицки улыбнулась Зоя. – Но иногда я устраиваю себе праздник жизни. А хотите горячей кукурузы с солью? Настоящей, не из морозилки?

– Кукурузы? – через отдышку переспросила я и обморочно промямлила: – Хочу.

Из кухни принесли кукурузу, солонку с крупной солью.

– Я люблю перезревшую кукурузу, – сказала Зоя, – с крупными желтыми зернами. И совсем не люблю молочно-восковую. А вы?

– И я.

Янтарная кукуруза была обжигающе горячей и невероятно вкусной. Я была ужасно благодарна своему карпу-ниндзя, подарившему мне это неожиданное наслаждение.

«Приеду домой, выпущу тебя на волю», – поклялась я.

Через час мы перешли в номер Зои, где я упала в кресло и тут же закрыла глаза.

– Вера, – сказала Зоя, устраиваясь на атласном диване, – когда вы делали у меня ремонт, я заметила, как вы умеете расположить к себе людей. Вы, наверное, очень счастливый человек?

– Я? – от неожиданности я даже глаза распахнула. – Нет, Зоя, у меня, как у всех. Ничего выдающегося.

– Можете не признаваться, – Зоя легла на бок и подперла голову рукой. – Просто послушайте меня. Я постараюсь не злоупотреблять вашим вниманием, я сразу о главном. Я люблю альфонса.

– Кого? – не поняла я.

– Альфонсы – это такие мужчины, которые живут за счет женщин, – сказала Зоя, – особенно тех женщин, которые этого сами хотят.

– Как этого можно хотеть? – удивляюсь я сквозь сонное оцепенение.

– Я тоже думала, что это невозможно, – согласилась Зоя. – Меня всю жизнь окружали мужчины, которых выбирала я сама, понимаете? Не они меня, а я их. Я искренне думала, что это любовь. Оказалось, всё наоборот. Любовь – это не власть, а подчинение. Я дура, да?

– Ну и вопросик, Зоя, – улыбнулась я и проснулась. – Возьмём для примера сову.

– Почему сову?

– Сова – птица невероятно мудрая, – я потянулась в кресле. – Но яйца-то нам курица приносит.

– Сами придумали?

– Мне, как курице, такого не придумать, – сказала я, – вычитала где-то. Нет, Зоя, вы очень умная женщина. Просто там, где ума не требуется, вы буксуете.

– Да? – удивилась Зоя. – Неужели всё так просто?

– Для меня – да, – я вскочила с кресла. – Покажите мне вашего анфольса…

– Альфонса, – поправила Зоя.

– Вот-вот, его самого, – кивнула я. – Вмиг всё вам растолкую.

– Он уехал, – сказала Зоя. – Мы вчера поссорились. Мы ссорились каждый вечер. А вчера он уехал. Не простившись.

– А вы свои вещи проверили? – насторожилась я. – Всё цело? Деньги, документы?

– Всё цело, – рассмеялась Зоя. – Успокойся, Вера, у него был такой же люкс, только в два раза больше моего. Заплачено было за три месяца вперед. Уехал, даже не потребовав у пансионата деньги. Он очень благородный человек.

– И то слава Богу, – сказала я и вернулась в кресло. – Расскажите мне о нём поподробнее.

– Он был… – глаза Зои потеплели, – то есть почему был? Он есть. Просто не рядом. Ты знаешь, я чувствую его присутствие. Его нет, а я его чувствую. Он на меня совсем не сердится. И уехал, чтобы дать мне возможность разобраться со своими мыслями. Вот я и разбираюсь с твоей помощью.

– Кто он по профессии?

– По профессии? – Зоя ответила не сразу, а медленно, словно наощупь. – Точно не знаю, похож на банкира. Или даже на мэра. Я его ни о чём не спрашивала, а он и не навязывался. Мы были как два влюбленных школьника. Ходили и держались за руки.

– А он дарил цветы?

– Охапками, – кивнула Зоя. – Да что там говорить… И цветы, и дорогущие украшения, и ночные прогулки на собственном вертолёте…

– А предложение делал?

– Да, – сказала Зоя, – неделю назад, в закрытом клубном ресторане встал на одно колено, в темно-синем смокинге, подарил машину, очень изящную, французскую.

– А вы?

– А я от всего отказалась, – Зоя отвернулась к окну. – Не поверила. Альфонс он, хоть и мэр.

– Да почему альфонс-то? – воскликнула я. – Он же на вас тратился, на вас.

– А зачем? – повернулась ко мне Зоя. Ее глаза сухо блестели. – Зачем ему тратиться на обедневшую старую бабу?

– И зачем же?

– Неужели непонятно, Вера? – удивилась Зоя. – Хочет влюбить в себя.

– Но у вас же ничего не осталось, – напомнила я. – Вы сами признались.

– У меня есть гордость, – выразительно заметила Зоя.

– Зачем ему ваша гордость?

– Тем почетнее меня победить, – сказала Зоя.

– Но вы же уже побеждены, – опять напомнила я. – Вы же сами сказали, что у вас любовь.

– Да, Верочка, альфонса невозможно не любить, – горько резюмировала Зоя, – такого сведущего в культуре, в этикете, в роскоши, умопомрачительно богатого, разбирающегося в женской психологии, умеющего за собой ухаживать, немногословного, мужественного, превосходно играющего на рояле сонаты Бетховена, пребывающего в прекрасном настроении… чудесно сложенного… благоухающего ароматом кофе, лаванды и мяты… с потрясающими глазами цвета кедровой хвои, в общем, альфонса…

– Знаете, что, Зоя, – решительно сказала я, – вы просто не знаете, чего вы от него хотите.

– А вы, Вера, всегда знаете, чего хотите?

– Я знаю, – сказала я. – Хочу влюбиться до беспамятства и выйти замуж.

– Вы правы, Вера, поэтому тут и предлагаю поставить точку. – Зоя встала с дивана. – Я вызову такси.

На прощание мы не стали обниматься, и Зоя меня не провожала.

Такси выглядело скромно, но было ухоженным и даже резвым. Я сидела сзади и видела коротко стриженый затылок и крепкую шею водителя. В такси витал шикарный флёр кофе, лаванды и мяты.

«Совпадение, – улыбнулась я, – таксист пахнет идеальным мужчиной Зои. Она права, это волшебный запах».

У меня закружилась голова.

– Простите, – не удержалась я, – как называется этот аромат?

– Какой? – не понял таксист.

– Ну, вот этот… – я неопределенно помахала руками в салоне.

Таксист посмотрел на меня в зеркало.

– Что? Не нравится?

– Наоборот, – сказала я. – Я как раз подыскиваю мужской парфюм для подарка.

– Для подарка он старомоден, аромату этому уже лет двадцать, – сказал водитель. – Но его до сих пор выпускают, черная бутылочка с синей звездой, неужели не встречали?

– Не встречала, – сказала я. – Но сегодня навестила знакомую, она живет тут, в пансионате, и услышала от неё про этот чудесный аромат кофе, лаванды и мяты…

– Её зовут Зоя? – спросил водитель и сбавил скорость.

– Да, – удивилась я. – Вы знакомы?

– Зоеньке этот запах нравится, – водитель помолчал. – А вы ей кто?

– Никто, – пожала я плечами, – просто малярша. Делала ей ремонт, когда-то.

– Это хорошо, что просто малярша, – водитель припарковался у обочины.

– Это вы чего? – встревожилась я, вглядываясь в темень за окном.

– Я вас потом бесплатно отвезу, – заверил водитель. – Как она там?

– Кто? – переспросила я.

– Зоенька, – напомнил водитель. – Вы же у неё гостили?

– С ней все в порядке, – сказала я. – А чего мы стоим?

– Когда я говорю про Зою, у меня крыша едет, – сказал водитель. – Нам лучше постоять.

Я никак не могла собраться с мыслями. Я же курица, а не сова.

– А Зоя мне о вас говорила, – осторожно сказала я.

– Да? – отозвался водитель. – И что именно?

Я благоразумно умолчала про изящную французскую машину, дорогой клубный ресторан, украшения и букеты цветов.

– Зоя сказала, что не верит вашим чувствам, – сказала я.

– Знаю, – сказал водитель. – Поэтому мы и поссорились. Вчера я работал в день, чтобы отвезти Зою из фитнес-клуба в пансионат. Я отвожу её три раза в неделю. И она опять хотела мне заплатить. А я не беру, наотрез не беру. Захлопнул дверцу и удрал.

– Лучше бы вы взяли, – сказала я, – чтобы не ссориться.

– Я бы не смог, – сказал водитель. – И никогда этого не смогу.

Мне захотелось увидеть его глаза.

– Зоя – это моя судьба, мы знакомы уже месяц, – сказал водитель. – А ровно неделю назад я собрался с духом и сделал ей предложение, в кафе-мороженом. Там, конечно, простенькая обстановка, но нам с Зоей она очень нравилась. Я ужасно волновался и путал слова. И не зря волновался, потому что Зоя мне отказала. Я понимаю, что я простой водитель и ей не пара. Но ведь она меня любит, я это чувствую. Я всё время её чувствую. Вот и сейчас, я знаю, что она не спит, лежит и плачет.

Мы посидели молча. Потом водитель завел машину.

А когда мы приехали, водитель вышел из машины, я увидела его глаза. Они и вправду были цвета кедровой хвои. И мне остро захотелось дотронуться до его крепкого плеча, обтянутого старой кожаной курткой. От него исходила мужская уверенность и надежность. И ещё волшебный запах кофе, лаванды и мяты.

– Кстати, у вас есть собственный вертолет? – спросила я.

– Вертолет? – удивился водитель. – Вы смеетесь?

– Ну, если нет вертолета, – сказала я, – тогда заезжайте за мной на такси в следующие выходные. Навестим Зою вместе, согласны?

– Правда? – просиял водитель.

– Правда.

– Вы – фея! Вам об этом говорили?

– Мне об этом думали, прощайте, – сказала я и отправилась к голодному карпу.

Мне ужасно захотелось сделать своего рыбного альфонса счастливым и накормить до отвала кукурузой, которую я прихватила с незабываемого шведского стола.

Я не курица, я фея.

Я связала носки

Я связала носки. Большие, из грубой шерсти. Сижу, прикидываю, кому бы подарить? И чего такие большие? Ни одного мужика на примете. А и ладно, суну обе ноги в один носок и – прыжками по квартире.

…Нам понадобится для теста одно яйцо. Щепотка приблизительно (не расслышала чего) …Две столовые ложки уксуса. И две столовые ложки растительного масла. Можно взять оливковое…

На кухне включен телевизор. Обожаю кулинарные программы.

…замешиваете пять минут на низкой скорости и пять минут на высокой скорости. Тесто должно получиться очень мягкое, но ни в коем случае не жидкое…

Я полжизни прожила в общаге, меня не раздражает посторонний женский голос на кухне. Я легко уступаю место у плиты и перенимаю новые рецепты. Сегодня – про новогодние пироги с капустой.

…капустной начинки должно быть много. Лук нашинковать достаточно мелко…

Дзынь!

Я сначала не поняла, откуда этот звук. Подумала, что дзынькнул таймер на телевизионной кухне, мол, пора открывать духовку. Но нет.

…яйца надо почистить и нарезать квадратиками, не очень мелко…

Дзынь! Дзынь!

Господи, это же мой дверной звонок. Я откладываю носки, иду открывать.

На пороге – ёлка. Большая живая ёлка. Наряженная.

– Откуда ты? – я легко касаюсь иголочек пальцами. Холодная.

– Нравится? – из-за елки появляется улыбающийся мужчина в красной шубе Деда Мороза, отороченной цигейкой. В огромных белых валенках. – Разрешите войти?

– Нравится, – недоумеваю я. – А вы – кто?

– Как нетрудно догадаться, я – Дед Мороз…

Мужчина втаскивает ёлку в прихожую и прислоняет к вешалке:

– Ну, вот мы и дома.

– Я не заказывала ёлку, месье, – говорю я.

– Я не месье, – сказал мужчина. – Я – Дед Мороз. Повторяйте за мной, ну? Дед Мороз!

– Дед Мороз, – киваю я. – И что дальше?

– Куда прикажете поставить ёлку?

– Не знаю, – пискнула я.

– Тогда оставим её в прихожей, – легко решает Дед Мороз. – Мне всё равно. Моя обязанность – принести вам ёлку, раз. С игрушками, два. И вручить подарок, три.

– Подарок?

– Новогодний, – Дед Мороз втянул в прихожую тяжелую картонную коробку. – Даже в мешок не влезла, там беговая дорожка. Коробку не выбрасывайте, без коробки обратно не возьму.

– А сколько она? – Я давно хотела купить себе беговую дорожку. А тут прямо с доставкой на дом.

– Это – подарок! – сказал Дед Мороз. – И ёлка – подарок! И шары на ёлке – тоже подарок! А я Дед Мороз! С Новым годом!

– С Новым годом! – я по-детски прячу руки за спину. – Но вы ошиблись адресом.

– Как это ошибся? – удивляется Дед Мороз. Он поворачивается к лестничной клетке и кому-то кричит: – Иди сюда. Она не в курсе.

В дверь входит человек в рваном брезентовом плаще, заляпанном фасадной краской. На ногах солдатские ботинки, измазанные побелкой. В руках малярный валик на длинной палке.

– Чего кричишь? – спрашивает человек в плаще.

– «Чего-чего», – передразнил Дед Мороз, – адрес ты наврал.

– Не наврал, – возражает человек в плаще.

– А вы-то кто? – встреваю я.

– Дед Мороз, – сказал человек в брезентовом плаще.

– А он? – Показываю на первого Деда Мороза.

– Я актер, – говорит первый Дед Мороз, – я играю Деда Мороза за деньги. Разношу подарки, играю на баяне, поздравляю. Я же вас поздравил?

– Поздравили, – сказала я, – спасибо.

– Пожалуйста! С вас двадцать пять тысяч рублей, включая десять тысяч за беговую дорожку и ёлку с игрушками.

– Сколько? – ахнула я.

– Двадцать пять тысяч, – повторил Дед Мороз и достал бланк. – Ничего страшного, сейчас оформим кредит на год. Будете выплачивать каждый месяц, сначала проценты, потом…

– Да погоди ты, – прервал Деда Мороза человек в брезенте, – я плачу. Вот деньги.

– А чего спишь? – буркнул Дед Мороз, пересчитывая деньги. – Вот квитанция.

– Да вы что, вообще, – возмутилась я и полезла в сумочку, висевшую в прихожей, – с какой стати?

– Разбирайтесь сами, – сказал Дед Мороз. – Вот гарантийный талон на два года.

– Возьмите немедленно деньги! – решительно сказала я.

– Мне лишнего не надо, – сказал Дед Мороз, – зато можете рассказать мне стишок или загадать загадку, всё это включено в прейскурант.

– До свидания, – я распахнула дверь.

– До свидания, – Дед Мороз в шубе вышел на лестницу и вызвал лифт.

– А вы постойте, – сказала я человеку в плаще. – Не уйдете, пока не возьмете деньги.

– Я не беру денег, – сказал человек в плаще. – Я Дед Мороз. У вас нет ни ёлки, ни подарков, вас некому поздравить в Новый год. Разве это не повод побыть с вами?

– Побыть со мной? – не поняла я. – И как долго?

– Всю новогоднюю ночь, – сказал человек в плаще. – Посидим, поболтаем.

– Да я вас первый раз в жизни вижу, – недоумевала я.

– Вам повезло, – заверил человек в плаще. – Некоторые ни разу не видели. Со мной скучно не будет.

– Я и одна не скучаю. Мне не привыкать.

– Без Деда Мороза ни одно желание не исполнится, – сказал человек в плаще. – Ёлка – это просто дерево, род елей, семейство сосновых, отдел хвойных. От него никакого толку.

– А от вас? – спросила я. – В измазанном фасадной краской плаще? В заляпанных побелкой ботинках? С дурацким валиком, наконец?

– Шубу с цигейкой и валенки белоснежные актер выпросил, – пояснил человек в плаще, – а взамен мне дал плащ и валик вместо посоха. Но это не важно, все волшебства при мне остались, я же настоящий Дед Мороз.

– Вылитый маляр, – заметила я.

– Это плохо?

– Почему? Я сама малярша… – помолчали. – Уходите, никакие волшебства мне не нужны. Я и так счастлива.

– Вижу, – усмехнулся человек в плаще. – Ремонтик в квартире не помешал бы. Покрасить, побелить. Ламинат постелить. Со стяжкой и подложкой. Мужской руки в твоем доме давно не было. Как раз к Новому году бы и успели с ремонтом-то, а?

– У тебя без меня хлопот, – напомнила я. – Ты же Дед Мороз. Настоящий.

– Да, настоящий, – человек в плаще вынул из кармана двадцать пять тысяч и протянул мне. – Пересчитывать будешь?

– Убери.

– Это же те самые мои хлопоты, – рассмеялся он. – Жаль, что это все.

– Нет, не все, – сказала я.

Дед Мороз просиял:

– А что ещё?

– Перенеси ёлку на кухню, – сказала я, – туда, между буфетом и балконом.

– Ёлка уже там, – сказал Дед Мороз в плаще, – и даже подключена. Слышишь?

Чу! Снег по лесу частому

Под полозом скрипит;

Лошадка мохноногая торопится, бежит,

Лошадка мохноногая торопится, бежит…

– Слышу, – улыбнулась я, – спасибо.

– И вот ещё что, – сказал человек в плаще, – через месяц загляну, помогу с ёлкой. Разобрать и вытащить. Это можно?

– Ещё как, – улыбнулась я, – ужасно не люблю с ней возиться.

– А после ёлки ремонтик сделаем, – продолжил с разгону человек в плаще. – Я потолки ровняю – закачаешься. По рукам?

– По рукам!

– Тсс! – человек в плаще округлил глаза. – У тебя же пироги горят!

– Ой, – я испуганно бросилась на кухню.

Дёрнула духовку и рассмеялась. Какие пироги? Я же ещё тесто не ставила.

Ёлка играла огнями, мерцая золотыми и красными отблесками. Пахло хвоей и мандаринами. Я подошла к балкону, открыла дверь, вышла на густеющий прохладой воздух. Прямо под моим балконом качалась малярная люлька, в ней был человек в рваном и заляпанном краской плаще и в солдатских ботинках, измазанных побелкой. Он ловко гонял по стене валиком на длинной ручке. Фасадная краска ложилась ровно-преровно, я даже залюбовалась. Я и забыла, что наш дом уже месяц как ремонтируют.

Влетела в комнату и подхватила со стола огромные шерстяные носки. Выскочила на балкон и швырнула носки в люльку.

– С Новым годом, дорогой Дед Мороз! – закричала я. И тихо добавила: – Ты волшебник, ты можешь быть настоящим даже с малярным валиком на дурацкой ручке.